* * *
Нельзя смотреть на Суру - глазам больно. Вблизи река широкая, издалека - узкая. Протянулась по пойме вьющимся ужом. На тот берег спустился сосновый лес, будто решил посмотреть ее красоту. Вековые деревья тянули свои макушки к небу, к самим облакам. В воздухе пели жаворонки, было слышно, как кукует кукушка. В городе такого не услышишь - там одни холодные каменные дома и машины, машины, машины…
Детство Игоря прошло здесь, в Вармазейке. Жили вчетвером: бабушка, дедушка, он и дядя Паша, брат матери. Сейчас остался только дядя.
Мать Игорь не знает, она умерла после родов. Когда отец женился второй раз, взял его в Саранск, в свою новую семью. Потом Игорь редко бывал в Вармазейке. Мачеха не любила это село, не терпела и родственников Игоря. Когда муж вспоминал о них, она всегда раздражалась.
В первые годы бабушка часто ездила к ним в город. Игорь радовался ее приездам и подаркам. Потом она стала приезжать все реже и реже и, наконец, совсем перестала. Однажды, в шестом или в седьмом классе, Игорь вернулся из школы домой и уже у порога услышал, как ругаются отец с мачехой. Такие разборки у них дома случались часто, да иногда они и нужны были: у отца без водки, считай, ни одного дня не проходило.
На этот раз они бранились не по поводу пьянок. Мать Игоря ругала какую-то дряхлую старушку.
"Выкинула на порог свой холщовый мешок, нагло в дом залезла! - хрипела мачеха. - Уходи отсюда, - толкаю ее. Не выгонишь. "Я к Игорю приехала, а не к вам". - Может быть, спрашиваю, и квартира Игоря? - Шмыгая носом, старуха молчала. Сама с ног до головы мокрая - видимо, под дождь попала, вон сколько грязи оставила…"
- Пригласила бы в дом человека, так ведь нехорошо, - сказал отец.
- Я в гости не приглашала. Что, ей хлеб с солью поднести?!. - кричала хозяйка.
"Бабушка приехала!" - застучало сердце у Игоря. Смотрит - под столом узелок. Самой бабушки нет. "А, может, и в самом деле выгнали?" - промелькнуло в голове у мальчика. Он с упреком посмотрел на мачеху и нырнул на улицу. "Уехала, уехала", - ручьем лились из глаз слезы.
Бабушки не было и на автовокзале. Паренек обездоленным кутенком завертелся на месте, не знал, что делать. И ему вспомнилась бабка Акулина, которая жила в их доме. Игорь побежал обратно.
Действительно, бабушка у соседки пила чай. Игорь сразу не узнал ее - она будто уменьшилась ростом, лицо изрезано глубокими морщинами.
- Смотри-ка, смотри-ка, он выше меня, - сквозь слезы говорила старушка, целуя внука. Скрюченные пальцы тряслись. Эту дрожь Игорь прочувствовал и тогда, когда та целовала его.
- Как же, в отца пошел. Тот со столб ростом, - подала голос Акулина. - Ты, Палага, того… переночуешь у меня. На кой там у зятя под столом валяться. - Повернулась к Игорю, добавила: - Дитятко, сбегай-ка за узелочком бабушки, кабы мать в окно не выкинула.
Отец ел на кухне. Мать с сестренкой смотрели телевизор.
- Где шляешься?! - накинулся на него отец и в ярости задел локтем тарелку с супом. Та со звоном упала. - Разве забыл, что нужно помогать сестренке делать уроки? Сколько раз говорил тебе об этом! - Попыхтел-попыхтел носом, немного смягчился. - Не нашел?
- Кого? - не сразу понял Игорь.
- Кого, кого… - вновь повысил голос отец, - бабушку!
- Она у бабки Акулины, - вздохнул мальчик.
- Она ей кто, близкая? А-а, вон в чем дело… Тоже вармазейская. Тебя еще немного нянчила…
- Вармазейская? - удивился Игорь. - Об этом я и не слышал.
- Все будешь знать - рано состаришься. - Отец встал из-за стола и резко сказал: - Пойдем вместе!
- Меня, папа, за сумкой послали. Она под лавкой.
- Я сам ее возьму, - отец поднял котомку, вышел с Игорем на улицу.
Бабушка, увидев зятя, растерялась, руки вновь затряслись. Мальчик никак не мог понять: то ли она испугалась так, то ли обрадовалась.
- Ты, Олодя, садись, садись. Стоя, половицы сломаешь, - засмеялась бабка Акулина. - Сама приоткрыла шкафчик, достала бутылку. - Здесь полстакана осталось, да ведь старуха где больше возьмет, - начала она оправдываться. - Я, Олодя, так думаю: гостю много поднесешь - опьянеет, не нальешь - обидится. Как-никак мы соседи.
- Спасибо, - промолвил отец и сел за стол.
В ту ночь бабушка спала у соседки. Утром, провожая ее на вокзал, она учила Игоря:
- Ты, ясное солнышко, больно не лезь между родителями. Вырастешь - поймешь: у каждой семьи свои горести. Беда, родимый, не репей, прилипнет - из сердца сразу не вырвешь.
Та встреча была последней. Через полгода на имя его отца пришла телеграмма: "Умерла мама похороны воскресенье Паша".
Отец хотел поехать в Вармазейку, но жена не пустила. "Этого еще не хватало, всех не похоронишь", - заворчала она и изорвала бумажку.
Игорь хорошо помнит тот зимний день. Зашел он к бабке Акулине сообщить о горе - та, лежа на койке, стонала. Хотел сообщить о телеграмме, но в горле сразу застрял комок - никак не мог его проглотить. Паренек упал к ногам худенькой старушки, тело его затряслось.
- Оставила тебя, сыночек… - соседка сразу поняла, в чем дело и стала его успокаивать.
Что она говорила ему, - сейчас Игорь уже забыл. А вот ту добродушную старушку, которую через две недели и саму проводили на городское кладбище, до сих вспоминает. Кладбище было далеко-далеко - ехали туда на автобусе. Тогда о бабке Акулине, кроме него, никто и не горевал. Похоронили - и на земле она как будто не жила. Вскоре в ее квартиру вселились новые жильцы…
Прошло много лет. После школы Игорь учился в университете, потом работал в агропроме. А сейчас вот уже два месяца - зоотехником на родине матери.
Живет Игорь Буйнов в Вармазейке и никак не нарадуется: луга там ничуть не изменились. Они такие же, какими остались в детской памяти. Другими стали только дома. Сейчас они повыше, многие кирпичные, под окнами красивые палисадники.
А жители, кого он знал раньше, постарели. Вот дядя Паша. Раньше был высоким, кудри до плеч, под шапку не умещались. Сейчас он пополнел, стал похож на пенек, волосы поседели. "Ты уже не тот", - иногда хотелось сказать Игорю, но не посмел. Жизнь ведь не всех нежит. Много пережил дядя: умерла жена, на руках осталось двое сыновей, целыми днями на работе - некогда даже вздохнуть…
Постарел и Казань Эмель, бывший их сосед. Сейчас он со своей старухой, бабкой Олдой, живет в центре села, в новом доме, рядом с клубом и школой.
Бабка Олда почти не изменилась, была все такой же: худенькая, глаза, как бусинки, веселые. Любит, как и прежде, новости разносить…
Игорь вышел на Суру, по скользкому, затянутому тиной берегу спустился вниз, где двое мужчин - один старый, другой молодой, может быть, отец с сыном, смолили лодку. Река как-то сузилась, была не похожа на ту, которую видел в детстве. Игорь поднял из-под ног камешек, замахнулся и закинул на середину реки. В том месте, где он упал, вода заискрилась.
Мужчины у лодки подняли головы, вытаращив глаза, посмотрели на него: смотри-ка, взрослый человек, а ведет себя как ребенок…
Игорь, спустясь к ним, поздоровался и спросил:
- Почему река так обмелела?
Старший вынул изо рта дымящуюся трубку.
- Ты не с Египта приехал?
Когда Игорь сказал, кто он, парень произнес:
- Сам зоотехник, должен знать: если не будешь убирать навоз из-под коровы, она утонет. Так и с Сурой выходит. Кто только не поганит ее, разве не задохнется?
И мужчины вновь приступили к делу. Игорь смотрел на них и удивлялся ловкости.
- Вон Наталья идет! - приподнял голову старший и прекратил работу.
К ним спустилась девушка в тонкой синей кофте. Мужчины сполоснули руки и сели на доски обедать. Пригласили Игоря. Он поблагодарил, а сам стал смотреть, как девушка мыла ноги в холодной воде. Ей было лет двадцать пять. Стройная, высокая, на правой щеке родинка. При наклоне было видно, как весенними птичками трепещут, готовые выпорхнуть, ее острые груди.
"Пора уйти отсюда, а то скажут еще, что пялишь глаза на чужих жен", - подумал Буйнов и направился к иве, растущей в сторонке.
Сейчас он думал о том, как добраться до стойла. Как только вода спадет, на пароме они переправят коров на тот берег. Но сначала нужно подготовить калды. "Весенний день год кормит!" - вспомнились Игорю слова председателя, и он про себя улыбнулся.
Наталья покормила отца с братом, сполоснула посуду и по тропке пошла вдоль берега. Проходя около ив, заметила Буйнова и попятилась.
- Вы не за мной, случайно? - пошутил Игорь.
- Нет. Просто интересно, кто в полдень бездельничает, - окинула его веселым взглядом девушка.
- Зоотехник, кому же другому еще?
- А, это, выходит, о тебе вспоминали в клубе? Аспирантуру закончил, завтрашний известный селекционер. Такую, говорят, проводит се-лек-цию…
От услышанного Игорь даже оторопел. Пытаясь скрыть смущение, сказал:
- За твою похвалу только в шампанском осталось искупаться, - и торопливо сбросил с себя одежду.
- Поновее ничего не нашел? - застеснялась девушка и отвернулась. Увидела - парень уже в воде, крикнула: - От такого "шампанского" поясница как бы не отказала!
День был жарким, но вода холодная. Руками Игорь разгонял волны, они же еще больше мешали телу. Нет, до того берега не доплывет, и он вышел из воды. Сорвал одуванчик, поднялся с ним и удивился: одежды на месте не было.
- Ау! - донесся голос Натальи.
Буйнов побежал на голос. Когда догнал девушку, та, смеясь, сказала:
- На брюки, на! Не из Парижа случайно привез?
- Знаешь что, - разозлился Игорь, - таких, как ты, я в Саранске видывал.
- Не обманываешь? - поджала девушка пухлые губы. И недовольно буркнула: - Тогда, как говорит Казань Эмель, пусть тебя кыш возьмет! - и, не поворачиваясь, заторопилась к варакинскому огороду.
- Нашлась невеста, и смеяться не разрешает! - крикнул вдогонку Игорь и спешно стал одеваться.
* * *
Роза Рузавина каждое воскресенье ездила на базар. Надоело это дело, да куда денешься - муж заставляет. Тот сердился на нее из за того, что работала в поле. Рыбу, пойманную в Суре, Трофим сам солил и коптил.
И сегодня Роза вернулась с Кочелая поздно ночью. Есть не стала - за столом пересчитывала вырученные деньги. Не спохватилась даже, как через порог перешагнул Миколь Нарваткин.
- Ой, а я это… Не успела даже… - Роза от растерянности не знала, куда деть руки. Будто пойманная при воровстве, торопливо спрятала деньги в платок, сорванный с головы, и юркнула в переднюю. Вскоре оттуда раздался голосок, похожий на воркование голубя: - Давненько, Миколь Никитич, не заходил к нам.
- Некогда, красавица, - прижавшись спиной к ступенькам печки, кокетливо ответил гость.
- Сейчас ты уже бригадир, начальник моего Трофима…
- А-а, вон в чем дело… - засверкали у Миколя золотые зубы. - Хочу спросить тебя, почему твой муж не выходит на стройку?
- Он, Миколь Никитич, твой друг, сам его и спроси, - ответила женщина заигрывающим голосом. - Моему мужу ничего не надо. Есть у нас, говорит, кот и хватит. У Трофима знаешь характер, вместе сидели…
Миколь повесил картуз на лосиные рога, прибитые к стене, прошел вперед.
- Старое вспоминаешь, Роза, былое, наболевшее. Каждый год - пятьдесят длинных недель. За всю жизнь, - он неспеша связывал свои слова в один узел, - нас не тюрьмой измеряют, а делами. Возможно, и это о многом говорит, только человек не тополь, шумящий листвою за окном, - он меняет места. А они - его характер.
В передней послышался шелест платья. Вскоре Роза вышла в красном халате, волосы заплетены в косу, которая доходила до пояса. Села напротив Миколя, начала оправдываться:
- Базар мне осточертел… Глаза бы мои его не видели. Сколько стыда натерпелась. Покупатели не глупые люди, понимают, что рыба в огороде не растет…
- Да и вон эти… - хозяйка поднесла ладони к лицу гостя. - Боюсь, не только они и душа протухнет…
- На это тебя никто не толкает, - Нарваткин хотел еще что-то сказать, но Роза остановила:
- На местах, говоришь, характер меняется?.. Это как посмотреть. Ты прав: они изменяют характер да еще как. Не зря говорят: с кем поведешься, от того и наберешься. - Помолчала немного и произнесла: - Возможно, это так, Миколь Никитич: человек не дерево под окном…
Тополь срубят - на дрова пригодится, человек свалится - кроме земли никому не нужен. Забыл, чем Трофим похерил свое счастье? И за что его сажали?
- Ты, Роза, будто обо мне рассказываешь, а не о муже, - Нарваткин хотел было остановить хозяйку.
- Я, Миколь Никитич, вновь напомнила тебе, как всё меняется. Это, как говорят, первая сказка. Вторая - муж не стал работать в колхозе не только из-за того, что любит деньги. Он платит злом за случившееся. В вагоне поезда он людей защитил от поножовщины, а ему четыре года дали.
- Ничего не поделаешь, Роза. Что Бог тебе дает, оттого никуда не денешься. Каждый стоит на том месте, которое лишь ему уготовано…
- Что, и ты на своем месте? - вспыхнула женщина. - Тогда зачем, скажи, по селам шляешься?
- Счастье искал… И, признаюсь, нашел ее, крылатую перепелку, как говорит ваш агроном. Не знаю, поймаю и или нет за крылья, но все равно знаю: они мне помогают летать.
Роза от растерянности переминала пальцы, будто они были в чем-то виноваты.
Наконец-то от души сказала:
- Ты за Трофимом пришел? Сейчас он Суру не покинет. Рыба как раз икру мечет. И видя - гость вот-вот уйдет, достала бутылку, поставила на стол. - Что не спрашиваешь, сколько у нас денег? - неожиданно спросила. - Четырнадцать тысяч набрали. Да я их недавно в дом ребенка выслала, в Рузаевку. Своих детей нет, а вот сиротам пригодятся. Рыбу не Трофим, так другие переловят…
Выпучив глаза, Нарваткин смотрел на женщину и не находил слов. Перед ним стояла та, из-за которой он остался в Вармазейке. Он полюбил Розу с той минуты, когда впервые увидел. Любил тайно, лишь ему понятными чувствами. Только сердечное его тепло никак не доходило до ее груди.
Миколь думал: Рузавины лишь за деньгами гонятся. Копили те, что он пускал по ветру. Трофима он вдоль и поперек знает, тот сквозь пальцы и мякину не пропустит. А вот жена его, видать, совсем другая…
Душа у Миколя, будто весной под горячим солнцем снег, потихоньку стала таять. Роза тоже думала о госте. О нем, который считался другом мужа и с кем тайком она мечтала встретиться. Теперь он стоял перед ней таким, каким его знала: непокорным, никому не верящим. И в то же время Миколь добрый человек, и душа его - нараспашку. Роза это поняла уже той зимней ночью, когда Нарваткин заходил к ним впервые. Правда, тогда его больше увидела с плохой стороны: два дня глушил с мужем водку. Догадалась женщина и о другом: колхозную конюшню они спалили, Миколь с Трофимом. Она это чувствовала, только как всё получилось - не знала.
Но все равно в ее груди опять запылал тот огонек любви, который у нее возник в Саранске. С тем парнем Роза ходила в кино. Ни поцелуев, ни объятий. Вернулась с отцом в Вармазейку - чувства приостыли. И вот сейчас, когда она замужем, ей тридцать лет, ослабший огонь вновь запылал в ее сердце.
- Что, Роза, мне пора уходить, - встал Нарваткин.
- Успеешь… Трофим придет под утро. Сказал, что с Вармаськиным к дальнему пруду пойдут. Посиди немного, надоело одной в пустом доме. Жизнь в четырех стенах горше тюрьмы. - Хозяйка подошла к шкафу, достала две рюмки, нарезала леща и, не смотря на гостя, промолвила: - Не думай, спать тебя не оставляю, какой-никакой муж есть. Он меня любит. Иногда и однобокая любовь кажется счастьем. Вон у нашей сельской ветряной мельницы два крыла - все равно не может оторваться от земли. - И как будто сказала пустые, ненужные слова, махнула рукой: - Наливай, ты мужчина!
"Вон она, передо мной стоит… Почему стесняюсь ее, будто ребенок?" - разливая коньяк, думал Нарваткин. Он всегда надеялся на свою смелость. А здесь стеснялся обнять ту, которая сама его не отпускает.
О том же думала и Роза:
"Если весть о том, что он нашел свое счастье, верная, тогда, считай, не зря пришел…"
На улице послышались голоса, донеслась песня - молодежь шла в клуб.
"Так, не так, так, не так", - стучал маятник настенных часов, будто спрашивал, как им быть. Но часам об этом разве кто скажет?..
* * *
Как и все пожилые люди, весной Дмитрий Макарович Вечканов и сон позабыл. Вот и сегодня, только в небе появились желтые перышки, надел яловые сапоги, старый свитер и отправился осматривать поле за околицей. В прошлом году там на зиму посеяли рожь. Зерно легло в сухую землю, осенью дожди не баловали. Как всходы пережили морозы, что они обещают лету - эти мысли беспокоили больше всего.
Отправился Дмитрий Макарович по Бычьему оврагу, где дорога вдвое короче. Когда спустился, тот был покрыт белым туманом. Сквозь него шел долго, или, видимо, ему так показалось. Вышел из оврага - небо уже просветлело, вот-вот забрызжет солнечными искрами.
Поле широкое и длинное - глазами не измеришь. Всходы густые и сочные. Подняться им помог глубокий снег - надежно сохранил от морозов.
Дмитрий Макарович долго смотрел на озимую рожь, потом не удержался, сорвал стебелек, понюхал. Кто знаком с этим запахом, тому он никогда не забудется. У земли свой, не похожий на другие, аромат и дыхание.
Поле со всех сторон защищено березовыми рощами. Деревья здесь посадили при Вечканове, когда он был председателем. За двадцать пять лет из тонких, похожих на осоку кустиков, поднялись с двухэтажный дом березы. Они охраняют поле от сильных ветров и суховеев, охраняют надежно, как родная мать свое дитя.
Смотришь на березняк издали - будто одетые в белые рубашки эрзяночки спускаются к Суре, туда, где Пор-гора и Львовское лесничество. Идут не торопясь, будто знают о своей красоте и для чего они здесь растут.
По левой стороне березняка, вдоль края оврага, проходит дорога. Сейчас на ней ни людей, ни машин. Поэтому Вечканову было приятно: иди и иди, не нужно поворачивать с дороги. В прошлом году он приходил сюда каждый день. Пройдет взад-вперед - на душе становится легче.
Порой сердце так прихватит старика - чуть с ног не валится. В этом году, в феврале, Дмитрию Макаровичу исполнилось семьдесят. Поднялся до той вершины жизни, откуда многое видно. Вот и сейчас, идя по полевой дороге, вспоминал, как провел свою жизнь, что сделал хорошего и где ошибался. Разве у человека мало недостатков?
Четыре года прошло, как он вернулся из Саранска, где долгое время работал в обкоме партии. В Вармазейке он родился, здесь, на сельском кладбище, похоронил свою жену Зинаиду Петровну, с которой вырастил двоих детей. Отсюда уходил на войну. Вернулся - вновь за любимую работу: выращивал хлеб, водил трактор, после окончания института был агрономом, председателем. Дмитрий Макарович никогда не думал, что придется расстаться с Вармазейкой, изберут его секретарем райкома. Не верил и тому, что молодой и неопытный руководитель, который встанет на его место, по ветру пустит все накопленное. Правда, все это произошло потом, когда Вечканов был уже в соседнем районе первым секретарем.