- Было такое дело. Понимаешь, Нанок, начинается учебный год, а ни ручек, ни карандашей. Пароход, который должен был все это привезти, где-то застрял во льдах. Что делать? Иду советоваться к Утоюку - тогда он был председателем сельсовета в Наукане. Говорю ему: такое дело, есть угроза срыва учебного года, надо что-нибудь придумать. А он и отвечает - на том берегу полно карандашей. Снарядили вельбот, и я поехал. Пристали к берегу. Встречали нас только местные эскимосы. Повели к себе, напоили чаем. Поначалу добыли валюту - продали несколько песцовых шкурок. Прихожу в лавку, а там уже народ толпится. Местное белое население узнало, что прибыл настоящий русский большевик. Вот и пришли поглазеть. А в те годы, Нанок, чего только не писали американские газеты о нашей стране! Считавшие себя вполне серьезными органы печати сочиняли небылицы одна другой невероятнее.
Лавочник страшно удивился, когда я попросил у него карандаши. Запас у него был небольшой, и я все купил. "Этот товар, - говорил мне один из американцев, - среди туземцев не популярен. Если Вы собираетесь на нем заработать, то заранее предсказываю - вылетите в трубу!" А я ему говорю, что это карандаши сегодня - самая нужная вещь для эскимосов Советской страны. Но еще больше он поразился, когда я объяснил, что я учитель и собираюсь обучать грамоте жителей Наукана. "Как! - он вскричал. - Учить грамоте этих дикарей? И вы уверены, что у вас что-то получится?" "Послушайте меня, - сказал он мне на прощание, - я не симпатизирую большевикам, но дам вам совет - не тратьте попусту время и отправляйтесь к себе в Россию национализировать женщин. Иначе вам уже ничего не достанется". Каков гусь, а? - Георгий Сергеевич посмотрел на капитана.
- Сейчас бы его сюда, голубчика, - усмехаясь произнес Тихон Иванович. - Да посадить его рядом с Наноком. И сказать ему - вот что наделали карандаши с эскимосами!
- Трудное время было, - произнес Георгий Сергеевич. - Мой приятель, который работал в Янранае, решил карандашную проблему по-своему. Недалеко от селения, где он открыл школу, американцы когда-то вели разработку графита. Он все об этом разузнал, сам побывал на заброшенных шахтах, привез куски графита и собрал родителей. Он показал им, как устроен карандаш, раздал графит, и на следующий день все ученики явились со своими карандашами. Что это были за карандаши! Настоящие произведения искусства, украшенные резьбой, гравировкой, инкрустированные моржовым клыком. Некоторые сшили чехольчики из выбеленной нерпичьей кожи и украсили бисером. В музей бы такой карандаш!
- Это был бы великолепный экспонат! - заметил Нанок.
- Чтобы знать, что нужно для музея, - прежде всего надо хорошо знать историю, - продолжал профессор. - Ты спрашивал про этот карандаш?
- Нет, - смутился Нанок.
- А потому что сам не знал, что были такие карандаши, тетради, сшитые оленьими жилами из чайных оберток, с корешками из обрезков старого уккенчина - плаща из моржовых кишок… В Нэтене учительствовал другой мой знакомый, Ваня Козлов, так он приспособил вместо классной доски старый заржавленный руль от какого-то потерпевшего крушение корабля. Этот руль служил крышкой для мясной ямы, а он сделал из него орудие просвещения!
- Удивительное было время! - заметил капитан. - Как вспомнишь, голова кружится - на такую высоту поднялись! Кстати, Нанок, слышал я много раз: когда Амундсен зимовал у мыса Якан и поваром у него служил твой земляк Какот, он взял на воспитание двух девочек - дочку кэнискунского торговца Чарльза Карпентера, наполовину эскимоску, и дочку Какота. Эти девочки потом учились в Копенгагенском университете. Интересно было бы о них узнать.
- Сам Амундсен писал об этом в своих книгах, - подтвердил Георгий Сергеевич.
- Постараюсь узнать что-нибудь, - обещал Нанок.
Нанок поднялся на мостик. Земля была по правому борту. Высокие берега, голые, покрытые уже порыжевшей травой. Лишь кое-где по берегам потоков зеленела трава. Многочисленные снежные заплатки спускались прямо к морю. На галечной гряде у кипящего прибоя лежали древесные стволы, лишенные сучьев и коры, сохли ракушки, длинные петли морской капусты, медузы вперемешку с пустыми пластмассовыми бутылками, картонными коробками, жестянками, ящиками.
Мелькнула небольшая полярная станция, световой маяк, отдыхающий в дневное время, небольшой птичий базар. За высоким мысом открылась галечная коса, за ней угадывалась лагуна. Когда-то сирениковцы жили здесь. Потом местом своего нового обитания они выбрали прибрежную тундру, перерезанную полноводным потоком. Река текла с водораздела, где все реки разделяются: одни текут в анадырскую сторону, на юго-запад, а другие - на северо-восток, в Берингово море, и служат нерестилищами для красной рыбы.
Эти места издревле облюбованы эскимосами. Здесь в изобилии водился кит - главная добыча отважных морских охотников. Моржовая охота тоже процветала, хотя и не так, как в Беринговом проливе. Два лежбища обеспечивали прибрежных жителей едой на зиму - коса Руддер и остров Аракамчечен.
Незадолго до революции шаман Аккр объявил остров Аракамчечен обиталищем Духа моржей. Сам же Аккр стал как бы его представителем на земле. Изредка чаплинцам и сирениковцам все же дозволялось бить моржа на островном лежбище, но самое ценное надо было отдавать шаману - моржовые бивни и лучшие кожи. Это наглое и разбойничье присвоение острова возмутило прибрежных эскимосов. Аккра арестовали и вывезли с острова.
Сиреники расположены между двумя мысами. Сначала показался красивый скалистый мыс, юго-западная граница Сиреников. Рулевой протянул Наноку бинокль. Домики стояли на возвышении. У подножия горы виднелось огромное скопище пустых железных бочек, издали похожее на толпу людей. Среди одноквартирных домиков стояли новые, двухэтажные. Позади домов синели горы.
Кузовкин и Менов поднялись на мостик.
Капитан вполголоса отдавал приказания. Судно заметно снизило ход и словно ощупью приближалось к берегу. Глубина резко уменьшилась.
- Придется стать далеко от берега, - извиняясь, произнес капитан. - Мы в эту навигацию уже нарвались на мель. В бухте Румилет. На карте там обозначена одна глубина, а в действительности оказалась другая. Коса шла от берега. Промеры мы ведем галсами, и эта коса, видимо, попала, между ними. Пришлось звать на помощь. А договор об оказании помощи первым пунктом ставит условие: без вознаграждения - нет спасения.
С грохотом в воду ушел якорь, и корабль остановился.
Ветром его развернуло бортом к поселку.
Моторная байдара, прыгая на волнах, полным ходом приближалась к судну.
Пока она делала круг, Нанок рассмотрел на корме Николая Асыколя, своего земляка по Наукану, переселившегося в Сиреники. Они были одногодки, вместе пошли в школу. Асыколь на байдаре выглядел старше и солиднее. Он переложил румпель и сделал знак мотористу снизить скорость.
Байдара на малом ходу подошла к борту и мягко ткнулась носом. Матросы бросили конец.
- Здравствуй, Тихон Иванович! - крикнул Асыколь капитану.
Матросы осторожно опустили в байдару пожитки Менова и Нанока.
Асыколь пристально поглядел на Нанока:
- Здравствуй. Ты мало изменился.
- Зато ты солидно выглядишь, - ответил Нанок.
- Что делать, - улыбнулся Асыколь, - двое детей, семья…
- Уже двое детей? - удивился Нанок.
- А чего тут? Еще будут.
Байдара отошла от корабля и взяла курс на берег.
На капитанском мостике стоял Тихон Иванович. На прощание он крикнул в мегафон:
- Через неделю буду проходить мимо. Если надо забрать вас, позвоните начальнику гидробазы Юрию Матвеевичу!..
Асыколь продолжал с любопытством смотреть на Нанока.
- А ты не женился еще?
- Нет.
- Что же ты так?
- Не успел.
- На это время всегда найдется, - тоном умудренного опытом человека заметил Асыколь.
Берег приближался. Пестрая и оживленная толпа заняла галечную гряду, подступив к прибою.
Громкие крики встречающих уже слышны были на байдаре. Нанок посмотрел на Георгия Сергеевича. В глазах профессора блестели слезы. Любят и помнят на Чукотке первых учителей, подаривших людям не только знания, но и подлинную дружбу.
Менову не дали прыгнуть на берег. Рослые юноши в длинных непромокаемых торбасах вошли в воду и подняли на руки профессора.
- Товарищи, товарищи, - растерянно бормотал Георгий Сергеевич. - Я сам. Извините, отпустите…
Но парни вынесли профессора на высокое, сухое место и только там бережно поставили на землю.
Библиотекарь Анна Македонова повела гостей в отведенный для них дом.
По крутой дороге поднялись к домам. Прошли мимо здания Дома культуры.
- Здесь наша библиотека, - тоном экскурсовода рассказывала Македонова, - и наш маленький музей. Мы ждем от вас, товарищ Нанок, советов и помощи. А на семь часов вечера назначена встреча с вами, Георгий Сергеевич.
На пригорке стояло длинное здание с двумя крыльцами.
- Это наша гостиница, - сказала Македонова, - а рядом - вертолетная площадка.
Комната оказалась небольшой, но чистой, уютной, окна выходили на большой луг.
- Отдыхайте, - деловито сказала Анна, - через полтора часа зайду. Обедать будете у меня.
Македонова жила в двухквартирном домике, занимая одну половину. В комнате на полу лежала великолепная медвежья шкура, а вместо табуреток были расставлены выбеленные временем огромные китовые позвонки.
Аня представила мужа - молодого застенчивого парня с рыжеватой бородкой.
Нанок снял обувь и погрузил ноги в мягкий, пушистый мех.
- Здесь добыли? - спросил он.
- Как же можно! - ответил Алексей Македонов. - Это память об острове Врангеля. Мы с Аней проработали там пять лет. Этот мишка покалечил несколько упряжек, разорил мясной склад у зверофермы. Пробовал отгонять в торосы ракетами, а он все возвращался. А убить нельзя - закон его охраняет. А он, словно зная об этом, все наглел. Идет урок в школе, он подходит к окну - хлоп и слушает, как звенит разбитое стекло. Раза два выкапывал компот, который повариха ставила в снег возле интерната. Пока получили разрешение на его отстрел, он повалил антенну, метеобудку, повредил установку для фотографирования полярных сияний. Анакуль выделал шкуру и от имени эскимосов селения Ушаковского преподнес Ане в день рождения.
- Как вы сказали - Анакуль? - встрепенулся Георгий Сергеевич. - Так ведь я его отлично знаю! Ой был одним из моих первых учеников в Чаплино.
- Анакуль отчаянный медвежатник, - сказал Алексей. - Когда пришлось ограничить, а потом и вовсе запретить охоту на белого медведя, он никакого внимания на это не обратил. Дважды его штрафовали, а один раз даже завели на него уголовное дело. Сейчас он вроде нашел себя - числится егерем по отлову белых медведей Центрального зооцентра.
После обеда смотрели экспонаты местного музея, собранные стараниями Ани Македоновой. В небольшой комнате на стене висели старинные поворотные гарпуны. Такие имелись и в Анадырском музее. Расшитые коврики из нерпичьей шкуры, прекрасные танцевальные перчатки, отлично сшитый уккэнчин - плащ из лахтачьих пузырчатых кишок, праздничные торбаса, разные предметы быта и великолепная коллекция мячей с таким разнообразием орнаментов, что у Нанока глаза разбежались. Под стеклом были выставлены книги на эскимосском языке и первый букварь, составленный Георгием Меновым в сотрудничестве с грамотным эскимосом - Каля.
Аня отперла замок и бережно вынула букварь. Он был составлен еще на основе латинского алфавита.
Георгий Сергеевич взял букварь в руки.
- Мы с большим трудом нашли его, - объяснила Аня Македонова. - У старика Хальхаеина хранился. Когда он умер и собрались его хоронить, старуха пожелала положить с ним этот букварь вместе со старым винчестером. Я долго не знала, как подступиться. Потом вспомнила: в школу привезли новые буквари, составленные Людмилой Айнаной и Верой Анальквасак…
- Это мои ученицы, - заметил Георгий Сергеевич.
- Я знаю, - улыбнулась Аня Македонова. - Взяла я новенький букварь и пошла к дому Хальхаеина. Там уже народ толпился. Я вошла в дом. Старик лежал в гробу, спокойный, словно спал. А рядом сидела на табуретке жена. Она была строга и не плакала. На тумбочке - вещи, которые старик брал с собой в путешествие сквозь облака. Подошла я к старухе и говорю: "Бабушка, пусть Хальхаеин возьмет новый букварь. Зачем со старым уходить от нас…" Она строго посмотрела на меня. Долго думала, потом сказала: "Ты права. А то ведь спросят его там, что нового на нашей земле, а он со старым букварем придет, который и молодежь читать не умеет… Как ты правильно догадалась, дочка!.." Это было так искренне сказано, что мне стало совестно. Вы знаете, что женщины у чукчей и эскимосов на похороны не идут. Осталась я у бабушки. Помогла убрать в квартире. Приготовили стол для поминального угощения. Бабушка поправила на стенах почетные грамоты, фотографии, смела утиным крылышком пыль с полки книг. А должна я вам сказать, что Хальхаеин был страстный книголюб. Великолепно знал русский.
- Я ведь помню, как он упорно учился, - с улыбкой сказал Георгий Сергеевич…
- Он у меня уйму книг перечитал. Только почему-то не любил Достоевского, - продолжала Аня. - "Не понимаю его", - говорил он, возвращая книгу. Любил Толстого, Чехова, Гончарова.
И вот старуха мне рассказывает, что книги-то они читали вместе. Он читал про себя и вслух переводил на эскимосский. Однажды Хальхаеин и говорит ей: вот нам годов не сосчитать, сколько мы вместе живем, а самого главного про нас с тобой не знаем. Он это сказал так серьезно и значительно, что старушка даже перепугалась. А муж и говорит: оказывается, у нас всю жизнь была любовь. Последнее-то слово он по-русски сказал. И когда ослабел и примирился с мыслью о путешествии сквозь облака, еще раз с удивлением сказал: вот была у нас любовь, а мы с тобой и не знали…
Вдруг Нанок заметил: в углу, прислоненный к стене, стоял с виду ничем не примечательный гарпун. Он выглядел похуже остальных орудий лова, и наконечник его держался на острие без связывающего ремня. Дело было именно в этом наконечнике. Чтобы удостовериться, что не ошибся, Нанок подошел и потрогал пальцем - да, это действительно не металл, а обсидиан, вулканическое стекло.
- А это что? - как можно безразличнее спросил Нанок, кивнув на гарпун.
- Ребятишки раскопали на косе, - равнодушным голосом, свидетельствующим о том, что она не знает настоящей цены гарпуну, ответила библиотекарша.
- Вам бы поделиться с окружным музеем, а мы в свою очередь можем кое-что уступить из своих фондов, - осторожно сказал Нанок, готовый многое отдать, за этот неказистый гарпун, убедительное, свидетельство того, что эскимосы еще в доисторические время знали поворотный гарпун и охота на морского зверя была на достаточно высоком уровне для того времени.
- Вот этот гарпун можете взять, - неуверенно сказала Аня и, подумав, добавила: - И мяч один могу уступить.
Нанок уже держал в руках гарпун. Прижимая его к себе, словно боясь, что Аня передумает, он, скрывая радость, как можно безразличнее ответил:
- Я вас грабить не собираюсь. Мяч можете оставить у себя, а я удовольствуюсь этим старым гарпуном. И за это спасибо.
- Может быть, выберете гарпун получше? - предложила Аня, поспешно вешая мяч на место. - Вот тут есть хорошие, а этот даже без, ремня.
- Мне достаточно этого, - заверил ее Нанок. - Большое спасибо вам. Я обязательно пошлю что-нибудь для вашего музея.
До вечера оставалось еще время, и Нанок с Георгием Сергеевичем отправились в гостиницу отдохнуть и привести себя в порядок.
- Что ты так вцепился в этот гарпун? - спросил профессор.
- Георгий Сергеевич, вы только посмотрите! - Нанок осторожно положил гарпун на кровать. - Это приобретение, наверное, самое лучшее за всю мою командировку: поворотный гарпун с обсидиановым наконечником. Подумать только, какая удача!
Профессор взял в руки древнее оружие, потрогал пальцем острие и удивленно произнес:
- По правде говоря, я даже не обратил на него внимания.
14
Возле клуба люди громко приветствовали Менова, идущего в сопровождении Македоновой и Нанока.
- Нанок!
Асыколь, неузнаваемый, в замысловатой куртке, в белоснежной рубашке, в ярком галстуке, держал на руках двух девчушек. Рядом стояла молодая женщина в светлом летнем пальто и смущенно улыбалась.
- Знакомься, - Оксана Николаевна, а вот это мои дочурки - Ганна и Панна.
Нанок с удовольствием пожал мягкую, теплую руку Оксаны Николаевны.
- Приходите к нам в гости, - певуче произнесла она.
- Ты должен побывать у меня, - решительно сказал Асыколь. - Завтра идем охотиться в море. Оксана тебе одежду приготовила - нерпичьи брюки, торбаса, чижи…
Аня Македонова заторопила Нанока.
- Товарищи, пора начинать.
Довольно вместительный зал был переполнен. Сидели даже в проходах. Первый ряд заняли старики, среди них втиснулся Асыколь со своими детишками.
На сцене стоял длинный стол, покрытый красной скатертью, с неизменным в таких случаях графином. Два старейших жителя Сиреников уже сидели за столом и старательно пили воду.
- Товарищи, - опершись на стул двумя руками, начала директор совхоза Рыбалова, - К нам приехали ученые - доктор филологических наук, профессор Менов Георгий Сергеевич и его молодой помощник и ученик Максим Нанок, научный сотрудник Анадырского краеведческого музея имени… - Она заглянула в бумажку и виновато сказала: - Извините - имени еще нет. Наш совхоз и наше село рады уважаемым гостям. Слово предоставляется Менову Георгию Сергеевичу.
Раздались громкие аплодисменты.
Георгий Сергеевич вышел к трибуне. Он попросил у Нанока стакан воды, выпил залпом и заговорил на сирениковском диалекте эскимосского языка.
Рыбалова с удивлением воззрилась на профессора. Поговорив так минут пять, Менов заявил:
- А теперь буду говорить по-русски, потому что в зале я вижу много русских людей. Может быть, некоторые на них недавно приехали сюда и еще не научились эскимосскому языку. - Менов заметно волновался. Он сделал паузу, и в тишине из задних рядов послышался голос:
- У нас даже и те, кто долго тут живут, языка не знают!
- Вот это плохо, - ответил Менов. - Уважение к народу начинается с уважения к его языку. Конечно, никому не придет в голову насильно навязывать человеку чужой язык. Это дело добровольное, так сказать, дело совести человека. Но мне кажется странным, когда человек, проведя здесь лет десять, а то и двадцать, даже поздороваться как следует, на языке местных жителей не может. Тем более, что есть убедительные примеры того, как русские люди быстро овладевают чукотским и эскимосским языками. Вы их прекрасно знаете. Эти люди известны не только мне.
Нанок вглядывался в зал и видел напряженные, внимательные глаза. Старики, сидящие в первом ряду, подались вперед, чтобы лучше слышать своего первого учителя, Стояла удивительная тишина, и даже ребятишки, сидевшие на коленях Асыколя, чуя всеобщее настроение, сидели смирно.