21
За завтраком Зотов спросил Нанока:
- Волнуетесь?
- Волнуюсь, - признался Нанок. - Вот если бы вчера я загарпунил кита…
- Не понял.
- Перед большим делом хорошо сотворить такое, что придает уверенность и силу, - например, загарпунить кита, - пояснил Нанок.
- Ну уж, куда загнули - кита, - протянул Клавдий Петрович. - Хотя бы решиться на холодный душ, и то хорошо.
- Холодный душ я принял, - сказал Нанок, - а все равно волнуюсь. Вот вы бывали на разных торжественных приемах, открывали выставки, бывали за границей - посоветовали бы, как мне держать себя.
Зотов отпил кофе и сказал:
- Наблюдаю я за вами, Нанок, присматриваюсь и думаю: откуда у вас такая уверенность, свобода в поведении, чувство собственного достоинства? Такое впечатление, что вы всю жизнь только и делали, что разъезжали с ответственными поручениями Министерства культуры. А может быть, не одного кита вы загарпунили перед отъездом?
- Только одного, - вздохнул Нанок, - да и то не первым гарпуном - вторым.
- Ну вот, сказал Зотов, - а я не загарпунил кита, не принимал холодный душ.
- Все-таки, серьезно, скажите мне, как держать себя, - настоятельно попросил Нанок.
- Вот так, как вы держитесь, - ответил Клавдий Петрович.
Вышли на ту же улицу, где вчера гуляли при свете ярких огней рекламы и витрин. Сейчас здесь было тихо и пустынно. У стен группками сидели хиппи и торговали какими-то поделками из гнутой проволоки. С безучастным видом сидела девушка с прекрасными густыми светлыми волосами, в меховой шубе, но босая.
Нанок чувствовал остатки вчерашней усталости, но мысль о том, что еще предстоит открывать выставку и отвечать на многочисленные вопросы, держала его в напряжении.
В половине двенадцатого приехали представители посольства и Общества Дания - СССР.
Нанока и Зотова представили советнику посольства СССР и еще какому-то важному лицу с датской стороны. Щелкали фотоаппараты, ослепляя вспышкой, жужжали кинокамеры, какие-то дамы жали руку Наноку, что-то спрашивали, говорили. В этой напряженной суматохе в мозгу Нанока вертелась одна-единственная мысль: все это - как в кино.
Речь советника посольства оказалась короткой, но энергичной. От имени Общества выступил господин Вагнер, который особо отметил, что с выставкой приехал молодой ученый, представитель арктического эскимосского народа Макс Нанок.
Нанока подтолкнули вперед и сунули в руки микрофон.
"А где твой кит?" - мелькнуло в голове Нанока, и он почувствовал в ногах слабость.
- Господа, друзья, товарищи, - начал он точно таким же обращением, как и сотрудник посольства. - Прежде всего позвольте передать привет далекой Чукотки всем, кто пришел на открытие выставки, посвященной малым народам советского Севера.
Пока переводчик говорил, Нанок разглядывал собравшихся. И вдруг сердце его дрогнуло: где-то в задних рядах он увидел несколько черных голов, словно бы знакомые лица юношей и девушек, старавшихся разглядеть его.
- Наша выставка, в главной части своей, посвящена искусству народов Севера. Экспонаты ее отражают художественную деятельность на протяжении большого исторического отрезка. Кроме того, есть и фотовыставка, которая показывает сегодняшнюю жизнь арктических жителей.
Датский народ давно связан с Севером, и всему миру известны такие имена, как Кнуд Расмуссен и Питер Фрейхен. Они заложили основу изучения арктических народов.
В книгах и исследованиях Расмуссена и Фрейхена, - продолжал Нанок, - нашло отражение беспокойство гуманистов, видевших, как на заре двадцатого века постепенно исчезают с лица земли целые народы и народности. Вымирали арктические племена. На Великом санном пути, который проделал Кнуд Расмуссен, были опустевшие стойбища, ему встречались целые племена с потухшими глазами, люди, смирившиеся с печальной участью обреченных на вымирание. Так было и на нашем Чукотском полуострове, на который ступил ваш знаменитый земляк. И он спрашивал себя: чем помочь своим далеким родичам? Рождались фантастические планы ограждения этих народов от губительного влияния цивилизации, устройства человеческих заповедников вроде тех, какие нынче делают для редких представителей животного мира.
В одной из своих книг Кнуд Расмуссен приводит старинную эскимосскую легенду о людях, которые искали лучшую землю, потерянную родину. Мы нашли свою родину там, где живем, построили ее своими руками.
Нанок передал микрофон переводчику, продолжая глазами искать эскимосов, которых оказалось совсем немало: видимо, они пришли позже и поэтому оказались в задних рядах.
Советник посольства взял ножницы, поданные ему на тарелочке девушкой, и разрезал ленту.
К Наноку подскочил датчанин с удивительно яркими веснушками и представился:
- Я журналист. Разрешите задать несколько вопросов?
- Пожалуйста.
- Вы действительно эскимос?
Нанок громко засмеялся. Подошли парень и девушка, поздоровались. Парень, смущаясь, сказал по-английски:
- Нам трудно будет понимать друг друга на эскимосском языке - диалекты очень разные. Вы не будете против, если разговор будет идти на английском?
- Я очень рад с вами познакомиться.
- Меня зовут Мери Акалюк, - произнесла девушка, - а товарища моего - Петер Ангмарлорток. Я с острова Диско, а Петер родился на западе Гренландии.
- А я с мыса Дежнева, - ответил Нанок.
- Мы знаем, - ответила девушка, которая была побойчее парня. - Мы видели на карте.
- Извините, - журналист, видимо, убедился, что Нанок настоящий эскимос. - Вы сказали в своей речи, что нашли лучшую землю - Советский Союз. Разве вас не смущает то, что ваш эскимосский народ разобщен и разделен государственными границами?
Акалюк и Ангмарлорток неприязненно смотрели на журналиста.
- Меня это не смущает, - после некоторого раздумья ответил Нанок, - я, скорее, сожалею об этом…
- Так, так, - журналист начал записывать.
- Вместе с радостью я ощущаю горечь, встретив здесь своих соплеменников, - продолжал Нанок. - Но я коммунист, молодой коммунист - комсомолец. И я верю, что рано или поздно все народы объединятся для лучшей жизни… Извините, но я должен заняться своим делом - показать гостям нашу выставку.
Он взял под руку Акалюк и Ангмарлортока и подвел к стенду, на котором разместился большой портрет старого Нутетеина.
- Как он похож на моего деда! - тихо воскликнула Мери.
- Это знаменитый певец азиатских эскимосов - сказал Нанок. - Мой земляк. Недавно мы с ним виделись в Уэлене, а потом встретились на другом конце Чукотки. Он гастролировал вместе с ансамблем по поселкам и селам Западной Чукотки. Сейчас он, наверное, уже в Москве.
- Он кто - профессиональный артист? - удивленно спросила Мери.
- Да, - ответил Нанок.
- Невероятно! - сказал Петер.
- А вот другие артисты ансамбля, мои земляки - Яша Тагъек, Спартак Теплилик…
- Они сами организовали такую труппу? - спросил кто-то из присоединившихся.
- Это государственный ансамбль, - ответил Нанок.
- И они пользуются успехом? - с сомнением спросил журналист.
- Еще каким! - сказал Нанок.
- Надо их пригласить сюда! - убежденно сказала Мери.
На стеклянном стеллаже были расставлены изделия Уэленской косторезной мастерской: расписные моржовые клыки, фигурки животных, собачьи упряжки, олени…
Ангмарлорток присел на корточки и принялся разглядывать рисунки на клыках, изображающие китовую охоту. Художник вырезал весь процесс добычи морского великана: от приготовлений к охоте до заключительного праздника кита. Клык - старый, пожелтевший - был из коллекции Музея этнографии.
- Как у нас, - тихо произнес Ангмарлорток. - Когда я жил дома, я принимал участие в китовой охоте.
- Несколько дней назад мы добыли кита, - сообщил Нанок.
- Вот всласть полакомились мантаком? - улыбаясь, спросила Мери.
- Мантак? - переспросил Нанок. - И у вас так называется?.. Конечно! Еще на пути к берегу мы вырезали мантак у хвостового плавника, где он особенно нежен… А чем вы занимаетесь в Копенгагене?
- Учимся, - ответила Мери. - В ремесленной школе. Петер будет помощником телеграфиста, а я - помощницей портного.
Прощаясь с Наноком, эскимосы сказали:
- Мы еще придем к вам. Приведем своих товарищей. Мы ведь случайно узнали о выставке. Шли мимо, видим - афиша. Сначала не поверили, думали, кто-то шутит.
После короткого перерыва на обед Нанок и Зотов вернулись на выставку.
А люди шли и шли.
- Газеты обязательно заметят эту выставку, - уверенно говорил спокойный и корректный Вагнер.
Появился неугомонный Ганс Йенсен. Он громко сказал Наноку:
- Завтра вас приглашает Гренландское общество!
- Что это за общество? - поинтересовался Нанок.
- Это вроде землячества, - объяснил Йенсен. - У них есть большой дом-интернат, где живут юноши и девушки, получающие образование в Копенгагене. Кроме того, любой гренландец, по каким-то делам оказавшийся здесь, может получить пищу и кров в этом доме, а при нужде - и обратный билет домой.
Первый день кончился спокойно.
Усталые Зотов и Нанок вернулись в гостиницу и пораньше легли спать.
22
Прежде чем идти в Гренландское общество, Нанок забежал к себе и взял слайды, сделанные во время поездки по Чукотке. Вместе с ним поехали переводчик из посольства Слава Светлов и неутомимый и вездесущий Ганс Йенсен.
Проехав лабиринт центральных улиц и несколько набережных, выбрались на зеленую окраину города.
У подъезда стояла толпа эскимосских юношей и девушек вперемежку с датчанами. Нанок узнал среди них своих вчерашних знакомых - Мери Акалюк и Петера Ангмарлортока.
Нанок вышел из машины, и высокий светловолосый господин, оказавшийся, как потом узнал Нанок, директором дома Паулем Мадсеном, сказал:
- Уважаемый господин Макс Нанок! Мы рады приветствовать вас и ваших друзей в той части Копенгагена, которая символически принадлежит Гренландии, суровой родине ваших далеких родственников. Милости просим в наш дом.
Пауль Мадсен пожал Наноку руку, поприветствовал его спутников и пригласил войти. Следом потянулись встречающие. Мери и Петер издали дружески улыбались Наноку.
По широкой лестнице с просторными площадками на каждом этаже они поднимались все выше и выше.
- Дом старый, - извиняющимся голосом сказал Мадсен, - и у нас нет лифта.
Зал был битком набит гренландцами. Преобладала молодежь, но пришли и старики, и пожилые, одетые подчеркнуто респектабельно, аккуратно, удивительно чистые и благообразные. Юноши и девушки, наоборот, были одеты пестро и небрежно - большинство в облегающих куртках и брюках. Волосы и у парней, и у девушек росли свободно и вольно, и Нанок должен был сознаться, что это нисколько не безобразило юные лица, а, наоборот, подчеркивало неукротимость, вольность молодости.
Мадсен представил Нанока присутствующим.
"Вот вчера надо было убить кита", - подумал Нанок, чувствуя, что сегодняшнее волнение совсем не то, что вчера, на открытии выставки. Вчера он не столько волновался, сколько слегка трусил, если честно сказать. А вот сегодня, было настоящее волнение. У него было такое чувство, что он после долгой разлуки встретил своих близких родственников.
Все с любопытством смотрели на Нанока. С любопытством, смешанным с дружелюбием.
- Вы знаете, что я приехал из Советского Союза, - сказал Нанок. - В селе Янракыннот, недалеко от бухты Провидения, живет один из моих сородичей, эскимос Ашкамакин. Он был первым коммунистом из нашего народа. Когда в нашем краю организовали коллективные хозяйства, Ашкамакин много работал. Он ездил из одного стойбища в другое, в самые отдаленные уголки тундры и побережья…
Ашкамакин тогда едва научился грамоте и не знал географии. Он был преисполнен желания поделиться со всеми тем хорошим, что он узнал. Он искренне верил в новую жизнь, в жизнь без грабежа и обмана. Он поехал на остров Святого Лаврентия и организовал там колхоз, не зная, что это территория другого государства, Соединенных Штатов Америки… Я, в отличие от моего земляка Ашкамакина, учился довольно долго. Сначала у себя в родном селении, потом в педагогическом училище в Анадыре, а завершил свое образование в Ленинграде, закончив исторический факультет педагогического института. Сейчас я работаю в Анадырском музее научным сотрудником…
Сидящая в первом ряду девушка усердно записывала все. Она на секунду оторвалась от блокнота и уточнила:
- Помощником научного сотрудника?
- Нет, научным сотрудником, - пояснил Нанок.
Девушка кивнула.
- Поэтому я достаточно хорошо знаю географию и пришел к вам не для того, чтобы "организовать у вас колхоз". Я только покажу то, что мы имеем сегодня, как мы живем и как стараемся сохранить и развивать дальше наше искусство и нашу культуру…
Присутствующие заулыбались, и даже непроницаемое лицо Славы Светлова тронул светлый луч.
- Я бы мог прочитать вам лекцию о сегодняшней Чукотке, но вместо этого приглашаю всех вас вместе со мной совершить путешествие, которое я проделал несколько недель назад. Во время поездки со мной был фотоаппарат. Прошу прощения, если художественное качество снимков не будет достаточно высоким.
Нанок вставил кассету в проектор. В зале выключили свет, и на белом экране возник мыс Дежнева.
- Когда я стоял здесь, на этом мысу, - продолжал Нанок, - я вспомнил слова вашего великого соотечественника Кнуда Расмуссена. Он писал: "Высокая скала, на которой я стою, и чистый воздух вокруг меня раздвигают мой кругозор, и я вижу след, оставленный нашими санями на белом снегу по краю земли, на самых далеких окраинах Севера, обитаемых людьми… Я вижу тысячи мелких становищ, давших содержание нашему путешествию, и меня охватывает великая радость, мы встретились со сказкой". Будь он сейчас жив, написал бы так же.
На экране возникла панорама Уэлена: ряд домов, выстроившихся вдоль лагуны, двухэтажные здания, большая школа.
- Я еще раз процитирую Расмуссена, - продолжал Нанок. - "На узкой косе, - писал он, - между плавучим льдом с одной стороны и зеркальной водой лагуны - с другой, расположился поселок Уэлен. Он только еще просыпается: в конусообразных палатках из моржовых шкур зажигаются один за другим костры для варки пищи…" Как вы смогли сами убедиться, нет больше конусообразных палаток из моржовых шкур - они давно ушли в далекое прошлое…
Нанок сменил кадр, и показалось улыбающееся лицо Нутетеина.
- Тот, кто был на выставке, видел портрет этого человека - великого певца и неутомимого собирателя и хранителя наших древних напевов. Теперь Нутетеин - профессиональный артист и носит высокое звание заслуженного работника культуры Российской Федерации.
При этом сообщении в зале раздались восторженные аплодисменты.
Слайд "Оленье стадо" вызвал громкие возгласы восхищения.
- Карибу! Карибу! - кричали гренландцы.
- Это не карибу, а обыкновенные домашние олени, - пояснил Нанок. - Стадо оленей на Чукотке насчитывает около трех четвертей миллиона - это самое большое стадо домашних оленей в мире.
Нанок показал Провиденский морской порт, Чаплино, разделку кита.
- Мантак! Мантак! - послышалось в темноте зала.
Когда на экране возникла байдара с мотором, ее встретили возгласами:
- Умиак! Умиак!
Нанок рассказывал, показывал и дивился, сколько понятных слов произносили сидящие в зале гренландцы.
Возле огромной туши кита в охотничьей одежде стояли Нанок и Асыколь.
Этот кадр вызвал большое оживление.
Надо было перезаряжать кассету, и в зале включили свет. Нанок посмотрел на часы. Первая половина его выступления заняла почти полтора часа.
Объявили перерыв.
Нанока окружили присутствующие. Он едва успевал отвечать на вопросы.
- Вы тоже охотились на кита? - спросил пожилой, вполне европейского вида гренландец.
- Несколько дней назад, - ответил Нанок.
- Вы настоящий эскимос! - похвалил он.
Нанок был в плотном окружении и не видел, что творилось в зале. Но вдруг все затихли и возвратились на свои места, В свободном пространстве перед первым рядом встали двое юношей и две девушки с бубнами в руках. Зарокотали древние барабаны, и послышался знакомый с детства напев старинной песни, повествующей о людях, путешествующих по земле. Это было музыкальное переложение легенды из книги Расмуссена "Великий санный путь".
Двое юношей начали танец. Это были те же движения, которые родились в синей глубине ледяных веков и потом распространились вместе с людьми по арктическому пространству. Эти жесты, которые используются артистами "Эргырона", сопровождали детство Нанока.
Сидящие в зале подпевали поющим и отбивали такт, хлопая по коленям.
После перерыва Нанок показывал промышленную Чукотку, большие обогатительные фабрики, рудники, строительство Билибинской атомной электростанции. Когда среди рабочих зрители видели чукчу или эскимоса, слышался гул.
Вспыхнул свет, и едва только господин Мадсен объявил, что можно задавать вопросы, как взметнулся лес рук.
- Как вы относитесь к тому, что белые люди понастроили на вашей земле эти заводы, фабрики? - спросил средних лет гренландец.
- Очень хорошо, - с улыбкой ответил Нанок. - Потому что вместе с белыми людьми все это строили и чукчи и эскимосы.
- Платят ли компании, которые разрабатывают природные богатства Чукотки, какой-нибудь налог местным жителям?
- В нашей Конституции записано, что земля и ее недра принадлежат народу, советскому народу, составной частью которого являются и жители Чукотки…
Поднялся с места долговязый мужчина, удивительно похожий на хорошего знакомого Нанока - Вуквувье из Пинакуля.
- Я был на вашей выставке и видел некоторые книги на эскимосском языке. Среди них сборник стихотворений поэта Анко. Чем объясняется недавнее возникновение литературы у советских эскимосов: ведь письменность у гренландцев существует с XVIII века?
Подумав немного, Нанок ответил:
- Я не литературовед, поэтому боюсь, что мой ответ не будет полным. Думаю, что наш поэт Юрий Анко в своих стихотворениях выражал ощущение обретения прочного места на земле, обретение подлинного человеческого достоинства, подлинных друзей, с которыми он может считать себя по-настоящему иннуитом, представителем великого народа - я имею в виду все народы Советского Союза. А почему не возникло литературы у гренландцев, несмотря на давнее существование письменности, вам лучше знать.
Человек, которого Нанок мысленно назвал Вуквувье, стоя выслушал ответ и спросил:
- Вот еще такой вопрос: заранее ли были заготовлены ответы на наши вопросы или вы сейчас сами отвечаете?
Смех и гул возмущения покрыл последние слова псевдо-Вуквувье.