"Света! Света!" - стала она кричать на весь кордон. Та будто сквозь землю провалилась. "С собакой возится!" - подумала Матрена Логиновна. Зашла во двор, где находилась собака - внучки и там нет. "Вай, что наделала!!!" - заголосила бабка. Сама бегает вокруг дома, ищет. Наконец-то догадалась зайти под навес, где муж рыл новый погреб.
Света спала в недокопанной яме. Инешке, руки-ноги целы, такое горе настало бы - зять живьем сожрет. Нехороший он - это Матрена Логиновна поняла еще во время свадьбы Ани. В первую ночь уже бушевал - посуду перебил. Кричал, что не так Аня вела себя с парнями - каждому улыбалась за столом…
И потом не изменил характер: приедет с дочерью из Саранска, слова не промолвит, словно немой. Однажды Матрена Логиновна не удержалась и за ужином спросила: "У тебя, Толя, есть язык? Все молчишь да молчишь". Тот вскинул рыжую голову и коротко бросил: "Язык теряют те, кто живет в лесу, а я среди людей хожу", - и отвернулся. После этого вот уже три года не приезжает. И дочь заступается за него. Недавно, недели три тому назад, приехала с незнакомым шофером, скинула в багажник два мешка картошки, и обратно в Саранск. Матрена Логиновна даже спросить не успела: что, как… "Потом, потом!" - отмахнулась Аня и уехала.
Расти детей!..
Окунувшись в грустные думы, хозяйка даже не заметила, как пришел муж.
- А ты почему так долго? Обещал скоро вернуться, а сам будто в воду канул, - начала она его упрекать. Увидела, что усталый, смягчилась. - Не заболел? Смотрю, лицо у тебя что-то бледное…
- Побледнеешь, когда пешком ходишь! Спасибо ему, - Федор Иванович кивнул на стоявшего у порога парня. - На лошади довез. - Помолчал немного, спросил: - Узнала?
- Узнала, а как же! Сын Киргизова. Проходи, Сема, проходи, будь гостем.
- Давно приехали? - махнув головой в сторону передней, спросил Федор Иванович.
- Давненько. Все тебя ждали. Вместе, говорит, сядем за стол.
- Ты, Матрена, поставь самовар. Сему чаем с медом угостим.
- Сначала поешьте. На голодный желудок и мед покажется горчицей. Утром завтрак почему забыл? Яйца сварила, мясо…
- Спешил. Даже ружье забыл. Только вышел к Пор-горе - навстречу, с теленка, волчица. С оторванным хвостом которая. Забыла, в прошлом году, когда за орехами ходили, из-под ног выпрыгнула?
- Дальше что? - спросил Витя, стоявший у двери.
- Что? Нарвал сухой травы, зажег - и давай на нее кричать. Побежала лешая к Бычьему оврагу. Там, видать, ее логово..
- Садитесь, мясо остынет, - пригласила хозяйка.
После проводов Семы Федор Иванович надел старую фуфайку, вышел курить на крыльцо.
После зимней спячки растущие вокруг кордона березы распустили почки. Голосили птицы, на поляне трава, с которой на днях сошел снег, уже совсем зазеленела.
"Новая весна пришла, а с нею и новые заботы, - подумал Федор Иванович. - А весна - всему начало…"
* * *
Что и говорить, время летит быстрой птицей. Но птица прилетает вновь, а прошедшее уже никогда не вернется. Недавно, будто вчера, Федор Иванович был молодым. Отец, бывало, все учил его, как сохранить лес. Он умер, сейчас не знает забот - свое сделал, а вот ему, его сыну, продолжать его дело.
Федору Ивановичу неожиданно вспомнилось то зимнее утро, когда они с отцом попали в пургу. Было это в первые дни апреля. Тогда они ходили показывать соседнему колхозу делянку, которая находилась у Бычьего оврага. Хорошо, что туда легко проехать: сели на трактор - и на месте. Возвращаться пришлось на лыжах. Тогда и собаку брали с собой. Зачем? День не обещал плохой погоды. А здесь неожиданно началась пурга и вскоре послышался вой волков. Хорошо, что стог сена был рядом. Запалили костер, отпугнули стаю.
…Оторвавшись от грустных мыслей, Федор Иванович выбросил недокуренную сигарету в извилистый ручеек, и та, крутясь-вертясь, вскоре исчезла.
"Вот так и жизнь куда-то пропадает", - подумал Пичинкин. Встал у вороха дров, достал топор.
Подошел Виктор и тихо произнес:
- Иди, отец, отдохни. Сам доколю.
Федор Иванович сел на бревно, размял между пальцами новую сигарету и обратился к сыну:
- Николай к кому приехал? К Захару Даниловичу?
- Ошибся, бери повыше. В министерство пришла жалоба, купил, говорят, наш директор машину. В самом деле, отец, откуда Потешкин столько денег взял? Зарплата, сам знаешь, с комариный нос…
- Ну-у, ты уж это зря… Двадцать лет директором комбината. Иногда и воробей в пыли пшено находит.
- Конечно, находит. Там, где раньше ворох был.
Федор Иванович снова прикурил, выпустил через нос дым и, будто от нечего делать, вновь произнес:
- На хвост Потешкина, сынок, нелегко сесть.
- Сначала ревизию надо провести. Жалобу, знамо, свои настрочили. В ней, говорят, обо всем написано: сколько бревен привез, кому и когда их продал.
- Какие бревна? - задвигались у старого Пичинкина брови.
- Десять дубков. На венец дома, слышал…
- Вот что, сынок, - неожиданно сменил разговор Федор Иванович. - Не суй нос куда не следует. Продал - его дело. У нас одна забота: охранять лес, растить новые деревья.
- Понял тебя, отец, понял… Они воруют, а мы с тобой по липовой бумаге лес отпускаем.
- Ты что, с ума сошел, такое болтаешь? - не удержался старший Пичинкин. - Ты не воровал? Не воровал! Тогда не мы виноваты…
Ревизора они заметили лишь тогда, когда тот сел около них и спросил, скоро ли высыхнут лесные дороги.
Виктор улыбнулся, а Федор Иванович сказал:
- Считай, в середине лета.
- Ваш комбинат когда выполняет план по заготовкам? - вновь обратился гость. - Зимой?
- Иногда и летом, - буркнул под нос Федор Иванович. - В нашем деле, Николай, как бишь по отчеству?
- Митрофанович.
- И летом, Митрофаныч, в лесу не сидят. Понятно, летом готовить лес - одни мучения. Смотришь иногда, как во время валки ломаются молодые деревца - в пот бросает. Заготовители ведь план гонят, за это им деньги платят… За лес они не радеют.
- Выходит, большое дело делают, так?
- А ты как думаешь? Шифоньеры и все прочее из чего сделаны? Из дерева. Стол, за которым ешь-пишешь, сам разумеешь, не каменный. А ведь это дерево, может быть, свалено в нашем лесу.
- А-а, вон в чём дело! - засмеялся гость, - тогда вали сколько хочешь, лишь бы люди не видели. - Николай что-то хотел добавит еще, но Виктор ему подмигнул, и тот замолчал.
Федор Иванович потушил сигарету и отправился во двор освободить с цепи собаку. Когда шел, нехорошо подумал о Викторе: "Смотри-ка, и этот "перья" распускает. Расти, расти таких, потом в душу наплюют, все переиначат".
Собаки на месте не было.
"Наверное, жена выпустила, - подумал Федор Иванович. - Всегда вот так: выпустит под вечер, пес потом шляется по всему лесу. Бестолковый, какой из него сторож! Вот у Киргизова Тарзан - тот настоящий друг!"
Пичинкин зашел во двор, где стояла лошадь, и стал выбрасывать навоз в открытое окошко. Усталость почувствовал уже на крыльце, когда присел отдохнуть.
Во дворе начало холодать. Пошел мокрый снег.
- Вот тебе и весна! - вслух сказал Федор Иванович. - Будто капризная девка: сначала позвала сватов, потом нос воротит, - и сам не зная отчего, улыбнулся. Постоял немного, вновь ему не по себе стало: вспомнилась Лена, жена шурина Варакина. О том, что она ушиблась, передали вармазейские лесорубы.
"Завтра же навещу, - подумал Федор Иванович. - Матрену пока нечего тревожить".
* * *
Парни долго беседовали в передней, потом уснули. И жена уже храпела. Только ему, Федору Ивановичу, никак не спалось. Кружились и кружились в голове разные мысли. Вспоминал, как сегодня ходил на дальнюю делянку, где вармазейцы заготавливали жерди. Возвращаясь, заглянул на пчельник, к Филе Куторкину. Старику больше семидесяти, но еще крепкий. Почему бы не быть ему таким? Не отмахивает, как он, в день по двадцать километров. Лепит и лепит из глины свистки, и, как ребенок, сам играет на них. Ульи в омшанике, сам - в теплом сосновом доме. Вот где счастье - всю жизнь отдыхает. Старик живет с младшим сыном, председателем Вармазейского сельсовета. Как живет - сходит в неделю один раз помыться в баньке, наденет чистое белье - и вновь сюда, на пчельник. Старший сын - директор завода в Саранске. Виктор, сын Федора Ивановича, жил одну зиму у него, когда учился в техникуме, чуть ли не в зятья к нему попал. У него одна единственная дочь, Симой зовут. Правду сказать, Федор Иванович не был против - девушка красивая, здоровая, своими глазами видел, когда с женой навещали сына. Когда-никогда и Вите нужно жениться, скоро уже отметит тридцатник. Пора уже свое гнездо иметь.
Потом Пичинкин заходил в лесничество, откуда Сема, сын Киргизова, довез его на лошади. Смотрит, что с ног валится, пожалел. Хороший парень, работящий. Видать, в мать пошел, та целый двор скотины держит. Держать-то держит, да почему-то Сема со своей семьей ушел от родителей. Не поладили? Или у каждого в жизни свои заботы?
Федор Иванович задумался о нынешней весне. Она что-то ему непонятна. Сегодня, смотришь, текут ручьи, завтра снег валит. К повадкам весны Пичинкин привык, видит их еще в зародыше. Не зря жена уже зимой спрашивала, какие овощи посадить в этом году, когда сажать картошку. Понятно, что Федор Иванович не сразу высказался - он тоже не знахарь, не посмотришь почке на макушку. Иногда природа, как сегодня, такие "пляски" заводит, которые бывают лишь во время цветения черемухи.
Но все равно в последние дни воздух помягчел, ночи стали не такими темными, как раньше. В феврале выходил на крыльцо - перед глазами стояли лишь стонущий лес да словно золой обсыпанные сумерки. А уже когда начинались ветры с поземками, тогда, считай, деревья завывали так, словно злые средневековые воины останавливались у кордона. Нет, не дает себя весна холодам. Вон верба опушилась, будто только что из яиц вылупились цыплята. В лесу пахнет смолой, совы по ночам стонут, как роженицы. Или же другая примета: на Суре лед потрескался, почернел. Поднимется вода - тогда половодье ничем не удержишь. Или еще: как-то совсем по-другому, ликуя, шепчутся ивы, забили еще сильнее из-под снега родники за огородом, стали потихоньку скрипеть тополя, которые несколько лет назад посадил Виктор. Лес, говорит, он и есть лес, а тополя - светлая память о Петровке…
Об этой деревне Федор Иванович думал частенько. Иногда даже навертывались слезы. Хоть деревня совсем недалеко от кордона, километров пять по прямой дороге, перед ней Пичинкин чувствует себя виноватым. На лес ее променял. Жили-жили они там, и вот тебе - провожает лесные ночи, лесные зори встречает. "Сосны, березы, осины, не пробежишь босиком под ними", - иногда начинал петь Виктор. Видимо, и он думал о своей деревушке.
Ясно, его, отца, травил. Однажды Виктор не выдержал, бросил в лицо: "Ты, отец, предал землю-кормилицу". - "Как предал, а разве лес не земля? - Федор Иванович вопросом на вопрос ответил. - "Земля-то земля, да только в лесу не поют перепелки. - Перепелка - птица полевая", - на своем стоял сын.
И вот пришла новая весна, уже двадцатая, которую встретил в лесу Пичинкин. Как всегда, в это время и сон пропадает. То и дело Федор Иванович выходит на Суру, слушает, как река дышит, просыпается от долгой зимней спячки. Откуда-то сверху, со стороны Кочелая, гонит и гонит льдины. Гудит, трещит, охает, выбрасывая на берег осколки.
В последнюю неделю Федор Иванович каждую ночь выходил на берег. Прокалывал палкой снег, измерял его глубину и ждал, когда он превратится в воду, разольется с Сурой и отправится в более крупные реки. Выглянет солнце, синее небо выбросит палящие струи в тихую воду - льдины медленно, почти лениво тронутся вперед. В такое время Пичинкину кажется: это не льдины трескаются, а с теплых стран, курлыча, летят журавли.
Не мучая себя, Федор Иванович запрягал в дровни пегую лошадку, отправлялся мерить то, что зимой на корню пилили и возили на лесокомбинат. Лес, который восхваляет птичьими песнями все времена года, очищает воздух и возвышает душу, превращался в щепу для крыш, срубы, дворы и бани. Гибкие, с белым станом березы рубят на дрова, иногда сложенные друг на друга бревна гниют в непогоду и от половодья. В лесу Пичинкин иногда чувствовал себя больным, места себе не находил.
А тут сын Виктор будто обухом ударил: на Потешкина, директора лесокомбината, кто-то бумагу накрапал. Как не пожаловаться, если он лес считает своим угодьем или, на худой конец, дачей. И Киргизов, лесничий, такой же. На людей смотрит свысока, будто он барин, а лесники - холопы. Дело, конечно, не в высокомерности.
Характер ломается, мнется, в оглобли и строптивого рысака запрягают. Себя считает всевластным - вот где вред! Сколько пострелял лосей - один Инешке знает. На что ему столько мяса? Снабжает кого-то из тех, кто в креслах, поэтому и никого не боится.
Или вот что еще… Сейчас лесные техники сами продают дрова. Сын Виктор даст им квитанции, а деньги велит оплатить в кассу. Это неплохо - ни один сучок не пропадает. Сельчане приедут за дровами - вот они, кучи, накладывай сколько хочешь, только плати.
Зимой и Потешкин приезжал. Свалил гладкие, без сучков березы, потом попросил: "Ты бы, Федор Иванович, нашел с десяток дубков. Друг дом ставит. Для нижних венцов нужны".
Конечно, дубовый низ - не осиновый. Дашь директору, как не дашь? И, конечно, не даром, заплатит. Поехали на четвертую делянку, где шла рубка, показал готовые бревна. В ту же ночь Потешкин пригнал машину с мужиками, те быстро их погрузили в длинный кузов и увезли. Федор Иванович даже спрашивать не стал, кто они, откуда. Зачем ему лишнее?
Потом два раза заходил на комбинат за квитанцией на лес. Кассирша одно говорила: "К самому заходи". А у Потешкина тоже свое: "Подожди немножко, вот перетряхнем план, что-нибудь придумаем". Об этом пришлось сказать лесорубам. Как не скажешь - бревна не иголки, мужики заметили пропажу, но смолчали. Когда Фёдор Иванович им сказал об этом, те на дыбы встали. Кому нравится бесплатно гнуть спину?
Потешкин, считай, половину дневного заработка увез. И, видать, после этого жалобы пошли наверх.
… Выходит, деньги - Потешкину, а ему трястись. Как не будешь бояться - делянка под его рукой, на каждом дереве своя отметина. Приедет такой ревизор, который у них спит, украденное сразу заметит. Много ума не надо - все перед глазами, только умей считать.
Утром, когда Виктор с гостем сели за стол, Федор Иванович спросил:
- Как думаешь, сынок, пешком доберусь до Кочелая?
- Зачем отправляться по грязной дороге? Отдохни-подлечись, а тетю Лену сам навещу, - Виктор догадался, о ком думал отец.
- В Кочелай вызывают? - из-за печки высунула голову хозяйка.
- Посмотришь, как и что, сразу сообщишь мне, - только им знакомым языком сказал старший Пичинкин.
У Виктора есть мотоцикл, до больницы недолго ехать. Заодно и сестру Наталью навестит, та давно домой не приезжала. Некогда, видимо.
Когда парни уехали, Федор Иванович надел валенки и спустился с печки чаевничать. Сегодня он не пойдет на делянку - прекратили рубку леса: дороги испортились. И самому незачем сбивать старые ноги. Всему свое время…