"Как понять человека? - размышлял Иван Дмитриевич о Варакине. - Трудяга, конечно, все делает своими руками, на свои трудовые живет, не как их зять. Только какой прок от этого, если с ним в семье тяжело?"
Вечканову вспомнился увиденный этой ночью сон… Будто катаются на коньках Роза с Трофимом, он за ними смотрит из окна. Видит, как Роза, споткнувшись, полетела в прорубь. Протянула руку, судорожно хватается за лед - не может выбраться. Иван бросился на помощь сестре и… проснулся весь в поту. В груди кололо. Вспомнилось: вчера пришел в полночь. Сначала, как и сегодня, заходил в больницу к Комзолову, затем долго беседовал с главврачом.
… Подойдя к ферме, Вечканов вначале зашел в Дом животноводов. Там двое мужчин его возраста о чем-то спорили. Один был Ваня Суродеев, с кем Вечканов учился в одном классе, второй не местный - зять Суродеевых, приехавший сюда жить откуда-то издалека. Вечканов полюбопытствовал, о чем говорят.
- Всё о той же Петровке, Иван Дмитриевич! - сказал Суродеев.
- Ну что там? У кого-нибудь бык отелился? - рассмеялся председатель.
- Отелится - веревку привяжут на шею… В Китае, говорят, один мужик рожал. От бабы, - пошутил Суродеев и тут же спросил: - Забыл, председатель, как три ближайшие деревни отвезли в Вармазейку? Мол, неперспективные… Укрупнять надо…
- Тогда я в Саранске учился, никого не заставлял разрушать. Конечно, не дело, когда людей гонят с насиженных мест, - раздраженно сказал Вечканов.
- Иногда поеду в свою Петровку, - перебил председателя Суродеев, - увижу заброшенные, без окон дома и тухлые колодцы - аж плакать хочется. На месте дома одна крапива… Что за жизнь - крапивой по сердцу!
Вечканов долго смотрел под ноги. Наконец тихо вздохнул:
- Тогда что же делать?.. Говорят, одна надежда на фермеров…
Суродеев встал из-за стола и, волнуясь, начал ходить по "красному уголку". Потом сжал большой, с голову ягненка, кулак и бросил:
- Подрубили у села корни! Осталось одно: позвать на землю городских жителей. Некоторые из них недавно оставили родные места и еще не совсем забыли, как пахать.
- Летом пусть поработают в поле. Урожай собирают, сено косят. Зимой и весной они нам не нужны. Сами справимся. Чай, не лыком шиты. Я и сам, честно говоря, сейчас бы вернулся в Петровку. Там настоящий курорт. Вокруг лес, рядом Сура. А какие чистые родники там!
- Почему бы, председатель, не взяться за возрождение деревень?
- Чесать языком легко, да где найдешь средства? Деревням нужны хорошие дороги, школы… И вас сюда каждый день привозим. Потом, скажете, что нужен клуб, магазины нужны. В копеечку всё это влетит колхозу…
- Насчет денег сильно не переживай. У людей они есть. Мы понемногу, не торопясь. - Суродеев кашлянул в кулак и спросил: - Ты, Дмитрич, посмотреть на нас пришел или по делу?
- Вот придут доярки, всю душу вам открою, - улыбнулся Вечканов.
- Идемте, мужики, на улицу, - позвал зять Суродеева. Он вторую неделю возит корма на ферму.
На улице было тепло. Жидкие облака легким покрывалом укрыли сурские поля и лес.
В домах стали зажигаться огни.
* * *
Когда бабка Окся вышла на крыльцо с пустой котомкой и, согнувшись, прижала к себе палку, солнышко повернуло за полдень.
Дзинь, дзинь, дзинь! - било на ветру привязанное к срубу колодца ведро, будто звало к себе. Оксе с сыном воды совсем мало надо: ни коровы во дворе, ни овец, ни поросят. Раньше, когда поили скотину, руки уставали. Теперь только трех кур и петуха держат. Была собачка, но зимой сдохла. Три дня не лаяла. Сначала Окся думала, что от сильной бури уснула. Посмотрела в конуру, а собака уже одеревенела. Вот так и сама на койке скрючишься.
Окся оглядела свое хозяйство. Корыто для кур, поставленное около сарая, чернело на месте. Несушки бродили по двору и кудахтали. Из-под лестницы вышел петух, взмахнул пестрыми крыльями и закричал на весь порядок: "Ку-ка-ре-ку!"
"Домашняя птица тоже чует весну", - подумала Окся. Лицо ее сморщилось, глаза немного прикрылись и оттуда, с выцветших ямочек, проступили слезинки. Бабка вытерла их рукавом фуфайки и, опираясь на палку, по темной тропке подошла к толстому тополю, росшему у дома.
Окся подняла голову: распустило или нет дерево почки?
- Наконец дождался весны, - заговорила она как будто с близким другом. - Скоро, милый, будут листочки, птицы запоют, ручейком забурлит у тебя жисть. - Постояла и, тяжело вздохнув, побрела на почту.
По пути о чем только не вспоминала. Об ушедших годах, о разбросанной семье, соседях, которые живут с детьми и внуками в больших городах. Когда приходит старость, одно остается - воспоминания.
Вот и сейчас шла-шла, встала, оглянулась. Дом был не виден, только макушка тополя висела вдалеке, как тень густого облака. По левой стороне, на берегу оврага, где когда-то располагался кирпичный завод и трудилась Окся, сейчас вытянулась новая улица. Длинная, широкая, последние дома упираются в самый край леса. Добротные дома. Таких раньше и у помещиков не было.
Современные люди умеют жить, разбогатели. Вон Варакин Федор, родной брат, не гнездо свил - настоящий дворец. Из белого кирпича, с высоким крыльцом. Восемь больших окон, украшены красивыми наличниками. Стоит - пол-улицы занимает. Рядом - гараж, сзади баня, два срубленных сарая, большой двор.
Братца не зря нарекли куркулем. Спину гнет только на себя. А то помещиков винят. И то правда: Федор больно не стремится пить. Но если поднесут - не откажется. Не как Захар - тот голову совсем потерял. Вот и вчера приполз домой на четвереньках. Окся спросила, где "промок", но он только отмахнулся: не твое, говорит, дело, не суй нос… Где уж совать - мешалкой не стукнешь, как раньше, когда был маленьким.
"Тьфу ты, свинья!" - думая о родном сыне, плюнула бабка. Сколько стыда натерпелась из-за Захара - сердце отвердело. Что скрывать, младшенький уже в детстве показал свой норов: убегал из школы, потом и техникум еле-еле закончил. Была бы голова пустой - простила, а у него ума палата. В отца пошел. Покойник, бывало, мало ее слушал. Садился на крыльцо, давай козью ножку сосать. "И о чем же ты думаешь, лентяй?" - иногда спрашивала его Окся. - "О мировой революции!" - улыбался тот. Иногда, правда, муж во дворе возился. Молодым умер Петя, совсем молодым. От сивухи. Казань Олда напоила.
И Вадим, брат, не остановил. Тот сейчас приезжает к ним редко. Учила, учила его Окся - и вот на тебе: будто гость, а не сын. Трудно ли приехать из Кочелая на своей машине? Занят, говорит…
Вадим взял себе в жены девушку из своего села. Окся считала, что сноха будет слушать свекровь, делать так, как скажет. И, конечно, она удивит ее своей красотой. Красоту Окся считала самым большим богатством. "Деньги накопишь, а красоту лица и на базаре не купишь", - так она любила поговаривать, когда сын женихался. Сама в молодости была хороша лицом, как и дети ее - двое сыновей и дочь, которая сейчас живет в Челябинске. С них хоть иконы пиши.
У Вадима, как считает Окся, невелико счастье: жена ни красотой, ни умом не удалась. Да и делать почти ничего не умела. Поэтому она и встречает сухо сноху: приедет - хорошо, нет - без нее не пропадет. Вадим, наверное, поэтому и рассердился. Не зря говорят: куда жена-иголка, туда и муж-нитка…
Окся шла вдоль села и от души радовалась теплому солнцу. Не день - настоящий подарок. Вон как изменилась погода, будто холодов и буранов и не было, всю улицу развеселила. Снег кое-где растаял, по нему уже спешат к Суре узкие ручейки, дети пускают по воде бумажные кораблики.
По обеим сторонам дороги улыбались светлыми окнами дома. Окся дошла до одного, остановилась. Ее ждала Казань Олда. Это из-за нее, бездушной, умер ее муж. Окся считает: без самогонщиц, пьяниц поубавилось бы. В Кочелай покупать водку под вечер не пойдешь.
Окся хотела свернуть с дороги, но Олда вдогонку крикнула:
- Куда ты, трухлявый пенек?
- Отстань, скрипучая телега, в магазин спешу.
- Все удивляюсь, што кушаешь, осока болотная. Месяцами не выходишь, а сейчас бежишь. Куда?
- Не твое дело! Теперь не голодные годы, занимать к тебе не приду. Захар мясо носит, куры несутся. Вот куплю буханки четыре - на два дня на двоих хватит, - успокаивала себя Окся.
- А-а, вон как выгораживаешься: сын-пьяница мясо с фермы таскает! - вновь накинулась Олда. - Выходит, ты говядину шмякаешь, а я с утра до вечера коридоры в правлении тру…
Что болтала Олда, Окся не слушала и слушать не хотела. Она вспомнила, как ходила к Эмелю за мукой. Зерна тогда и у самих было как-никак - Петя на тракторе работал, на трудодни давали понемногу, но молоть негде было - село без мельницы. Эмель в те годы работал лесником. А у кого лес - тот, считай, самый богатый. Пришлось у них занимать муку…
По телу Окси пробежала судорога, спустилась к ногам. Остановилась старуха, подняла голову. Легкое ясное облако медленно плыло над Сурой. Солнце смотрело прямо в глаза. Вытерла слезы и снова пошла. Сырой снег поскрипывал под ногами. Сколько раз ходила здесь, вот и сейчас сразу пропали слезы, будто ясного утра застеснялись. Шла Окся, а сама вспоминала…
Вадим в первый год учебы прислал письмо.
"Мамка, - сообщал он, - колхозу помогать нас послали, каждый день дожди". Понятно, что это за помощь: рытье картошки или свеклы. В ту осень будто небо прохудилось. "Замерзнет паренек без плаща, простудится", - забеспокоилась Окся. Собрала накопленные деньги, побежала к Филе Куторкину, который портняжил. "Ничего не выйдет, - сказал тот, - из одних денег плащ не сошьешь". - "Тогда масла принесу, корова много молока дает, вот только соски у ней почему-то потрескались", - начала Окся просить бывшего Петиного друга. - "Мне другие соски нужны", - не стесняясь, ответил Филя. Окся не ожидала такого, плача ринулась домой. С неделю ходила по магазинам райцентра - материал для плаща все же нашла да сшить негде: портной на селе был только один - хромоногий Филя. И собралась к Дмитрию Макаровичу Вечканову, бывшему председателю.
Спасибо, выручил. Свой плащ отдал или взял со склада - Окся до сих пор не знает. На следующий день с плащом к Вадиму, первенцу, отправилась. На улице ливень бушевал, подождать бы немного, да разве удержишься? Прошла тогда почти десять километров - с дороги сбилась. "Вай! - воскликнула, беспокоясь. - Пропаду, никто не найдет, оставлю детей сиротами". Только когда вышла на большак, немного успокоилась. Где пешком, где на попутках, так и добралась до Саранска. Посидела-погрелась на вокзале и вновь на своих ногах до того села, куда Вадима послали.
Сын даже опешил: откуда она так рано, ничего не сообщив? Плащ ему очень понравился. Будто на него сшитый. Пять лет Вадим с Ниной учились в Саранске, пять лет возила им еду и деньги. Выучила! Потом и Захар поступил в техникум, он тоже не голодал.
В молодости, считай, шестнадцать часов в день Окся трудилась: молотила, косила, скирдовала. От мужской работы все боли забывались. Дочь ей письма присылала, а иногда и посылки. Потом Захар женился, привез внучку, та стала согревать ей душу. Четыре зимы жила у них, до школы.
Оле уже девятнадцать. Нынешней весной техникум закончит. И в прошлое лето гостила. Не девушка - огонь! За две недели, пока жила в Вармазейке, дюжину женихов приводила. Один из них - Витя Пичинкин, сын лесника. У внучки грудь всегда приоткрыта, людей даже не стеснялась. Окся говорила ей: мол, не ходи так, да где уж там!
Нечего жаловаться, жить стало легче… Хоть и маленькая пенсия, но все равно на месяц можно растянуть. Чай, сахар, конфеты какие-нибудь - что попроще, вот и все ее запросы. В старости что еще надо?
Да у Окси никогда и не было много денег. Где накопишь - детей растила. Тысячу рублей нечего считать. Нужны. Их под подушкой держит, на похороны. Когда схватятся, что перестала дышать, найдут. Одного боится: племянника, Олега Вармаськина. Тот не только деньги и тебя из гроба вытащит. Не зря любит говорить: "Без денег и в гости не пойдешь". Конечно, без них не проживешь. Летом Окся купила машину дров, распилили-раскололи их - плати… В доме два лентяя-парня, а накопленное встряхивай. Месячную пенсию, считай, зазря бросила. Пусть лентяи знают, что за жизнь без денег.
Всю зиму мяса с маслом не пробовали. Самой банки молока хватает. Накрошишь туда хлеба - вот и вся еда.
Наконец-то Окся дошла до почты. Она находилась в длинном деревянном доме с палисадником. В передней половине - два стола. На одном из них куча бумаг. Стены оклеены зелеными шпалерами, на которых белые голуби, флажки и синие цветы. Во второй комнате у окна сидел Куторкин Филя, сват. Перед ним похожий на большого грача телефон, открытки и конверты. Завпочтой, увидев Оксю, поздоровалась.
- Я, Лиза, за пенсией, - не стала тянуть время Окся. - Второй месяц почему-то ее не приносят.
- Как не приносят?! - удивилась заведующая. - Я её Захару отдала. Роспись сейчас найду, - женщина открыла стол и принялась рыться в бумагах.
- Тогда не ищи. Что сейчас искать, сын уже давно ее промотал. Дьявол - не человек! Вернусь домой, утюга получит!
- Что толку! Денежки все равно уже не вернешь.
- Поэтому и прошу на руки пенсию выдавать, - сердито скривила губы Окся.
- Да Захар сказал, что мать послала! - начала оправдываться женщина.
- Ну, тогда я пойду… Если зайдет он - никакой пенсии ему, поняла?
У Окси сердце обливалось кровью. Сын последний кусок изо рта выхватил! Ни стыда, ни совести. Дело не в деньгах - плюнул сын в душу, вот в чем беда!
Правда, зло кипело недолго. Любая мать за детей переживает. Сын пристрастился к водке - выходит, и она в этом виновата. Вовремя не остановила, даже и сейчас иногда ему подносит. Утром встанут Захар с Олегом - она им по граненому. Знает: если не опохмелиться, сердце может не выдержать. Без пенсии от голода они не умрут - немного мяса есть. А вот если вывернут подушку… Туда, думается, Захар не полезет. А полезет, вряд ли найдет - деньги в пуху, в самой середине.
Глубоко задумавшись, Окся дошла до клуба и остановилась передохнуть. У крыльца разговаривали две женщины. Точнее сказать, говорила полная, которая стояла к ней спиной, вторая - высокая и худая - смотрела на Оксю. Наконец-то молодая о чем-то зашептала. Собеседница повернула голову и, взмахнув рукой, произнесла:
- Ой, мамаша, а я к тебе хотела пойти!..
- Почему пешком, чай, подвезли бы. В новой машине, говорят, сноха приехала - Оксе почему-то вспомнилась перебранка с Олдой.
- Узнала меня, баб Окся? - спросила вторая женщина.
- Где уж всех узнать, - вздохнула старушка. - В селе вон сколько молодых - за вашими лицами не угонишься.
- Да это я, Бодонь Галя.
- А-а, вон ты кто… Мать приехала навестить? Недавно я к ней заходила. На здоровье не жалуется. Это твой сын у ней?
- Мой, баб Окся, мой…
- А вот мои внуки напрочь меня забыли, - обиделась Окся и искоса взглянула на сноху. - Вон и Настя полгода не заходила. Куда деваться - старые никому не нужны… - Поправила платок и после некоторого молчания продолжила: - Покажи новую машину, что скрываешь?
Светло-синие "Жигули" стояли за клубом. Настя открыла дверцу и, показывая на покрытые ковриками сиденья, предложила свекрови сесть. Окся отпрянула, будто заставляли ее лезть в цветы. Шевеля тонкими губами, прошамкала:
- Вы, сноха, уж как-нибудь одни… Ни разу не садилась на такой лисапед, как-нибудь уж пешком. Хлеб пойду куплю, потом посмотрим.
И пошла в магазин, который стоял рядом с клубом.
Когда сели в машину, Окся подумала о снохе: "Смотри-ка, приехала и не навестила. Может, к матери заходила?" Слышала, Настя у них в районе главная над всеми клубами.
"А, может, зря ее укоряю? Зашла бы, сама призналась. Дела, видать, задержали, - попыталась оправдать сноху Окся. - Разве Настя плохой человек? Детей подняла, оба внука в институте учатся. Вадиму тоже плохих слов не говорила". Дошла до "Жигулей", мягко сказала:
- Магазин, сноха, закрыт. Идемте с Галей - яичницей вас угощу.
- Я тебе, мама, гостинцы привезла, о еде не беспокойся. Вот подождем немного, придет ухажер и поедем, - сказала Настя и подмигнула Гале. Та расхохоталась.
Баба Окся не поняла сноху и поэтому проворчала:
- Тебе уж и слово не скажи!
Галя ушла в клуб и вскоре вернулась с высоким мужчиной.
- Это мой жених, баба Окся. Он русский, не говорит по-эрзянски. Так, Юра?
- Я руз, я руз, - приветствуя старушку, дружелюбно улыбнулся незнакомец. Он был высокого роста, статный. Казалось, от него веяло открытостью и добродушием. С такими людьми легко и просто общаться.
- А я, сынок, мать Вадима Петровича, - садясь в машину, кичливо сказала Окся.
Гости долго не задержались. Юра спешил куда-то, снохе тоже, видимо, было неприятно от вида неказистого домика.
Проводив гостей, Окся распорола наволочку, засунула в мягкий пух руку, покрутила ею - ой! - деньги как в воду канули…