- Твое имя отныне Николас! - сказал, улыбаясь, Теоредис. - Ты грек и мой племянник из города, жить будешь у нас. Твоего брата берет к себе священник, остальных пока пошлем на пастбище к чабанам, там народу немного. Отныне все вы греки, ты потихоньку растолкуй своим ребятам, чтобы они поменьше болтали. Ну что, батюшка, на этом и порешили? - спросил Теоредис седого священника.
- Да, так и сделаем, да поможет нам бог!
- Николас пойдет со мной, а остальных Захар поведет прямо к чабанам. Кстати, как вы назовете вашего?
- Пусть называется Георгис, по имени святого Георгия-победоносца, хотя грех без крещения называть святым именем.
- Что вы, батюшка! Ведь они христиане, крещеные! - возмутился Теоредис.
- Кто знает, как они крещены. Истинная вера наша, греческая. Христос, наш спаситель, сам крестил греков.
- Хорошо, батюшка, вы успеете их еще окрестить, - сказал Теоредис.
Оставив Качаза у священника, Теоредис повел Мурада к себе. На пороге его дома стояла сгорбленная старуха, закутанная во все черное. Голова ее все время тряслась.
- Здравствуй, мама! Вот и мы приехали, - как-то смущенно поздоровался спутник Мурада.
- Вижу, что приехал, а это кто с тобой?
- Сын моего друга Николас, он погостить приехал к нам.
- Уж не нашел ли ты клад? Может быть, разбогател, раз гостей привозишь с собой?
- Ладно уж, мама, где трое, там хватит и на четвертого, - с досадой возразил он. - Как-нибудь обойдемся.
- Дело твое, как знаешь. - И старуха, сердито хлопнув дверью, вошла в дом.
- Ты на нее не обращай внимания: она хоть и ворчливая, но сердце у нее доброе, - шепнул на ухо Мураду Теоредис.
Когда они вошли в низенькую, но довольно обширную комнату, навстречу Теоредису бросилась миловидная девушка лет семнадцати.
- Добро пожаловать, брат! А мы заждались тебя! Здоров ли ты?
- Спасибо, Марта, все в порядке. Вот я привез тебе еще брата, чтобы ты не скучала, только прошу его не обижать, он и так натерпелся. Помоги ему помыться, собери какую-нибудь одежду, в общем приведи его в порядок.
Марта, приветливо улыбнувшись, поздоровалась с Мурадом. Вечером, лежа на полу, рядом с постелью Марты, Мурад шепотом рассказывал ей о своих приключениях. Она тихонько вздыхала и плакала.
Вскоре Теоредис уехал, и они остались дома втроем. Несмотря на все старания, Мурад никак не мог угодить старухе. Утром, чуть свет, он бежал к речке за водой, чистил хлев, колол дрова, делал все, что ему приказывали, но старуха попрекала его каждым куском хлеба.
- Дармоеды! Стыда у них нет! Придут, сядут тебе на шею, а ты корми их! - вслух ворчала она каждый раз во время еды, и, если бы не Марта, Мурад, наверное, удрал бы куда глаза глядят.
Со дня приезда Мурад ни разу не виделся с товарищами, отправленными к чабанам. Но зато с Качазом он встречался часто. Качазу жилось значительно лучше, чем Мураду. Священник и его жена привязались к нему, как к родному, и решили его усыновить. Священник ждал какого-то праздника, чтобы по греческому обряду окрестить и после этого оформить усыновление Качаза.
Встречаясь, ребята строили десятки планов, один фантастичнее другого. То они возвращались в город и восстанавливали свои сгоревшие жилища, то уезжали в Россию и поступали в университет. Мурад, чтобы выполнить волю отца, хотел стать врачом, а Качаз - непременно офицером, а потом знаменитым полководцем, который стал бы воевать с турками…
Прощаясь, Качаз все же спрашивал:
- Неужели мы позволим себя крестить, потерпим такой позор? Ведь мы не турки какие-нибудь!
- Пусть крестит, от этого у нас с тобой ничего не убавится и не прибавится, - философствовал Мурад.
- Мне жаль попадью, уж очень добрая она, - говорил Качаз, - иначе я удрал бы.
- А куда?
Наступало молчание. Сознавая свою беспомощность, они шли домой: Качаз - к своим новым родителям, а Мурад - к злой и жадной старухе.
Однажды произошло крупное столкновение из-за куска хлеба и головки лука, съеденных Мурадом. Старуха, рассвирепев, выгнала Мурада из дому, и ему пришлось провести ночь под открытым небом.
На следующий день Мурада определили на работу к общественному пастуху, пасшему скот, который не был отправлен на пастбище. Пастух был глухонемой, и Мураду приходилось целыми днями молчать. Крестьянские дворы кормили их по очереди, и никто больше не попрекал Мурада куском хлеба.
Изредка приносила еду Марта. Она садилась рядом с ним и без умолку рассказывала деревенские новости. Каждый раз она говорила, что скоро вернется ее брат и опять возьмет его домой. Мурад провожал Марту до речки, и там, держась за руки, они говорили до тех пор, пока Марта не убегала домой. Мурад долго смотрел ей вслед, и лишь когда она исчезала за холмами, он с грустью возвращался к своему стаду.
Лето и осень пролетели быстро. Наступила зима. За одну ночь все вокруг покрылось снегом… В этот день стадо осталось в деревне. Вскоре спустились с гор чабаны, вернулись и товарищи. Они за это время заметно поправились, научились сносно говорить по-гречески.
Пастушата устроили в хлеву нечто вроде комнаты, и все, за исключением Качаза, поселились там. По вечерам, при тусклом свете коптилки, они развлекались как могли. Иногда к ним приходили крестьяне. Мурад читал стихи на память и рассказывал сказки, слышанные от бабушки. Смпад играл на дудке, Ашот пел грустные песни. Утром они брали топоры, веревки и отправлялись в лес. Там рубили деревья, собирали хворост и вечером, навьючив на себя связки дров, возвращались в деревню, - за это деревня кормила их.
Однажды в субботу, когда они, усталые и замерзшие, вернулись из леса, на окраине деревни Мурада остановила Марта.
С ней была какая-то незнакомая женщина.
- Вот это Мурад, - сказала Марта женщине, показывая на него.
- Один твой знакомый хочет тебя повидать, Мурад. Он недалеко отсюда. Завтра мы могли бы сходить с тобой к нему, - сказала незнакомка.
- Кто же он такой? - спросил он с волнением.
- Он из ваших и хорошо знает тебя. Остальным ребятам ты пока ничего не говори.
- Брату моему тоже нельзя сказать?
- Нельзя! - твердо ответила женщина.
На следующий день Мурад с незнакомкой отправились в путь. Наступила оттепель, снег стал рыхлым, идти было трудно, путники то и дело проваливались в снежные ямы. Часа через три они добрели до полуразрушенной мельницы, одиноко стоявшей на берегу замерзшей реки. Их встретил старик могучего сложения, с длинной седой бородой. Он напоминал отшельника из старинных сказок. Старик ласково расцеловал Мурада.
- Очень рад видеть тебя, Мурад, - заговорил он тихо. - Вот где пришлось нам с тобой встретиться! Не узнаешь меня? Пойдем в дом. Ты, наверное, замерз?
Мурад пристально смотрел на старика, но никак не мог представить себе, кто это, хотя в голосе незнакомца было что-то знакомое, родное. В комнате за столом сидел еще один человек, он что-то писал. Увидев вошедших, он поднялся навстречу им. Это был красивый юноша с длинными вьющимися волосами.
- Представь, Сако, он не узнал меня. Наверное, я очень изменился за это время, - с горечью сказал старик.
Узнал, узнал! - радостно закричал Мурад.
Старик оказался директором школы, в которой учился Мурад, Сако - его сыном.
Всю ночь, сидя у дымящегося очага, они рассказывали друг другу грустную историю своей жизни, десятки раз переспрашивая о малейших подробностях. Учителю с сыном приходилось значительно труднее, чем ребятам. Не смея показаться кому-нибудь на глаза, они питались только тем, что приносила им добрая женщина, спутница Мурада. Но больше всего их мучило отсутствие бумаги. Старик захватил с собой грамматику армянского языка и теперь занимался ее усовершенствованием, а сын его писал историю армянской резни 1915 года.
Позже Мурад часто вспоминал слова дорогого учителя, сказанные им в ту памятную ночь:
- Много бурь бушевало над нашей несчастной родиной. Много завоевателей приходило к ним: римляне, византийцы, персы, арабы, дикие степные монголы, наконец, предки теперешних турок - сельджуки. Одни хотели нам навязать свою веру и растворить наш народ среди своих племен, другие - просто стереть нас с лица земли, но ни тем, ни другим не удалось осуществить свои намерения. Куда девались гордые римляне? Что осталось от византийцев? Ничего. Они исчезли, как пылинки. Правда, даже написанная кровью история нашего народа не знает такой поголовной резни, таких ужасов, - но поверьте мне, дети мои, что пройдет и эта буря и засияет для нас солнце, а современные дикари, турецкие палачи, понесут наказание в свое время. Человечество не простит их злодеяний. Их собственный народ проснется от вековой дремоты и спросит у них отчета. А нам поможет русский народ. Поверьте моему слову: спасение нашего народа, рано или поздно, придет с севера, из России.
Наутро с грустью в душе Мурад пустился в обратный путь, пообещав не проговориться об этой чудесной встрече и навестить их при первой возможности.
Возвратясь в деревню, Мурад застал там страшный переполох. Греки спешно угоняли из деревни скот. Некоторые семьи, навьючив на себя все, что могли взять с собой, уходили в лес. Никто не обращал внимания на Мурада. Только один старичок закричал на него:
- Иди, иди! Все из-за вас!
Мурад догадался, что в деревню пришли жандармы, и, чтобы не попасть к ним в руки, пошел к заброшенному сараю в конце деревни и спрятался там в соломе.
Наступила ночь. До Мурада доносились звуки песен - это пьяные жандармы горланили в доме старосты. А затем все стихло. Беспокоясь за судьбу брата и товарищей, Мурад осторожно выбрался из сарая и отправился к дому Теоредиса. Поднявшись на плоскую крышу, он тихонько позвал через дымоход Марту. Заскрипела дверь, и Марта, закутанная в шаль, вышла на улицу.
- Тсс… тише!.. Тебя ищут жандармы. Твоих товарищей забрали. Они спрашивали еще о старике и его сыне, нужно было бы их предупредить, но я не знаю, где они прячутся. Если ты знаешь, скорее беги и предупреди их. Подожди, я тебе вынесу хлеба.
Марта быстро вернулась и сунула ему в руки сверток.
- Николас! Обратно в деревню не возвращайся, поживи у них там. Лучше всего идите в лес, туда жандармы не придут, - шептала она, вся дрожа, и когда Мурад протянул ей руку на прощание, она бросилась к нему на шею и поцеловала его в губы.
Осторожно выйдя из деревни, Мурад побежал к мельнице, надеясь вовремя предупредить учителя и Сако о грозящей им опасности. Ночь была темная. Мурад пробирался наугад, часто проваливаясь в ямы и спотыкаясь о пни, торчащие из-под снега. Мороз крепчал. Мурад потерял одну рукавицу, шапка его съехала набок, но он не чувствовал холода и все бежал.
Вот уже должна быть мельница, это где-то совсем рядом. Впереди блеснули маленькие огненные точки, они то приближались, то удалялись. Вначале Мурад ничего не понимал. Вдруг раздался протяжный вой, потом еще и еще. Мураду даже показалось, что все вокруг - и холмы, и камни, и далекие леса - завыло в один голос, длинно и тоскливо. Сомнений не было: за ним, как за своей добычей, шли голодные волки. Мурад испугался. Он решил вернуться обратно в деревню, но деревня осталась далеко позади, кругом не было ни души - только снежная пустыня и голодные волки. Мерцающие огоньки все приближались, то останавливаясь, то появляясь слева, справа, со всех сторон.
Вдруг перед глазами блеснуло желтое пятно, и сразу же раздался возглас:
- Эй, кто там?
Мурад прерывающимся голосом, стараясь перекричать ветер, закричал:
- Это я, Николас! Уходите скорее, спасайтесь! В деревне жандармы!
В этот же момент его крепко схватили чьи-то сильные руки, и Мурад увидел при свете фонаря усатые пьяные лица и злые глаза. Это были жандармы.
В холодном сарае, куда привели Мурада, были все его товарищи и учитель с сыном.
В полдень жандармы вывели их на улицу, построили в ряд и связали всех одной веревкой. Конец веревки закрепили за седло лошади, и они тронулись в путь. Впереди с завязанными за спиной руками шагал учитель, склонив свою красивую голову на широкую грудь. Ветер слегка шевелил его седую бороду. Сако шел с гордо поднятой головой.
Вся деревня провожала их. Но только добрая попадья, подбежав к Качазу с заплаканными глазами, сунула ему какой-то сверток, остальные были неподвижны, как окаменелые. Мурад отыскал взглядом Марту. Она стояла на крыше, передником вытирая глаза. На один миг их взгляды встретились, Марта махнула ему рукой и что-то крикнула, но Мурад ничего не смог разобрать. Он еще долго вспоминал ее искаженное горем лицо и слышал ее крик.
Глава шестая
По пыльным дорогам
Сивас - центр вилайета - большой город с узкими, кривыми улицами, застроенный двухэтажными домами с решетчатыми окнами. Вдоль улиц течет узкий арык с мутной, грязной водой. Знойно и пыльно. Повсюду арбузные корки, гнилые фрукты, отбросы, тучи мух.
С раннего утра слышен скрип двухколесных арб, запряженных быками, крики ослов, многоголосый гул. В пестрых платьях и серых чадрах снуют женщины, плетутся старики в поношенной солдатской одежде и красных фесках с черной бахромой. У многих фески обмотаны грязными тряпками в виде чалмы, в знак благочестия. Это окрестные крестьяне везут в город кислое молоко, фрукты, хворост, уголь.
В центре города обширная базарная площадь и большая мечеть в мавританском стиле, с высоким минаретом и широкими гранитными ступенями, ведущими к красивым, вырезанным из кости дверям мечети. Около мечети, поджав под себя ноги, сидят дервиши в грязных одеяниях, в высоких, остроконечных войлочных шапках. Раскачиваясь, они что-то бормочут себе под нос и перебирают длинные четки из косточек маслин. Чуть подальше нищие выставили напоказ покрытые язвами, изуродованные части тела.
Таким увидели ребята город Сивас.
Они уже не боялись попадаться на глаза жандармам. В ту пору в городах Турции таких, как они, беспризорников было много, и почему бы им не сойти за турецких мальчиков из Эрзерума, - ведь могли же их родители быть турками, и, наконец, шла война, и сколько сирот скиталось из города в город! Это пришло ребятам в голову после того, как они встретили на больших дорогах много таких же бездомных, но те были турки и их никто не трогал.
А дорог ребятам пришлось пройти много. Когда жандармы привели их в город и заперли в сарай во дворе полицейского участка, Смпад приуныл, другим тоже казалось, что пришел конец. Только учитель держался внешне спокойно. Он все ходил по холодному сараю и приятным грудным голосом пел старинные армянские песни. А иногда, присаживаясь к ребятам, сидящим вокруг дымящей железной печи, которую они топили той же сырой соломой, на которой спали, учитель рассказывал о героическом прошлом армянского народа, о творчестве средневековых ашугов, цитировал на память большие отрывки из их произведений. Сако был задумчив, всячески заботился о нем; что-то трогательное было в его любви к отцу.
Через несколько дней после их приезда, ночью, пришли жандармы и вывели учителя и его сына во двор.
Перед тем как выйти из сарая, Сако нагнулся к Мураду и прошептал:
- Это, кажется, конец. Слушай и запоминай: там, на чердаке мельницы, спрятаны наши рукописи; если останешься в живых, достань их оттуда и передай нашим. Прощай.
Ребята расплакались, как маленькие. Учитель поднял на них свои большие, задумчивые глаза.
- Вот это лишнее, - сказал он мягко. - Не ожидал я от вас, думал, что вы достойные дети мужественных борцов, которые никогда не боялись смерти. Неужели ошибся? Мужайтесь, дети мои, держите выше головы, не показывайте врагам свою слабость!
Несмотря на окрики жандармов, учитель не спеша обнимал каждого из ребят. Мурад не мог смотреть ему в глаза, когда учитель обнял его за плечи и, чуть улыбаясь, сказал:
- На тебя, мой мальчик, надеюсь больше всех. Руководи ребятами, научи их легче переносить невзгоды жизни.
Ребята бросились к щелям сарая. Ночь была лунная, светлая, и все было видно. Учителя и его сына поставили к забору, против сарая.
Раздались выстрелы. Сако закрыл отца своим телом и упал, а учитель стоял с гордо поднятой головой и бесстрашно смотрел палачам в глаза.
Смотреть больше не было сил, и ребята отбежали от щели. Забившись в угол сарая, они, дрожа, прислушивались к каждому шороху - не идут ли за ними? Но никто не приходил.
Настало утро. Бледные, не глядя друг на друга, лежали они молча, ожидая своей участи.
Днем их вывели из сарая и в сопровождении жандарма отправили на строительство шоссейной дороги. Сначала они жили в палатках и с раннего утра до позднего вечера долбили молотком щебень, таскали песок. На первых порах после пережитого страха их новое положение показалось им очень хорошим, и они работали с усердием, боясь, как бы их не отправили обратно, но тяжелая, изнурительная работа, скудное питание - хлеб и вода - заставили каждого призадуматься: а что же дальше?
- А что, если мы двинемся в путь-дорогу, подальше от этих мест? - предложил как-то вечером Качаз.
- Тебе нигде не сидится, - возразил Смпад. - Куда мы двинемся? Если к грекам податься, они нас не примут, побоятся; здесь хоть хлеб дают и прятаться ни от кого не нужно.
Через некоторое время ребятам пришлось вернуться к этому разговору.
Узнав, что Мурад грамотный, десятник взял его к себе для ведения своих несложных книг. Этим мальчик избавился от изнурительной работы и даже изредка получал дополнительный паек. Однажды Мурад, нагнувшись над бумагами и подсчитывая расход хлеба и продуктов, невольно подслушал разговор за перегородкой.
- Но ведь они хорошо работают и мне очень нужны, - доказывал десятник.
Мурад сразу насторожился: не о них ли идет речь?
- Без них обойдетесь. Приказ губернатора - всех их собрать и отправить в город Эгин, - говорил незнакомый голос. - Ничего не могу сделать.
- Один из них ведет мои книги. Если вы его увезете, все запутается. Дайте срок, пока он подведет итоги, - настаивал десятник.
- Сколько времени нужно для этого?
- Неделю.
- Нет, это много, могу дать дня три.
Незнакомец уехал.
Мурад сообщил товарищам об услышанном. На следующую ночь они ушли из лагеря. Решено было добраться до Стамбула, где, по слухам, армян не трогали.
В Сивасе ребятам пришлось остановиться. Для этого было много причин: они очень устали и нуждались в отдыхе и в то же время надеялись в большом городе заработать немного денег на дальнейший путь. Самым способным в поисках работы оказался Смпад. Он всегда находил хозяек, которые поручали ему поднести корзины или почистить ковры, принести воду. Он умел понравиться, сочиняя сказки о своих горестях. Он рассказывал о том, какими богачами были его родители, как они хорошо жили, но пришли русские, и всей его семье пришлось уйти из города ночью, не успев ничего захватить с собой, как мать умерла, не вынеся горя и нищеты, а отец его, чуть ли не полковник, где-то сражается с врагами, и он никак не может разыскать его. Турки, слушая рассказы Смпада, щедро награждали его за скромный труд.