- Нет никакого добра, - как бы про себя обронил Джелалэддин.
- Как это - нет?! - оторопел Эзекиа.
- А так вот. Нет - и все!
- Смолкни, Джелалэддин! - Зеленый френч выпил и снова налил себе.
- Будь по-твоему, мир давно бы погиб. - Эзекиа неловко рассмеялся. - Что ты, парень, разве не добро всему на свете начало?!
- Наоборот, дядюшка! Вы люди просвещенные, должны бы знать - именно зло положило начало роду человеческому: Адам и Ева так бы и сгнили в своем раю, кабы дьявол не ввел в искушение эту сударыню.
Наступило тягостное молчание.
Дядя Григол приподнял голову и внимательно всмотрелся в пришельца из другого мира, восседавшего на перилах и устремившего горестный взгляд в сторону Мухранского моста. Сразу было видно по нему - натерпелся он в жизни, настрадался.
- Добрый - один господь, и его, увы, нет, - с горечью добавил Джелалэддин.
- Что он мелет! - возмутился Эзекиа. - Слушай, эй, оттуда пришедший, думай, что говоришь, не богохульничай!
- Джелалэддин! - Зеленый френч приложил указательный палец к губам.
- Ладно, молчу, звука не издам… И вообще, уйти-ка лучше.
- Постой! - удержал его Зеленый френч. - Сказал же тебе, непростые перед тобой люди. Уразумей, особый это район: тут еще в цене человечность, честность, доброта… Потому и люблю приходить сюда, потолковать с порядочными, достойными людьми…
- Вранье все это… Обман. И сам ты сейчас врешь.
- Погоди, Джелалэддин! Сам ведь сказал - не судите да не судимы будете?
- Вот и не судите меня, не осуждайте! - засмеялся Джелалэддин. - Учти, я говорю, что думаю: мы, люди, всегда обманывали, обманываем и будем обманывать друг друга!.. В привычку уже вошло, и собственная ложь представляется нам правдой, а потому и не проверяем себя в душе, не выверяем своих слов… Не хотим, заглушили в себе мы эту потребность, может, отвыкли, а может, не до того нам, недосуг… Я не собирался обижать вас. Всего хорошего! - Джелалэддин перемахнул через перила и спрыгнул в воду.
Сотрапезники долго следили за плывшим к "Мадатовскому островку" Джелалэддином, энергично рассекавшим волны реки.
У Мухранского моста он выбрался на берег. Постоял, отдышался, вероятно, и зашагал вверх по течению. Поравнявшись с мельницей Степанэ, он не оглянулся, как ожидали сидевшие там люди.
Не поднимая головы, Джелалэддин осторожно ступал по гальке, тщательно выбирая место.
- Здравствовать тебе, дядя Григол! - выпил - наконец за старика и Чумдатуа.
- Поскупился еще пару слов добавить, мошенник, - напустился на него Эзекиа. - Простачком прикидываешься, будто ничего в жизни не разумеешь.
- Я и впрямь не разобрался в этой жизни, не пойму, что в ней к чему. - Чумдатуа не сводил глаз с удалявшейся фигуры Джелалэддина.
- Где ты подбираешь эдаких иродов? - Эзекиа взялся за Зеленого френча. - Взгреть бы тебя путем, по-приставски! Слыхано ли - бога, говорит, нет, добра нет! Конец свету, да и только.
- Почему, Эзекиа? Неужто из-за одного человека? Если он в самом деле так считает, как говорит, то не для нас, а для него настал конец света! Разве переведутся на земле добрые люди, разве истребится добро! Им спасаюсь, давно бы погиб, не будь, в жизни добра! - Зеленый френч перевел дух и со смаком выцедил вино. - Мало - просто сказать, ты еще докажи, что нет бога, нет добра… А я головой поручусь - не доказать ему этого.
Слова Зеленого френча целительным бальзамом пролились на души троих застольцев, утешили их. Но настроение все равно было омрачено. Они досадовали на себя, что не возразили, не оспорили слов Джелалэддина.
- Потому-то и прозвали его именем душегуба, что в бога не верит. - И Эзекиа метнул взгляд на "Мадатовский острое".
- Когда это он сказал, что не верит в бога?!
- А что он, по-твоему, сказал?
- Что нет бога.
- Будто не одно и то же?
Зеленый френч промолчал, выпил еще рюмку.
- Хватит лакать, опять налижешься. - Эзекиа смотрел на него с омерзением.
- Говорить-то он складно говорил, а по лицу сразу видать - злодейская душа, - высказал Чумдатуа.
- Жизнь не жалела его, мяла и топтала. - Зеленый френч икнул, прикрыв рот ладонью. - Все время за решеткой проводит, только что не родился там! Выпустят на день-другой, дадут глотнуть воли и снова упекут.
- Да что ты! На руку, выходит, нечист?! - встревожился Чумдатуа. - И человека, наверно, убивал?!
- Трудно сказать, что он вор или убийца… Может - да, может - нет.
- Зачем тогда приводил сюда, умная ты башка!
- Не бойся, я же тут, - успокоил его Зеленый френч.
- Скажи-ка, ты тут! А то большой от тебя прок! Пальцем себя тронуть не дашь, храбрец!
- Нынче честного от подлеца не отличить, - продолжал рассуждать Зеленый френч. - И всегда-то было мудрено, а чем дальше, тем труднее.
Не нравилось дяде Григолу, когда Эзекиа пренебрежительно обращался к Зеленому френчу. Он жалел пьянчугу, считая его пропащим человеком, погибшей душой. И вместе с тем любил посидеть с ним за бутылкой вина, послушать его, правда, пока тот ворочал языком, а когда напивался до безобразия, и дядя Григол, как и все другие, не выносил его.
И сейчас до потери человеческого облика и разума Зеленому френчу оставалось совсем мало, его уже развезло, и старик сказал себе: "Пора уходить, не дождусь, видно, мельника". И все равно не встал, не ушел…
Теперь он сострадал Джелалэддину, ему казалось, что он сразу понял - пришиблен парень жизнью, закрутила, затянула она его в свой мутный водоворот. И ему хотелось заступиться за Джелалэддина и немного умерить страх и нежданно вспыхнувшую злобу, но нужные слова не находились.
А Эзекиа закусил удила, швырял слова одно хлеще другого. Сокрушил, изничтожил, смел с лица земли злосчастного Джелалэддина.
"Кто знает, какой из парня вышел бы человек, не обдели его судьба, - размышлял старик. - Пойду хоть за своими щенками пригляжу!" - сказал он наконец, собираясь встать.
- Что же еще, по-вашему, как не добро делает дядя Григол этому ученому?! - нашел довод Эзекиа. - Пять щенков растит ему безо всякой корысти… Суетится, хлопочет, кормит их, поит… Дохнуть на них боится, а чего ради носится с ними? Может, выгоды ждет? Ничего, да ничего он не ждет…
- Каких щенков, какому ученому?! - не понял Зеленый френч.
Разошедшийся Эзекиа во всех подробностях расписал Зеленому френчу историю встречи дяди Григол а и ученого в золотых очках.
- О, я ничего не знал об этих щенятах! - воскликнул Зеленый френч.
- Простите, - снова раздался голос Джелалэддина. - Я понял, что обидел вас… Поверьте, нисколько этого не хотел…
- Джелалэддин, сколько тебе повторять - перед тобой культурные люди!
- Потому и вернулся… Простите.
Джелалэддин пришел со своим угощением - принес столько вина и закуски, сколько удалось ухватить обеими руками.
Зеленый френч оживленно засуетился, убрал с ящика пустые бутылки, поставил полные.
- На кой столько всего, - заворчал Эзекиа. - Нечего окаянную утробу ублажать.
Высвободив руки, Джелалэддин сразу же упрятал их в карманы и прислонился к перилам. Теперь он был в черной, наглухо застегнутой косоворотке. Сотрапезники потеснились и пригласили его за "стол", однако он и на этот раз отказался сесть. Налили ему вина, а он замотал головой, уверяя, что не пьет, в жизни не пил.
Кроме Зеленого френча, никто ему не поверил, разумеется. И все же слова его возымели волшебное действие: разом успокоили всех, развеяли и страх, и горечь. Каков он трезвый, они видели, а как повел бы себя, опьянев, кто его ведает. Поэтому не стали неволить и настаивать, как бывает: пьешь - не пьешь, а стаканчик выпей.
Появление Джелалэддина немного раздосадовало дядю Григола - беседа только было потекла в желанном направлении, и вот, перекинули ее в другое русло. Старику очень хотелось знать мнение Зеленого френча, как он расценит его встречу с ученым и историю со щенками… А когда Зеленый френч наклюкается да разума лишится, грош цена тогда и словам его, и мнению. Это дядя Григол хорошо знал.
И Зеленый френч, словно заглянув в душу старика, пропустил рюмку-другую и вернулся к рассказу Эзекиа.
- Значит, щенят ученому растишь? - спросил он безучастно.
- Будет про щенят, давайте пить, есть, - сказал Эзекиа.
- Почему, милый человек?! - задело дядю Григола. - Когда и о щенках поговорить стоит.
- Ученый сам заявился к вам, дядя Григол?
- Я на скамейке сидел, у калитки, отдыхал себе, он и подошел. Нет, не так было, я еще издали приметил, как он свернул на нашу улицу.
- И что? Собаки, говорит, мне нужны?
- Да, так прямо и сказал… Нет, сначала он про Муко спросил, про собаколова Муко… Где он, дескать, живет…
- А на кой черт они ему сдались, что ему с ними делать?
- Не знаю… - Старик помедлил, усомнившись в чем-то. - Для науки использует, говорит, людям на благо…
- Кого использует - Муко или собак?
- Собак, понятно! - ответил старик слегка обиженно.
- И сколько щенков ему выкармливаешь, дядя Григол?
- Пятерых принесла чертяга… Слепые еще.
- Видишь, Джелалэддин, что творится на свете, - с неожиданным волнением произнес Зеленый френч.
Джелалэддин передернул плечами, не понял, видимо, что творится на свете.
- Ты прав, мой Джелалэддин, - люди всю свою жизнь обманывают друг друга! Вот этот славный, честный старик слепых щенят какому-то ученому растит, думает - для доброго дела, на благо людям, и не подозревает, не представляет, на какие муки обрекает бедняг!
Джелалэддин опять промолчал. Зато Эзекиа вскинулся на Зеленого френча:
- У, идол, долго будешь брехать! Встану да уйду, ей-богу уйду, ни есть, ни пить не хочу за таким столом!
- Погоди, Эзекиа! Убережем старика от греха, не то совсем померкнет свет в его душе - и так еле теплится. - Зеленый френч поднялся, облокотился на перила и уставился в волны Мтквари. Потом стремительно обернулся. Глаза его помутнели, челюсть съехала вбок.
- Все, кончился! Прибрал бы тебя творец! - бросил Эзекиа, выразительно махнув рукой.
- О, какие страшные муки ждут бедняжек! Весь свой короткий век придется скулить и стенать! Им вскроют череп, заглянут внутрь, через голову электрический ток пропустят… То закормят, то голодом заморят. - Голос у Зеленого френча дрожал, на глазах заблестели слезы. - И вы еще о боге и добре толкуете? Что, собака не тварь божья? Джелалэддин, открой рот, поддержи…
- Я ничего не скажу, этим почтенным людям не по нутру мои слова, раздражают их почему-то.
- Хоть подтверди, правду говорю или нет!
- Правду-то правду, хотя…
- Что - хотя?..
- Я столько людей повидал, которых не так еще мучили, стоит ли о собаках горевать… Все верно, и череп вскроют, и ток пропустят. Ты человека пожалей, собака - собака и есть, выдюжит… А вот ради чего их мучить? Станет ли мир лучше от их мучений - этого никто не скажет!
- Слыхал, Эзекиа? Он знает, что говорит, он многое повидал, много претерпел и хлебнул лиха. - Зеленый френч взял рюмку и одним махом осушил. Потом схватил принесенные Джелалэддином бутылки и вскинул их, точно напоказ всему свету. - Спасибо, господа! Я еще не раз выпью за вас! Пошли, Джелалэддин. Поблагодари этих достойных людей за радушное гостеприимство. - Зеленый френч, шатаясь, перебрался через мостик, соединявший мельницу с берегом, и, не оглядываясь, двинулся через двор к калитке.
- И мне пора, господа, охотно бы остался, познакомился поближе. На этот раз извините. И я научусь, когда и где что говорить, и постараюсь не оставлять такого дурного впечатления. - Джелалэддин учтиво поклонился и бегом пустился догонять приятеля.
- Постойте, куда вы! - дрогнувшим голосом крикнул им вслед Эзекиа, в глазах его таился неведомый ужас. - Постойте, нехристи, как можно, замутили душу и улепетываете!
Зеленый френч и Джелалэддин будто и не слышали слов Эзекиа.
День угасал.
Под заходящим солнцем в разрывах широко раскинувшейся тучи лазурно сияло небо.
Все трое удрученно молчали, то ли растерянные, то ли обеспокоенные.
Подавленный услышанным, старик не решался поднять глаз на Эзекиа и Чумдатуа. Словно загнанный в темный загон, он тщетно искал выхода. Это было выше его сил… Вспомнил ученого в золотых очках, с его доброжелательной улыбкой, душевный разговор с ним, в какой-то мере вернувший ему былые силы и охоту к жизни. Ученый даже приснился однажды старику - мальчиком, звонко певшим в церковном хоре, а потом с лопатой, отводившим воду в виноградник. Сказанное Зеленым френчем как-то не вязалось с представлением старика о человеке, которому он всем сердцем поверил и доверился. "Череп вскроют, говорит… ток пропустят…" Одна мысль об электрическом токе приводила старика в содрогание и кидала в жар.
- Эх, сколько чего надобно знать человеку, - произнес Чумдатуа - Может, выпили бы еще по стаканчику?
"Ушел бы я вовремя и не узнал бы ничего, не раскровенили бы мне душу, - корил себя старик. - Какого лешего сидел, и сил проклятых недостало встать убраться…" Он с трудом поднялся и ухватился за перила, с усилием распрямляя спину.
- Сядь, - сядь! Куда это ты собрался? - попытался удержать его Эзекиа.
- Не знаю. Пойду…
- Может, выпили бы еще, а? - повторил Чумдатуа.
- Не дело на старости лет сворачивать со своего привычного пути, как жил человек, так и надо ему дожить жизнь. Стариком надумаешь учиться на пандури, на том свете придется играть! Так-то оно с нами… Поздновато вздумал ты служить науке с этими своими щенками… Что теперь думаешь делать с несчастными, дядя Григол?
- Пропади я пропадом! Почем я знаю что…
- Поступай, как всегда поступал… пока еще слепые. Да не тяни, как глянут на свет божий, грешно будет! - Эзекиа потер ладонью лоб, вздохнул. - И тихомолком, никто чтоб не проведал. Будто камень в океан…
- А как же я тому человеку в глаза гляну?
- Ко мне его приведи! Скажи, что я собачник, что у меня орава собак. Я отвечу ему.
- Нет, негоже так…
- Пусть сам печется о своей науке, благословенный, тебе-то зачем печалиться?! Мало других людей, чего тебя вводит в грех на старости лет!
- Деревня, говорит, снится, будто мальчиком в церковном хоре у отца пою… Разве подумал бы я…
- Поступай, как всегда поступал.
- А это не грех? Не зло?
- И грех, и благо, а то - один только грех. - Эзекиа поднялся, взял дядю Григола под руку. - Послушайся меня! Пока еще слепые. Тихомолком… Будто камень в океан.
- Чего вы встали! Куда спешите! Выпили б еще по стаканчику!
С тяжелым сердцем миновал старик двор. У ворот он столкнулся с мельником. Степанэ торопился, но все же остановился, спросил дядю Григола - не за мукой ли для собаки приходил. Старик молча помотал головой и заковылял дальше. Медленно, передыхая, взбирался он по крутой улице вверх к Арсеналу.
"Будто камень в океан…"
Домой добрался в сумерки. Устало отворил калитку. Во дворе никого не было, но ему и не хотелось встречаться сейчас с кем-либо. Вошел в комнату, отыскал спички, зажег лампу. Собака со своими щенками лежала в корзинке и все так же виновато смотрела на хозяина. Старик, пряча глаза, поставил лампу на стол. Внезапно ему стало тягостно в комнате, грудь стеснило, и еще духота эта. Пожалел, что покинул мельницу. Растравленный, смятенный, не находя себе места, крутился он по комнате, и сомненье все же точило душу. Решить он уже решил, как быть со щенками, но что-то мешало, что-то останавливало, как будто услышанного на мельнице было недостаточно.
Он снова вышел во двор.
Хотя бы соседи на балконах загалдели сейчас разом, уговаривая: потопи ты щенков, на кой плодить бродячих собак. Но соседи, занятые своими делами, и не заметили его.
"Будто камень в океан…"
Утром старик поднялся чуть свет. В комнате еще стоял мрак, и он припустил фитиль. С трудом оделся, пальцы не слушались, и он долго провозился со шнурками на ботинках.
Потом выпустил во двор собаку и закрыл двери…
Потом осмотрел щенков, каждого в отдельности - не прорезались ли глаза.
Потом порылся в сундуке, вытащил ветхий паласик и бережно завернул в него слепых щенят…
Потом уложил теплый подрагивающий и шевелящийся сверток в сшитую женой холщовую сумку…
На полдороге заметил, что собака по пятам идет за ним.
Он отогнал собаку и погрозил ей. Собака повернула назад, но на углу присела на задние лапы и оттуда следила за хозяином.
Старик поплелся дальше. Он знал, собака снова увязалась за ним, бредет на расстоянии, но что было делать, бранью и угрозами не подействуешь, а вернуться домой и запереть ее не хватало сил. И проклятой дороге не было конца, тянулась и тянулась. Старик шел и шел по ней, волоча тяжелую сумку. "Набрались же тела!" - подумал он с сожалением.
"Будто камень в океан…"
Возвращаясь с мельницы обратно во двор, он окинул взглядом балконы, не заметил ли его кто. Но люди, видно, еще спали. Пустынно было и на улице, лишь у духана Антона крутились любители утренней выпивки, нетерпеливо дожидаясь открытия.
Старик наискосок перешел улицу и понуро побрел по тротуару, оставив духан Антона позади.
Он выглядел спокойным. Покой дался ему ценой бессонной ночи. До самого утра убеждал он себя, что лучше потопить щенков, чем оставить в живых, - для них же будет лучше. Долго терзался он сомнениями, но в глубине его души незаметно разрослось чуждое и неведомое ему чувство мести, определившее участь щенят.
Дядя Григол уверил себя, что ученый в золотых очках обманул его, во всяком случае, не всю правду сказал. Может, не доверился или ни во что его не поставил - подумаешь, какой-то темный старик, неуч. Что собаки надобны для науки, он растолковал ему, это верно, да о главном умолчал, скрыл, как собирается использовать бедных щенков. И старик думал, что отплатит ученому, подтопив щенят и оставив его ни с чем. Заявится осенью за щенками, а дядя Григол отправит его с пустыми руками, даст от ворот поворот. Но сначала выскажет ему все.
На углу старика чуть не сбил с ног Зеленый френч. И старик наверняка бы упал, не поддержи его сам же Зеленый френч. Он извинился, недоумевая: "Столько улиц пробежал и никого не встретил, надо же было именно на вас налететь, дядя Григол!" И все переживал: "Не ушиб вас, не ушиб?" Глаза у него лихорадочно бегали, и лицо было ошалелое.
- Ничего, ничего, не ушиб, - успокоил его дядя Григол и пошел было дальше.
- Голова трещит! - простонал Зеленый френч. - Хоть бы рюмочку! Умру, если не выпью!
- Антон не открывал еще духана.
- Откроет, куда денется, - вымученно улыбнулся Зеленый френч. - В этом его работа - утром открывать, вечером закрывать! А вы куда направляетесь, дядя Григол?
- Домой иду.
- До утра на мельнице просидели?!
- Чего там было сидеть до утра!
- А мы славно провели вчера время, и вино было что надо! Я вас ничем не обидел, дядя Григол?
- Чем ты мог обидеть, сынок?!
- И их тоже?
- И их тоже.
- Это хорошо, мирно разошлись, значит! - Зеленый френч и говорил, и слушал равнодушно, без внимания, кроме водки, ничто его сейчас не занимало. Взгляд его прикован был к духану Антона.