Весь салон действительно был уставлен небольшими фанерными бочонками, где в опилках лежали свежие яйца. Вспомнился рассказ Джека Лондона "Тысяча дюжин" о неудачнике, решившем разбогатеть продажей свежих яиц золотоискателям.
В иллюминатор хорошо просматривалась земля. Редкие клочья облаков остались на морском побережье над мысом Шмидта.
Такую тундру Нанок видел впервые. По зеленым долинам текли окаймленные лесами широкие реки. Рощицы взбегали по склонам сопок, к вершинам. По этим местам бродил Владимир Германович Тан-Богораз, известный этнограф, знаток чукотского языка. Где-то здесь, у оленного чукчи Айнанвата, профессор брал первые уроки чукотского языка.
Здесь кочевали исконные оленеводы. Крепкие и вольные люди.
Под крылом вдруг возникали строения, полоски желтых дорог прочерчивали тайгу и тундру: это были участки приисков. Можно было разглядеть ниточки водоводов, оголенную, без зеленого дерна, землю. Кое-где леса были разрезаны просеками - линиями высоковольтных электропередач.
Самолет сделал разворот, открывая перед Наноком панораму поселка.
Прямые улицы, ряды многоэтажных домов - нигде нет временных строений, хибарок, здесь строили сразу и надолго.
Это была другая Чукотка, сравнявшаяся с передовыми промышленными районами страны.
Нанок вышел из самолета и окунулся в комариный звон.
18
По дороге в гостиницу Нанок успел разглядеть несколько афиш, заставивших его сердце биться сильнее: в районном Доме культуры ансамбль "Эргырон" давал прощальный концерт. Он попросил шофера остановиться, соскочил с автобуса и ринулся в кассу за билетом. Касса была закрыта. На фанерке кривыми буквами было написано, что все билеты проданы.
Нанока охватило отчаяние. Разыскать ансамбль в Билибино - не проблема. Но как было бы здорово посмотреть на Зину из зала, а потом подождать ее у служебного входа и удивить своим появлением.
К кому же можно обратиться за билетом? Ведь должен быть здесь отдел культуры райисполкома. А Нанок тоже работник культуры.
Умывшись, Нанок надел чистую рубашку, повязал галстук и вышел в гостиничный коридор. Навстречу ему, осторожно неся чайник, в цветастом халатике, совсем непохожая на ту, что он видел в тундре, шла Зина Канталина. У нее была новая незнакомая прическа, пышная, и Нанок не видел ее глаз, хотя овал лица снова с пронзительной силой напомнил ему давно виденный и так запечатлевшийся в памяти портрет мадам Самари. Неожиданно подкосились ноги, и Нанок, даже если б и захотел, не мог вымолвить ни слова.
Он чуть посторонился в узком коридоре, и Зина прошла, не поднимая глаз, негромко сказав:
- Спасибо.
Нанок стоял, словно примерзший к полу. Что делать? Броситься за ней? Наверное, это будет некрасиво. И к тому же она какая-то озабоченная, может быть, даже расстроенная, а сегодня у нее концерт.
Нанок вышел на улицу.
В отделе культуры рыжий и остроносый заведующий предложил сразу же лететь на прииск за моделью буровой вышки.
- Нет, - твердо сказал Нанок. - У меня еще есть другие дела в Билибино. Мне нужен билет на сегодняшний концерт.
Заведующий отделом культуры тяжело вздохнул. По этому вздоху Нанок сразу же понял, что билеты у него есть.
- В Анадыре вы имеете больше возможностей смотреть ансамбль. Мы его тут и так задержали, - ворчал заведующий.
- Как раз в Анадыре его меньше всего, и видим, - ответил Нанок и значительно добавил: - И потом у меня есть поручение от окружного управления культуры.
- Ну как не дать коллеге билета, - еще раз вздохнул рыжий и выдвинул ящик стола. - Вам один?
- Один.
До концерта еще было много времени. Чтобы несколько успокоиться, а главное - чтобы уберечь себя от искушения постучаться в дверь, за которой исчезла Зина Канталина, Нанок вышел на улицу.
Зашел в магазин, порадовался обилию товаров, а вид продуктов напомнил, что пора и пообедать. Недалеко от магазина он нашел кафе.
Первым, кого он увидел за столиком, был Нутетеин. Старик пил чай. Увидев входящего Нанока, он шумно отодвинул стул и закричал:
- Откуда ты появился?
- Приехал, - ответил Нанок.
- Ты очень хорошо сделал, что зашел сюда! - продолжал шуметь Нутетеин. - Клава!
К столику заспешила официантка.
- Вы что-то еще хотите, товарищ Нутетеин?
- Надо накормить этого молодого человека.
Клава подала меню и, пока Нанок изучал его, спросила:
- Вы сегодня танцуете?
- Я не танцую.
- А-а, вы поете! - торжествующе произнесла официантка.
- И не пою.
- Значит, в оркестре играете, - заключила она. - Но почему я вас там не видела?
- Он ученый, а не артист, - сказал Нутетеин.
Старик внимательно оглядел Нанока.
- Ты хорошо выглядишь, возмужал. Где был, рассказывай.
Нанок перечислил поездки - в тундру, к своим в Нунямо…
- Как там наши?
- Хорошо живут, нынче охота неплохая.
Нутетеин кивал в знак одобрения.
Нанок рассказал про китовую охоту, про встречу с Георгием Сергеевичем Меновым.
- Гоша приехал? - обрадовался старик, - Что же ты мне раньше не сказал? Как он, как здоровье? Язык наш не забыл?
- Я тут видел ваших в гостинице, - сказал Нанок, принимаясь за еду.
- Я живу в другом месте, - сказал Нутетеин. - В квартире для почетных гостей. Мягкие постели, телевизор, электрический чайник, но скучно одному. К своим хожу, а иногда у Тагъека в номере ночую.
- Когда из Уэлена уехали?
- Да почти сразу после твоего отлета в тундру, - ответил Нутетеин. - Приехал за мной директор ансамбля, уговорил. Новую программу надо готовить. Нехорошо в такое время оставлять ансамбль. В Москву собираемся на гастроли.
- Нравится вам Билибино? - спросил Нанок.
- Очень нравится! - весело ответил Нутетеин. - С одной стороны, Чукотка, с другой - как на материке. Большие дома, автомобили, телевидение, кафе, разные заводы - и в то же время Чукотка. Вот мы с тобой, два эскимоса, сидим в кафе, а рядом строится атомная электростанция. Как это тебе? А? Ты ведь тоже родился еще при жирнике, как и я. Правда, ты недолго жил в нынлю, а я вот большую часть жизни там провел. Здесь, в Билибино, живут русские, украинцы и многие другие народы, но они стали жителями Чукотки. У меня появился один знакомый, инженер, с атомной электростанции. Очень веселый человек. Всю жизнь на северных стройках, а теперь решил обосноваться на Чукотке. Говорит: "Это как раз та земля, какая мне нужна!" Понимаешь, человек нашел свою землю у нас! А мы, эскимосы, расширили нашу родину от маленького скалистого мыса на краю земли до самой Москвы. А что нам раньше оставалось? Самые брошенные и холодные земли да пустынные острова. А сейчас Нутетеин, когда захочет, может куда угодно поехать по большой нашей стране, и везде ему - родина. Вот какая нынче родина у эскимоса! Большая родина, великая страна.
Нутетеин был возбужден, весел, выглядел помолодевшим, и Нанок радовался и любовался своим знаменитым земляком.
- У вас тут большой успех, - заметил Нанок. - Я с трудом достал билет, да и то с помощью начальства.
- Верно, - кивнул Нутетеин. - Хорошо встречают. Поэтому и хочется получше показать. Я спорю с нашим руководителем: надо больше национальных танцев и плясок. Через них все можно выразить - ведь это часть сущности человека. Делать современным эскимоса и чукчу надо изнутри, а не операцией…
- Что за операция? - удивился Нанок.
- Это Тагъек мне прочитал в журнале, что в Японии некоторые девушки, чтобы выглядеть современнее и не так по-японски, с помощью хирурга делают себе глаза пошире.
- Дикость какая-то! - сказал Нанок.
- Вот именно - дикость, - согласился Нутетеин. - Некоторые наши номера, иногда походят на эти японские глаза, расширенные для вида с помощью ножика… Удалось купить тебе ярангу?
- Нет, - мрачно ответил Нанок.
- Это хорошо, - удовлетворенно произнес Нутетеин.
- Что тут хорошего? - удивился Нанок.
- Хорошо, что на нашей земле ты не нашел человека, который согласился бы продать ярангу. Это все равно что продать честь свою.
- Нутетеин, - укоризненно произнес Нанок, - вы человек передовых взглядов и такое говорите. Ну что стоило Нотанвату из Чаплино продать музею ярангу, вместо того чтобы сжигать ее!
- У Нотанвата нечего было и пытаться купить, - заметил Нутетеин, - это человек крепкий.
- Я все-таки никак не могу понять, почему продать ярангу так позорно и стыдно?
- Это недостойно настоящего человека, - ответил Нутетеин. - Позор можно заслужить и неосторожным действием, по пьяному настроению обидеть кого-нибудь или даже подраться. Но вот продать ярангу - уж никуда не годится. Когда ты предлагал деньги за ярангу - это самое обидное, что только можно сказать человеку…
Нанок вспомнил, как выставил его из дома старый Нотанват, и покраснел.
- Жилище для северянина, - продолжал Нутетеин, - это знак его человеческого достоинства. Когда мужчина строил нынлю или ярангу, он отмечал свое твердое место среди людей.
Вышли из кафе и направились к гостинице. С каждым шагом у Нанока сильнее билось сердце - приближалось время свидания с Зиной. Он спросил:
- А как танцует Зина Канталина?
Нутетеин внимательно посмотрел на Нанока и, пряча улыбку, ответил:
- Ничего, старается… Она тебе нравится?
- Так просто спросил. Я был у них в стойбище.
- Знаю, - сказал Нутетеин. - Кожаное ведро она тебе подарила.
Нанок удивился такой осведомленности старика, и вдруг страшная догадка пришла ему в голову: а вдруг Нутетеин и про письма знает? Он внимательно всмотрелся в его лицо, но вроде бы ничего такого не увидел. Правда, старик мог держаться так, что по его лицу ничего нельзя было узнать: артист все же.
- Может быть, пойдем в вашу квартиру?
- А что сейчас дома делать? Скучно.
Нанок сделал еще одну попытку оттянуть встречу с Зиной.
- Вы заходили в здешние магазины? Тут столько товаров! Есть такие, которых в Анадыре не достать.
- Ну, положим, в Анадыре я все могу достать, - уверенно сказал Нутетеин. - Но мне много и не надо.
Нанок готов был придумать еще что-нибудь, но перед ними уже была дверь.
- Зайдем ко мне, - сказал он.
- Хорошо, - неожиданно легко согласился Нутетеин.
Однако, раздевшись в номере, сказал:
- Надо проведать своих. Пойдем.
- Удобно ли? - с сомнением сказал Нанок. - Вечером концерт, надо им настроиться.
- Подумаешь, концерт! - усмехнулся Нутетеин. - После утренней репетиции у них было время отдохнуть. Пойдем!
Наноку не оставалось ничего другого, как последовать за стариком.
Нутетеин постучал в дверь. Нанок заметил, что это не та дверь, за которой скрылась Зина Канталина.
В этой комнате жили два лучших солиста "Эргырона" - Яков Тагъек и Спартак Теплилик, земляки Нанока, учились с ним в одной школе, только классом младше.
Они с радостью встретили Максима и засыпали расспросами о своих близких, которых давно не видели: родные их жили в Нунямо. А когда узнали, что Нанок побывал в старом Наукане, Тагъек тихо спросил:
- Наш ручей по-прежнему шумит?
- Все такой же веселый и шумный, - ответил Нанок, - А нынлю почти полностью разрушились, только кое-где каменные стены остались.
- А острова? - спросил Теплилик.
- Куда они денутся? - с улыбкой ответил ему Нутетеин.
- Теперь надо девочек проведать. Пойдем, Нанок.
- Я бы посидел здесь с ребятами, - нерешительно произнес Нанок.
- Ничего, потом придешь, - настаивал Нутетеин. - Что же ты за молодой человек, если не хочешь на молодых танцовщиц посмотреть!
На стук Нутетеина отозвался звонкий голос:
- Кто там? Мужчина или женщина?
- Полтора мужчины, - ответил Нутетеин и весело подмигнул Наноку.
Отворилась дверь. Незнакомая девушка засмеялась.
- А, это вы, дедушка.
- Я не один. Гостя к вам привел.
Зина Канталина сидела на кровати. Она быстро глянула на Нанока, встретилась с ним взглядом и тут же потупилась. Лицо ее зарделось, и она сказала тихо и невнятно:
- Здравствуйте, Нанок.
Нутетеин заметил замешательство девушки, насмешливо поглядел да Нанока и укоризненно произнес:
- Оказывается, у тебя тут знакомые есть, а не хотел идти!
Смущение Канталиной обрадовало Нанока. Значит, что-то есть, есть то, что заставило Зину низко опустить голову.
Она вдруг быстро собралась и, бросив на ходу: "Мне надо утюг поставить", вышла из комнаты.
В номере стул был всего один, и Наноку пришлось усесться на кровать Зины Канталиной.
- Это мои любимые солистки, - сказал Нутетеин Наноку, - самые красивые и юные. Больше всего боюсь, чтобы их где-нибудь на гастролях не похитили. А танцуют как! Вот увидишь сегодня.
Зина вошла с утюгом. Она уже спокойнее улыбнулась Наноку, как бы безмолвно извиняясь перед ним.
- Ну как, постараетесь сегодня, девушки? - спросил Нутетеин.
- А мы и так каждый день стараемся, - ответила Зина. - Ну а сегодня само собой.
- Для своего надо танцевать еще лучше, - наставительно сказал Нутетеин. - И запомните: Нанок понимает толк в настоящем эскимосском танце, потому что родился в Наукане, а его мать - Атук - танцевала в молодые годы с такими великими людьми, как Мылыгрок и Атык! Вот потом спросите после концерта, понравилось ему или нет.
Нанок украдкой посматривал на Зину. Почему, он решил, что она похожа на актрису Самари? Ну, может быть, и есть очень отдаленное сходство, особенно в выражении глаз или когда, забывшись, Зина поднимает руку и подпирает кулачком подбородок. Она, Зина Канталина, была сама по себе прекрасна, независимо от портрета Ренуара. Иногда Зина смотрела на Нанока дружески и ласково улыбалась, и тогда опять невидимый, мгновенный огненный ураган проносился по комнате, задевая только двоих. Значит, это и есть сама любовь? Совсем не такая, какая иной раз представлялась в неясных мечтах. Наверное, в любви самое прекрасное то, что она является тайной для всех окружающих и только двое знают о ней, и это соучастие в тайне придает чувству неповторимость.
Как много можно сказать глазами! Нанок подумал, что те слова, которые он написал в письмах, не выражают и сотой доли того, что было просто во взглядах его и Зины. А может быть, это оттого, что слова любви уже многократно использовались и стали чужими? Нанок начал вспоминать письма, и ему стало стыдно. Неужели она после тех неуклюжих слов еще хорошо к нему относится?
Девушкам да и самому Нутетеину надо было собираться на концерт.
Нанок попрощался с ними.
- Увидимся после концерта? - спросил он Зину.
- Увидимся, - тихо ответила она.
19
Возле Дома культуры стояла толпа. Люди не обращали внимания на комаров, и отовсюду слышалось: нет ли лишнего билетика?
Нанок вспомнил подъезды ленинградских театров во время хороших спектаклей, когда так же стояли люди и с надеждой в голосе спрашивали лишний билетик…
До начала концерта оставалось еще минут десять, но зал Дома культуры уже был переполнен, а у входа шли какие-то горячие споры с контролерами.
Нанок пытался себе мысленно представить, что творится с артистами за плотным занавесом. Вот он бы ни за что не решился выступить с танцами перед таким числом зрителей…
Раздвинулся занавес, и на сцену вышли Саша Тевлялькот и Катя Рультынеут.
- Етти, тумгытури! - сказал Саша.
- Етти! - неожиданно отозвался кто-то из зрительного зала, вызвав улыбку у артиста.
После приветствия на сцене появился весь ансамбль, и концерт начался общим танцем, напомнившим Наноку берег Берингова пролива, когда науканцы с бубнами спускались к своим гостям - уэленцам, инчоунцам, чаплинцам, собравшимся на весеннюю моржовую охоту.
Нанок наблюдал за Зиной Канталиной. Но она почти не смотрела в зрительный зал, а когда ее глаза были устремлены вперед, они, очевидно, видели что-то другое, дальнее, быть может, свою тундру, свой берег. Даже когда ее взгляд скользил по тому ряду, где сидел Нанок, она его не замечала.
Танцевала она прекрасно. Вот так стояла мама, Атук рядом с Мылыгроком, и руки ее, словно крылья чайки, порхали над слегка склоненной головой.
Зал громко аплодировал каждому номеру. Чуть ли не каждый танец приходилось повторять. И Нанок думал: "Ну хорошо, я воспринимаю все это открытым сердцем, потому что все это знакомо мне с детства, под гром бубнов я родился и вырос, но что это дает русским, украинцам, грузинам, казахам, якутам - всем тем, кто собрался в этом зале? Они же не притворяются, им и впрямь нравятся эти танцы, уходящие корнями в зарю человечества и, если говорить научно, представляющие еще синтетическое искусство, где песня, слово и танец являют собой одно целое, нерасторжимое. Значит, в этих танцах есть нечто такое, что доходит до сокровенных уголков человеческой души, что они являются всеобщими для всех людей, какого бы происхождения они ни были".
В антракте Нанок пошел за кулисы.
Склонив голову, на стуле сидел Теплилик и тяжело дышал. Артисты выглядели так, словно им пришлось вытаскивать на берег большого кита. "Нелегко им приходится", - подумал Нанок, глядя, как Тагъек с трудом стягивает с себя прилипший к потной спине сценический костюм. Нутетеин молчал, остальные только кивнули, словно бы говоря: рано поздравлять - впереди еще половина концерта.
Начало второго отделения не понравилось Наноку. Квартет девушек пел песни о Чукотке, сочиненные заезжими поэтами.
Тевлялькот объявил выход Нутетеина, и зал встретил старого певца и танцора дружными аплодисментами.
Нутетеин исполнял древний танец чайки.
Как можно передать многозначность каждого движения исполнителя? Этот танец сочинен им, и никто не исполняет лучше его. Даже такие мастера, как уэленец Гоном, чаплинец Каяк или даже солист ансамбля Спартак Теплилик, не могут повторить единственный рисунок танца, который создает на сцене Нутетеин.
И тот, кто живет на берегу холодных морей, понимает и всем сердцем воспринимает этот танец. Он близок и тем, кто сидит в этом притихшем зале, - строителям атомной электростанции, геологам, горнякам, пастухам-оленеводам… Каждому из них не раз приходилось противостоять жестоким ветрам и, одолевая ураган, достигать своего берега.
Несмотря на всю условность, этот танец рожден живой жизнью. Жизнь на берегу моря всегда таит великие опасности. Эскимоса часто уносило на дрейфующем льду, рвало парус на его байдаре. А на берегу ждали близкие и родные, ждали с добычей. Чувство долга, желание достичь родного берега прибавляло силы, и человек одолевал ураган, плыл в спасительную тень высоких скалистых берегов.
Когда, наконец, занавес окончательно закрылся, Нанок почувствовал, как горят его отбитые хлопками ладони. Люди медленно расходились, громко обмениваясь впечатлениями. Приятно было слышать восторженные слова, словно сам Нанок только что был на сцене вместе с ансамблем. Нанок жал артистам руки, поздравлял с успехом. Вот показался Нутетеин, рядом - Зина Канталина и Ирина Вээмнэут.