Не знал этого и Семен Петрович Рудаков – Шкаф.
8. СВИДАНИЕ
Первый копач, толстый лысый человек, воткнул в землю лопату и вытер ладонью пот. На траву упали крупные горошины, словно пролился дождь.
– Ну и жарища! – проворчал он и посмотрел на солнце. – Август, а как июль.
Второй копач, молодой белобрысый парень, тоже прекратил работу.
– Пивка бы сейчас холодненького, – сказал он мечтательно.
Полный оживился.
– Идея неплохая. Слышь, хозяин, сбегал бы за пивом.
Семен Петрович Рудаков, к которому были обращены эти слова, ничего не ответил. Он чинил нижнюю ступеньку крыльца. Вчера, занося в сени мешок с яблоками из собственного сада, главный бухгалтер поскользнулся и грохнулся вместе с мешком. Подгнившая ступенька провалилась, и вот теперь ее надо было починить.
– Эй, хозяин! Хоть бы кваску вынес, – приставал лысый, – твою же жену ищем.
Десять дней тому назад жена Шкафа вышла из дома и не вернулась. Она не взяла с собой ни денег, ни вещей, ни документов. Просто вышла из дома и пропала. Никто ее больше нигде не видел. В доме Рудаковых сделали обыск. Ничего проливающего свет на исчезновение жены не нашли, и милиция совсем уж было убралась восвояси, как вдруг на скобе для очистки грязи с ног возле крыльца обнаружили следы крови. Рудаков сказал, что это он, поскользнувшись, случайно поранил руку. Однако группа крови оказалась не его, и на Семена Петровича пало подозрение в убийстве.
Петровск разделился на два неравных лагеря. Одни считали – их было большинство, – что Семену Петровичу не было никакого смысла убивать свою жену: жили дружно, делить было нечего, по бабам Рудаков ходить был не охотник. Другие, более философского склада ума, полагали, что чужая душа – потемки, что жизнь – сложная штука и ни за что в мире нельзя ручаться. Возьмем простой случай, говорила эта вторая, философская часть: захотелось Семену Петровичу опохмелиться, а денег не оказалось, и он просит у жены на чекушку, а жена, конечно, не дает. Слово за слово, разгорается драка, жена падает виском на скобу – и с приветом.
Анализ крови со скобы все-таки оказался не очень определенный, но с Семена Петровича взяли подписку о невыезде. Кроме того, Рудаков, что было неприятнее всего, должен был каждый вечер ходить отмечаться в милицию.
Двор и сад Семена Петровича разбили на квадраты, и там стали работать землекопы-копачи: искали труп.
– Жмот, – сказал молодой копач. – Сколько работаем, даже стакана воды не дал.
У копачей с Рудаковым сразу установились плохие отношения: рыли копачи небрежно, не жалели кустов малины и смородины да еще отпускали разные поганые шуточки.
– Живут же люди, – проворчал лысый копач. – И от жены избавился, и кассу взял… а тут копай за трешку в сутки.
– Ты думаешь, он кассу взял? – заинтересовался молодой копач.
– А кому же еще? С этим… бухгалтером Минаковым сговорились и взяли. Проще пареной репы. Ловкач!
Семен Петрович продолжал молча чинить ступеньку.
– И выкрутится, – молодой оперся на лопату. – Что он, дурак, что ли, ее в саду закапывать? Речка-то она вон, рядом. К ногам камень привязал – и будет лежать до высадки человека на Марсе.
– Ладно, разболтался, – лысый поплевал на ладони. – Поехали, а то вон милиция топает.
Во двор входил младший лейтенант Кобчиков.
– Ну как дела? – энергично воскликнул он, пройдя сразу к копачам и не поздоровавшись с Рудаковым. – Сколько квадратов сделали?
– Ноль целых и одна десятая, – сострил лысый. – Ты сам, начальник, попробуй в такую жару повкалывай. Да еще за трешку в сутки.
– Разговорчики!
Младший лейтенант осмотрел две ямы, которые выкопали лысый и молодой, и вздохнул:
– С такими темпами нам работы на всю пятилетку хватит.
– Пивка бы сходить попить, товарищ старший лейтенант. – Лысый нарочно повысил в звании Кобчикова и сглотнул пересохшим ртом. – А то сейчас народ с завода повалит – до утра стоять придется.
– Ладно. Идите, – вздохнул младший лейтенант. – Все равно от вас толку, как…
– Благодарствуем. Моя милиция меня бережет. – Копачи поставили лопаты к стене дома и торопливо ушли, боясь, что он передумает.
Кобчиков с озабоченным видом осмотрел ямы, не нашел в них ничего примечательного, и у него сделалось огорченное лицо. Огорченное и обиженное, как у мальчишки, которому не дают любимую игрушку.
Младший лейтенант подошел к Рудакову, посмотрел, как тот работает, сказал:
– Слушайте, Рудаков… Бросьте упрямиться… Зря только людей мучаете. Все равно ведь найдем. Не во дворе, так в речке. Не в речке, так в Пещерах. Или в лесу. Год, два, три будем искать, а найдем.
– Дурная голова рукам покоя не дает, – буркнул Семен Петрович.
– Что вы сказали?
– Я говорю: копайте, если желание есть.
– Давайте по-хорошему, Рудаков.
– Я и так по-хорошему. Весь сад испохабили, другой бы давно жалобу подал.
– Чего ж вы не подаете?
– Вас, товарищ Кобчиков, жалко. Молодой вы еще. Выговор дадут – карьеру себе сгубите. Вам ведь не жена моя, товарищ Кобчиков, нужна. В вас честолюбие бродит. Год у нас работаете, а ничем не отличились. Так, пьянки да драки… Не везет вам. Вот вы и уцепились за мою жену.
Младший лейтенант нахмурился.
– Полегче на поворотах, товарищ Рудаков!
– Или с "ограблением века", например, вы горячку порете. Чтобы отличиться, скорее дело закрыть. Не дан бог еще область перехватит. Собаку, беднягу, за сколько верст гнали. А дело-то не такое ясное, как вам кажется.
– Уж не вы ли замешаны?
– Может, и я. Проверьте. Почему Минаков взял документы? Зачем они ему нужны? Чего ж вы молчите?
Главный бухгалтер разогнулся, положил на крыльцо молоток и ехидно посмотрел на милиционера.
– Поймаем Минакова и узнаем. А вы не лезьте не в свое дело. Мало, что ли, своего? – Кобчиков с вызовом глянул на своего противника.
Тот усмехнулся.
– А что будет, товарищ Кобчиков, если я вам место укажу?
– Шуточки шутите, товарищ Рудаков, – младший лейтенант тоже усмехнулся, но тело его напряглось.
– Вдруг не шуточки?
– Дайте слово, что не шутите, товарищ Рудаков.
– Вот еще, товарищ Кобчиков. Какое может быть слово у убийцы?.. Так что тогда будет?
У младшего лейтенанта, видно, пересохло в горле: он хотел что-то сказать, но вместо слов послышался какой-то клекот.
– Может, водички принести?
– Не надо.
– Так что тогда будет?
– Вы смягчите свою участь.
– И все?
– Что же вам еще надо?
– Глупость говорите, товарищ младший лейтенант. Сейчас я свободный, а тогда сяду за решетку. Что лучше?
– Кроме того… вы облегчите совесть.
Рудаков опять усмехнулся и взял молоток.
– Мы в ладах со своей совестью. Я не то имею в виду. Что с вами будет, товарищ младший лейтенант?
Кобчиков посмотрел на главного бухгалтера подозрительно: не насмехается ли тот над ним, но лицо у Семена Петровича было серьезное.
– Вам-то какое дело?
– Ради любопытства.
– Ну… Я – может быть, получу благодарность.
– Повышение, а не благодарность, товарищ Кобчиков. Только повышение надо зарабатывать не на самом преступлении, а на профилактике преступлений. Долгой, безупречной службой, как ваш начальник капитан Яковлев. Почему он стал капитаном? Потому что в городе не было никаких преступлений. Вот и вы берите курс на это.
– Зато из-за вас он сейчас снова начнет все с нуля, – буркнул Кобчиков и поправил фуражку, которая была ему слишком велика.
– Ну раз так… Раз все сошлось на мне… Так и быть, скажу. Труп я спрятал в космосе.
– Где? – опешил младший лейтенант.
– В космосе. Изготовил воздушный шар… из воздушных шариков и запустил в космос. Теперь придется специальный спутник запускать, чтобы мою жену выловить.
– Тьфу! – в сердцах сплюнул Кобчиков. – Сколько времени потерял! Но скоро я над вами буду шутить.
Младший лейтенант поправил еще раз фуражку и зашагал к выходу.
– Одну минуточку! – крикнул главный бухгалтер.
– Что еще? – Кобчиков недовольно остановился. – Вспомнили, что закопали на Луне?
– Можно мне сегодня уехать на рыбалку? В воскресенье вечером вернусь…
У Рудакова был какой-то просящий, даже заискивающий тон. Совсем другой, чем минуту назад.
– На рыбалку? Вы разве рыбак?
– Балуюсь иногда… Что мне дома делать? Один. Скука. Копачи и те ушли.
Ах, как хотелось младшему лейтенанту сказать "нельзя" этому старому хитрому лису, он уже открыл было рот, чтобы произнести запрет, но подумал, что Шкаф обязательно пойдет с этим вопросом к начальнику милиции капитану Яковлеву, слишком, на взгляд Кобчикова, для этой должности добродушному человеку, тот, конечно, разрешит, и он, младший лейтенант Кобчиков, окажется в глупом положении.
– Ладно, – сказал Кобчиков. – Идите рыбачьте, товарищ Рудаков. Но с одним условием.
– Я же вам сказал – она в космосе.
Младший лейтенант сделал вид, что не услышал.
– Условие такое. Крепко подумать на досуге. Очень крепко. Рыбалка к тому располагает.
– Охотно, младший лейтенант, весьма охотно принимаю ваше условие. Но и вы подумайте. Из сейфа пропали документы. Зачем Минакову документы? Почему он так зверски избил кассиршу? Чтобы взять деньги, Перовой достаточно было показать кулак. Эта женщина не из храбрых. И последнее – самое главное. Минаков собирался стать летчиком-космонавтом – зачем ему совершать столь бессмысленное ограбление?
Младший лейтенант хмуро выслушал Семена Петровича, не перебивая.
– Ладно, товарищ Рудаков, спасибо за информацию, но мы как-нибудь без вашей помощи разберемся. Поймаем Минакова и разберемся.
– Жалко мальчишку, товарищ Кобчиков. Испугается. Ведь это не очень приятная процедура, когда тебя ловят. Исковеркаете нервы.
– Себя пожалейте, товарищ Рудаков. Свои нервы.
– Нервы у меня закаленные, товарищ Кобчиков.
– Это очень приятно слышать, товарищ Рудаков. Только положение серьезное. Намного серьезнее, чем вам кажется. Скоро вы перестанете шутить свои шуточки.
– В саду только не копайте. Деревья засохнут. Сад-то тут ни при чем. Сад пожалейте.
– Странный вы человек, товарищ Рудаков. Вам о своей голове надо думать, а вы о яблонях печетесь.
– Так яблони, товарищ Кобчиков, только яблоками нас дарят, а человеческая голова разные фокусы выкидывает.
– Яблоня, товарищ Рудаков, растит яблоки бездумно, а человек думает. Так что ценнее?
– Все вы знаете, товарищ Кобчиков. Все у вас просто.
– Зато у вас, товарищ Рудаков, чересчур сложно. Очень сложно. Запутались вы совсем.
– Ваша простота, товарищ Кобчиков, от молодости. Со временем пройдет. Но у некоторых затягивается. Опасайтесь этого.
– А ваша сложность, товарищ Рудаков, от хитрости. Крестьянской хитрости. От нее много бед проистекает. Подумайте над моими словами, когда не будет клевать. И упростите свою жизнь.
– Подумайте и вы, товарищ Кобчиков. За выходные. И сделайте свой взгляд на людей чуть-чуть шире.
– Ну ладно. Мне некогда с вами язык чесать. Приятной вам рыбалки, товарищ Рудаков, и не забудьте убрать в сарай лопаты. Казенное имущество.
– Приятного выходного, товарищ Кобчиков. Пусть ничего не случится. Или вам хочется обратного?
Но младший лейтенант уже не слушал главного бухгалтера. Он поправил на голове фуражку, чтобы она сидела чуть набекрень и стал виден русый чуб – на соседском огороде работала молодая красивая баба, мимо которой ему предстояло пройти, – и ушел.
Семен Петрович закончил ремонт, убрал в сарай казенные лопаты, прошелся с тяжелым, каменным лицом по изувеченному саду, заглядывая в ямы, в которые уже, как колючая проволока, стала заползать малина, со злобой столкнул ногой в яму распитую копачами бутылку "Петровской десертной" и ушел в дом собираться на рыбалку.
Было темно, когда Семен Петрович добрался на автобусе до нужного села. На пристани – дощатом настиле на сваях – уже зажглась на столбе желтая лампочка под жестяным кругом, почти ничего не освещая.
Народу на пристани было немного: две старухи с корзинами, трое рыбаков в нейлоновых куртках и пьяный с пустым стаканом в руках.
Село уже заснуло. Оттуда к реке почти не доносилось никаких звуков: только слышалось тоскливое мычание еще почему-то не доенной коровы, изредка – завлекающий смех девчат да шорох садов, бормотание радио на столбе, возле правления колхоза…
Скамеек на пристани не было, и Рудаков сел на ящик из-под бутылок – они здесь громоздились темной кучей, очевидно, приготовленные для отправки по воде и забытые. Рядом, тоже на ящиках, сидели тетки с кошелками – по всей видимости, они направлялись на базар в городок ниже по течению, еще с петровских времен славившийся большими съездами крестьян. Тетки тихо говорили о ценах на кур, гусей, уток; наверно, везли продавать битую птицу. Рыбаки в нейлоновых иностранных куртках молча курили, глядя на реку, у их ног лежали удочки, пижонские сумки с иностранными наклейками – наверно, это были городские парни из Суходольска.
Пьяный что-то недовольно бормотал себе под нос. Иногда он вставал с ящика и, покачиваясь, вглядывался в даль, откуда текла река.
Когда-то в юности Семен Петрович любил реку. Позагорать, поплавать, поудить рыбу, просто побродить по зеленой береговой траве босиком… Потом за хозяйственными заботами, работой речка забылась, он перестал вспоминать о ней, отдыхал больше дома, в саду или ездил на массовки в лес. В лесу проще, спокойнее, не надо было раздеваться, лезть в воду… Выпил, закусил и лежи вверх животом, дремли…
Сейчас запах реки, ее движение опять волновали. Семен Петрович полез в карман за сигаретами, но туг же вздохнул и опустил руку: от него не должно пахнуть сигаретным дымом.
Ни звука, ни огонька, ни движения, как будто все замерло на месте. Замерли эти миллионы тонн воды, гектары леса, километры воздуха…
К главному бухгалтеру подошел пьяный, держа под мышкой стакан.
– Вот в Нью-Йорке, – сказал он, – в это время все открыто. Бары разные, забегаловки, кафе-шантаны. Пей и опохмеляйся хоть до утра. А у нас, – пьяный махнул рукой. – Клавка-магазинщица закрыла в шесть и подалась на гулянку. Корова вон мычит, до сих пор не доенная, да и мужикам хоть помирай. В обед выпили, теперь что – опять до обеда жди? А вот в Нью-Йорке…
– Вы были в Нью-Йорке? – спросил Рудаков.
Пьяный оживился.
– Был. А как же. Ленд-лиз возил. Я и в Париже был. На Эйфелеву башню лазил. На первом этаже там выпивка дешевле, а на самом последнем – очень дорогая. Так я что делал? Брал фужер водки на первом и ехал на последний. Сижу там, на верхотуре, попиваю себе да вниз поплевываю. Красота. Все мне завидуют, думают, что миллионер. А Клавку бы там сразу уволили. Поддал бы хозяин коленом под зад – и все дела. Сколько хочешь тогда жалуйся в суд. У них там насчет этого запросто. Не желаешь работать – подыхай с голоду.
Послышался опять рев недоеной коровы. Клавку, пожалуй, и правда стоило бы уволить. Сколько Семен Петрович ни бывал здесь, повторялась одна и та же история: загулявшая Клавка, недоеная корова, пьяный со стаканом под мышкой с разговорами о Нью-Йорке и Париже.
– А ты, я вижу, будешь простой человек, – сказал пьяный. – Ты нигде не был. Ведь не был?
– Не был.
– Ты счастливый человек, – сказал пьяный. – Потому что тебе нечего вспоминать. А мне есть что вспоминать. Потому я мучаюсь. Ты не смотри, что я сейчас сторожем работаю. Я раньше разведчиком был. И в Берлине, и в Токио. Я самого Зорге знал. Ручкался с ним.
– Ладно, Пахомыч, будет брехать, – сказала ближайшая тетка с корзиной.
– Да как ты смеешь, невежественная женщина! – закричал пьяный, но в это время кто-то негромко сказал:
– Идет…
На темной полосе показались огоньки. Все встали, задвигались. Женщины потащили свои корзины к краю пристани, рыбаки начали гасить окурки, пьяный со стаканом под мышкой неверной походкой обогнал всех и стал первым.
Огоньки быстро приближались, и вскоре стали видны контуры небольшого судна. Теплоходик затормозил, дал задний ход и стал медленно приближаться к пристани. Яркая фара на рубке погасла. На берег соскочил молодой парень, несмотря на прохладный вечер, в одной тельняшке и джинсах, быстро привязал веревку к железной тумбе и сказал:
– Карета подана. Прошу, пожалуйста!
Все по одному потянулись к борту теплохода. Парень ловко помогал перенести вещи, поддерживал под локоть. Семен Петрович дал ему два рубля.
– Сдачи нет, – сказал парень.
– На том свете сочтемся.
– Напомните тогда, – согласился парень.
Народу оказалось мало: все те же тетки с корзинами, рыбаки и только на носу, в уголке жалась закутанная в демисезонное пальтишко девушка-подросток.
На палубе была сооружена самодельная будка-буфет, слегка смахивающая на собачью конуру. В будке стояла, ожидая клиентов, полная женщина в белом халате.
Пьяный первым вскарабкался на борт и сразу направился к буфету.
– Двести грамм, Мартьяновна, и пару килечек.
– Опять Клавка загуляла? – спросила Мартьяновна.
– Опять… так ее…
Буфетчица не спеша налила в стакан, протянутый пьяным, водки, отрезала кусок белого ситного хлеба, положила на него несколько килек из банки. Килька остро пахла пряностями и морем.