4
Надя провожала отца.
Одна ее рука была в его широкой, шершавой ладони, другой она крепко прижимала к себе большой атлас в черном клеенчатом переплете, в который была вложена отцовская армейская фотография.
- Первый пункт ты уже можешь отметить, - сказал Оле. - Столицу нашего Чукотского округа - город Анадырь.
В аэропорту районного центра было людно: уезжали отпускники, молодые ребята - выпускники школы, командированные.
- У вас броня? - спросила полная белая женщина в окошке кассы, похожей на клетку зверофермы в Еппыне: она была отделена от зала металлической вольерной сеткой.
- Нету, - сказал Оле и отошел.
Посередине зала ожидания стоял глазной врач Пуддер и разговаривал с мужчиной в летной форме.
Оле подошел.
- А, старый знакомый! - обрадовался Пуддер. - Как дела в совхозе? Товарищ Назаров, позвольте вам представить моего друга.
Пуддер наклонился к Оле и спросил:
- Как зовут?
- Оле.
- Товарищ Оле. А это - начальник аэропорта.
Назаров пытливо смотрел на Оле, будто видел в нем что-то значительное и важное. Даже неловко стало, и решимость попросить посодействовать в покупке билета улетучилась. Одна была надежда - на глазного доктора.
- А я вот уезжаю навсегда! - объявил со вздохом Пуддер. - Кончилась моя чукотская жизнь… Товарищ Назаров, сколько же лет мы с вами знакомы?
- Два десятка, не меньше, - ответил Назаров, по-прежнему пытливо глядя на Оле.
- Два десятка моих лет отданы на освоение Крайнего Севера! - со вздохом произнес Пуддер.
По радио объявили посадку на самолет, вылетающий в Анадырь.
- Пойдемте, Оле, проводим товарища Пуддера, - вдруг сказал Назаров. - Где ваш багаж, доктор?
- Багаж я отправил контейнером, а при мне только вот этот чемоданчик, - горестно сказал Пуддер.
От самолета Оле шел рядом с начальником аэропорта Назаровым и сочинял в уме вежливую фразу насчет билета.
Но Назаров сам спросил:
- Хочешь улететь?
Оле быстро кивнул.
- Вон видишь зеленый самолет? Иди пока, помоги разгрузить свежую капусту. Давай твои деньги и паспорт.
После обеда Оле получил билет на вечерний магаданский рейс.
- Вообще-то мне нужно в Анадырь, - нерешительно заметил он, но потом даже обрадовался: - Это хорошо, что в Магадан.
Прямо здесь, в аэропорту, Оле написал первую открытку дочери.
"Дорогая Надя!
Пишу тебе из районного центра. Пассажиров здесь видимо-невидимо. Билеты надо заказывать за две недели. Я этого не знал. Но сам начальник аэропорта товарищ Назаров помог мне улететь. Правда, не в столицу нашего Чукотского округа, а в город Магадан, тоже столичный город, но уже Магаданской области. Так что придется тебе отметить вместо Анадыря Магадан. Зато я улетаю реактивным пассажирским самолетом ЯК-40. Говорят, что это самый лучший самолет из всех летающих на Чукотке.
Крепко тебя обнимаю и целую. Твой папа".
Самолет сразу же понравился Оле. В него надо было заходить сзади, по трапу, который принадлежал самому самолету.
Это был удивительный полет! Оле сидел у правого борта и в иллюминатор видел все берега родного района. Под крылом, промелькнуло селение Сиреники со зверофермой на склоне горы, потом блеснул лагуной и бухтой Преображения Нунлигран, показались родные берега, но они быстро сменились обширным заливом Креста.
В Анадыре была короткая посадка, а затем - беспосадочный полет до самого Магадана.
5
Сходя по трапу в аэропорту Магадана, Оле вспомнил песенку, которую любил напевать дизелист и садовод Ваня Грошев:
Вставал на пути Магадан -
Столица Колымского края…
Однако до столицы Колымского края, как оказалось, еще надо было ехать с полсотни километров. Большинство пассажиров летели дальше, на материк. У Оле было уже отпускное настроение. Он никуда не спешил, впереди у него - четыре законных месяца безделья и достаточно денег.
Он спокойно дождался своего чемодана и вышел на привокзальную площадь. Несмотря на поздний вечер, было светло: Магадан лежит на шестидесятой параллели, вспомнил Оле, и летом его жители могут любоваться белыми ночами, как и жители далекого Ленинграда, лежащего на той же самой параллели. Не забыть написать об этом Наде.
На стоянке светились зелеными огоньками несколько свободных машин.
- В город? - лениво спросил один из шоферов.
- В Магадан, - уточнил Оле.
- В Магадан, конечно, а куда еще? - усмехнулся шофер и открыл багажник.
Оле с любопытством озирался вокруг. По сторонам бетонного шоссе росли настоящие деревья. Правда, чахленькие, тоненькие лиственницы, но все же деревья, а не кусты. Дорога бежала распадками, то уходя от горизонта, то вырываясь на волю, открывая далекие дали, знакомую северную ширь и голубизну.
- Впервые на колымской земле? - учтиво спросил шофер.
- Так точно, - ответил Оле.
- В армии служил?
- Как догадался? - удивился Оле.
- На лбу, конечно, не написано, но нюх имею, - пояснил шофер. - А где проходила служба?
- В пограничном отряде.
- Понятно, - сказал шофер. - А в городе где будешь останавливаться?
- В гостинице.
- Номер заказал?
Оле кивнул.
Разумеется, никакого номера не было заказано. Но швейцар, увидев Оле, с готовностью загремел засовом и открыл дверь, задав короткий вопрос:
- На слет?
В ответ Оле только улыбнулся. Ему показалось очень смешным, но очень современным это слово - слет. И впрямь, как же иначе прилетают теперь люди на Север? Или вертолетом, или самолетом. Так что поневоле получается самый что ни на есть слет. И он тоже прилетел с Восточной Чукотки, с побережья Берингова пролива, на берег Охотского моря.
Из крохотного окошка высунулась рука с бланком, и невидимый женский голос произнес:
- Идите в тридцать седьмой номер на третьем этаже, а утром принесете заполненный бланк! Морока с этим слетом, - проворчала она вслед. - Летят и летят, даже ночью…
Оле с чемоданом поднялся по широкой лестнице. В коридоре с дивана встала заспанная женщина. Это была дежурная. Она показала тридцать седьмой номер.
Дверь не была заперта. Оле тихо вошел в номер, разделся, нырнул в постель и заснул мертвым сном.
Его разбудила легкая возня. Оле долго не открывал глаз: ощущение было такое, словно вернулось время детства, когда каждое пробуждение сулило что-то новое, необычное. А впереди такой огромный день, с утра до позднего вечера свободный от обязанностей, от работы.
Оле увидел перед собой широкое, темное, вычеканенное тундровыми ветрами лицо своего давнего знакомого из совхоза "Возрождение" Петра Тутына.
Тутын глянул на проснувшегося Оле, наморщил лоб, очерченный челкой коротко подстриженных волос, и спокойно сказал:
- Етти, Оле!
- Какомэй! - только и сказал Оле, садясь на кровать.
Конечно, это было совсем не детское воспоминание: долгое ожидание в гостинице районного центра, противный сургучный вкус арабского напитка "Абу Симбел", визиты в больницу к Зине… Рождение Нади.
- Какомэй! - с удивлением повторил Тутын. - А ты совсем не изменился.
- Ты тоже хорошо сохранился, - отозвался Оле.
- Тундра, - многозначительно произнес Тутын. - Она хранит и любит своих сыновей.
Петр Тутын, делегат слета оленеводов-механизаторов, в десять часов должен был явиться во Дворец профсоюзов на первое заседание.
Завтракать пошли в ресторан на первом этаже, где для участников слета были накрыты столы, потом Оле проводил Тутына на заседание. Они медленно поднимались по главной улице Магадана, шагая по фигурным бетонным плитам тротуара. Между тротуаром и проезжей частью пролегала зеленая полоса - густая трава и ряд лиственниц, уже покрытых нежными зелеными иголками. Зеленая полоса ограждалась узорным чугунным бордюром. Дома беспрерывной чередой шли вверх по улице, к виднеющейся вдали телевизионной вышке.
Дворец профсоюзов и впрямь выглядел настоящим дворцом. По обе стороны широких дверей на щитах пестрели афиши кинофильмов и спектаклей гастролирующего ансамбля цыган Коми АССР.
Здесь Оле попрощался с Тутыном и зашагал дальше вверх, мимо универмага с огромными витринами, в которых отражался убегающий вниз город. Улица не кончалась тупиком у телевизионной вышки, как ожидал Оле. Площадь как бы вбирала в себя или, точнее сказать, испускала лучи-улицы, одна из которых шла к сияющему за кварталами новых домов водному пространству. На рейде виднелись корабли.
Оле пошел по этой улице. Море невольно притягивало его.
С первого шага, с той минуты, как он вышел на улицу Магадана, Оле не переставал думать о том, что напишет Наде.
В большое окно книжного магазина он увидел прилавок с канцелярскими товарами.
Оле выбрал себе несколько шариковых авторучек, большой блокнот с линованными страницами. Затем внимательно осмотрел стенд "Книги о Магаданской области". Большинство из них имелось в его личной библиотеке в Еппыне. Он взял книгу, которая называлась "Запах вара". Автор был изображен на первой странице - молодой улыбающийся человек в очках, без шапки, но в пальто с меховым воротником. Видно, фотографировался в комнате, куда только что вошел с улицы.
Со стороны порта, поднимая пыль, медленно ползли вереницы грузовых автомашин. Становилось жарко даже в одном шерстяном костюме и рубашке.
Оле повернул обратно и увидел такси.
Высунулся шофер:
- Подвезти, земляк?
Оле с чувством облегчения уселся в машину. Устал.
- Куда везти? - спросил шофер.
- А в музей! - неожиданно для себя сказал Оле. Он только что видел большую книгу в выцветшей обложке на стенде "Книги о Магаданской области", которая называлась "Труды Магаданского областного краеведческого музея".
- В музей! - повторил Оле. - Я еще никогда не бывал в музее!
- Да что вы говорите! - улыбнулся шофер. - В таком случае это дело надо поправить.
Оле отметил про себя, что самые общительные и веселые люди в Магадане - шоферы такси.
Музей внешне сильно разочаровал Оле. Ему даже поначалу показалось, что он не туда попал. Но на стене покосившегося длинного барака, сложенного из потрескавшихся я многократно крашенных бревен, красовалась вывеска: "Министерство культуры РСФСР. Магаданский областной краеведческий музей".
Оле вошел внутрь.
- Заходите, товарищ, - сказал ему вынырнувший из темноты служитель - невысокий прихрамывающий мужчина, похожий на Арона Калю. Это сразу же вызвало неприязнь, но Оле постарался подавить ее.
- Вы со слета? - учтиво спросил человек.
- Я один, - ответил Оле. - Я никогда раньше не был в музее и вот пришел первый раз.
- Ну что ж, - спокойно и так же вежливо произнес музейный человек, - тогда пройдемте… Начнем с доисторического зала.
Часа три провел Оле в музее. Прощался он с музейным человеком как с другом.
- Семен Иванович Волинов, - представился тот, - заходите, всегда будем рады.
В гостиницу Оле нашел дорогу, ориентируясь по телевизионной вышке.
Обедал он в том же ресторане, где и завтракал. Сидел за столом, накрытым белой скатертью, на котором уже стояли хлеб и целая батарея пивных бутылок. Оле не приходилось пробовать пива. Но он читал и слышал, да, слышал в районном центре, как кто-то из начальства говорил, что пиво отвлекает людей от алкоголизма. Поэтому в райцентре вместо давно запланированного Дома культуры срочно начали строительство пивзавода. Оле взял бутылку и принялся рассматривать этикетку. Напиток был изготовлен на Магаданском пивзаводе, и, судя по тому, как активно пили его посетители ресторана, Оле решил, что все они стали на путь отказа от алкоголя. Подошла официантка и открыла бутылку.
Оле осторожно налил пенящийся напиток в стакан. Ему не понравилась пена. Она была похожа на желтую опушку лагуны после сильного ветра. В той лагунной пене собиралась вся грязь, вся ржавчина от старых бочек, наваленных на мелководье. Пена не оседала. Оле подождал, поднес стакан ко рту и отставил.
Между тем люди пили пиво с явным наслаждением. "В конце концов и водка-то на вкус - не сгущенное молоко", - подумал Оле и сделал решительный глоток. Ему пришлось напрячься, чтобы содержимое не оказалось в лучшем случае снова в стакане. Средство, которым отвлекали людей от алкоголя, на вкус было не менее отвратительным, чем его запах.
Зато в остальном обед был вкусен. Особенно куриная котлета с косточкой, завернутой почему-то в бумажку. Косточка на поверку оказалась просто воткнутой в котлету, и, как установил Оле, хорошо знающий анатомию птиц и морских животных, она была совсем не птичья… Но не в этом дело. Внутри молотого мяса, слепленного в котлету, помещались плавающие в растопленном масле куски яйца и сала. Обед завершился тремя стаканами чая. Чай, правда, был слабоват, но все же он не затмил великолепия первого отпускного обеда Оле.
Рассчитавшись и несколько удивившись внушительности счета, Оле подумал, что и обед стоит того, чтобы написать о нем Наде.
6
В комнате было убрано, и ветер шевелил легкую занавеску на окне.
Оле уселся за письменный стол, достал блокнот, попробовал несколько авторучек, выбрал ту, которая писала легко и ровно, и принялся:
"Дорогая Надя!
Ну вот я в Магадане. Самолет ЯК-40 - это гордость Аэрофлота. Там белые мягкие кресла и красивая сопровождающая девушка - стюардесса называется. Когда мы прилетели в Магадан, она скомандовала: "Сидите спокойно, пока вас не позовут…"
От аэропорта я поехал на такси. В автомобиле есть счетчик, на котором всю дорогу выскакивали цифры. Сначала копейки, а потом рубли. Больше десяти рублей нащелкалось, зато, как сказал мне шофер, когда брал лишнюю пятерку, это называется у них "сервис". И такой же "сервис" берут в ресторане, когда рассчитываешься за обед.
Город Магадан - настоящий большой город и красивый, как на картинке. Есть зеленые насаждения. Стоит город, как и пел дизелист Грошев, на берегу Охотского моря, у бухты Нагаева… Помнишь его песню про "Нагаевский порт"? Так это про Магадан до революции…"
Тут Оле остановился, задумался. Где-то в сознании была смутная мысль о том, что до революции города Магадана, не было. Подумал, но исправлять не стал и решил писать дальше.
"Ходил я по улицам, но в магазины не заходил, хотя есть всякие, даже специальный магазин, который так и называется "Детский мир". Там все для детей. Несколько книжных магазинов, не говоря уже о продовольственных: для рыбы, для мяса и хлеба. И всюду - толпа, будто все проголодались и кинулись за продуктами. Но это на самом деле не так. Просто здесь людей так много, что иной раз кажется, что комаров в тундре меньше…"
Кончилась страница, и Оле перешел на другую.
"Про магазины я тебе еще напишу. Это отдельный вопрос, как говорит наш председатель сельского Совета… Посетил я здешний музей. По виду наружному он мне не понравился, но зато внутри я получил большое удовольствие. Водил меня по музею замечательный человек, камчадал по национальности, Семен Иванович Волинов. Он мне все рассказал: оказывается, мы до революции проживали в первобытности и страшно страдали от голода и болезней. Вымирали. С того времени от нас остались только кости да камни. Черные закопченные камни и несколько черепов. И еще - кости мамонта. Будто этого мамонта мы били вместо моржа и кита. Рассказал Семен Иванович о революции, про наш чукотский первый Ревком, о наших первых коммунистах - Тэвлянто, Отке, Матлю, Утоюке и Кале… Оказывается, дядя Арон, теперешний муж твоей мамы, по своему происхождению - потомок революционеров! С этого отдела мы перешли на сегодняшний день, поглядели макет атомной электростанции в Билибино, будущую Колымскую гидроэлектростанцию. Про оленеводство Семен Иванович много говорил. Видел я макет стойбища будущего! Нам бы такое в тундру - я бы оттуда не вылезал и взял бы тебя жить! Все так прекрасно, даже захотелось прервать отпуск и возвращаться. Вообще в музее выставлено очень много достижений. Хорошее место для поднятия настроения".
Оле стал беспокоиться: не пишет ли он слишком серьезно. Он старался сохранять такой же тон, каким он обычно разговаривал с дочерью, - как со своим сверстником. Так было заведено между ними.
"Семен Иванович, камчадал, закончил Ленинградский университет, и по специальности он историк. Очень образованный человек. Думаю, что он знает больше и лучше, чем учительница истории в нашей сельской школе. Так оно и должно быть: человек работает в музее, и, как сказал Семен Иванович, музей - это настоящее научное учреждение и работники его называются - научные сотрудники.
Семен Иванович рассказывал про музеи Москвы и Ленинграда. Эрмитаж, например. Он сказал, что десяти лет жизни не хватит человеку, чтобы осмотреть все, что находится в этом громадном доме, где до революции жили цари. Со всего мира там собрано самое прекрасное и интересное. И еще, сказал он, есть Музей этнографии в Ленинграде, где показана жизнь разных народов всей нашей страны…"
Оле не сразу услышал, как открылась дверь.
- Оле! - услышал он и обернулся. Это был его сосед по комнате. - Заседание закончено! - объявил Тутын, как будто находился на трибуне. - Идем пить пиво!
За Тутыном в номер вошли еще несколько человек, оленеводов.
- Мой друг и земляк, - сказал Тутын про Оле. - Отпускник. Уже пишет воспоминания и мемуары. Давай кончай писать, пошли. Жажда мучает. Какой жаркий июнь в Магадане!
- А у нас недавно шел снег, - почему-то вспомнил Оле.
Ему не очень хотелось прерывать письмо. Но, с другой стороны, нельзя обижать Тутына. Все-таки земляк.
Оле сложил блокнот, засунул под подушку и двинулся следом за толпой механизаторов-оленеводов вниз, в знакомый зал ресторана.
Сильно пожилой человек в униформе стоял у дверей. Завидев оленеводов, он изобразил на лице снисходительную отеческую улыбку и, взмахнув рукавами, украшенными потертым золотым шитьем, радушно сказал:
- Прошу вас, герои тундры! Добро пожаловать!
На нескольких столах красовались таблички: "Для делегатов". Официантка подвела всю толпу к одному из столов, усадила и тут же принялась откупоривать пивные бутылки.
- Иван Ходьяло! - представился широколицый, с очень узкими глазами парень. - Каарамкын, как вы говорите. Из Североэвенского района я.
- Сергей Ваальгыргын, из Шмидтовского района, - назвал себя другой мужчина. Он был постарше всех и держался скованно, - видно, непривычно ему было в ресторане.
Тутын разлил пиво.
Оле с интересом и удивлением смотрел, как земляк с жадностью осушил стакан и наполнил его тут же снова. На лице его было выражение такого наслаждения, что Оле засомневался: может, днем ему подали испорченный напиток? С некоторым опасением он приложился губами к шипучей, мягкой пене и ощутил тот же знакомый неприятный запах.
Оле отодвинул стакан и вздохнул.
- Не нравится? - удивленно спросил Тутын.
- Не могу, - с виноватой улыбкой признался Оле.