- Хорошо, передам.
- Мурад! Я тебя позвал по одному делу, выслушай меня внимательно и скажи, сумеешь ли ты это сделать. - Апет помолчал, о чем то думая. - Видишь ли, нам из города нужно переправить кое-что в крепость, к нашим. Можешь взяться за это?
- Конечно, могу, - с готовностью согласился Мурад.
- Не торопись, это не так просто, как ты думаешь. Тут хорошенько нужно подумать, чтобы не попасть в руки жандармов.
- Понимаю.
- Вот и хорошо. На каких ребят ты надеешься?
- Качаз, Ашот и я.
- А Мушег, Каро?
- Каро маленький, а Мушег слабый, для такого дела не годится. Утром, когда убили учителя, он даже в обморок упал, как женщина.
- Это со многими бывает. Разве легко смотреть, когда на твоих глазах убивают человека? По-моему, он надежный парень, на него можно положиться, а что Каро маленький, это даже лучше: на него меньше будут обращать внимания.
- Что же, я их тоже возьму.
- Так вот, ты, наверно, видел, что на склонах перед крепостью кое-где растет трава и женщины пасут коров?
- Конечно, видел. Я все тропинки там знаю.
- Это хорошо, я так и думал. Жаль только, что мы до сих пор не могли отыскать потайной ход. Такой ход обязательно должен существовать, они были во всех крепостях, но в нашей мы так и не нашли. Одно из двух: или он сделан так искусно, что трудно найти, или со временем обвалился. Крепость наша старинная. Ей не меньше тысячи двухсот лет.
- Кто ее построил, дядя Апет?
- Точно сказать никто не может. Знатоки истории предполагают, что когда-то в нашей долине жил сын армянского царя Сенекерима, он и построил крепость, чтобы преградить путь набегам диких племен на Армению. Кто бы ее ни строил, видно, что наши предки были большими мастерами, - какая замечательная башня с бойницами, глубокие колодцы на гранитной горе и, наконец, церковь! Да я не об этом хотел говорить… Двое из вас пусть пасут коров на склонах крепости. Утром, поднимаясь туда, пастух кое-что захватит с собой, днем можно будет отнести ему в корзинке еду, не так ли?
- Конечно.
- Надо выбрать такое место, с которого можно было бы видеть все вокруг. В случае опасности, - вернее, если жандармы захотят туда заглянуть, - пастухи дадут сигнал и тем, которые будут находиться в крепости, и товарищам, несущим им еду. Ты понял все?
- Еще бы! - воскликнул Мурад. Он искренне обрадовался предстоящему опасному делу. - Только ты расскажи насчет сигнала, чтобы ошибки не было.
- А вот мы сейчас все обсудим с тобой… - Апет начал объяснять подробности Мураду.
Апет не посвятил своего юного друга в сущность плана, заключавшегося в том, что часть армян перебиралась в крепость, чтобы быть ближе к своим семьям и в случае серьезной опасности прийти им на помощь. Он не сказал также, что крепость подготавливается к тому, чтобы укрыть там все население, если в этом появится необходимость.
Глава восьмая
Резня
Жарко. На синем небе ни единого облачка. Воздух словно застыл. Зеленая листва на деревьях покрылась толстым слоем желтой пыли. Даже птицы - и те куда-то спрятались. Тишина.
На улицах городка безлюдно. Мохнатые собаки, высунув язык, лежат в тени под заборами. Изредка они провожают ленивым взглядом одиноко проходящего человека.
Вдруг в этой знойной тишине со стороны садов доносятся звуки оркестра. Полуголая детвора высыпает на улицу. Опережая друг друга, ребята бегут к дороге.
В город входит полк аскеров, направляющийся к русской границе.
Впереди на гнедом коне пожилой командир в сопровождении двух конных офицеров. На некотором расстоянии за ними оркестр во главе с барабанщиком. Медные инструменты блестят, сверкают на солнце. По раздутым щекам музыкантов пот льет градом. За оркестром громадного роста аскер несет знамя - красное полотнище с полумесяцем и звездой в середине. Звезда на знамени означает мир, полумесяц - могущество Оттоманской империи. Когда, мол, турки завоюют мир, полумесяц замкнется вокруг звезды. В двух шагах за знаменосцем, отчеканивая шаг, идут запыленные аскеры, рота за ротой, с командирами во главе. На аскерах новенькое, с иголочки обмундирование, за спинами ранцы, на стволах винтовок навинчены коротенькие, с широким лезвием немецкие штыки.
За полком следует обоз - десятка три лошадей и мулов, навьюченных палатками, большими медными казанами и продовольствием. Полковой мулла едет верхом за обозом.
Еще накануне по городу распространился слух, что прибывают аскеры. Жители армянского квартала, охваченные страхом, метались из дома в дом, советовались, делали всякие предположения, спорили и, не зная, что предпринять, прятали в подземелья на всякий случай все, что можно было спрятать. Матери строго-настрого запретили девушкам выходить на улицу. Хачик со своим отрядом расположился в цитадели крепости.
Первый день прошел спокойно. Аскеры завернули в пустое поле около казарм и там поставили палатки. Потом они занялись мелкими хозяйственными делами - кто стиркой, кто починкой обуви и одежды; большинство же расположилось в тени тополей на берегу арыка и мирно дремало. Ничто не предвещало опасности, даже старики, знающие, что такое аскеры, понемногу успокоились.
Старик Мигран говорил своей соседке, жене Мазманяна:
- Видать, ничего не будет, переночуют и утром уйдут себе с богом.
- А если не уйдут?
- Что им тут делать? Обязательно уйдут. Потом, как ни говори, дисциплина, не то что в прошлую войну. Тогда, помнишь, не успели они зайти в город, как хлынули к нам в квартал и, словно саранча, все разгромили. И народу тогда столько погибло - страшно даже вспомнить. А сейчас, глянь, лежат себе под деревьями, и ничего им не надо. Должно быть, приказ такой вышел: раз ты солдат, так воюй, мол, с врагом, а мирное население нечего трогать, - успокаивал сам себя охотник.
Но аскеры не ушли, и никакого приказа, чтобы не грабить и не убивать мирное население, не оказалось.
Утром командир полка послал двух молодых аскеров во главе с унтер-офицером в армянский квартал с требованием выделить пятьдесят барашков, пять быков и крупы на довольствие полка, и пока оставшиеся в городе старики соображали, кого обложить, у кого взять, чтобы никому не показалось особенно обидным, аскеры зашли в дом Мазманяна. Унтер-офицер потребовал от старухи бакшиш. Солдаты начали шарить по всему дому. Они брали все, что попадалось им под руку: полотенца, старое платье, обувь, даже стали срывать верх с тюфяков и одеял.
Старуха вынесла деньги и попросила унтера увести своих молодцов. В ответ тот только хитро подмигнул. В одной из комнат аскеры напали на двух спрятавшихся молодых женщин. Один из аскеров, веснушчатый, с горбатым носом, сорвал покрывало с головы невестки Мазманяна, другой попытался обнять ее и повалить на пол. Женщины подняли крик. На шум прибежала старуха, втроем они попытались вытолкнуть аскеров за дверь, но когда это им не удалось, старуха кинулась во двор и стала звать на помощь.
Первым подошел Мигран, за ним еще двое стариков, несколько подростков и Качаз.
- По чести просим, господин офицер: не трогайте наших женщин, - просил Мигран.
- Ребята на фронт идут, пусть себе немножко побалуются, - ответил унтер.
- Мы этого не допустим! Скандал будет, до командира дойдет! - повысил голос Мигран.
- Бунтовать собрались, грязные гяуры? Я сейчас покажу вам! - И унтер со всей силой толкнул Миграна в грудь.
Старик упал. Качаз бросился на унтера и поцарапал ему лицо, двое подростков напали на него сзади и повалили на пол, старики поспешили на помощь все еще кричащим женщинам, с трудом вырвали их из рук аскеров и стали выталкивать турок за порог. Унтер, придя в себя, выхватил револьвер и выстрелил прямо в грудь старухе, и она, обливаясь кровью, упала. Поднялась суматоха, подошли еще люди, среди них двое вооруженных, кто-то ударил унтера палкой по голове. Оценив опасность положения, унтер счел разумнее для себя удалиться.
- Пошли, ребята! - сказал он своим солдатам, держась рукой за голову. - Мы им еще покажем!
Турки ушли.
- Что же будем делать? - растерянно спросил Мигран. - Они сейчас вернутся, и начнется старое.
Расталкивая толпу, вышел вперед красный, как бурак, Манукян:
- Заварили кашу, а еще спрашиваете, что будем делать! Когда вы только ума наберетесь?
- Что же оставалось делать? Смотреть спокойно, как насилуют наших жен и дочерей?
- Силой силу не поборешь, это пустое. Дали бы им денег в зубы - вот и все.
- Ты бы посоветовал, что делать, - сказал Мигран.
- Послать кого-нибудь к каймакаму и обещать богатый выкуп.
- Сейчас сила не в нем, а в воинском начальнике, - сказал один старик. - Он здесь хозяин.
- Значит, к нему тоже послать. Без каймакама все равно не обойдешься.
- Кого же посылать будем? - спросил Мигран.
- К каймакаму пойду я, а к начальнику пусть идет Сероп, он хорошо говорит, - предложил Манукян.
Люди, охваченные страхом, даже позабыли про мертвую старуху, только дочь и невестка ее оплакивали.
Когда Манукян и Сероп ушли, из крепости спустился Хачик.
- Пока не поздно, пусть женщины заберут детей и поднимутся в горы: в случае чего там будет лучше защищать их.
- А дом, хозяйство? - спросил кто-то.
- Сейчас жизнь нужно спасать - вот что главное, черт с ним, со всем хозяйством! Давайте, сестрички, поторапливайтесь. Подавайтесь к Крестовой скале, только по разным тропинкам.
Выпроводив женщин и детей, Хачик со своими людьми занял ущелье, чтобы удержать аскеров в случае, если они вздумают преследовать их в горах. Но, видно, у аскеров не было времени преследовать беглецов. Они ограничились грабежом и убийствами оставшихся в городе. До поздней ночи аскеры громили армянские кварталы. На следующее утро они, свернув палатки, ушли из города под звуки торжественного марша, словно одержали крупную победу над врагом.
Сероп не вернулся домой. Потом выяснилось, что по приказу командира полка его расстреляли как бунтовщика, а Манукян уцелел. Он со своей семьей спрятался в доме каймакама и вернулся к себе только после ухода аскеров из города.
Семья Гугаса с опаской, озираясь по сторонам, спустилась с гор в родное гнездо. Еще издали, увидев свой дом, Мурад закричал:
- Смотри, бабушка, наш дом цел!..
- Слава тебе, господи, ты пощадил нас! - воскликнула бабушка и перекрестилась. - Завтра поставлю большую свечку во имя твоего милосердия и принесу в жертву пару петухов.
- Если они остались, - сказала Сирануш.
Узкие переулки армянского квартала представляли собой ужасное зрелище. Большинство глинобитных построек было разрушено, некоторые из домов сожжены. Обгорелые бревна, щебень, сломанная домашняя утварь загромождали дорогу. На каждом шагу попадались изуродованные трупы стариков, детей и подростков. При виде их бабушка, охая, отводила глаза. Перуза и Сирануш с детьми шли молча. Мурад с бьющимся сердцем искал среди трупов товарищей. По словам тети Заназан, Качаз с Ашотом хотели остаться в городе.
Маленький домик Апета был разрушен до основания, только половина стены уродливо торчала среди дымящегося мусора. Сама Заназан бессмысленно ходила около развалин своего дома, словно чего-то искала.
- Пойдем к нам, Заназан, - предложила бабушка. - Бог сохранил наш дом.
Старуха ничего не ответила, она только посмотрела на Такуи непонимающим взглядом и опять зашагала вокруг остатков дома. Сирануш подошла к ней, взяла ее под руку и повела за собой. Заназан не сопротивлялась. Видно было, что она плохо соображает.
У ворот своего дома лежал бездыханный Мигран, в двух шагах от него, рядом с собакой охотника, - его двухлетняя внучка Анаид. Бабушка, а за нею вся семья Гугаса бегом спаслись от этого страшного зрелища.
Войдя в дом, бабушка ахнула: все разграблено, разрушено. Скудная мебель, посуда, сломанная детская люлька - все валялось на полу. Оконные рамы были выбиты. Поплакав немного, женщины начали убирать комнаты, благо кое-что было припрятано в подземелье и первое время можно было продержаться.
Ночью пришел Апет. Заназан обняла сына и прошептала ему сквозь рыдания:
- Разрушили наше гнездышко, сынок! Остались мы на улице с тобой.
- Не плачь, мама, не убивайся. Дом построим, - успокаивал Апет старуху. - А вам большое спасибо, тетя Такуи, - обратился он к бабушке, - что вы приютили мою мать. В долгу не останусь.
- Тоже, нашел время глупости говорить! Какая тут благодарность! Гляди, что сделали злодеи с народом, сколько детей осиротело!
Когда все уснули, Сирануш осторожно вышла в сад. Там ее ждал Апет. Они сели под деревом.
- Если бы ты только знала, родная, как у меня горит душа! - говорил Апет. - Временами мне хочется броситься на аскеров и, как волку, перегрызть им горло. Какие звери! Ни детей, ни старух - никого не пощадили.
- Прошу тебя, будь осторожен, Апет. Если случится с тобой беда, я не вынесу, сойду с ума.
- Не бойся, солнце мое, со мной ничего не случится. Вот скоро подойдут русские, тогда возьму тебя с мамой и уеду из этой проклятой страны. Говорят, они уже под Эрзерумом.
- Страшно мне! Пока они подойдут, никого из нас в живых не останется. Лучше возьми меня с собой сейчас, я буду там для вас готовить, стирать.
- Что ты! Разве можно это! У нас там каждый день стычки, стрельба.
- Я не боюсь. Чем тут постоянно дрожать от страха, лучше уж там, с тобой.
- Нет, нет, дорогая! Потерпи еще немного. Все наладится. Мы поедем в Россию…
На востоке блеснула заря. Туман, окутавший горы, медленно стал подниматься.
- Ну, мне пора, дорогая, прощай.
Апет встал. Держа Сирануш за руку, он долго смотрел на нее, потом порывисто потянул ее к себе, крепко обнял и стал целовать лицо, глаза, губы.
- Что ты делаешь? - слабо сопротивлялась Сирануш. - Мама, наверное, встала, увидит.
- Пусть хоть весь мир видит. Ты моя! Вся, вся моя…
Сирануш с трудом освободилась из его объятий.
- Прощай, милый! Приходи…
Апет перемахнул через плетень и исчез за развалинами.
Армянский квартал словно замер. По ночам не зажигали света. Каждый шорох, каждый звук вызывал тревогу. Жизнь стала невыносимой. По городу ходили слухи о том, что турки, уходя из районов, занимаемых русскими, вырезали почти все армянское население, а оставшихся в живых отправили куда-то по направлению к Аравийской пустыне; говорили, что якобы кто-то видел беженцев, спасшихся от резни и бродивших по горным тропинкам. По вечерам соседи собирались около уцелевших домов и шепотом рассказывали друг другу новости. После погрома армяне даже днем не выходили за пределы своего квартала, жили там как в большой тюрьме.
Однажды вечером вернулся Гугас, обросший, оборванный, один, без каравана. Увидев сына таким жалким, бабушка кинулась ему навстречу.
- Что с тобой, Гугас? Откуда ты? - спросила она со страхом, не отводя от него глаз.
- И не спрашивай, мать! Еле спасся. На дороге напали на нас жандармы, всех моих людей перебили, только греков не тронули. Я, отстреливаясь, удрал. Однако и у вас, я вижу, невесело. Как дети, Перуза, Сирануш?
- Слава богу, все живы.
Ночью Гугас ушел в крепость. Его семья опять осталась без защиты. Мурад умолял отца взять его с собой, но Гугас отказался.
- Как же мать, бабушка, дети? Они одни остаются, а ты старший мужчина в доме. Надо заботиться о них. Я буду навещать вас, а там посмотрим. Сейчас главное - выиграть время: русские приближаются.
Однажды среди белого дня в дом Гугаса ворвались сыновья Османа, убившие в саду дедушку. Мурад побежал позвать на помощь. Около дверей одни верзила, ударом по голове сбил его с ног. В доме, кроме Сирануш, никого не было. Мать с детьми с утра пошла к родным, бабушка и Заназан были у соседей.
Накинув на голову Сирануш черное покрывало, сыновья Османа вытащили ее из дома и поспешно скрылись. Очнувшись, Мурад выскочил на улицу. Кто-то из соседей увидел, как тащили Сирануш, и поднял тревогу. На крик прибежали люди, вышли из тайников скрывавшиеся там мужчины. Они принялись стрелять вслед удаляющимся бандитам, но девушку спасти не смогли. На пустыре, отделяющем армянскую часть города от турецкой, сыновей Османа дожидались оседланные кони. Похитители посадили Сирануш на коня и умчались.
На выстрелы подбежали жандармы. Они на ходу стали расстреливать всех попадающихся им на глаза. Потом облили дома керосином и подожгли их.
Так началась эта страшная резня, и мало кому удалось уцелеть.
Как только турки ворвались в армянский квартал, Мурад помчался в крепость и отыскал там Хачика. Здесь же оказался его отец.
- Сирануш увезли!.. Там всех убивают!.. - задыхаясь, рассказывал Мурад. - Скорей, помогите!
Вооруженный отряд помчался в город. Гугас послал одного из своих бойцов в горы к остальным беглецам с просьбой прийти на помощь.
- Скажи им, что это конец, мы будем драться до последнего.
Отряд Хачика подоспел вовремя. Им удалось легко вытеснить толпу лавочников, босяков и немногочисленные группы полицейских из квартала. Вскоре подошли и другие вооруженные отряды. Объединившись, они пошли на турецкий квартал, захватили казармы и тюрьму. Арестованных учителей и директора армянской школы освободили. В казармах захватили много винтовок и патронов. К вечеру город целиком перешел в руки вооруженных армян. Уцелевшие жандармы и чиновники поспешно удрали из города.
Всю ночь Апет с товарищами искали Сирануш, но нигде не могли ее найти. Не нашли и сыновей Османа. В доме старого Османа никого, кроме старухи, не было. Она уверяла, что не знает, куда ушли муж и сыновья. Апет всю ночь бегал по городу, заходил во все турецкие дома, просил, угрожал, но ничего не добился. Он вернулся только на рассвете и, сев у порога, горько зарыдал.
- Стыдно, Апет! А я - то думал - ты настоящий мужчина! - рассердился Гугас. - Слезами делу не поможешь. Нужно отомстить за все. За наших матерей, за невинных детишек, за поруганную честь наших сестер и невест.
Ранним утром на город двинулись аскеры из близстоящих гарнизонов. Удержать город, выстоять против частей регулярной армии было немыслимо, и около пяти тысяч женщин, детей и стариков под охраной четырехсот вооруженных людей поднялись на гранитную гору в крепость, чтобы укрыться за ее стенами.
Все, что можно было взять с собой, взяли. Туда же угнали уцелевший скот, перетащили муку из амбаров Манукяна, который долго колебался, подниматься ему со всеми в крепость или остаться в городе, но, сообразив, что аскеры сгоряча могут убить и его, пошел со всеми.
Аскеры попытались с ходу штурмовать крепость, но после трехчасовой перестрелки и неоднократных атак откатились обратно и осадили крепость по всем правилам военного искусства.
Караванщик Гугас в эти горячие дни сразу стал душой обороны, и люди беспрекословно подчинялись его неукротимой воле, чувствуя, что только железная дисциплина, вводимая Гугасом, может спасти положение.
В первый же день Гугас создал несколько групп: продовольственную, санитарную и строительную, организовал штаб обороны из сведущих в военном деле людей, прежде служивших младшими офицерами в турецкой армии.