- Пусть! В наших краях без ножа не проживешь, - сказал дед и любовно посмотрел на Мурада. - Только смотри, чтобы без баловства!
В начале марта дожди прекратились. Вся долина, залитая солнечными лучами, покрылась пышной зеленью. Школу закрыли на летние каникулы. Для детворы началась веселая пора.
Семья Гугаса собиралась ехать в сад. Мурад настойчиво просил деда отпустить его на яйлу, куда уже отправились Качаз и Ашот. Во всем уступчивый, дед на этот раз оказался неумолимым.
- Там еще нечего делать, а в саду много работы, - сказал он твердо. - Ты уже большой, будешь помогать мне. Надо и огород засадить, и землю под виноградом разрыхлить, и деревья обрезать, да и по дому кое-что нужно сделать, а я один.
- А бабушка, мама, Сирануш?
- Какая помощь от женщин? Только под ногами путаются.
Рано утром нагрузили поклажу на двух мулов, а сверху, в особых корзинах, усадили маленьких Васгена и Нубара. Хоть дорога не дальняя, всего часа полтора ходьбы, но все же дедушка оделся так, словно собрался в Индостан. За широкий кушак засунул два старых, заржавевших пистолета, к поясу пристегнул большой кинжал, на плечо повесил охотничье ружье.
- Ну, с богом! Трогай, - приказал он Мураду.
Лохматый волкодав Аслан в ошейнике важно шагал рядом с Мурадом.
Шли медленно и только к обеду наконец дошли. Как только разгрузились и снесли поклажу домой, Мурад побежал в сад. Большой фруктовый сад был весь в цвету. Слева прямыми рядами тянулись высокие яблони и груши, посредине большие, в два обхвата, тутовые деревья, а справа - вишни и черешни; в самом конце сада, около канавы с мутной водой, - инжир и низенькие гранатовые деревья с необычайно красивыми розоватыми цветами.
Мурад побежал к канаве, где в прошлом году он с товарищами соорудил пруд и пустил туда несколько мелких рыбок.
- Мурад! - закричал кто-то из соседнего сада. - Наконец-то! А я думал, что ты не придешь.
Это был Мушег, школьный товарищ.
- Я хотел на яйлу, да дедушка не пустил. Стар он стал, понимаешь, один тут не справится, нужно ему помочь… Мушег, ты ножи метать умеешь? - вдруг неожиданно спросил Мурад.
- Нет, не приходилось.
- Ничего, я тебя научу. - Мурад вытащил ножи. - На, смотри.
И тут же стал бросать их. Ножи, крутясь в воздухе, один за другим врезались в ствол дерева.
Сестра Мушега, Астхиг, спрятавшись за деревом, с интересом наблюдала за ловкими движениями Мурада, но это ей быстро наскучило, и она подошла к ребятам.
- Давно вы приехали, Мурад? - спросила она.
- Только что.
- А где твоя сестра? Мне здесь так скучно! Ни одной девушки.
- Она дома. Хочешь, позову?
- Зачем? Пойдемте к ней все вместе.
Аместун тоже обрадовалась подруге. Девушки стали шушукаться.
Когда Мурад пошел провожать гостей, Астхиг, посмотрев ему прямо в глаза, предложила:
- Ты тоже приходи к нам, Мурад. Вместе с сестрой приходи, - поправилась она.
- Обязательно приду.
Дни потекли тихо, как вода арыка. Пока дедушка еще спал, Мурад с Мушегом отправлялись купаться. Возвращались они свежие, веселые. Когда дед и Мурад работали на огороде, Мушег приходил им помогать. Мурад от души смеялся над товарищем, наблюдая, как он неумело орудует лопатой.
Вечером дети бегали по широким полянам, собирали цветы и делали из них венки, а иногда, присев где-нибудь на обрыве, смотрели, как вечерняя мгла окутывает вершины гор и они словно растворяются и постепенно исчезают. Сколько тайн хранят горы! А за ними, наверное, другой мир, другая жизнь. И мальчики шепотом говорили об этой другой жизни, которой они не знали, но в своем пылком воображении создавали как сказку.
Каждое утро часам к десяти Сирануш приносила в сад завтрак. Она садилась на траву и ждала, пока дед с Мурадом покончат с едой, чтобы отнести домой посуду. Ели молча, медленно, как настоящие работники. Мурад во всем подражал деду. Он чувствовал особую гордость: в доме к нему стали относиться как к взрослому.
Когда солнце поднималось очень высоко и становилось нестерпимо душно, дед бросал кирку и вытирал рукавом пот с лица.
- Хватит, пора обедать, - предлагал он, и они медленно направлялись к дому.
После обеда дед, по обыкновению, садился в тени тутового дерева и сладко дремал. Мурад отправлялся в сад к Мушегу.
- Далеко не ходите, - каждый раз предупреждала бабушка. В недобрый час встретитесь там с турецкими мальчиками, побьют вас.
- Мы тоже умеем драться, бабушка, ты не беспокойся.
- Упаси вас бог лезть с ними в драку! Лучше вы уж бегите домой.
- Там видно будет. - И Мурад исчезал за деревьями.
Тихой, спокойной жизни семьи Гугаса в саду мешало незначительное на первый взгляд обстоятельство - соседство с турецкой семьей.
Маленький сад справа, примыкающий к их саду, когда-то принадлежал Манукяну. Разбогатев, он купил себе другой, а этот стоял в запустении. Долго пустовавший дом посредине сада обветшал. Зимой этого года Манукян продал сад с домом турку Осману. Это очень встревожило дедушку. Особенно стал он беспокоиться, когда Осман приехал в сад со своими взрослыми сыновьями.
Однажды, проходя мимо огорода, где работали дед с Мурадом, сыновья Османа, двое верзил, начали непристойно ругаться. Дед сделал вид, что ничего не слышит, и продолжал усердно работать. Когда турки прошли, Мурад, удивленный этим смирением деда, спросил:
- Почему ты их не наказал, дедушка?
- Нельзя.
- Но почему нельзя?
- Эх, молод ты, ничего не понимаешь! Придет время - узнаешь.
После этого, казалось пустякового, случая дед встревожился не на шутку. По ночам, укладываясь спать у самых дверей, он клал под подушку кинжал, рядом с собой топор.
- Зачем только он продал сад турку? - бурчал он каждый раз с досадой.
Старик словно предчувствовал надвигающуюся беду. Его тревога особенно возросла после того, как он однажды увидел, что сыновья Османа, забравшись на забор, разделяющий сады, пристально следят за Сирануш.
- Не смей выходить из дому с открытым лицом! - приказал дед дочери.
Спустя несколько дней, работая на огороде, они услышали пронзительный крик. Бросив лопату, дед побежал на крик, Мурад поспешил за ним. Посреди узкой безлюдной улицы, отделявшей огород от сада, валялись свежие лепешки, а в двух шагах разбитый кувшин с кислым молоком.
- Это Сирануш! - воскликнул дед и ускорил шаг.
Обогнув плетень, они увидали, что сыновья Османа тащат за руки Сирануш. Упираясь ногами в землю, она изо всех сил вырывалась. Белое покрывало упало с ее головы, волосы растрепались.
- Помогите, помогите! - безустанно взывала она.
Дед еще издали дико закричал:
- Не троньте ее!
- Не подходи, старик! Убью! - крикнул один из хулиганов. - Ахмет, ты беги, я его задержу, - добавил он и кинулся навстречу деду; в руках у него блеснул кривой кинжал.
Дед с ходу налетел на турка и сбил его с ног. Не останавливаясь, он побежал за вторым. Мурад уже догнал того и вцепился в его широкие шаровары. Ахмет, держа одной рукой Сирануш, другой принялся колотить Мурада по голове. Догнав турка, дед со всего размаха ударил его по лицу. Турок выпустил Сирануш.
- Беги домой! Скорей! - крикнул ей дед.
Турок вскочил, кинулся к старику и всадил ему кинжал в спину. Слабо вскрикнув, дед пластом повалился на землю.
При виде крови, хлынувшей из раны, Мурад растерялся.
- Помогите! Убили! Помогите! Дедушку убили! - закричал он срывающимся голосом и побежал вслед за Сирануш.
- Али, не прикончить ли его совсем? - спросил Ахмет у брата, нагнувшись к деду. - Он еще дышит. Выживет, собака, знаешь, какие они живучие… Подаст жалобу, - тогда хлопот не оберешься.
- Брось, не подаст, побоится. Да если даже осмелится, кому больше поверят: двум правоверным мусульманам или грязному гяуру? Да будет воля аллаха! Пошли.
- Жаль, упустил девушку, - сокрушался Ахмет.
- Ничего, она от нас далеко не уйдет, - успокоил брата Али.
И братья спокойно пошли домой.
Дед, пролежав дней десять в постели, так и не встал. Умер он в страшных мучениях.
После его похорон вся семья, не дожидаясь конца лета, покинула сад и вернулась в город.
Глава шестая
Война
Наступила осень страшного 1914 года.
Слухи, тревожные, пугающие, ползли по горным пастбищам. Где-то далеко неведомые народы начали войну между собой. Кто с кем и почему воюет, никто не звал. Боялись одного: как бы турки тоже не начали войну.
Звездными ночами, собравшись у дымящих костров, загорелые, умудренные опытом старики чабаны подолгу толковали о войне.
- Не иначе как опять германцы мутят воду, больше некому, - высказал свои догадки Ншан.
- Может быть, и французы, - вставил Хачик. - Вот скоро Гугас вернется, тогда и узнаем.
- Я все думаю и никак в толк не возьму: почему это люди вечно воюют между собой? Земли им не хватает, барашков пасти негде? Не должно быть. Посмотришь - кругом земли вроде много, - недоумевал старик Мазманян.
- Это все оттого, что люди слишком умными стали, всякие там машины, пароходы выдумали. В прошлый раз Атеш рассказывал, что в Сивасе он видел арбу без лошадей и без быков, сама, говорит, двигается, - принялся рассказывать Мигран.
- А по-моему, все оттого, что много богачей развелось. Богатому человеку все мало, ему еще больше хочется. Он все думает, как бы у соседа последнее отнять. Вроде наших Манукяна и Каракозяна. Дай им волю, так они последнего барашка у тебя заберут. - Хачик задумался. - Посмотрим, что белый царь скажет, он тоже ведь порядочный вояка.
Залаяли собаки. На тропинке показался всадник, он еще издали закричал:
- Ге-ей! Скажите, где сейчас Мазманян? Где Хачик?
Все бросились навстречу всаднику.
- Что случилось? Какая беда стряслась? - спросил Хачик.
- Войну объявили, - сказал приезжий, слезая с коня. - Писарь сказал: завтра на площади султанский указ будут читать. Просили вас срочно вернуться в город.
- Кто объявил? Кому объявили?
- Всем.
- Скажи толком: кому всем?
- Точно не знаю: кажется, турки объявили войну всем государствам: французам, англичанам, русским да еще кое-кому.
- Да что они, с ума, что ли, сошли?
- Уж этого я сказать не могу, дядя Хачик, может быть, и сошли.
Оседлав коней, Мазманян с Хачиком поспешили в город. По дороге они повстречали конных жандармов, спешивших в дальние деревни с извещением о войне.
Городские власти постарались придать торжественный вид городу: на столбах базарной площади развесили разноцветные бумажные фонари, а около управы с самого утра играл оркестр. В девять часов в дверях управы появился уездный начальник в сопровождении бинбаши. Уездный начальник был в черном костюме и новой феске, бинбаши - в новой форме цвета морской волны, с медалями на груди. Позади, на почтительном расстоянии, шли двое полицейских.
Из управы вынесли стол и накрыли его зеленой скатертью. Вокруг стола толпились люди. Когда их собралось довольно много, писарь по знаку уездного начальника, откашлявшись, стал громко читать султанский указ.
Присутствующие многое не поняли: какие-то высокопарные арабские или персидские слова. Но одно было ясно: для того чтобы "положить конец бесчинствам русских, англичан и французов", султан Турции и халиф всех мусульман призывает своих правоверных храбро воевать во имя веры и престола. После писаря выступил мулла в белой чалме и сказал коротенькую речь, в которой объяснил, что всех воинов султана, которым суждено пасть на поле брани, на том свете ожидает райское блаженство. Мулла тут же предложил присутствующим записаться добровольцами. Несколько молодых турок подошли к столу. Пока писарь записывал их имена, стоявшие в задних рядах стали расходиться, их примеру последовали другие, и вскоре площадь опустела.
Вечером жгли фейерверк. Кофейня и питейное заведение, принадлежавшие городскому богачу Каракозяну, были полны. До поздней ночи на площади горланили пьяные. Армяне, как всегда, с наступлением темноты удалились в свои кварталы. В эту ночь они особенно бдительно охраняли все улицы.
Вскоре власти начали призывать в армию и армянское население, но армяне повсеместно уклонялись от призыва. Те, у кого были деньги, подкупали чиновников и врачей призывных комиссий, разными путями добывали себе белые билеты. Бедные просто не являлись на призывные пункты, попавшие же в армию при первой возможности удирали, на всякий случай захватив с собой оружие. Все горы, окружающие долину, заполнились такими беглецами. Они жили в неприступных пещерах, а чабаны снабжали их продовольствием.
В городе тоже скрывалось много беглецов. В каждом доме армянского квартала были устроены подземные тайники, сообщающиеся между собой подземными ходами. На улицах по целым: дням караулили женщины и дети. При малейшей опасности они давали сигнал, и беглецы прятались в этих тайниках. Жандармы по-прежнему опасались заглядывать в армянскую часть города по ночам.
На этот раз Гугас вернулся домой явно озабоченный. За короткое время он заметно похудел, щеки у него ввалились, глаза потускнели, в движениях появилась несвойственная его кипучей натуре вялость.
Вечером к нему поодиночке собрались друзья. Перед тем как войти в дом, они останавливались, осматривались по сторонам: не следит ли кто за ними?
Мураду было жутко и интересно. Наконец-то он видит настоящее дело, похожее на те, о которых пишут в приключенческих книгах! Ему очень хотелось послушать, о чем будут говорить люди, но двери комнаты, куда входили гости, были наглухо закрыты, а у дверей стоил Апет. Он стал совсем другим, словно его подменили. Он не позволил Мураду даже подойти к дверям.
Мурад долго бродил около дома в надежде, что ему удастся увидеть еще что-нибудь интересное, но на улице было тихо, около дверей по-прежнему стоял Апет.
Рано утром Мурад проснулся от какого-то необычного шума. Сквозь сон ему послышалась турецкая речь. Он быстро оделся и вышел из своей комнаты. По всем углам рыскали жандармы. Они разбрасывали одеяла и тюфяки, копались в ящиках, шкафах. Перуза, бледная, стояла с детьми в углу коридора. Нубар смотрел на происходящее широко открытыми глазами. Васген, обняв мать за шею, плакал. Сирануш и Аместуи куда-то исчезли. Как потом выяснилось, при появлении жандармов бабушка, не потеряв присутствия духа, велела девушкам уйти к соседям, а сама повела жандармов по дому. Когда жандармы вошли в кладовую, то один из них, потягивая носом запах яств, громко произнес:
- Вот где закуска к раки.
- Раки есть, - сказала бабушка. - Может быть, хотите немножко закусить?
- Не мешало бы. И жандарм вопросительно посмотрел на старшего. - Мы уж изрядно устали, - добавил он.
- Что же, давай, бабка, ребятам чего-нибудь поесть да налей им по чарочке, - предложил старший.
Бабушка быстро достала свежие лепешки, баранину, соленья и кувшин водки.
- На, Мурад, отнеси, - сказала она, а сама куда-то исчезла.
Жандармы тут же расселись на циновке и стали уничтожать закуску. Вскоре кувшин опустел.
- Эй, мальчик, скажи старой карге: пусть нальет еще! - закричал старший, с удовольствием вытирая губы.
Мурад взял пустой кувшин и пошел искать бабушку. Застал он ее за странным занятием: она лихорадочно доставала что-то из-под постели и выбрасывала в окно.
- Бабушка, они просят еще, - сказал он, широко раскрыв от удивления глаза.
- Хорошо. Я им сейчас налью. А ты, Мурад, тихонько выйди из дому, возьми все, что я выбросила за окно, и быстренько отнеси к соседям. Если встретишь на улице знакомых ребят, попроси, пусть помогут. Понятно?
- Понятно.
- Беги, только будь осторожен: если эти вещи попадут в руки жандармов, то отца твоего заберут, - прошептала она и побежала в кладовую.
Солдаты были заняты едой, даже стоявший на карауле у дверей присоединился к остальным, и Мурад, никем не замеченный, вышел на улицу. Около калитки он застал Качаза. Мальчик, опасаясь зайти в дом, стоял тут и ждал конца обыска.
- Качаз! Позови быстрее еще ребят. Тихо подойдите к окну, что выходит к винограднику: там кое-что свалено, нужно припрятать. Понятно? - как бабушка, спросил Мурад.
- Еще бы! - быстро сообразил, в чем дело, Качаз.
- Тогда беги, не теряй времени. Если никого не найдешь, приходи один, мы и вдвоем справимся.
Не прошло и трех минут, как Качаз привел к указанному месту Мушега.
Под окнами лежали карабины, револьверы, кинжалы, патроны, несколько круглых металлических гранат. Револьверы ребята спрятали за пазухой, патроны рассовали по карманам, но когда дело дошло до карабинов, они остановились в недоумении.
- Как быть с этими штуками? - спросил Качаз у Мурада. - Не нести же их открыто по улице?
- Я их спрячу вон под теми деревьями.
- А если начнут обыскивать сад, тогда что?
Мурад задумался.
- Отнесите все остальное и найдите где-нибудь простыню, - приказал он.
- Ладно!
Вскоре ребята притащили простыню. Мурад завернул карабины и понес к Хачику.
Когда Мурад вернулся домой, жандармы все еще ели. Они изрядно опьянели и громко разговаривали.
- Должно быть, караванщик богат? - спросил один.
- Нет, так себе, - ответил старший.
- Как же, у него около сорока мулов и лошадей!
- Да нет, они купеческие, караванщик за деньги работает, вроде нас с тобой.
- На одном жалованье такого дома иметь не будешь, - не унывал первый. - Не поживиться ли нам тут?
- Нет, сейчас нельзя, бинбаши велел ничего не трогать, но скоро… - Старший многозначительно моргнул.
- Откуда бинбаши знает?
- Давай попросим у старухи за труды, - предложил долговязый жандарм.
- Это другое дело, - согласился старший и закричал: - Эй, мальчик, позови сюда старуху!
- Вот что, бабушка, спасибо тебе за угощение, хорошая раки у тебя, ничего не скажешь, и закуска вкусная. Но за наши труды этого маловато, сама понимаешь. Мои ребята требуют бакшиш.
- Хорошо, ага, я дам вам бакшиш тоже. Только вы уж верните мне часы: они - память о моем покойном муже.
- Какие часы? - рассвирепел старший и в гневе даже вскочил. - Ты, старая, держи язык за зубами, а то хуже будет! Мы никаких часов не видели! Вы часы видели? - обратился он к подчиненным.
- Нет, - ответили они все хором.
- Вот видишь, никто твоих часов не видел, ваши ребята взяли.
- Может быть, и они, - робко ответила бабушка, поняв, что часов не вернуть.
Жандармы еще раз обошли дом, рассовали по карманам еще кое-что из мелочей и, видимо не найдя ничего подозрительного, собрались уходить. Бабушка вынесла им по двадцать пиастров.
- Маловато, - сказал старший.
- Свидетель бог, у меня больше нет ни одного пиастра, - ответила она твердо.
Жандармы ушли.