Затем с опаской заглянул в трещину. Стенки ее шли вниз, все время сужаясь. На глубине двадцати метров торчал ледяной нож.
– Н-да! – Тимофей покачал головой. – Ну, ничего! Наука! Зато еще сильнее захотелось на вершину!
– Пошли, пошли, – Петр посмотрел на часы.
Они прошли немного вперед и опять остановились. Всходило солнце. Снежные вершины загорелись ярким желтовато-золотистым огнем. Потом желтоватый свет пополз с вершин вниз. Он в то же время стал менять свой цвет. Становился бледнее. А небо, наоборот, разгоралось. Петр и Тимофей надели очки с дымчатым стеклом, смазали лица и руки глетчерной мазью, – предохранение от сильных ожогов горного солнца. Петр обернулся и вскрикнул от восхищения. Тимофей тоже обернулся и увидел Эльбрус. С этого места хорошо были видны его вершины. Тимофей смотрел на величественные склоны Эльбруса, на две гордые, ослепительно белые вершины и седловину между ними. Петр беспрерывно фотографировал.
– Старик ни перед кем не снимает шапки, – пробормотал он.
– Что? Что ты хочешь этим сказать? – переспросил Тимофей.
– А вон видишь облака? Они почти не исчезают с вершин Эльбруса.
– Тогда ты здорово сказал!
– Тима, подойди и достань из моей сумки бисквиты. Надо перекусить.
– Стоит ли?
– Не храбрись! Мы в дороге уже больше семи часов.
Съели несколько бисквитов и пошли дальше. Тяжелые горные ботинки, подбитые гвоздями, стали скользить по льду. Начинался крутой ледяной склон. Они надели на ноги кошки, похожие на маленькие бороны, и полезли вверх. Поднимались очень медленно, все время охраняя друг друга при помощи веревки. Часто приходилось вырубать во льду ступеньки. Тимофей боялся еще раз свалиться в трещину и поэтому шел напряженно. От этого он уставал, но подбадривал себя мысленно. Ему так хотелось попасть на вершину. А Петр, как более опытный, передвигался легко. В подходящие моменты он расслаблял свое тело и отдыхал. После часа работы они одолели все же крутой склон и вышли на снежное плато. Ускорив шаг, добрались до его середины. Оба стремились к пику Шуровского. Перед ними открылся вид на все вершины Ужбинской группы гор. Друзья стояли в середине так называемого цирка, вокруг которого располагались горы. В провалах между вершинами виднелись далекие горы Кавказского хребта, долины Сванетии и Балкарии. Над головами висело солнечное голубое небо. Тимофей вздохнул полной грудью.
– Наша страна! – сказал он. – Чего только в ней нет!
– Да! – с чувством отозвался Петр. Он щелкнул своей "лейкой". Потом сказал Тимофею: – А мы здесь не одни.
– А что? Где? – Тимофей завертел головой во все стороны.
– Да не туда. Вот видишь на склоне Ужбы две точки?
– Да.
– Это альпинисты.
– Ну что же? Они нас здесь уже не застанут. Вон наша вершина. До нее теперь рукой можно дотянуться.
– Это верно, но мы все же отдохнем.
– Не надо. Отдохнем на вершине. Я так рвусь на нее. Хочу добраться во что бы то ни стало!
– Мы и доберемся. Я сам стремлюсь не меньше тебя. Но отдых необходим.
Тимофей смирился, и они сняли с плеч рюкзаки, вынули из них еду и куски брезента. Петр воткнул в снег ледорубы и навесил на них большой кусок брезента. Другой кусок бросил около ледорубов.
– Иди сюда, – сказал он Тимофею, – спрячься от солнца.
А сам взял третий, маленький кусок брезента и свернул его в виде большой чаши. Набрал туда снега и подставил под солнце.
– Вот нам и чай! – сказал Петр, когда снег растаял.
Он налил в жестяной стакан талой воды и дал его Тимофею. Тот стал пить холодную воду. Она пахла керосином. Брезент лежал в палатке около примуса.
– Пахнет? – Петр рассмеялся.
– Да, но она вкуснее любого ситро, – ответил серьезно Тимофей.
– Да что ты?
– Вообще должен тебе сказать – это замечательное путешествие.
– Я очень рад, что тебе нравится.
– Альпинизм – красивый спорт!
– Хочешь консервов? – спросил Петр.
– Нет, я ем сушеные фрукты. И особенно приятно в горах еще потому, что здесь здорово чувствуешь дружбу.
– Да, это верно. Ее чувствуешь почти физически.
– Вот, вот. При помощи этой веревки, связки.
– Надо изменить старое сравнение о дружбе. Слышал, наверное: дружба крепка, как вино.
– Да, это не годится. Надо так: дружба крепка, как эта веревка, связывающая альпинистов.
Если она не будет крепка, любой из них может погибнуть.
– Правильно! – Петр потихоньку уже собирал в рюкзак вещи.
– У тебя много друзей?
– Да. Дружить, по-моему, необходимо со многими. Веселей! А где сейчас Дмитрий?
– Дмитрий надумал серьезно учиться. Поступил в Институт инженеров транспорта. Сейчас уехал на практику.
– Все начали учиться. Один я только что-то раздумываю. Бросить все и поступить в военную школу? – спросил Петр.
– Это дело. Помнишь наши военные лагеря?
– Еще бы. Вот память осталась! – Петр показал на шрам под левым глазом.
– Ну, как? Не пора ли нам? Я просто сгораю от нетерпения, – сказал Тимофей.
– Пожалуй!
Петр стал пониматься, потом внезапно крикнул:
– Смотри, смотри! Они, кажется, машут нам?
– Где?
– А вон те альпинисты, видишь?
– Верно, машут. Что у них там?
Оба вскочили и напряженно стали вглядываться в снежный склон вершины Ужбы. Там уже отчетливо были видны два человека. Один из них махал, видимо, курткой. Между ними, вернее у их ног, был какой-то темный предмет.
– Пойдем! – сказал Петр.
Он махнул в ответ на сигналы альпинистов куском брезента.
– Возьми-ка один рюкзак. На всякий случай, – предложил он Тимофею.
Они пошли к Ужбе. Быстро добрались до склона и стали подниматься навстречу группе. Теперь было видно: двое мужчин волокут на веревках кого-то в спальном мешке. Через некоторое время они совсем близко подошли к альпинистам.
– Привет! – крикнул издали Петр.
Тимофей шел за ним.
– Привет, – ответил слабым голосом высокий альпинист.
Альпинисты были внушительного вида. Но один из них казался совсем гигантом. На них были надеты тирольские шляпы. У альпиниста пониже она была с пером и значком какого-то иностранного альпинистского клуба. Оба были одеты в великолепные штормовые костюмы из непромокаемой ткани. Но лица у них были невероятно обожжены. Небритые, с облупившимися темными носами, похудевшие, с осипшими голосами, они производили страшное впечатление. Люди, очевидно, пережили на вершине жуткие часы.
– Там женщина, – с сильным акцентом сказал альпинист пониже, как только Петр и Тимофей подбежали к ним.
Петр сейчас же подошел к спальному мешку. Он открыл клапан мешка и увидел женское лицо. Оно слабо улыбалось. Огромные голубые глаза глядели из потемневших орбит. Петр снял с себя штормовую куртку и стал закутывать женщину. А Тимофей, сбросив рюкзак, раздавал альпинистам, шоколад, бисквиты, сушеные фрукты. Петр стал заботливо кормить женщину.
– Печальная встреча, – сказал с улыбкой высокий альпинист. – Знакомьтесь. Моя жена, Берта Овражина, друг – Фриц Герт, австрийский альпинист, и я – инженер Овражин.
Петр и Тимофей назвали себя.
– Нас застала на вершине буря, – продолжал Овражин. – Жена упала и не смогла идти дальше.
Мы укутали ее чем смогли. Все наше имущество сорвалось в пропасть.
– У вас сильно пострадали руки? – спросил Тимофей.
– Ничего! Немного поморозили, – ответил Овражин.
Но для Петра и Тимофея было ясно, что руки у обоих альпинистов отморожены. У Овражина и Герта было только по одной перчатке. Руки они обмотали цветными кашне и чулками. Виднелись синие, слегка сморщенные пальцы. В некоторых местах на них желтели водяные пузыри. Боль в руках, очевидно, была очень сильная, австриец постоянно морщился.
– Идемте вниз, там у нас бинты и медикаменты, – сказал Петр.
Начали спускаться. Овражин и Герт шли впереди, опираясь на ледорубы. Петр и Тимофей спускали в мешке Берту. Сойдя на плато и добравшись до своего бивака, Петр достал из второго рюкзака вату и бинты. Он сделал перевязку альпинистам. Затем достал запасную фланелевую рубаху, разорвал ее и укутал фланелью больные руки. Овражин и Герт благодарили и старались улыбаться. Берта беспокоилась о руках своих спутников, и Тимофей успокаивал ее. Потом Петр и Тимофей стали собирать свои вещи. Они нагнулись за ними. Овражин и Герт сидели в стороне.
– Берта ни разу не застонала, – сказал Тимофей.
– Мужественная женщина, – ответил Петр.
– Она вроде твоей жены.
– Отдаленное сходство.
– А как же наша вершина?
– Отставить!
Тимофей вздохнул и сказал:
– А может, мне стоит подняться? Ведь это недолго. Я оставлю записку и догоню вас. Обидно!
– Отставить!
– Да-а! Эта женщина достойна быть альпинистом.
– Ну и ребята тоже крепки.
– Ну, все, кажется?
Они собрали вещи, выпрямились и надели рюкзаки. Петр взглянул на Тимофея, улыбнулся и хлопнул его по плечу.
– Выше нос! Не горюй! Вон, смотри! – сказал он, разводя широко рукой. – Смотри, сколько вершин! Вон, вон, вон! И на всех мы побываем. Не в этом, так в будущем году. За всю-то нашу жизнь столько можно исходить вершин! Так, что ли!
– Так!
– А нашу красавицу мы заснимем.
И Петр нацелился "лейкой" на ту вершину, на которую они должны были подняться. Он щелкнул затвором аппарата, и оба пошли к альпинистам. Потом все вместе стали спускаться к леднику.
Огонь
Пламя бушевало и гудело в паровозной топке. А на темной, выжженной маслом и мазутом, изъеденной угольной пылью земле между рельсами, под самой топкой, дрожали оранжевые отблески. Мощный паровоз стоял на путях.
Дмитрий смотрел издали на игру огней. Уродливые отблески на земле то удлинялись, то укорачивались. Они то бледнели, то становились слишком яркими, в зависимости от количества нефти, попадающей в топку. Помощник машиниста ходил вокруг паровоза и постукивал по колесам и шатунам молотком с длинной ручкой. Он таскал с собой большую масленку. Дмитрий стоял и наблюдал за его работой. Паровоз должен был отправиться в путь. Через час длинное стальное тело замелькает среди спящих полей, прогремит над реками и вонзится в темные массивы лесов. И справа и слева будут шеренгой стоять исполины-деревья. Поезд промчится словно по ущелью, и отсветы топки выхватят из тьмы: телеграфные столбы и ярко освещенную будку путевого обходчика, молчаливые кусты и стволы сосен, сваленные непогодой гнилые деревья и трухлявые пни, болотца и шалаш охотника и еще шлагбаум у дороги. Все это мелькнет и исчезнет. Появятся города, электростанции и хаотичные огни новостроек, белесый, мгновенно меняющийся в очертаниях пар работающего копра и грандиозные пожары доменных огней, и все это тоже исчезнет. И будут опять пробегать леса. Скорость! Она захватывает. Редкий человек не уважает скорости. И особенно человек такой страны, пространства которой не могут существовать без скорости. Велики эти пространства. "И от тайги до британских морей…" – тихо запел Дмитрий, вспоминая почему-то мотив песни о Красной Армии. Он глядел на обтекаемые, зализанные формы паровоза. Родина больших дел и больших скоростей! Дмитрий был доволен, что избрал специальность, связанную с движением. Темп и скорость! Они хороши и в спорте и в работе.
Машинист пустил пар. Белые струи ударили в землю, пар заклубился, стал рыхлым и разошелся в стороны. До Дмитрия дошло влажное дыхание паровоза. Дмитрий улыбнулся. Вечером в паровозном депо уютно. Словно кипит на столе самовар, когда вся семья сидит за вечерним чаем. К Дмитрию подошел и стал рядом Трофим Сергеевич – старик машинист. Дмитрий подал ему молча руку. В депо звучала музыка. Рядом был летний сад, и там играл духовой оркестр.
– На огонь смотрите? Спросил его Трофим Сергеевич.
– Что? – Дмитрий слишком отвлекся доносившейся знакомой музыкой.
– Большая сила огонь! – сказал старик с каким-то особым ударением. – Большая… И страшная…
– Ну, это как где, – довольно беззаботно поддержал разговор Дмитрий. – Если машина в порядке, давление в котле нормально…
Машинист на паровозе увеличил подачу нефти в топку. Отсветы на земле стали ярче.
– Да я не о технике, – сказал Трофим Сергеевич. – Мне огонь еще и о другом говорит.
– О чем же? – Дмитрий словно проснулся.
– Вы слышали что-нибудь о партизане Лазо?
– Я читал, – сказал Дмитрий.
– Он с японцами дрался в Сибири, в тысяча девятьсот двадцатом году. Красный командир, партизан. Какой был мужик! – старик покачал головой.
– Вы его видели?
– Да. Я в то время там тоже был. Работал машинистом. Вот только, как умер он, не видал.
– Его убили?
– Сожгли в паровозной топке. Звери – такого человека!.. Вот я говорю, огонь – страшная сила! Но и святая с тех пор для меня.
Старик помолчал и снова сказал:
– Он погиб на станции Уссури. Японцы взяли его в плен и сожгли. Мне рассказывал друг. Один машинист, бывший в то время на станции.
– Он все видел?
– Да. Они сожгли его, но только не в таком паровозе, как вот этот, таких еще тогда не было. А на дровах. Видел такие топки? А сначала долго били…
– А он?
– Он? В долгу не оставался! Он дрался все время, лупил их по мордам. Они все зверели и зверели, подтащили его к топке, взяли за ноги и стали совать в огонь. Лазо все же сопротивлялся, пока не ослабел. Тогда эти мерзавцы, – друг мне рассказал, – сунули его внутрь и захлопнули дверцу, а потом открыли ее, чтобы посмотреть. – И кинули туда еще парочку поленьев, чтобы жарче было…
– Гады! Не нужно, Сергеич, больно слушать!
Машинист дал гудок, и мощный паровоз, вздрогнув, покатился по рельсам. Они чуть опускались под его тяжестью.
– А ты слушай да на ус мотай. Али усов нет? – старик, овладев собой, улыбнулся.
– Пока нет, но будут!
– Инженером-то когда станешь?
– Когда выучусь.
– А скоро это?
– Да не особенно. Я недавно начал учиться в институте.
– А ты практикуйся лучше, практикант. Идем к моему красавцу.
– Куда это?
– А вон на седьмом пути. Только что закончили чистку. Сейчас заправляемся. Через минут двадцать выезжаем.
– Далеко?
– Транзитный груз. Граница!
– Пойдем. Мне как раз нужно осмотреть паровоз с вашей топкой.
Дмитрий и Трофим Сергеевич пошли на седьмой путь. Они прошли мимо поворотного круга и повернули налево, около конторы, где громко разговаривали машинисты. В депо доносились звуки духового оркестра. На седьмом пути стоял паровоз "ЭХ-3161".
– Вот он, мой красавец, – указал старик.
От паровоза к ним навстречу бежал Василий.
– Что там такое, товарищ помощник? – крикнул Трофим Сергеевич и подмигнул Дмитрию.
– Беда! – ответил Василий, запыхавшись.
– Ну, говори, говори, что случилось? – старик сразу нахмурился.
– В топке три колосника выпали.
– Что?!.
– Во время чистки небрежно установили. Три штуки в заднем ряду провалились!
– Ах, лодыри! Что же ты глядел?
– Заметил, да поздно! Паровоз уже под парами.
– Ну вот и погубили! Позор на седую голову!
Трофим Сергеевич, ахнув, побежал к паровозу, за ним отправились Василий и Дмитрий. К машине спешил уже и дежурный по депо.
– Что же это, Трофим Сергеевич? График срываете? – встретил он машиниста.
– Ничего, ничего. Сейчас что-нибудь придумаем. Паровоз дам вовремя! – ответил старик.
Он полез на паровоз! В будку машиниста забрались также Дмитрий и дежурный по депо. Трофим Сергеевич открыл топку, там металось пламя. В лицо пахнуло жаром, и у всех сощурились, стали влажными глаза. На огонь не хотелось смотреть.
– Придется тушить и выгребать! – сказал дежурный по депо.
– Нет, нет. Это же задержка. Это же нельзя. Мы как-нибудь иначе, – волновался Трофим Сергеевич.
– Без задержки не обойтись. График придется поломать.
– Простите, – сказал вдруг Дмитрий и выступил вперед.
Он схватил лопату для угля и протянул ее дежурному по депо.
– Нате-ка. Отгребите огонь в топке в сторону и забросайте его свежим углем. Да колосники достаньте. Запасные есть? И побыстрей! А я сейчас!
– Дмитрий улыбнулся обескураженному Трофиму Сергеевичу и соскочил с паровоза. Внизу стоял Василий.
– Дай-ка, – Дмитрий выхватил у него рукавицы, – бежим со мной.
Они побежали к водонапорной колонке.
– Захвати-ка парочку тесин, – крикнул на ходу Дмитрий и указал Василию на сарай, где лежал тес.
Василий принес три небольшие доски. Дмитрий схватил их и стал с ними под трубу гигантской водонапорной колонки.
– Пускай воду, полегче только, – крикнул он Василию. – Постой, дай-ка мне твою кепку.
Дмитрий надел фуражку Василия, нахлобучив ее на лоб, потом опять взял на руки доски.
– Пускай!
Вода полилась. Василий пустил ее в неполную силу. Широкая струя ударила Дмитрия по голове, и он отогнул ее немного в сторону. Вода брызнула за шиворот и проникла к телу. Вода заливала лицо, но Дмитрий привычно, как во время нырянья, набрал в легкие воздух и терпеливо ждал, пока одежда его не промокнет. Он подставлял под струи воды и доски. Одежда набухла.
– Довольно! – крикнул Дмитрий. – Достань два ведра, налей воды и тащи к нам.
Сам он побежал к паровозу, оставляя на земле мокрые следы, протянул скользкие доски высунувшемуся из паровоза Трофиму Сергеевичу и влез в будку машиниста. В топке пламя уже не бесновалось, но там все было так накалено, что Дмитрий, заглянув внутрь, отпрянул назад. Огонь притаился под спекшейся коркой свежего, только что набросанного угля. В некоторых местах черная корка уже багровела, и чувствовалось, что вот-вот пламя прорвется и опять заполнит топку.
Дмитрий быстро сунул доски в топку и прикрыл ими кучу угля и колосники переднего ряда решетки. Потом, прикрыв мокрой рукавицей лицо, полез внутрь. Густой черный дым ел глаза, но Дмитрий не обращал на это внимания. Он продвигался вперед. Скорей! Нестерпимый жар обжигал Дмитрию подбородок, уши и шею. "Лазо…" – мелькнула мысль. Нужно немного потерпеть! Вперед! В конце колосниковой решетки он увидел зияющее отверстие. Там не хватало трех колосников. Новые колосники лежали сбоку. Их туда забросил дежурный по депо. Дмитрий дотянулся до них рукой и стал ставить на место. Один. Второй… У Дмитрия прервалось дыхание и запершило в горле. Третий! Все на месте! Назад! Быстрей! Дмитрий вылезал из топки задом, чувствуя, что еще минута, и он останется в этом пекле навсегда. Раскаленные концы дымогарных трубок, похожие на соты из пчелиных ульев, словно надвигались на него. Скорей! Дмитрий вывалился из топки, ударившись обо что-то затылком. Он вывалился на пол паровоза, но тотчас поднялся и глубоко вздохнул. Одежда на нем дымилась. Он соскочил по лесенке на землю.
Василий сейчас же облил его водой из ведра. Из паровоза выскочил Трофим Сергеевич и бросился к Дмитрию.
– Дружок! Милый!.. Да бог ты мой, боже…
– Ничего, ничего, – сказал, смущенно улыбаясь, Дмитрий.
Он гладил свою опаленную левую бровь. Трофим Сергеевич обнял его и поцеловал.