- Труба дымит днем и ночью, а из прачечной скверный запах идет, вот поэтому и запрятали ее сюда.
Гречанка, седая рыхлая женщина лет сорока пяти, встретила нового работника очень радушно, словно дорогого гостя. Левон подмигнул Ашоту, его хитрый взгляд говорил: "А что я говорил тебе?" Вслух он сказал:
- Ну, вы тут уж разберетесь без меня, а вечером встретимся в общежитии.
Он повернулся и, весело насвистывая, направился к колледжу.
Начальница прачечной долго провожала глазами Левона и, пробурчав себе под нос: "Испорченный мальчишка!", обратилась к Ашоту:
- Ты не связывайся с такими, дружба с ними ни к чему хорошему не приведет.
Пришел старший истопник Оган, приветливый старик со следами оспы на лице. Он повел Ашота в котельную. В темном подвальном помещении топился один котел. Уголь хранился в яме, и его приходилось доставать оттуда корзиной.
Оган, прежде чем познакомить Ашота с его обязанностями, подробно расспросил, кто он и как попал сюда.
- Ничего, обойдется, - сказал он, выслушав рассказ Ашота. - Ты, как я вижу, здоровый парень, легко справишься с этой работой. Главное в нашем деле - это аккуратность, чтобы котлы без воды не оставались, иначе они взорвутся, и все время надо держать нужное давление. Видишь ли, я главным образом занят ремонтом отопления, и работы у меня очень много. Здесь тебе одному придется возиться. Следи, чтобы к семи часам утра и к десяти часам вечера подать горячую воду во все коттеджи и общежития, а днем пар потребляют прачечная да амбулатория. Зимой придется топить два котла.
Поздно ночью, выкупавшись под душем, Ашот и старший кочегар отправились в общежитие. Несмотря на большую силу и привычку к физической работе, Ашот все же устал, у него болели руки и ныла поясница. Доставать уголь из глубокой ямы и ворочать лопатой оказалось не таким легким делом, как говорил Оган.
- Это у тебя с непривычки, сначала со всеми так бывает. Дней через десять привыкнешь, - успокаивал его старик. - А насчет платы эконом неправильно поступил. Погоди, я с ним поговорю.
- Лучше ничего не говорите, - попросил Ашот. - Я боюсь, как бы он меня не уволил.
- Ты доверься мне, я знаю, как с ним говорить.
В общежитии уже собралось человек тридцать рабочих. Некоторые легли спать, другие, сидя за столом, читали. Ашоту бросилась в глаза их разобщенность. Каждый молча занимался своим делом. Никаких разговоров и шуток, столь обычных в общежитии рабочих.
Левон, издали увидев Ашота, улыбнулся ему своей широкой, плутоватой улыбкой.
- Я твою кровать поставил около себя, будем спать рядом, - сказал он.
- Левон, почему рабочие такие молчаливые? - спросил шепотом Ашот.
- Разные люди. Одни - шпионы, все, что услышат, доносят Крокодилу, а тот - уже по начальству, другие - забитые люди, боятся потерять место. Поэтому каждый предпочитает жить своей жизнью.
На следующий день в столовой, во время обеда, Ашоту пришлось наблюдать странную картину: некоторые рабочие с мисками в руках ходили на кухню и, возвращаясь, садились в стороне от остальных.
Левон подмигнул в их сторону.
- В чем дело?
- После скажу.
Они вышли вместе.
- На кухне остается много еды от студенческого котла, - начал рассказывать Левон, - многие студенты предпочитают обедать в ресторанах или дома, но столовая готовит на всех.
- Почему же в таком случае этими остатками не кормят рабочих?
- Не полагается. Кормят свиней, но в отношении некоторых рабочих делают исключение.
- Почему?
- Поживешь немного - поймешь. На, бери. - Левон протянул Ашоту сигарету.
- Я не курю, - отказался тот.
- И хорошо делаешь. Это тебе на пользу: наши хозяева предпочитают некурящих и непьющих рабочих. А сами знаешь как напиваются?
- Понятия не имею.
- Это же очень интересно. Преподаватели никогда не пьют при людях, они запираются у себя и пьют до одурения. Это у них называется хорошим тоном. Этикет, значит.
И впоследствии в "Роберт-колледже" Ашоту приходилось на каждом шагу сталкиваться со странными явлениями, о которых он раньше не имел никакого понятия, слышать удивительные вещи, которые приводили его в изумление.
По воскресным дням все рабочие, независимо от вероисповедания, обязаны были, по установленным здесь порядкам, ходить в молитвенный дом, под звуки органа читать Библию и слушать проповеди. В этих скучных проповедях подчеркивалось, что перед лицом всемогущего и справедливого бога все люди равны. Но даже в "доме бога" для рабочих были отведены специальные скамейки в задних рядах, и им не разрешалось сидеть рядом со студентами.
Ашот был совершенно равнодушен к вере и религии и аккуратно ходил в молитвенный дом только из страха потерять работу. Левон рассказал ему, что всякий рабочий, избегающий молитв, считается безбожником и в колледже работать не может. Слушая вдохновенные проповеди о боге, о добре и зле, о благодеяниях, Ашот на первых порах почти уверился в высоких моральных качествах своих начальников. Ему казалось, что все их поступки направлены к тому, чтобы облегчить страдания людей, избавить их от заблуждений и поставить на путь истины.
Преподаватели колледжа, с которыми Ашоту приходилось сталкиваться, были всегда корректны и предупредительны, они никогда не теряли хладнокровия, не ругались, даже не повышали голоса. Походка у них была мягкая, осторожная, словно они боялись нечаянно раздавить какое-нибудь насекомое. Ашоту казалось, что они постоянно сносятся с богом, поступая согласно его требованиям, не знают угрызений совести и не боятся Страшного суда. Однако вскоре Ашоту пришлось убедиться в обратном.
Однажды поздно вечером, когда Ашот собирался кончать работу и пойти в общежитие, ему позвонили из коттеджа, и потребовали немедленно исправить трубу в ванной, где жил пожилой преподаватель богословия господин Джексон. Старшего кочегара не было, и Ашоту пришлось самому отправиться в дом богослова. Проходя через спальню в ванную комнату, Ашот невольно стал свидетелем того, как проводят свободное время преподаватели.
За большим столом, уставленным всякими яствами и многочисленными бутылками вина, рома и коньяка, сидел господин Джексон, потный и раскрасневшийся, в компании двух полупьяных девиц.
Ашот, покраснев до корней волос, поспешил в ванную, и, пока он исправлял там трубу, до него доходили обрывки пьяного смеха и выкриков. Окончив работу, Ашот почти бегом пустился обратно в котельную.
Хотя он был потрясен виденным, но по-прежнему по воскресеньям продолжал ходить в молитвенный дом.
Глава вторая
Типография
Мураду, привыкшему к просторам площадей и набережных, помещение типографии показалось тесным. Здесь беспрерывно грохотали печатные станки. От этого грохота болела голова, стучало в висках, а запах краски и клея вызывал тошноту.
В первом зале стояли неуклюжие печатные станки, а за перегородкой, в более светлом помещении, в два ряда - наборные кассы, за которыми молча работали наборщики. Они с удивительной ловкостью и быстротой находили в кассе нужные знаки. Мурад восторженно смотрел на проворные движения их пальцев.
- Что, юнец, решил посвятить себя великому делу просвещения? - весело спросил один наборщик, увидев растерянное лицо Мурада. - Эй, братва, совершим обряд посвящения новичка! - закричал он на весь зал.
- Не сметь! - сердито оборвал его пожилой рабочий в синей блузе. - Этот парень успел пройти не одно посвящение, с него хватит, - уже мягко сказал он. - Стань вот сюда и хорошенько запоминай, какие знаки или буквы находятся в каждом отделении, - добавил он и отошел.
Так началась учеба Мурада.
По утрам Сатеник, напоив его чаем, провожала на работу. Она клала в его карман завтрак, аккуратно завернутый в белую салфетку.
- Ну, иди, дорогой, желаю тебе успеха. На улице будь осторожен, смотри по сторонам, - говорила она каждый раз.
Мурад улыбался ей в ответ и бежал на улицу: ему приятна была эта трогательная забота.
- Как идет учеба, Мурад? - интересовался Сенекерим во время обеда. - Ты старайся. Всякому человеку необходимо иметь профессию, иначе пропадешь.
Вечером Сенекерим обыкновенно уходил к себе писать, а Сатеник доставала учебники и начинала занятия с Мурадом. Она учила его грамматике, арифметике, истории и географии. Несмотря на большой перерыв в учебе, Мурад быстро восстанавливал в памяти пройденное в школе.
В большой, хорошо подобранной библиотеке Сенекерима было много оригинальных армянских книг, переводы классиков мировой литературы, учебники и трактаты по истории, разные справочники. Сатеник сама выбирала книги для Мурада. К урокам истории она давала ему читать исторические романы или книги о путешествиях, разъясняла те места в книгах, где писатель развивал определенные идеи, говорила о той эпохе, когда жил и творил автор. И все это просто, на понятном и доходчивом языке. Часто они вдвоем, сидя на диване, вели долгие беседы, в которых иногда принимал участие и Сенекерим.
Своей жизнью Мурад был очень доволен, ему казалось, что с каждым днем он узнает что-то новое, становится сильнее, лучше. В типографии тоже все шло хорошо. С новой обстановкой он быстро освоился, работа наборщика пришлась ему по душе. При помощи старшего наборщика Мисака, того, который заступился за Мурада в первый день его работы в типографии, учеба его проходила успешно. Мисак объяснил устройство кассы, показал, как лучше держать верстатку, чтобы удобно было работать. Он учил Мурада набирать афиши и визитные карточки. Вообще все рабочие относились к Мураду сочувственно, по-товарищески. В их среде Мурад впервые почувствовал себя человеком, равным со всеми.
Свой ученический заработок - десять лир в месяц - он аккуратно вручал Сатеник, помогал ей по хозяйству, а по субботам ходил в кино, иногда в театр. Мурад по-настоящему был счастлив. Изредка он встречался с Ашотом. Ашот рассказывал о своей жизни в "Роберт-колледже", об окружающих его людях, и по всему было видно, что он не особенно доволен.
Однажды в воскресный день Ашот пришел к Мураду со своим новым другом Левоном.
- Познакомься, Мурад: мой единственный товарищ в колледже. Он тоже всю Турцию прошел вдоль и поперек, даже у арабов побывал, на верблюдах катался, в общем, бывалый парень.
- Ну, ну… - улыбнулся Левон. - К арабам меня загнали, а что касается верблюдов, то я их просто пас и смотрел, как они плюются.
Левон был высоким плечистым парнем, с очень длинными руками. Он был в модном клетчатом костюме с шелковым платочком в верхнем кармане пиджака, в желтых туфлях. Даже широкополую шляпу он умел надевать как-то особенно, на самую макушку и чуточку набок.
- Ну что, ребята, может быть, пойдем и выпьем по рюмочке? - предложил Левон.
- Спасибо, я не пью, - отказался Мурад.
- Ну, братцы, вы оба, как я вижу, скромники. Я Ашота уговариваю курить, а он - ни в какую, пьет тоже мало, при этом морщится.
Мурад укоризненно посмотрел на Ашота:
- Ты пьешь?..
- Это я так. Ты не думай… - смутившись, пробурчал Ашот.
- А вот я люблю иной раз пропустить рюмочку-другую. Как выпьешь, так сразу на душе делается легко и хорошо. Все тяжелые мысли мигом отлетают, словно ничего плохого в твоей жизни не было и нет, даже шагаешь тверже, точно ты самый богатый, самый умный человек на свете и всего, чего захочешь, можешь достигнуть. В такие минуты все люди хорошие, даже наш Крокодил - и тот не кажется такой скотиной.
- Кто это ваш Крокодил?
- О, это редкий тип, только диву даешься, как земля носит его. Больше двадцати пяти лет служит он верой и правдой в этом колледже, не пьет, не курит, все его мысли заняты одним: как бы угодить хозяевам и нажить побольше денег. А нажил он порядочно: имеет собственный дом, хорошее хозяйство, и все ему мало. Без взятки никого на работу не берет, хоть немного, а все же обсчитает рабочего, а если на праздники кто-нибудь забудет подарок ему сделать, считай, что этому парню недолго осталось жить в колледже. Одним словом, скорпион в человеческом образе. - Левон опустил голову и задумался. - Ну, ничего, когда я соберусь уходить с работы, то задам ему такого, что он на всю жизнь запомнит! - со злостью добавил он.
- Ну как, Ашот, твоя работа? - осведомился Мурад.
- Ничего, привык я уже. Жаль только, что времени мало. Читать некогда, а книг, как назло, хороших много.
- Откуда?
- Один студент дает. Он, говорят, социалист.
- А что это такое?
- Такая партия, значит. Они за справедливость борются, чтобы люди равны между собой были, - за Ашота ответил Левон. - Да не верю я им, сами в золоте купаются, только языком болтают.
Они стояли в палисаднике под окнами Сатеник. Увидев их, она открыла окно.
- Мурад, почему ты не пригласишь своих друзей в дом? - спросила Сатеник.
Левон отказался:
- Спасибо, мы сейчас уходим!
Уже прощаясь, Ашот спохватился:
- Да, забыл совсем! В прошлое воскресенье я был у ребят в детском доме. Мушег просил взять его оттуда, очень уж плохо живется им там.
- Знаю, он меня тоже просил. Жаль, у нас в типографию учеников больше не берут, я хотел его там устроить, даже с мастером говорил.
- Я попробую нашего Крокодила умолить, - может, возьмет.
Товарищи распрощались.
Прошло полгода. Мурад уже начал выполнять положенную для наборщика норму тринадцать тысяч знаков за девять часов, и Мисак искренне радовался успехам своего ученика.
Однажды во время очередной получки кассир вручил Мураду конверт с тридцатью пятью лирами. Мурад от радости чуть не подпрыгнул. Сосчитав деньги и убедившись, что не ошибся, он побежал к старшему наборщику.
- Спасибо вам, дяди Мисак, - искренне поблагодарил он.
- Что случилось? - в недоумении спросил тот.
- Мне прибавили, только что получил тридцать пять лир! - Мурад показал конверт.
- Ах, это… Что же, ты получил за свой труд, при чем тут я?
- Вы же меня научили, дядя Мисак.
- Не я, так другой научил бы тебя. Хозяину наборщики нужны, как по-твоему?
- Конечно, нужны.
- Вот поэтому тебе и разрешили учиться. Но все-таки они недоплатили. Раз ты выполняешь норму, то должен получать, как все наборщики.
- Что вы, дядя Мисак! Тридцать пять лир за один месяц! В порту я половины этих денег не зарабатывал.
- Вот чудак! Ты там простым носильщиком был, чернорабочим, а теперь квалифицированный наборщик, а у наборщика, как тебе известно, кроме рук, еще и голова работает, и ты хозяину, как дойная корова, барыш приносишь. Знаешь, сколько заработал на тебе хозяин?
- Нет, не знаю.
- Сотни полторы, не меньше.
Мурад недоверчиво посмотрел на старшего наборщика.
- Да, да, не меньше, - повторил Мисак. - Не смотри на меня, словно курица на лужу. Подумай сам: зачем тебя, меня и всех рабочих стали бы держать, если бы хозяева не имели прибыли? Ты молод еще и не все понимаешь, но когда-нибудь поймешь - и чем раньше, тем лучше.
- Что же я должен понять?
- А то, что все богатства созданы руками вот таких, как мы с тобой, рабочих. Деньги, которые тратят богачи по вечерам в барах, швыряют в игорных домах, тоже наши, нам они принадлежат по праву, только мы их не получаем.
Но в этот день Мурад был слишком счастлив, чтобы вникать в смысл слов своего собеседника.
- Ну ладно, беги и обрадуй своих. Передай от меня привет господину Сенекериму, скажи, что его книга на той неделе будет готова.
Зажав деньги в кулак, Мурад побежал домой. Еще с лестницы он закричал на весь дом:
- Мадам Сатеник! Мне прибавили! Я получил тридцать пять лир.
- Опять "мадам"! Сколько раз я просила тебя называть меня просто Сатеник!
- Хорошо, Сатеник. Вот деньги.
- Я очень рада за тебя. Ну, умывайся, обед остынет.
За обедом Мурад передал Сенекериму привет от Мисака.
- Ваша книга на той неделе будет готова.
- Книга-то будет готова, а вот чем я платить буду, не знаю, - сказал с грустью Сенекерим.
- Разве книготорговцы не соглашаются покупать? - спросила Сатеник.
- Нет. Они соглашаются продавать ее на комиссионных началах, но сначала я должен выкупить весь тираж, заплатить за бумагу, типографские расходы.
- А много денег нужно? - робко спросил Мурад; ему казалось, что его тридцать пять лир составляют целое состояние.
- Не так много, но все же лир триста - четыреста наберется. Ладно, оставим этот разговор. Как видно, придется уехать отсюда и снова взяться за работу чертежника. Еще ни один армянский литератор не жил своим пером. Куда уж мне!
Мурад встревожился: что же, ему придется снова остаться одному?
- Ведь Мурад уже встал на ноги, - как бы угадав его мысли, добавил Сенекерим. - Он сейчас квалифицированный рабочий и может прилично зарабатывать.
- И жить самостоятельно, не так ли, Мурад? - спросила Сатеник.
Мурад нахмурился.
- Почему ты молчишь?
- Не знаю. Я хочу жить с вами.
- Жаль, Мурад, но нам скоро придется расстаться. Мы вернемся обратно во Францию.
Сатеник прослезилась и, чтобы этого не заметили, поспешно схватила тарелки и вышла из столовой.
- Нам тоже тяжело расставаться, мы уже привыкли к тебе, однако другого выхода я не вижу. Постараемся найти комнатку и устроить тебя. Ты парень способный, и я убежден, что не пропадешь. Во всем слушайся Мисака, он очень хороший и честный человек.
Мураду не верилось, что они уедут. Он потерял покой, ходил мрачный, мало разговаривал, на что-то надеялся. Однако недели через две они все-таки уехали.
Накануне отъезда они втроем пошли в большой, мрачный, как коробка, дом. Там Сатеник сняла ему маленькую комнату за умеренную плату.
Комната, узкая и длинная, с одним маленьким окном около потолка, находилась в конце грязного коридора. Обставлена она была очень убого: железная кровать, стол, три табуретки и вешалка на стене, около дверей.
- Не так уж плохо, - сказала она, осмотрев комнату. - Надо лишь соорудить постель; тюфяк и подушки у нас есть, а остальное купим.
Договорившись с хозяйкой, грузной старухой с красным носом, они отправились и магазин. Сатеник купила ватное одеяло, простыни, наволочки и полотенца.
- Кажется, все, - сказала она, любовно похлопав Мурада по плечу. - Как только накопишь немного денег, купи себе костюм и смени, пожалуйста, свою кепку на шляпу.
Мурад пошел провожать их на пристань Сиркеджи. Пароход протяжно загудел. Маленький катер, пыхтя и лавируя между другими судами, потащил его за собой в открытое море. Мурад еще долго стоял на пристани и смотрел вслед удаляющемуся пароходу. Ему не хотелось возвращаться в свою мрачную комнату. Только тогда, когда дымок парохода исчез из виду, он повернулся и медленно прошел по молу, потом поднялся в Перу. Там на главной улице, где были большие модные магазины, гуляло много богато разодетых людей, но Мурад ничего не замечал, он только удивленно оборачивался, когда его толкали, и продолжал свой путь.
В этой толпе он не встретил ни одного знакомого лица, ни одного сочувственного взгляда, и тоска одиночества охватила его. В ушах, как эхо, звенели последние слова Сенекерима: "Не падай духом, Мурад, держи голову выше и верь в лучшее будущее!"