Вероятно, другая женщина, менее ранимая и более сдержанная и скрытная, нежели Гаухар, на том и остановилась бы. Но характер Гаухар требовал прямых и последовательных решений. После зрелых размышлений она рассудила так: рано или поздно муж все равно узнает о ее непримиримой вражде с Фаягуль Идрисджановой - ведь вражду эту уже теперь кое-кто замечает. Почему же она должна так долго молчать? Надо все высказать Джагфару. Пусть это получится не совсем складно, зато правдиво. И он не будет потом упрекать ее в неискренности.
Не исключено, что она все же помедлила бы с этим разговором, последствия которого трудно было предвидеть. Но неожиданно она вспомнила об одном случае в их семейной жизни.
Однажды, на второй или третий год ее замужества, Гаухар сочла принципиально необходимым объясниться с мужем, на ее взгляд, по очень серьезному поводу. Слово за слово - она так разожгла себя, что потеряла контроль над собой и уже не щадила Джагфара.
- Подумай только, - запальчиво говорила она, - ты неправильно живешь! Ведь ты бывший комсомольский работник" И в институте, говоришь, четыре года был комсоргом. Так неужели за последние пять-шесть лет в тебе совершенно потух комсомольский огонек?! Ты ведь теперь почти никакого участия не принимаешь в общественной работе. Это очень плохо, Джагфар! Это значит морально зачахнуть!..
Он выслушал ее очень спокойно, потом рассудительно ответил:
- Вряд ли следует горячиться тебе, Гаухар. Для вашей малочисленной семьи вполне достаточно того, что ты общественно активна. Ведь я пишу кандидатскую, не забывай этого. Дело, сама знаешь, очень нелегкое. К тому же годы не останавливаются, жизнь тоже. А человек? Он ведь соответственно меняется. Вчерашние мерки для него сегодня уже не подходят. Что такое комсомольская активность в сравнении с движением науки! С ее все возрастающим влиянием на жизнь! Подожди, вот защищу кандидатскую…
Но Гаухар уже не могла остановиться; - Разве я против того, чтобы ты рос, совершенствовался в науке? Будем откровенны! Ты ведь только прячешься за науку, произносишь весомые, красивые слова; Да, да! Посмотри-ка на себя внимательней. Эго верно, знания у тебя прибавляются. Но - только формально! В быту, в привычках ты пятишься назад, готов скатиться в болото мещанства. И, что наиболее печально - сам не замечаешь этого!.. Погоди, не перебивай и не улыбайся так иронически. Тебя прельщает погоня за удобствами, за благополучием в жизни: "Вот защищу кандидатскую - меня повысят в должности, увеличат зарплату, заживем тогда на широкую ногу". Это уж и не знаю, что сказать… Это измена нашим комсомольским традициям! Бегство от самого себя, от современности!..
В пылу спора Гаухар не выбирала слов. Говорила искренне, она действительно хотела добра Джагфару и себе. Но по горячности своей и молодости не умела достаточно серьезно аргументировать эти мысли, впадала в противоречия, была наивна.
К чести Джагфара, он не обиделся на ее необдуманные выпады, не позволил ни грубостей, ни даже колкостей со своей стороны, только усмехнулся сдержано и ответил с достоинством:
- Надо поосторожней бросаться словами, Гаухар. Говорят, злоба вытесняет ум. Под горячую руку чего не наговоришь друг другу. Не правда ли?.. Подумай хорошенько - разве личное благополучие обязательно мешает человеку быть активным? И разве я, будущий научный работник, не принесу больше пользы, чем теперь? Главное - умей сочетать личное с интересами коллектива.
Говоря все это, Джагфар с некоторой тревогой, даже испугом ловил себя на мысли: ведь он обманывает сейчас и себя и Гаухар, будущее свое он теперь представляет как, прежде всего, удачную карьеру, выгодное продвижение по службе. Прежняя комсомольская увлеченность высокими идеями уже не волновала его черствеющую душу, в этом Гаухар права. И надо ему почаще оглядываться на себя, следить за своим поведением, за высказываниями на людях, чтобы не подвести самого себя.
Гаухар не заметила этого внутреннего испуга мужа, а его возражения приняла за чистую правду. Она позавидовала, с каким обезоруживающим спокойствием и достоинством держался Джагфар. И ей стало стыдно за свои не совсем обоснованные нападки на него. Надо признать, она допускала в своих обличениях и крайности, и даже грубость. А через минуту-другую Гаухар принялась извиняться перед мужем. Говоря попросту, она ведь только одного хочет - чтобы Джагфар не был в стороне от общественной жизни коллектива.
И Джагфар еще раз показал свое благородство и великодушие - поблагодарил жену за то, что сумела понять его. Он не подчеркивал свое превосходству не читал ей скучных нотаций. "Вот видишь, как неуместна бывает запальчивость в серьезных разговорах", - он снисходительно, ласково улыбнулся, только и всего.
Случай этот послужил тогда некоторым уроком для Гаухар. Она вынуждена была признаться в неуравновешенности собственного характера, одновременно стараясь перенять от Джагфара его внутреннюю собранность. Кажется, впервые возникло у нее зрелое женское суждение: что там ни говори, мужчина все-таки "глава" семьи, коренник; Джагфар без напоминаний принял на себя заботы о будущем благополучии жены.
С другой стороны, спор их не прошел бесследно а для Джагфара. Он как-то подтянулся и, к удовольствию Гаухар, стал бывать на собраниях, даже выступал иногда, проявив себя неплохим оратором.
Как только Гаухар вспомнила о тогдашней перемене в поведении мужа, она окончательно решила: "Нечего медлить, выскажу ему все о Фаягуль, - на пользу пойдет". Она еще не знала, упомянет ли о самом неприятном - о своих ревнивых подозрениях. "Ладно, по ходу объяснений видно будет, что сказать, о чем умолчать".
Казалось, все правильно было в ее рассуждениях, одного обстоятельства она не захотела принять во внимание: после того случая прошло несколько лет.
Когда Гаухар вернулась из школы домой, Джагфара еще не было. Да, сегодня у него лекция на заводе. И опять, как и раньше, при мысли о заводе ей вспомнился Исрафил Дидаров, а вместе с ним и Фаягуль. В груди что-то кольнуло. Но сейчас же это почти болезненное ощущение прошло. Наверно, она уже привыкла и примирилась с тем, что Джагфару приходится бывать на заводе. Вот только Фаягуль занозой торчала в сердце.
Она неторопливо сняла шубку, устроила ее на вешалку, привычно поправила перед зеркалом прическу. Не могла не отметить при этом: щеки у нее раскраснелись от мороза, горят, как бывало в девичестве. Ей было приятно видеть это, и последние невеселые мысли забылись, А не приняться ли за неоконченную картину, пока Гаухар одна в квартире? Давненько уж она не брала кисть в руки, наверно, и краски-то высохли. Нет, пока отложим картину, настроение, пожалуй, не совсем подходящее. Вон в окно видна предвечерняя Казань, Как красиво и легко бесчисленные струйки дыма взвиваются к небу; в окнах громадных каменных зданий пламенеет отражение закатного солнца; чуть подальше видны ажурные краны; на улицах суетливое движение машин и пешеходов.
Гаухар, не видя ничего вокруг, прищурясь, всматривалась в этот привычный городской пейзаж, увидев в нем что-то новое. Руки безотчетно потянулись за карандашом и бумагой, - то и другое лежало на столе, И все же прежде, чем нанести первые штрихи, надо еще более пристально, напряженно посмотреть за окно, чтобы решить, с чего начать.
Вот уже и Фаягуль забыта. Перед взором Гаухар были только эти прозрачные струйки дыма над зелеными и красными крышами домов да вот еще этот лист бумаги, по которому быстро бегает отточенный кончик карандаша. Ее ум, сердце как бы слились воедино с мелькающим перед глазами карандашом. Один штрих, другой, третий… Вот она, та минута, когда надо закрепить контуры. Скорей, скорей! Иначе краски потускнеют, погаснут. Дистанция между Гаухар и улицей словно бы исчезла, нет ни окна, ни квартиры. Перед глазами только бумага, а на ней схваченные на лету движения жизни, Ну, еще, пусть хоть еще минуту светит этот последний луч!.. Кончено, все потускнело, погасло.
Вздохнув, Гаухар отошла от окна. Постояла с закрытыми глазами, вдруг неожиданно для себя глянула на незаконченный рисунок. Тихо и радостно улыбнулась. "А ведь неплохо начато, право неплохо. Будто в самом деле вьется дымок из труб, и снег такой пушистый, что хочется взять в горсть. Отработаю детали - и готов рисуночек".
Гаухар чувствовала такую удовлетворенность собой, такую радость, словно сделала невесть какое важное дело. А ведь завтра же найдет в рисунке очень много ошибок, будет ругать себя. Но о завтра думать не хочется, главное - сегодня она верит в себя как в художника. Вероятно, такова уж природа человека, склонного к творчеству: хотя бы в первую минуту порадоваться тому, что сделал. Особенно нужны эти минуты не профессиональным художникам, а любителям: они очень редко показывают свои работы на выставках и еще реже слышат со стороны доброжелательные отзывы. Если уж сам не порадуешься своей работе, что еще остается?
За окном смеркалось. Гаухар зажгла свет и, уже не посмотрев на рисунок, положила его в альбом вместе С другими. Она переоделась, привычно занялась домашним хозяйством.
Около восьми вернулся и Джагфар. К удивлению Гаухар, с ним пришел Исрафил Дидаров. Вот уже не вовремя! Ничем особенным Исрафил не помешал ей, но неожиданное его появление было как-то не по душе Гаухар. Дидаров словно почувствовал это, начал объяснять, что подвез Джагфара с завода на своей машине. Ну, раз уж приехали вместе, Джагфар затащил его в квартиру, так что пусть хозяйка не седеет. Джагфар подтвердил:
- Да, да, я не отпустил его. Повечеряем вместе.
Гаухар промолчала. Насколько могла, приветливо предложила гостю раздеться, пройти в столовую.
На скорую руку был накрыт стол, появилось вино, кое-какая закуска. И вдруг Гаухар остро почувствовала: и мужу, и Исрафилу не по душе, что вот сейчас она села за стол вместе с ними, с мужчинами. В любое другое время они рады были бы ей, но сегодня… сегодня хозяйка лучше бы оставила их наедине. Для вида Гаухар посидела с ними, поговорила о том о сем и, убедившись окончательно, что неприятное чувство ее было не обманчивым, нашла какую-то причину и поднялась из-за стола. Потом совсем ушла из комнаты. Ее не пытались удерживать, даже не сказал" для приличия: "Побудь с нами, без хозяйки стол сирота".
Гаухар было очень горько. Не зная, за что взяться, чем заглушить обиду, она уединилась в спальне и, совершенно убитая, опустилась на стул, закрыла лицо ладонями. Она не плакала, и от этого ей было еще тяжелее. За какой-нибудь час перед этим у нее было такое бодрое настроение, особенно когда удался рисунок, - ей так хотелось побыть с Джагфаром наедине… А тут неожиданная помеха…
Она с нетерпением ждала, когда, наконец, уйдет Исрафил, и она объяснится с мужем, облегчит сердце. Но гость не торопился. Минуло девять, десять часов, а за столом в соседней комнате все разговаривают и разговаривают. Голоса у собеседников становятся все громче. Оба, кажется, изрядно выпили. Так еще никогда не было у них. Что это такое? Может, войти к ним и положить конец этому затяжному застолью? Что она, чужой человек в своем доме? Войти и сказать: "Хватит" время позднее!
Вместо этого она начала прислушиваться к громким голосам и уже не могла оторваться.
- …Так что, друг мой Джагфар, жизнь очень сложная штука, - слегка запинаясь, говорил Дидаров. - В ней таи много неожиданного. Когда-то и моя жена дипломированной учительницей была. Я всегда ей говорил: "Пожалуйста, преподавай в школе, ходи на собрания и совещания - пожалуйста… Хочешь быть передовой, идейной учительницей? Сколько душе угодно! Могу даже кое в чем помочь тебе. Например, подготовить умное выступление на вашем педагогическом совете. Но ради всего святого, ради бога, не будь идейной наставницей дома! Не будь - и все тут! Не читай мне скучных нотаций. Дом - это дом, как говорят добрые люди - место покоя, отдыха и удовольствий…" Правильно я говорю, Джагфар? Ну чего ты молчишь? Смотри на жизнь смелее. Да, да, будь настоящим мужчиной, гордым и независимым! Ты ведь ученый, экономист… Ну вот, скажи: может ли человек жить однообразно, по чьей-то указке? Нет, не может он там жить. По законам природы ему необходимо разнообразие, И развлечения нужны. Женщинам не понять этого… На работе тебя целый день дергают, торопят "Давай, давай скорее!" Одно не так, другое не этак… Вернешься к себе домой - и здесь начинают шпынять. Ты слушаешь меня, Джагфар? Слушай хорошенько! Это нужно знать каждому мужчине, если он хочет жить по-настоящему. Этому в вузах не учат, эти уроки надо брать Щ самой жизни. Так что слушай… Будь в каждом случав находчив, изворотлив, иначе того и гляди свернут шею. Понял?.. То-то! Тебе когда-нибудь доводилось видеть белку, которая вертится в колесе? Если вдуматься, человек в жизни та же белка. Но!.. - Исрафил хлопнул ладонью по столу. - Человеку дан великий ум. Благодаря уму он далеко не всегда белка. Если на работе нельзя без того, чтоб не вертеться, то уж дома… Здесь мужчина полный хозяин, царек в своем небольшое царстве. Вот именно - царек! Надо называть веща своими именами. На работе человек то белка, то лошадь. Везет, вертится, Даже оглянуться на себя некогда. Против этого не попрешь. Это уж так поставлено, Вроде бы закон. Поэтому умные головы кроме городской квартиры обзаводятся еще дачей. Кто строит, кто покупает. Все делают тихо, скромно, без показухи. А почему бы не строить? В наше время жизнь народа все улучшается. Почему же тебе было не обзавестись уголком вдали от городского шума? Вот ты и завел… Значит, молодец!.. Э, да ты никак задремал? Для кого же я тут разоряюсь, толкую? Проснись, подними голову! Эх, размазня! Ну-ну, не обижайся, я по дружбе…
Но Джагфар не спит, даже не дремлет. Он совсем не размазня. Этот проклятый Дидаров кого хочешь заговорит. Ловок на язык. И высказывает именно то самое, что давно уже засело у Джагфара где-то в тайниках души. Однако он никогда и никому не выложил бы все это напрямик. Потому он и сидит, опустив голову, избегая смотреть в глаза Дидарову. Если посмотрит, сразу увидит: ведь они с Дидаровым братья родные, как говорится, и по крови, и по духу. А вот в этом родстве Джагфару и не хотелось бы признаваться. Не потому, что очень совестно или зазорно. Просто незачем открывать лишнее, Джагфар не привык к этому. Он многому учится у Дидарова. Но болтать не желает.
Гаухар, сгорая от стыда, все эти откровенности слушала через стенку. "Если бы оба они были трезвыми, Дидаров, наверно, не наговорил бы столько пошлостей, а Джагфар не стал бы слушать, - мучительно думала она. - Значит, они пьяны. Но ведь что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Неужели Исрафил такой двуличный человек? Он главный инженер, один из руководителей на большом заводе, многие слушают его, верят, делятся с ним мыслями не только о производстве. Главный инженер бывает советчиком, особенно для молодежи, не только в технике, но и по делам человеческим. Как же люди не видят маску на лице этого лжеца? Или видят, да… Неужели жизнь так сложна и трудна?.."
А вот еще одно "неужели". Почему Джагфар терпит около себя этого пройдоху? Приводит к себе домой, слушает его бесстыдную болтовню. Что может быть общего между ними?..
Выйти, что ли, к ним?.. Но Гаухар опять останавливается. Нет, просто бранью тут ничего путного не добьешься. Надо во что бы то ни стало вырвать мужа из-под влияния Дидарова, иначе он погибнет, Все же Гаухар и подумать не могла, что ее Джагфар, этот аккуратист, выдержанный, рассудительный человек, вдруг так податлив. Ведь он смотрит в рот Дидарову и молчит. Значит, на уме у него тоже темно? Нет, это ужасно, нельзя терпеть этого! Вероятно, и сама она повинна в нравственном падении мужа. Если бы она внимательней присматривалась к нему, к его дружкам, сегодня не пришлось бы так страдать.
Но ведь она о другом собиралась говорить с Джагфаром. С чего же начать?.. Может, вообще не заводить сегодня никаких объяснений, подождать более удобного времени, когда муж сумеет выслушать ее на трезвую голову? Не в силах, не может она ждать!
- Ну, Джагфар, кажется, я немного засиделся, да и вино ударило в голову. Ты все наливаешь да наливаешь, - послышался за стеной голос Дидарова, - Пора домой. Ты не обижайся на меня, - может, что лишнее сказал. Но это не мои слова, не я их придумал. Это, брат, сама жизнь! У тебя хватит ума, сам все поймешь. Ладно, до свидания.
Гаухар торопливо убирала со стола посуду, словно ей хотелось как можно скорее избавиться от следов чего-то постыдного, происходившего в ее квартире. Джагфар с взлохмаченными волосами, с расстегнутым воротом, развалясь, сидел на диване.
- Не люблю я этого твоего друга, - словно самой себе сказала Гаухар.
Джагфар как бы недоуменно пожил плечами:
- Что ж, ищи такого, кто по вкусу… А я тем временем пойду отдохну.
Для внимательного и всегда обходительного Джагфара ответ этот был резким, грубоватым.
Но Гаухар было не до тонкостей сейчас. Ей в пору было следить за собой, чтоб не, сорваться, не закричать.
- Если хочешь отдохнуть, я сейчас постелю, - ответила она. А помолчав, добавила: - Но мне надо бы серьезно поговорить с тобой, Джагфар. Лучше всего не откладывать, сейчас поговорить. Все равно рано ила поздно этот, разговор состоится.
Джагфар настороженно повернул голову, взглянул на жену, - куда девалась его дремотная ленца.
У Гаухар было определенное намерение высказать свое мнение о Дидарове, предостеречь мужа, что дружбе с этим двуличным человеком вряд ли сулит добро. Но в последнюю минуту у нее как-то само собой сорвалось с языка:
- Я хотела бы, Джагфар… Я хочу рассказать тебе кое-что о Фаягуль Идрисджановой. Не первый раз собираюсь…
Краска бросилась в лицо Джагфару. Он был выпивши, но не настолько, чтобы не понять, о чем может пойти речь.
- Сама не знаю, почему, - начала Гаухар, - но я не люблю Фаягуль и не могу преодолеть это неприятное чувство. Впрочем, она первая подала пример беспричинной враждебности. Мы с ней не ссорились открыто, ничего оскорбительного не говорили друг другу. Но при первых же встречах она так высокомерно и презрительно смотрела на меня, что мне оставалось отвечать тем же. Я понимаю, Джагфар, - это мелочная взаимная ненависть унизительна для интеллигентного человека, особенно для учителя, - но ничего не могу поделать с собой. Как-то я не удержалась, обратилась к Шарифу Гульмановичу. Он согласился, что такие отношения не украшают учителя, и посоветовал.
- Ты рассказала эту чепуху директору? - перебил Джагфар.
- Как же было не рассказать? Между двумя учителями, работающими в одной и той же школе, возникла вражда, и эту свару надо скрывать от уважаемого, более опытного человека, от руководителя твоего? Это никуда не годится, Джагфар.
И ваш директор нашел время выслушивать женские сплетни?
- Это не просто сплетня, Джагфар! У меня почему-то так тяжко на сердце, что я решила объясниться с тобой.
- А я не желаю ни разбираться, ни объясняться по поводу бабьих глупостей! - отрезал Джагфар. - К тому же я… выпил, хочу спать… А главное - эта Фая и твои отношения с ней ни капельки не интересуют, меня.
"Как же не интересуют? - хотела сказать Гаухар. - Ведь у тебя такие близкие отношения с ее родственником Дидаровым, и ты хлопотал…" В последний момент она удержалась от этих слов. Теперь уж ни к чему уточнять. Вполне достаточно того, что Джагфар знает о враждебном отношении жены к Фаягуль.
Чтобы уйти от дальнейшего неприятного разговора, Джагфар решил лечь спать.