- Зачем тайна? Мы должны говорить прямо. Люди должны понять нас. Не любит кабардинец действовать исподтишка. Он говорит прямо и действует открыто.
- Люди не сразу поймут нас. Ты высказывайся прямо, но и сам берегись и береги своих товарищей. Нас пока мало, мы все на виду, нас легко переловит тот же Шарданов. Думаешь, он не хочет этого? Так пускай Шарданов не знает всех нас, не знает степени нашей сплоченности. - Степан Ильич старался растолковать, как необходима теперь осторожность.
Он видел, что Инал не вполне согласен с ним, а принимает его указание, подчиняясь старшему. Что же говорить о других, еще менее подготовленных, еще более горячих?
За Нальчиком, у развилки дорог, из которых одна уходила на Шхальмивоко, Степан Ильич остановил коня и обернулся к Эльдару:
- Здесь мы с тобой расстанемся, Эльдар, - сказал он. - Мы поедем дальше. Астемиру передай - скоро опять буду у вас. За конем заедет Хабиж… Инал, что скажешь ты?
- Передай Астемиру наш общий салям, - пробасил Инал, дружески оглядывая Эльдара. - Рад знать, что ты наш человек, Эльдар.
- О, Эльдар еще будет у нас красным командиром! - проговорил Степан Ильич, придерживая коня. - А ну, скачи. Посмотрю я, какой из тебя выйдет красный командир.
Нужно ли было Эльдару большего? Он в восторге гикнул, стегнул коня - и только его и видели…
МАЛЕНЬКИЕ БУКВЫ И БОЛЬШИЕ ДЕЛА
Большие дела приближались к тихому аулу.
Если простые чувячники, без преувеличения можно сказать, повалили в дом к Астемиру, то Муса, Гумар и прочая знать аула постарались отойти подальше, настороженные и испуганные тем, что услышали на небывалом сходе в доме объездчика, давно известного возмутителя спокойствия. При этом они стремились посеять сомнения среди тех, кому нравились речи Астемира и Степана Ильича, старались внести раздор.
Муса не видел лучей, он видел тень тучи.
А мулла Саид, прослышав обо всем этом, сделал немаловажное заключение.
- Что делает Баташев? - спрашивал он, словно на уроке в медресе, и отвечал: - Баташев отвергает адыге-хабзе. Правоверные, да хранит вас аллах! Да хранит он вас от посещения дома Астемира: там не хасса, нет, там совет нечестивых.
И мнение муллы, разумеется, имело вес.
- Слышали, что сказал мулла? - спрашивали мусульмане друг у друга. - Он говорит, что в доме Астемира совет нечестивых.
Другие события постепенно заглушили интерес к возвращению Астемира и сборищам в его доме, тем более что новизна первых впечатлений проходила.
Сразу в несколько домов пришла радость: вернулись сыновья - солдаты Кабардинского полка.
До позднего вечера толпились теперь люди у этих домов, прислушивались к мужественным голосам солдат-фронтовиков. Здесь тоже не было недостатка в удивительных сообщениях. Особенно интересным, просто-таки невероятным казался рассказ о том, как Дикая дивизия, шедшая под командованием генерала Корнилова на Петроград, главный город России, для того чтобы выгнать оттуда бунтовщиков, была остановлена этими самыми бунтовщиками-революционерами… Бунтовщики вышли навстречу. С ними, по словам солдат-рассказчиков, были почтенные старики из Кабарды, Осетии и Дагестана. Они обратились к войску со словами приветствия и разъяснили, почему бунтуют, чего они хотят для себя и для своего народа, почему генералы ведут против них войска. Бывалые солдаты подтверждали, что подобные речи называются не хох, а митинг.
На вопросы, кто такие кадеты и что за штука Учредительное собрание, рассказчики отвечали недостаточно ясно, не мог этого объяснить и Астемир, догадываясь, что это не совсем то же самое, что революция.
Все с нетерпением ждали объяснений Степана Ильича. Но все-таки самое главное прояснилось.
- Значит, Астемир и его кунак Степан Ильич говорят правду, - заключили люди. - Советская власть - это значит: прекратилась война, а вся земля отошла к карахалку, и даже безземельные унауты уже не батрачат на дворах князей и богатеев.
- А где же в таком случае они работают? - спрашивали сомневающиеся или просто любители повздорить, спорщики, вроде Давлета, - что же хорошего в том, что негде работать ни унаутам, ни тхукотлам?
На этот вопрос никто из солдат не умел ответить. Тогда опять люди обратились за разъяснениями к Астемиру. Астемир объяснил, что в России среди крестьян нет больше ни пшитлов, ни унаутов, потому что и безземельные батраки получили землю в собственное владение.
Поразительно! Как понять все это?
Опять начали собираться люди и опять разгорались неуемные споры. И многие кабардинцы чувствовали, как глубоко и больно затрагивают их люди, оспаривающие неизменность законов адыге-хабзе, по которым привык жить карахалк испокон веков.
- Пхе! Что говорит Астемир! - слышались голоса.
- Он все мешает в одном корыте, как гяуры корм для свиней.
Но зерно уже было брошено в хорошую почву - и теперь не у одного только Эльдара было выражение серьезной и тревожной думы в глазах. Все чего-то ждали. Люди в ауле просыпались по утрам с новым чувством: настало время чего-то небывалого и важного.
Даже старая нана, наслушавшись споров Астемира с людьми, наполнявшими комнату, говорила Думасаре после того, как все расходились:
- Сказано в Коране, что должны появиться небывалые люди - ивлисы. И будет это перед концом всякого дыхания… Ой, алла, ой, алла, - шептала старушка, стараясь чтобы слов ее не услышал Астемир, - неужели я, старая женщина, так зажилась, что должна видеть своего сына во власти ивлисов, в царстве шайтана? Зачем аллах не забирает меня к себе?..
Думасара не умела ответить ей, а только вздыхала и старательно работала по дому.
- Скоро, нана, они наговорятся и перестанут приходить и спорить, - старалась успокоить она старую нану.
И действительно, собрания становились все реже и малолюдней, хотя причина была другая: приближалось время весенней пахоты и сева. Все теплее пригревало солнце.
Сказать откровенно, собрания эти начали утомлять и Астемира, и он с удовольствием взялся за привычные и любезные каждому землепашцу дела. А дел было немало…
О, как приятно пересыпать в ладонях зерно, предназначенное для борозды!
Эльдар по-прежнему помогал возделывать и участок Астемира, и участок Сарымы. Диса болела и с трудом поднималась с той самой узорчатой кровати, которую когда-то выловила она с помощью Эльдара.
Больше всех в эти дни отдыхала душой Думасара, которая, управляясь по дому, помогала еще мужу и Темботу в поле. Лю оставался со старой наной.
После ужина Астемир доставал свои большие картины в красках и книгу-азбуку и учил Эльдара грамоте.
Нет, пахать было легче… Над букварем Эльдара прошибало семь потов. И вот он придумал! Вернее, придумала Сарыма. Она переживала затруднения Эльдара едва ли не больше, чем он сам. Услышав его жалобы на то, как быстро он забывает, казалось бы, уже заученные буквы, Сарыма весело предложила ему:
- Хочешь, Эльдар, я вышью буквы у тебя на рубашке?
- Буквы?
- Буквы.
- На рубашке?
- На рубашке.
- Да как же ты это?
- Да вот так! - И, попросив Тембота нарисовать буквы, Сарыма принялась за дело.
Вскоре Эльдар стал ходить в холщовой рубашке с узором, составленным из русских букв, чудесным образом слагающихся и в русские и в кабардинские слова.
Учителю и ученикам охотно и даже с увлечением помогал Степан Ильич, но Степан Ильич не всегда был на месте. Он все чаще уходил куда-то - нередко на неделю и больше; наконец и совсем уехал в Пятигорск; но когда появлялся в ауле, неизменно останавливался у Астемира.
Давлет! Тревоги, беспокойство, неопределенность смутного времени были по душе этому человеку. Его как бы подхватило могучее течение, и вздорность, присущая Давлету, придавала его поступкам иногда смешное, а иногда и опасное направление. То тут, то там случались какие-то необыкновенные происшествия, и всегда можно было где-нибудь поскандалить или ввязаться в спор. А главное, нужно отдать ему справедливость, Давлет лучше многих других почувствовал, что теперь перед всяким предприимчивым человеком открывается возможность с особенным блеском проявить себя. И Давлет использовал это по-своему.
Он всегда кичился тем, что на его усадебном участке вырыт колодец. Подобным удобством мог похвалиться не каждый, и женщинам отдаленных жематов нелегко было носить воду из мутной реки. И вот теперь Давлет, снедаемый огнем соперничества с Астемиром Баташевым, к которому ходит столько людей, разрешил соседям пользоваться колодцем.
Женщины удивлялись и благословляли неожиданное великодушие соседа, но вдруг выдумщик объявил "колодезные дни", то есть дни, когда можно пользоваться его колодцем. В другое же время никого не пускал к себе за плетень и держал во дворе злую собаку. В "колодезные дни" Давлет вывешивал у калитки красный лоскут. Вот почему уже с утра по жемату становилось известно, колодезный сегодня день или неколодезный.
За плетнем Давлетова участка росла старая груша. Потрескался могучий, в несколько обхватов, ствол, широко раскинулась ветвистая крона. Старое дерево называли в ауле нарт-деревом, сравнивая его величавую мощь с мощью кабардинских легендарных героев. Осенью землю под деревом усыпали желтенькие груши-дички, и тот из ребят, кто раньше других выходил со своей коровой, успевал полакомиться всласть. Но и без того - и осенью, и летом, и весной - нарт-дерево всегда оставалось главным местом мальчишеских игр.
Чаще всего здесь играли в "чигу". Никто из ребят не мог бы рассказать, как сложилась эта игра. Оставалось лишь строить догадки. "Чигу" по-кабардински значит кукушка, а кукушка, как известно, всегда выкрикивает свое имя. Спесивый Давлет, да и члены его семьи, не менее спесивые, переняли это свойство от чванных предков, которые всегда выставляли себя напоказ и больше всего на свете любили говорить о самих себе - я да я… мы да мы… Поэтому всех Давлетов окрестил "чигу". И эта кличка неизменно пускалась в ход, когда хотели подразнить кого-нибудь из семьи Давлета. Горячий Давлет не раз выхватывал в ответ на это кинжал, а то и просто кол из плетня, вилы или тяпку. Все это, очевидно, и послужило поводом для ребятишек придумать такую игру, которая выводила бы из терпения Давлета.
Не думая о грозных последствиях озорства, мальчишки резвились под деревом, карабкались по сучьям, выполняя команды Тембота. И самый маленький Лю старался поразить остальных своим бесстрашием. С невообразимой лихостью и ловкостью, подобно обезьянке, он раскачивался на большой ветке. При этом все ребята хором выкрикивали: "Чигу!.. Чигу!.."
В этом и заключалась новая увлекательная игра.
Книзу - ах, как захватывает дыхание! - и голосистое "чи" несется, по округе, кверху - и мальчишеский хор подхватывает: "Гу!", "Чигу!.. Чи-гу!.." Презабавно!
Казалось, все благоприятствует развлечению - и настроение, и ясный, теплый день, и самое нарт-дерево. Но так только казалось.
- Давлет! - вдруг испуганно закричал один из мальчиков.
Переваливаясь на толстых ногах, Давлет бежал к дереву с длинным прутом в руке.
Ребята посыпались с дерева, как груши. Но Лю, забравшийся выше других, не успел спрыгнуть. Нужно отдать справедливость Темботу - он не оставил брата в беде. Тембот полез к Лю, ловко цепляясь за ветки.
- Вот я сейчас доберусь до вас! - кричал снизу Давлет, размахивая прутом. - Должно быть, и мать ваша, не только аллахом изгнанный отец, проповедует свободу… Ну, сейчас и я покажу свободу… Это говорю я, Давлет.
Сквозь молодую, яркую листву, шевелящуюся на легком ветерке, Лю видел озабоченное лицо брата, подтягивающегося к нему с нижнего сука, а под деревом разъяренного Давлета. Можно было не сомневаться - этот человек не помилует дерзких хулителей давлетовской фамильной чести! Сказать правду, сердечко в груди у Лю екнуло. Что делать?
Мгновенно померк ясный день. Как славно было только что - и вдруг все изменилось!
Давлет хлестнул своим длинным прутом, под Темботом хрустнула ветка, на помощь Давлету уже бежали два его сына.
- Я покажу вам свободу, Астемирово отродье! Ваша мать сегодня утрет свои слезы! - кричал Давлет, кружась у ствола и выискивая, как бы повернее достать прутом озорников.
Часто в жизни помощь приходит в последнюю минуту - и оттуда, откуда меньше всего ее ожидаешь.
Послышался конский топот. Облако пыли неслось вдоль по улице, быстро приближалось, и вот стали видны всадники, а впереди всех скакал Эльдар. У Эльдара, как и у других всадников, к плечу была приколота красная лента, шапка сдвинута, лицо горело.
Всадники взмахивали винтовками и, как на свадьбе, стреляли в воздух.
Гортанный боевой клич. Пальба. Собачий лай. Куры, гуси, растопырив крылья, едва успевали спастись из-под копыт. Бросился за свой плетень Давлет.
Взмыленные кони пронеслись мимо дерева. Еще не рассеялась пыль, как показалась тачанка, запряженная тройкой добрых коней. Тачанку сопровождал почетный конвой - охранял человека с красным флагом.
Ошеломленные Тембот и Лю едва успели распознать в человеке с флагом, сидящем позади возницы, Степана Ильича, вернее, узнать его картуз… А рядом с тачанкой - и это мальчики увидели прежде всего - пронесся Астемир.
"Вся власть Советам!" - было написано на красном трепещущем знамени, охраняемом Астемиром и другими всадниками с красными лентами на черкесках и шапках, хотя, конечно, ни Лю, ни Тембот не могли этого прочитать.
Тачанка поравнялась с домом Астемира, и тут Астемир выстрелил в воздух.
Все это хорошо видели Лю и Тембот.
- Это он для нас, - догадался Тембот. - Чтобы мы услыхали. Прыгай, быстро!
Мальчуганы побежали к постоянному месту сходов, на лужайку перед домом правления, куда унеслись всадники, тачанка и куда теперь со всех дворов спешили жители аула, не дожидаясь приглашения деда Еруля.
На зеленой лужайке было весело и людно. Всадники еле сдерживали разгоряченных коней. Астемир же, Эльдар и Степан Ильич во весь рост встали на тачанке под красным флагом и, радостно кивая то в одну сторону, то в другую, приветствовали земляков.
- Карахалки! - возгласил Астемир. - Съезд трудящихся объявил Советскую власть. С этой вестью мы прискакали к вам. Советской власти - ура!
Значение слова "ура" знали не все кабардинцы, и это "ура" прокатилось по толпе, как песня "Оредада", которую кабардинцы поют на свадьбе.
- "Оре!" - подхватили в толпе, и оно раз носилось все дальше и дальше. - "Оре-да-да"… "Оре-да-да"…
Эльдар восторженно выбрасывал руку вверх, как будто этим жестом хотел еще выше поднять старательно подхваченное "ура" или собирался опять выстрелить, "Оре-оре"… - кричали вместе со взрослыми мальчуганы.
- Надо бы и нам прицепить красные ленты, - деловито заметил Тембот. - Тогда они будут знать, что мы с ними.
- Кто они? - спросил Лю.
- "Кто они"? Разве не знаешь, что "они" большевики!
- А кто самый большой большевик?
- Степан Ильич.
- А почему же он меньше, чем дада и Эльдар? И почему Давлет кричал, что всех большевиков повесят?
- Ничего ты не понимаешь. Теперь не повесят их! Попробуй-ка! Видишь, у отца газыри полны патронов. А какая шашка - видишь?
Действительно, на широкой груди Астемира красовались два ряда туго заряженных газырей. На ремне через плечо была подвешена казацкая шашка с загнутой, как голова черной птицы, рукояткой… Сколько раз Лю мечтал подержать в руках такую шашку!
Рядом с Лю стояли Муса с Батоко и кузнец Бот.
- "Оре!" - все еще перекатывалось из края в край.
Кривили рты и Муса с Батоко, однако Лю и Тембот сразу заметили, что они это делают только для виду.
- Вы зачем кричите "ура"? - сказал тогда Бот. - Не "ура", а "отошла наша пора" - вот что вам надо кричать. Советская власть вашего "ура" не примет.
- Захочу - примет. Я всем нужен, - обиделся Муса.
- Нет, ты только Гумару нужен. Ты нужен тем, кому самогон ставил. Ты для кого баранов резал? Куда бурки и седла сдавал?.. А красные пришли - им "ура" поешь… Э, не годится так, Муса. На чьей подводе сидишь, с теми и песни пой.
- Так это что, твоя пора пришла песни петь?
- Видит аллах, моя. А тебе время отпрягать батраков и платить им деньги.
- Эх, Муса, пропали твои надежды на белых… Проси прощения у Советской власти! - вмешался кто-то в разговор.
- Это у кого же мне просить прощения, не у Эльдара ли?
- А почему нет? Попросишь и у Эльдара. Теперь он будет у нас старший.
- Хе! Старшиной будет Эльдар, что ли?
- Зачем старшиной? Теперь не старшина - председатель.
- Товарищи! - обратился между тем Степан Ильич к толпе. - Большой праздник на нашей улице. На этот раз мы собрались не для вопросов и ответов, а уже для дела. В ближайшее время княжеские земли будут распределены и переданы в трудовое пользование карахалкам, прежде всего безземельным и малоземельным. Так решает дело Ленин. - Степан Ильич с высоты тачанки поглядел вдаль, где лежали вспаханные поля, и, указывая на них рукою, заключил - Уже эту пахоту мы закончим по-новому…
- Ленину ура! - крикнул Астемир.
И снова занялось на лужайке и далеко разнеслось русское "ура", похожее в устах кабардинцев на протяжную свадебную песню.
Муса и Батоко растерянно переглядывались, не зная, как им быть после предупреждения Бота: то ли подхватить вместе с другими это "ура", то ли воздержаться? Подхватишь - оборвут, промолчишь - еще хуже…
А Степан Ильич продолжал речь.
- Вот какой подарок несет народам Советская власть. И это только первый подарок… Дальнейшее зависит от вас самих… Помните, как говорит поговорка: работаешь - мясо ешь, бездельничаешь - горе хлебаешь?
- Правильно! Ай да Истепан! - ликовал Бот. - Русский человек, а кабардинские пословицы знает.
- Что нужно человеку, чтобы спокойно дышать и работать? - спрашивал Степан Ильич. - Мир! И Ленин издал декрет о мире. Не нужна война народу…
- Правильно! - во весь голос прокричал на этот раз Эльдар. - Против войны - ура!
- "Оре-оре…" "Оре-да-да"! - подхватили другие.
Но Муса, который не мог равнодушно видеть своего прежнего батрака Эльдара в такой славе и силе, осмелел и закричал:
- А чем собираетесь платить за эти декреты? Кто платить будет?
- Правильно! - послышался голос Давлета. - Сколько стоит тот декрет? Может, не хватит денег расплатиться?
- За декреты мы уже расплатились, - бойко ответил Эльдар. - Расплатились полностью.
- Чем?
- Кровью и потом, трудами наших отцов!
- Валлаги, Эльдар хорошо говорит!
- Муса боится, что ему не хватит, чем расплатиться.