Покуда Федор Матвеевич Каюров не имел случая (да и времени не имел) поинтересоваться, как там, в отделе главного архитектора, идут дела. Как там она копошится - новенькая. Да и много ли у нее дела? Принять готовый дом, взглянуть - всё ли там на месте, согласно типовому проекту. Индивидуальным застройщикам отвести участки. Всего-то и делов.
Он ее, эту девчонку, еще ни разу не приглашал даже на заседание исполкома. Не было такой необходимости. Как-то без нее обходились. Да и срамиться не хотелось перед членами исполкома - уж больно юный возраст, уж больно несолидная внешность.
Однако сегодня пригласил. Все-таки обсуждается вопрос, непосредственно связанный с городским строительством. Может, какая-нибудь справка потребуется - так чтобы под рукой было. Или кто-нибудь вдруг спросит: "А каково мнение главного архитектора города?" Так он ее на всякий случай пригласил.
- Послушаем мнение главного архитектора города, - добродушно улыбнулся Каюров. - Ваше слово, Ирина Петровна…
Что же касается Коли Бабушкина, то он своим ушам не поверил. Архитектор? Да еще - главный?.. Вот эта девица? Та самая, которая нынче утром ходила по гостинице в штанах?.. Должно быть, он все-таки себе обморозил уши там, на тракте… Архитектор. Да ведь это почти что строитель! Почти как он сам. И, значит, она не случайно попала на заседание исполкома. И председатель райисполкома величает ее Ириной Петровной. И она еще собирается речь держать…
А когда она встала с места, чтобы держать речь, когда она встала со своего насиженного места в уголке дивана и повернулась лицом к присутствующим - тут только Николай увидел, что к свитеру прицеплена не брошка, а прицеплен значок с золотым ободком и на этом значке - сокращенные буквы и герб. Одним словом, значок, подтверждающий, что человек с высшим образованием, а не с какой-нибудь средней десятилеткой.
- Когда меня направляли в Джегор, мне ска-зали…
Она задохнулась, и голос ее упал, утонул в горле… Волнуешься? Волнуешься небось. Тут, милая ты моя, районный исполнительный комитет. Тут, милая ты моя, и депутаты присутствуют… Ну, как - отдышалась?
- …мне сказали, что я еду в новый город. В новый город на Севере. А когда я приехала в Джегор, то оказалось, что это старый город… То есть, по возрасту он, конечно, новый. А во всем остальном Джегор - старый город. Это очевидно…
Да ты что это мелешь, что за околесицу несешь?.. Джегор - старый город! Да его еще и на карте нету - Джегора. Его еще в карту не успели вставить - такой он новый. А ты говоришь - старый… Постыдилась бы. Вон председатель райисполкома товарищ Каюров даже брови насупил - так ему за тебя стыдно. Вон секретарь райкома партии товарищ Лызлов очки снял - чтобы тебя не видеть… Эх ты. А еще архитектор. Главный!
- Город Джегор строился в те годы, когда наши зодчие и строители боролись с рутиной, искали новые пути в градостроительстве. Но почему-то Джегор остался в стороне от этих новых путей. Может быть, потому, что он действительно очень далек…
Ну и ну.
- До сих пор город не имеет генерального плана застройки. Он застраивается стихийно, хаотично. Планировка улиц бездарна, старомодна…
- Ирина Петровна, - стараясь выглядеть спокойным, перебил ее председатель райисполкома.
Лицо его было багрово. Оно побагровело от стыда, от возмущения. Он уже горько раскаивался в том, что пригласил эту девчонку.
- Вы, наверное, упустили из виду, что здесь не Академия архитектуры и не ателье мод, а исполком: мы обсуждаем вопрос о расширении кирпичного завода…
- Я знаю об этом.
Ишь какая. Отвердел голос. Волноваться перестала? Нет, все еще волнуешься… Вон как порывисто - на вздох - рванулась под свитером грудь. Ты ее даже рукой прикрыла, чтобы никто не заметил, как она рвется… Нет, другое. Ты, оказывается, не грудь прикрыла, а держишься за свой значок с золотым ободком. Для смелости. Ну, держись. Держись крепче…
- Но больше всего эта отсталость проявляется в технологии строительства. В Джегоре строят из кирпича. Только из кирпича. И говорят только о кирпиче, как сегодня, здесь… А кирпич - это уже не вчерашний, а позавчерашний день строительной индустрии. Можно расширить наш кирпичный завод. Можно построить еще два новых. Но легче от этого никому не станет… По-прежнему будет так: в прошлом году заложили фундамент, в нынешнем подвели дом под крышу, в будущем начнем заселять. И долго. И дорого. И… скучно.
Даниил Артемьевич Лызлов посадил очки на переносицу, заправил дужки за уши. И повернул лицо к Ирине Ильиной - вытянув, напрягши худую шею.
А Федор Матвеевич Каюров горько раскаивался в том, что взял ее, эту девчонку, в аппарат исполкома, назначил главным архитектором. Думал: на безрыбье и рак - рыба… Ан рак-то оказался клещнятый.
Федор Матвеевич уже понял, куда гнет-загибает оратор. И он предпочел не задавать наводящих вопросов.
А она - без наводящих:
- Нужно начать производство крупных панелей и блоков. Мы должны… мы обязаны строить по-новому! Вот почему я поддерживаю Василия Кирилловича и его проект.
- Какой проект? - спросил Лызлов. Но она уже села.
Ах, как же ты победно села - будто победила кого-то. Будто убедила кого-то. Будто кто-то тебя испугался… Вон ты, оказывается, кого поддерживала. Кого защищала… Гляди же, гляди, обрати внимание: как он на тебя сейчас смотрит из-под бровей, из-под кудрей. Нежно эдак. Это он тебя по головке гладит. Спасибо, говорит… Защитила, мол.
- Какой проект? - настойчиво переспросил секретарь райкома.
А ты не отвечаешь. Ты уже села и сидишь помалкиваешь. И правильно делаешь - ведь не, твой проект. Чего тебе за других отвечать?
- Какой проект?.
Федор Матвеевич Каюров тоже молчал. Ему тоже не хотелось отвечать. В конце концов это не его проект. Проект решения исполкома относительно товарища Черемныха - это его проект. А тот - не его… По тому проекту он уже сказал свое слово. Он его уже высказал самому автору. И, помнится, в довольно решительной форме. И ладонью по столу хлопнул. Автор же, уходя, хлопнул дверью… Поговорили.
- Какой проект?
- Проект переоборудования цеха для выпуска керамзитового гравия и керамзитовых блоков, - четко доложил Черемных.
Ему и следовало отвечать, раз это его проект. Его и спрашивать следовало. А не эту девчонку. И не товарища Каюрова. А можно было бы и не спрашивать: дали бы человеку с самого начала свое досказать - он бы тогда и насчет проекта изложил. А то прервали, посадили, а теперь спрашивают…
- Федор Матвеевич, вы знакомы с проектом? - спросил секретарь райкома.
Тот трубно высморкался. Что-то бормотнул в носовой платок. Утерся. И вдруг разгневался, распалился.
- Я, - говорит, - не могу поощрять всякие фантазий… Я не могу допустить, чтобы на полгода останавливался завод. Когда у нас такая нужда в кирпиче…
- Не завод, а цех, - в свою очередь распалился Черемных. - И не на полгода, а на три месяца… Через три месяца мы выдадим стройкам первую партию керамзитовых блоков. Я за это головой ручаюсь.
И тряхнул головой. Тряхнул своими черными кудрями с едва заметной сединой.
- Что для этого нужно? - деловито осведомился секретарь райкома.
- Во-первых, для этого нужно… Черемных выразительно посмотрел на Федора
Матвеевича Каюрова. Зубы сцепил - выпятились, побледнели скулы. И для собственного, что ли, успокоения медленно пролистнул в пальцах страницы блокнота.
- А во-вторых, - продолжал он, - для этого нужны двадцать толковых монтажников… И больше ничего.
Сказав насчет монтажников, он почему-то посмотрел на Колю Бабушкина. На нем задержал свой взгляд. А может, это только показалось Коле Бабушкину. Может быть, он не на него посмотрел, а опять - на девчонку. На главного архитектора. Они ведь с этой девчонкой рядышком сидят на диване. Поди разберись, на кого из них смотрят.
- Судя по всему, вопрос, включенный в повестку дня, недостаточно подготовлен, - сдержанно заметил Даниил Артемьевич Лызлов. - Не так ли? - обратился он к товарищу из комиссии. К тому самому, который докладывал. Который бумагу читал.
- Так точно… недостаточно, - поспешил согласиться товарищ из комиссии. Он, вроде бы, даже обрадовался. Он даже с какой-то гордостью обвел взглядом присутствующих: дескать, вот какая вышла петрушка - недостаточно вопрос подготовили. Не дотянули. И я в этом честно сознаюсь, дорогие товарищи.
- Не так ли? - повторил секретарь райкома, обращаясь уже непосредственно к председателю.
Федор Матвеевич Каюров опять вынул из кармана носовой платок и шумно высморкался. Насморк, черт его дери. На таком холоду совсем недолго подцепить насморк.
- Может быть, нам перенести обсуждение этого вопроса на бюро райкома партии? - спросил совета Лызлов.
Каюров грузно заерзал на стуле и бормотнул в платок нечто нечленораздельное. Мол, как знаете, Даниил Артемьевич. На ваше усмотрение…
Секретарь райкома партии Лызлов был членом исполкома райсовета. А председатель исполкома Каюров был членом бюро райкома партии. Они и там вместе заседали, и здесь. Но здесь, на исполкоме, за председательским столом сидел Федор Матвеевич Каюров. А там, на бюро, за секретарским столом сидел Даниил Артемьевич Лызлов И это несколько меняло роли. Это несколько влияло на характер разговора. Это особенно влияло на характер разговора, когда члены бюро оставались одни, без приглашенных лиц.
- Проект с вами, Василий Кириллович? - спросил Лызлов главного инженера.
- Нет, на заводе.
- А машина у вас есть?
- Н-н… - замялся Черемных и скромно потупил взгляд. - Такси… завод арендует.
- Что ж, - усмехнулся Лызлов, - вот и прокатимся… Напоследок. Машину вернете в парк.
Он встал и направился к шкафчику, одеваться. Встал и Черемных. Встала с дивана и девчонка, та, которая главный архитектор. Встал и Коля Бабушкин. Повставали и все остальные. Задвигали стульями, загомонили.
Один лишь Федор Матвеевич Каюров продолжал сидеть на месте. Он ведь тут оставался: в своем кабинете, за своим столом. Ему-то некуда было идти отсюда. Разве что домой. А домой еще рано.
- Знаете, я вспомнила… - вдруг обернулась к Николаю Ирина Ильина. - Я вспомнила, где вас видела… В гостинице. Сегодня утром, да?
Свежие губы улыбались. Серые глаза улыбались. Брови приподнялись, ожидая ответа.
Вспомнила небось. Могла бы и раньше вспомнить.
- Вполне возможно, - надменно ответил ей Коля Бабушкин.
Да и некогда ему было сейчас лясы точить. В толчее, в табачном дыму, внезапно окутавшем толчею, он увидел, как идут к двери, уже одетые, Лызлов и Черемных.
Николай нагнал их в коридоре.
- Товарищ Черемных… как же… насчет кирпича? Для Порогов…
Лызлов и Черемных остановились. Посмотрели на Николая. Потом друг на друга. Потом опять на Николая. И снова переглянулись… Что-то думали. Соображали.
- Поедете с нами, - сказал Черемных.
Глава шестая
Это была заводная бритва. Она стрекотала, как кузнечик, когда ее заводили ключом, а потом жужжала, как пчела, когда Черемных водил ею от висков к подбородку, от подбородка к вискам. Он поглаживал щеки тыльной стороной руки, находил огрехи и сильней, безжалостней терзал бритвой кожу…
Вот чудак человек. Вздумал бриться на ночь глядя. Бриться утром надо, перед работой.
Но заводная бритва очень понравилась Коле Бабушкину. Надо бы купить такую. Она бы ему пригодилась в тайге, на Порогах.
Коле Бабушкину вообще понравилось жилище _ главного инженера - комната, в которой жил Черемных.
Каждая вещь тут заявляла о себе, что она не для красоты, а для дела. Что она настоящая и серьезная вещь. К примеру, настольная лампа: мощная фара на подвижном суставчатом стержне, с винтами и пружинами - ты ее как хочешь верти-выворачивай, выше или ниже, ближе или дальше, вкось и вкривь, как тебе нравится, как тебе покажется удобней.
Или же кресло, в которое Черемных усадил Колю Бабушкина. Когда Николай зашел сюда, в эту комнату, никакого кресла тут не было, а была кровать с измятой простыней, верблюжьим одеялом и пузатой подушкой. Черемных взял подушку, выдернул из нее какую-то затычку, и подушка тотчас испустила дух - она была надувная. Потом Черемных затолкал простыню, одеяло и подушку в особый ящичек у изголовья, нажал ногой педаль, и кровать - щелк!.. - сама собой сложилась и стала удобным креслом, в котором сейчас сидит Коля Бабушкин.
Или же вот эта штука, которая стоит на полу, и даже трудно сказать, что она такое: телевизор, приемник или магнитофон? Поскольку в этой штуке все есть - и телевизор, и приемник, и магнитофон, и проигрыватель, и даже шкафчик для пластинок. Вот было бы интересно все это включить одновременно, на все катушки - то-то заиграло бы!..
Одним словом, Николаю очень понравилось жилище главного инженера, и он нисколько не жалел о том, что его сюда затащил Черемных. А Черемных его сюда затащил прямо с завода: сказал, что есть один важный разговор.
- А где вы… - спросил Черемных, подперев изнутри языком щеку и шлифуя ее бритвой снаружи. - Где ты… Можно я буду тебя на "ты" называть?
- Называй, - разрешил Коля Бабушкин. Черемных отдернул бритву. Куснуло, должно
быть.
- Где ты овладел строительной профессией? - спросил немного погодя Черемных. - В ремесленном?
- Нет. В армии. Когда солдатом был. Коля Бабушкин был особенным солдатом. Он
был таким солдатом, у которого даже погон не было. И винтовки не было. Сразу после призыва его направили в военно-строительный отряд. А в этих военно-строительных отрядах солдаты не носят погон. Вместо погон у них к вороту гимнастерки пришиты черные петлицы ромбом, на петлицах - скрещенные лопата и кирка. Не какие-нибудь скрещенные пушки, а именно лопата и кирка. И винтовок у этих солдат не имеется - им не выдают винтовок. То есть, конечно, каждый из них умеет и разобрать винтовку, и собрать, и в случае чего может вести из винтовки прицельный огонь. Но личного оружия у этих солдат не имеется. Им не выдают оружия.
Они, конечно, изучают воинские уставы - строевой, дисциплинарный - и несут караульную службу. Но главным образом они изучают строительное дело и технику безопасности. Учатся месить бетон, монтировать перекрытия, сваривать прочные швы.
Причем эти солдаты не строят линии укреплений, стратегические мосты или, скажем, ракетодромы в разных забытых богом местах. Нет, они ничего такого не строят. Они даже не саперы: саперы - те погоны носят, а эти ходят без. погон.
Они, эти солдаты, строят жилые дома. Обыкновенные жилые дома, с кухнями и мусоропроводами. Они строят школы, строят детские ясли, асфальтируют улицы и сажают молодые деревья. И, отслужив срок воинской службы, они уходят на гражданку с хорошими гражданскими профессиями.
Им, этим солдатам, государство платит зарплату за их солдатский труд. Половину зарплаты выдают на руки, а другую половину кладут на сберкнижку. В военно-строительных отрядах на всех солдат заведены сберкнижки. Чтобы, отслужив свое, они не с пустыми карманами возвращались домой.
Надо полагать, что в Министерстве обороны детально обдумали данный вопрос. Надо полагать, что эти солдаты ходят без винтовок не потому, что для них не хватило винтовок. Надо полагать, что не от немощи нашей ходят по стране служивые, заляпанные штукатуркой и краской, с ладонями, почерневшими от графитовых электродов…
Таким вот солдатом и был Коля Бабушкин.
- А крупноблочным строительством вы занимались? - допытывался Черемных.
- Занимались. Мы из крупных блоков целый город построили в Средней Азии.
- Значит, ты понимаешь все преимущества блоков? Ты понимаешь, что если мы не откажемся от кирпича, то у нас, в Джегоре, просто рабочих рук не хватит на все объекты?.. Ты погляди на кирпичную стройку: на ней одних каменщиков - что мух. Черно… А там, где строят из блоков, и людей не видно. Только башенный кран вертится… Понимаешь?
- Понимаю, - кивнул Николай. - Давайте нам, на Порожский участок, крупные блоки, и мы будем из них строить дома. Лично я не возражаю.
- Давайте?.. А где я их возьму, эти блоки? - рассвирепел Черемных. - Рожу?..
- Это уж твое дело. А покудова блоков нет- давай кирпич.
Он свою линию гнул как умел, Коля Бабушкин. Он ни на минуту не забывал, зачем сюда приехал - в Джегор,
- Мое, значит, дело?., - громыхал Черем-кых. - Не твое, а мое? А твое дело - сторона? И это говорит комсомолец, депутат райсовета? Сопляк ты, иждивенец,
Николай встал.
Первым его желанием было: подойти к хозяину дома и без лишних предисловий - коротко дать ему, чтобы с ног долой. Не важно, что главный инженер выше ростом на полголовы, что шея у него как у быка; что руки у него как кувалды. Это существенного значения не имеет.
Вторым его желанием было: одеться и, не говоря ни слова, уйти. Подчеркнув этим самым, что ответственная должность главного инженера еще не дает никакого морального права оскорблять рядового рабочего; что если ты пригласил к себе в дом человека, то уж будь с ним, пожалуйста, вежлив и не брани его разными словами: "Сопляк… Иждивенец…"
А третьим желанием было: во что бы то ни стало добиться своего. Добыть кирпич. Чтобы завтра же утром машины с кирпичом ушли на Пороги.
И это третье желание было самым сильным.
Коля Бабушкин снова опустился в кресло.
Черемных размашисто и сердито шагал по комнате - то ли на него сердился, то ли на себя. На обоих, наверное. На ходу он по-бычьи, снизу вверх, встряхивал головой - будто бодался. Будто ломился лбом в запертые ворота.
- Ладно, ты не горячись… - прекратив наконец ходьбу, сказал Черемных, - На горячих и упрямых, знаешь, что возят?
(А кому сказал - Коле Бабушкину или самому себе?)
- Теперь на машинах возят, - на всякий случай заметил Николай.
- Ладно. Давай так… - продолжал Черемных. Он что-то придумал. Изобрел что-то. - Давай так… Ты останешься в Джегоре. На три месяца. Разыщешь по стройкам хороших ребят и сколотишь из них бригаду. Бригаду монтажников. За три месяца мы пустим в ход керамзитовый цех. И первую же партию блоков..
- А…
- Погоди. Первую же партию блоков мы отправим на Пороги. С музыкой! С флагами…
- А…
- Погоди. А до того дня я, как главный инженер завода, обязуюсь регулярно поставлять кирпич на Порожский стройучасток. Бесперебойно. Другим откажу, а Порогам дам. Завтра же утром, нет сегодня ночью отправлю на Пороги караван. Ну?..
- А я…
- Тебя заложником оставлю, - жестко усмехнулся Черемных.
- Как же это? - Николай недоуменно пожал плечами. - Я ведь на Порожском участке работаю. Да меня прораб Лютоев без соли съест…
. -… если кирпич не достанешь, - досказал Черемных.
Верно. Угадал. Ишь цыган.
- А остальных людей где взять? Кто же их с работы отпустит? - не сдавался Коля Бабушкин.
- Отпустят. Райком нажмёт. Комсомол поможет… Да ты пойми: ударный объект! От него за_ висит судьба всех строек, будущее города… - И закончил обыденно: - Монтажникам будем платить аккордно. Не прогадаете.
Николай не мог оправиться от неожиданности… Остаться в Джегоре. На три месяца. Искать людей… Все это было нелегко осмыслить сразу.