- Понятно, - буркнул Джагфар и отвернулся. Гаухар многозначительно усмехнулась. Довольно странно, - из-за пустяков Джагфар не стал бы так сердиться. Должно быть, вопрос о Дидарове чувствительно задел его. Тем более хочется знать доподлинное мнение Джагфара о его дружке.
Нет сомнения, Гаухар продолжала бы расспросы, но муж перевел разговор на другое, вернулся к прежней, излюбленной своей теме. Теперь он говорил дружелюбно, с мягкой укоризной:
- Что нам этот "очкарик" и даже Исрафил Дидаров! Давай потолкуем о том, что всего ближе: о самих себе. Вот скоро весна, и вслед за ней не заметишь, как подкатится лето. Опять будем жить на даче. Опять два хозяйства повиснут на твоих плечах. А тут еще школа… Послушалась бы ты меня, ушла бы из школы. Ты слышишь, Гаухар, что я говорю?
Помедлив, она сказала сухо:
- Не в первый раз слышу.
- И что же ты ответишь?
- Я и раньше много думала над этим, Джагфар. Ответ будет все тот же… - В голосе у нее зазвучали жесткие ноты. - Я не уйду из школы, Джагфар. Школа - моя вторая жизнь. Не будем больше говорить об этом.
У Джагфара изменилось лицо. Он встал, прошелся по комнате. Если бы Гаухар умела читать мысли мужа, она узнала бы, что собирается ответить он. "Ты разбиваешь нашу жизнь, Гаухар", - вот что хотел сказать Джагфар. Но в последнюю минуту все же сдержался. У него вырвалось нечто другое:
- Смотри, не пришлось бы раскаиваться потом. Сказал и вышел из комнаты.
Гаухар молча пожала плечами. Сперва она приняла слова мужа, как дружеское предостережение; дескать, не пришлось бы тебе слишком трудно. Но сейчас же ее словно обожгло: "А ведь это была угроза! Но чем может грозить Джагфар?.." Мысли у нее спутались. Из глаз хлынули горькие слезы.
Порой сквозь слезы она нечаянно смотрела за окно. Ей казалось, что пробуждающаяся природа тоже плачет. День был туманный, пасмурный. Правда, ручьи еще не шумели, и весенний дождь не моросил, но на улице было сыро, неприветливо. Наверно, природа грустит, прощаясь с зимой.
Прошли самые тяжелые минуты. Понемногу успокаивалась Гаухар. В голове стало яснее. И теперь можно дать отчет себе, что же все-таки происходит.
После замужества Гаухар далеко не сразу привыкла к спокойной семейной жизни. Да, она чувствовала себя очень счастливой. Но в то же время боялась, как бы это огромное счастье не рухнуло от какого-нибудь страшного удара. И тогда иссякнут шумные, веселые ручья ее весны, на дне останется только бесплодный песок. Эта боязнь не давала ей покоя в первые годы замужества. Надо признаться - перед замужеством она ре успела достаточно глубоко узнать Джагфара. Наверно, это и порождало у нее тревогу, неуверенность. На ее глазах некоторые подружки после двух-трех лет замужества расходились, Гаухар не могла представить, как она пережила бы развод. С годами Джагфар стал неотделим от ее собственного дыхания. Не будет Джагфара - она перестанет дышать, умрет. Конечно, сейчас она видит некоторые недостатки мужа, которые он, вероятно, пока не может преодолеть. Без этих недостатков нет и Джагфара. Если бы она знала о них раньше, возможно, не поторопилась бы с замужеством. Ведь почти каждая девушка, выходя замуж, думает, что она нашла невесть кого, и только пожив с мужем, более зрело оценивает своего избранника.
И еще надо заметить: Гаухар не была завистливой к чужому счастью, более полному, чем у нее. И потому не раскаивалась, что выбор её был довольно скромен. Она не скрывала, не скрывает и сейчас, что Билал Шангараев духовными своими качествами заметно превосходит Джагфара. В быту он, пожалуй, считался бы с Гаухар больше, чем считается Джагфар, И все же она не сделала бы шага, даже и полшага навстречу Билалу. Она не искала для себя никого, кроме Джагфара. Джагфар стал для нее единственным.
12
С наступлением каждой весны в характере Гаухар давала себя знать привычка, которую она обычно называла тремя словами: "Надо немного побеситься". Ничего угрожающего для семейной жизни не было в этой ее привычке. Просто хотелось дать какой-то исход приливу молодых сил. В эти весенние дни ее сердцу было просторно в груди. И она давала волю приятному чувству бодрости, легкости, ей казалось, что для нее нет ничего невозможного, - вот подует крепкий ветер, и она взовьется высоко-высоко.
Так или примерно так встречала Гаухар каждую весну, сбросившую с себя снежный покров. И в этом году в назначенное для них время забурлили весенние ручьи" на отрогах гор, на буграх появились первые проталины. В городском парке над ворохами перегнивших листьев поднимается пар, волнует своим теплым запахом. А над прошлогодними гнездами на вершинах деревьев вьются, галдят весенние гости - грачи. Птичье новоселье сопровождается неизбежными их драками.
Ребят так и тянет на улицу. Во время уроков они жадно поглядывают на окна и, едва заслышат звонок, шумно устремляются из класса.
Гаухар порой и сама готова забыть обо всем, и в то же время ее будто одергивает кто-то. На переменах она, как завороженная, слушает неповторимую песнь капели, а на глаза навертываются непрошеные, беспричинные слезы. Она опускает голову и словно бы погружается в мутный туман, на сердце вдруг сделается холодно, тоскливо, - угнетает тревога перед чем-то неизвестным. Гаухар никак не может понять себя: ведь нет никаких видимых причин для страхов, Между тем гнетущее настроение не проходит. Ее смятение стали замечать и сослуживцы. Они по-разному судили: может быть, у Гаухар случились какие-то неполадки в заочном институте или семейные неприятности. Но она ни на что не сетовала, не просила дополнительного отпуска в связи с предстоящими весенними экзаменами. Все же директор школы Шариф Гильманович повел с неделикатный разговор о трудностях, связанных с учебой в институте.
- Спасибо за заботу, Шариф Гильманович, - ответила Гаухар. - Конечно, моя учеба требует напряжения, да и дома хватает забот. Но в общем ничего, справляюсь.
- А в классе у тебя благополучно? - допытывается директор. - Как ведут себя Дамир и Шаукат?
- Не могу пожаловаться. Оба мальчика в центре внимания у меня. И с родителями их держу связь, Дамир и Шаукат определенно стали серьезнее, подтянулись.
- Хорошо, я рад за вас. На здоровье не жалуетесь?
- Ну, если с этих пор начну жаловаться…
- Ах, Гаухар, беда порой ломает не только деревья, но и людей. Правда, человек силен тем, что умеет превозмочь беду… Супруг ваш, надеюсь, тоже в добром здравии? И на работе у него все в порядке?
- Вроде бы нормально…
И вот тут Шариф Гильманович услышал какие-то подозрительные нотки в голосе Гаухар.
- Весна ведь, - затягивал он разговор. - Весной у Молодых людей бывает что-то вроде кори.
- Ничего такого не чувствую, - как бы спохватившись, уже сдержанно ответила Гаухар, - так занята, что порой даже не замечаю, какая погода на улице.
- Да, да, конечно, у вас много работы, - кивал Шариф Гильманович, продолжая пытливо смотреть на Гаухар, - Но весной реки сильнее бурлят, только к середине лета успокаиваются.
Гаухар промолчала. Шариф Гильманович, должно быть, понял, что далеконько зашел в своих заботливых расспросах. Извинившись, что задержал, он дружелюбно попрощался с Гаухар.
Может быть, именно этот разговор еще сильнее взбудоражил Гаухар. Перед ней все чаще всплывал откуда-то из тумана образ Билала Шангараева. Уж не это ли было главной причиной волнений ее? Дней десять тому назад она видела странный сон. Будто Билал ведет какой-то бурный разговор с Джагфаром. Лицо у Джагфара багровое, он грубит, ругается, возмущенно кричит: "Меня обманули! Разрушили все мои надежды!" Вдруг откуда-то появилась Фаягуль. Прильнув к Джагфару, она что-то шепчет ему на ухо, будто зовет куда-то. Гаухар не отпускает мужа. А Фаягуль громко и вызывающе хохочет. Джагфар растерянно смотрит то на Гаухар, то на Фаягуль. Глаза его открываются все шире, притягивают Гаухар…
Может быть, следовало рассказать Шарифу Гильмановичу и об этом сне, и о ревнивых подозрениях, - ведь директор не случайно подвел свои расспросы почет вплотную к тому, что не давало покоя Гаухар. Нет, слишком тяжелы были бы эти признания. Стыда-то сколько! Если бы Джагфар на самом деле позволил себе непорядочность, а то ведь одни ее подозрения. Что мог подумать Шариф Гильманович, выслушав эти признания? Не слишком ли низко пала бы в его глазах Гаухар? Ведь он, должно быть, видит: Гаухар молода, интересна, привлекает внимание мужчин. Да и в самом деле - чем она хуже Джагфара, чтобы так страдать из-за него? Она может идти по жизни с высоко поднятой головой, на зависть всяким Фаягуль, и эта их зависть не унизила бы ее, а, пожалуй, еще больше окрылила.
Так сбивчиво и беспорядочно думала Гаухар, идя по улице. День клонился к вечеру. В этот час ручьи бегут еще стремительней. Их журчанье и всплески будоражат человека, заставляют чаще биться сердце. Ах, почему бы этим ручьям не унести в своих струях невеселые думы Гаухар?
* * *
Сегодня Джагфар очень поздно вернулся с работы. И не предупредил по телефону, что опоздает. Пришел заметно выпивши, даже пошатывался. Гаухар поразило это, - за годы их совместной жизни такого еще не случалось. Если бы дома выпил, ещё как-то терпимо, а то ведь на глазах у соседей шел и спотыкался.
- Джагфар, где ты был?! Что случилось?! - взволнованно допытывалась Гаухар.
Он пробормотал что-то невнятное, с размаху швырнул шляпу на полку, пальто бросил на спинку стула. Затем прошагал в комнату, вдруг чему-то рассмеялся, плюхнулся на диван и обхватил руками голову.
У Гаухар гнев сменился жалостью. Она подсела к мужу, обняла за плечи.
- Джагфар, выпей чаю. Тебе будет легче. У меня чай крепкий и горячий… Или разденься, ляг, - наверно, голова болит?
Он убрал с плеча руку жены, отодвинулся в сторону. Гаухар взглянула на него удивленно и обиженно.
- Ты что это, Джагфар?.. Нехорошо ведь так. Правда, ложись-ка, отдохни.
- Нет, ты меня не гони, не тони! - повысив голос, сказал Джагфар. Он посмотрел на жену почти с ненавистью. Лицо у него побледнело, губы скривились. - Отдохни, говоришь? Нет, кончился мой отдых! Крепость разрушена, обращена в пыль, развеяна по ветру.
- Джагфар, ты говоришь бог знает что… Пойдем, я уложу тебя… Не упрямься, дорогой. Ну, выпил немного, в другой раз будешь осторожней. Посмотри, на тебе лица нет. Ты ведь никогда не был таким, Джагфар!
- Не был, да вот стал… А почему стал? Не знаешь? Ага, не знаешь? А я знаю!
- Не надо, Джагфар, не болтай чепуху. Ты, наверно, и сам не понимаешь, что говоришь.
- Нет, понимаю! Отлично понимаю! Ты думаешь, я ничего не замечаю? Замечаю! - Джагфар закрыл ладонями лицо. Потом опять схватился за голову, в его темных расширенных глазах мелькнуло что-то, дикое. - Боишься, что люди увидели меня пьяного… А я вот не боюсь! Мне бояться нечего. Я с другими не гулял!
Гаухар побледнела. Были случаи - она ждала, что муж когда-нибудь попрекнет ее Билалом. Да не за те девические встречи, а за более поздние, когда Билал приезжал в Казань, а она, Гаухар, уже была замужем. Но ведь она-то хорошо знает, что в этих встречах не было ничего позорного ни для нее, ни для Джагфара. Да, она-то знает. А сплетни?.. Сплетники могли изобразить все по-иному. Признаться, о сплетнях она никогда не думала. И не предполагала, что Джагфар вот так грубо бросит ей в лицо обвинение… Что же остается после этого? На ее глазах Джагфар словно провалился в какую-то яму. И первым ее побуждением было помочь мужу выбраться. Она поняла это не столько умом, сколько почувствовали сердцем, - если сейчас не помочь, Джагфар увязнет еще глубже, потом уже не вытащишь его. Она была настолько далека от сознания малейшей своей вины, что даже не пыталась оправдываться.
Джагфар, ты и впрямь не знаешь, что говоришь. Идем, отдохни, завтра обо всем потолкуем, объяснимся…
- Объяснимся?.. Хватит, и без того все ясно. Я круглым дураком был раньше! Поддался всяким твоим ласковым словечкам… Если я сейчас ничего не позволяю себе с другими, то знаешь…
- А я разве позволяю? Что взбредет тебе в голову, то и болтаешь…
- Ничего на одно мое слово отвечать пятью словами! Ты сама прекрасно знаешь, о чём вдет речь. Нет, словами не отделаешься!
- Это ложь, ложь, Джагфар! Если тебе что-нибудь наговорили, так это всего лишь грязная сплетня! - с глубокой горечью говорила Гаухар. - Наберись терпения, я все тебе объясню.
- Не надо, не трудись. Ты мне уже не один, десять раз рассказывала. И я все верил тебе. Да вот обжегся на этом доверии. Теперь я никому уже не верю. Спасибо, добрые люди открыли мне глаза, Джагфар, как бывалый игрок, не сразу выкладывал карты на стол, а по одной. Теперь уже ясно - кто-то насплетничал ему. Обычно Джагфар не так доверчив к людям, но уж если поверит чему, что разубедить его очень трудно. Гаухар давно это знала. С дрожью в голосе она спросила:
- Кто открыл тебе глаза? Уж не Дидаров ли Исрафил?
- Это неважно. Со временем я и сам мог бы додуматься.
- Джагфар, не верь лживым словам чужих людей, - чуть не со слезами просила Гаухар. Я верна тебе, всегда была верна…
Джагфар перебил:
- Помолчи! Сказал - не верю ни одному твоему слову, значит, не верю.
Объяснения длились целый вечер. В конце на разный манер повторялись одни и те же утомительные фразы: "Я тебе больше не верю!" Или: "Это ложь, клевета!"
Гаухар в первый раз ночевала в родном доме как в чужом. Не раздеваясь, не ложась в постель, она сидела недвижимо на краю кровати, ничего не видя, уставилась куда-то в угол. Если бы ее спросили: "Что ты надумала? К какому пришла решению?" - она ничего не сумела бы ответить. Она не спала, но и не бодрствовала, ее состояние походило на неглубокий обморок - мысли недвижимы, голова как бы одеревенела. Надо же случиться такому, чтобы родной, близкий человек, которому ты веришь безгранично, за которого, если придет такая минута, готова жизнь отдать, этот человек, еще вчера являвшийся твоей опорой, - вдруг стал чужим, неузнаваемым, враждебным. Нет, это ужасно, это невозможно, этому нельзя поверить.
Светало очень медленно. В спальне, между двумя кроватями, на тумбочке, все еще мерцала лампа. Чем ярче разгоралось утро, тем тусклее светила лампа. Наконец матовый абажур ее превратился в, мертвенный круг. Неузнаваемо померкло и лицо Гаухар: веки опухли, на щеках выступила желтизна, в уголках губ залегли глубокие морщинки.
Джагфар крепко спит. Надо бы разбудить его. Да" да, еще минута-другая - и Гаухар разбудит. Ей и самой скоро в школу идти. Но как она пойдет с таким истомленным, безжизненным лицом! Ведь каждый доймет с первого взгляда - что-то случилось с ней. И от ребят не скроешь разбитости своей. Они не умеют притворяться, делать вид, будто ничего не замечают. Обязательно спросят: "Гаухар-апа, вы нездоровы?" Даже в этом случае она была бы не способна обмануть ребят. Но ведь и, правды не скажешь… Какой-то странный звук послышался в комнате. Гаухар вздрогнула. Неужели это она простонала?
Где-то за домами показалось солнце. Оно не привнесло облегчения Гаухар; ломит виски, в голове шум, путаница.
Она едва поднялась с кровати, побрела на кухню. Умылась, поставила на плиту чайник с водой.
Проснулся и Джагфар. Не глядя на жену, ни слова не сказав ей, умылся, причесался перед зеркалом, молча ушел из дому, не дожидаясь чая.
Гаухар недолго постояла в опустевшей кухне, не зная, что делать, затем погасила плиту. Каждое лишнее движение причиняло ей физическую боль. Но надо все же переодеться, привести себя в порядок.
На улице ей казалось, что все прохожие только на нее и смотрят - одни с жалостью, другие со злорадством. Гаухар ни разу не подняла голову, пока не вошла в школу. Но и там ей не стало легче. Конечно, и учителя, и ребята только и делали, что всматривались в ее лицо. Она, не медля ни минуты, взяла в учительской журнал, направилась в класс.
Гаухар делала все, как и в обычные рабочие дни: заставляла учеников читать и писать, потом собрала у них тетради, продиктовала задание на дом. На переменах заходила в учительскую, о чем-то разговаривала с коллегами. Но все это делал за нее кто-то другой. Хорошо еще, что сегодня ей не встретилась Фаягуль Идрисджанова. Возможно, Гаухар не удержалась и бросила бы ей в лицо что-нибудь оскорбительное. Конечно, учителя спрашивали: "Что с вами?" Она отвечала обычной в подобных случаях фразой: "Что-то нездоровится". Все еще надеясь на какое-то чудо, - вдруг спадет с души тяжесть, - она никому не пожаловалась, как ей тяжело. Она не хотела думать, верят ли люди что ей нездоровится, или видят притворство ее. То и другое ей было безразлично. Кое-как закончив последний урок, она поспешила домой.
Напрасно торопилась. Дома пусто, неприютно. Она не помнит, долго ли тянулся этот вечер. Джагфар пришел опять очень поздно. По привычке Гаухар встретила его, как всегда: вскипятила чай, поставила на стол ужин.
Джагфар не прикоснулся ни к еде, ни к чаю. Молча разделся и лег в постель.
Гаухар долго одиноко сидела над остывшим нетронутым ужином. Джагфар ничем не напомнил о себе. Может, - притворился, что спит? Может, начал сознавать, что напрасно вчера обидел жену? Но мужская гордость не позволяет ему признать свою вину, и он оттягивает минуту своего раскаяния? Если бы это было так!
13
Вот и кончились занятия в начальной школе. Сколько забот и волнений осталось позади! Казалось, что этот день никогда не придет. Все же пришел. Высказаны добрые слова, и пожелания, которые обычно говорятся школьникам в последний день занятий. Ребята, теснясь, размахивая портфелями, шумно выходили из класса. Тридцать пять детских душ и тридцать пять только еще начатых судеб… Рано обольщать себя уверенностью, что все эти судьбы сложатся счастливо. В следующий-то класс все ребята перешли, это уже точно. Так ли успешно закончат они старшие классы? Ведь жизнь по-настоящему еще не задевала их. Вдруг начнут хлестать встречные холодные ветры, многое может измениться к худшему в детских судьбах.
Если бы это было во власти Гаухар, она, конечно" сумела бы уберечь своих воспитанников от непогоды, бурь, но тут уже начинаются мечты, фантазия…. А реально сделаны только первые шаги. Эти ребятишки, не знавшие ни букв, ни цифр, не отличавшие "А" от "Б", "3" от "4", в течение нескольких лет находились под ее опекой. Она учила их грамоте, открывала глаза некоторые явления природы, отдавала им тепло своего сердца, делала все для того, чтобы они относились друг к другу по-товарищески. Короче говоря, только начала учить их. А учиться надо им всю жизнь. Если все тридцать пять в будущем взрослых людей поймут эту главную свою обязанность, значит, Гаухар выполнила перед ними свой долг.