* * *
С поля Олег Вармаськин вернулся насквозь продрогший. Складывая солому, еще не чувствовал холода, а вот когда вышли на заснеженную дорогу и пришлось спуститься с воза, от колючего ветра нос у него посинел.
Перед домом Ферапонта Нилыча Олег не стал сваливать солому, а сразу зашел к Судосевым.
Хозяйка, бабка Дарья, подтрунивала над ним:
- Тебе, мерзлой курице, так и невесту не найти. Весной в поле замерз. А в Сибирь бы попал, тогда что?
- Там я однажды уже был. Она у меня вот где сидит! - Олег вспомнил то, о чем не любил говорить. В Сибири три года он сидел в тюрьме. Когда учился в техническом училище, загремел в места отдаленные - до полусмерти избили втроем прохожего и вытащили деньги. Статья серьезная, разбойная.
Поели и с Захаром пошли домой. Дома его тетка, баба Окся, сказала о приходе Рузавина. "В кон как раз!" - обрадовался Олег. Взял белье и пошел в баню.
Трофим уже вовсю парился. Это дело он любил и нещадно, без устали хлестал себя березовым веником. Олег тоже разделся и поднялся к Трофиму.
- Наверно, до полуночи рыбачил? Рыбу не всю смог донести? - он знал, что тот часто ходил на реку. Об этом ему на ферме Роза сказала. Олег на ферме налаживал автопоилку: Вечканов его посылал. Это дело, правда, не его, а Захара, который к "зеленому змию" вновь пристрастился, два дня уже как глушит. Такой характер: начнет - не остановишь…
Трофим ополоснул лицо, таз с горячей водой пододвинул к ногам и, хлестая веником спину, съязвил:
- Ты, друг, совсем советским стал. Сегодня Судосеву солому привез, завтра, того и гляди, дрова рубить пойдешь председателю.
- Э-э-э, кореш, это не твоя забота… Ты - зять председателя, а я кто? Как-нибудь без меня семейные дела решайте…
Трофим спустился с полка, окатил себя холодной водой и стал натирать мочалку.
Долго молчал… Олег, лежа на спине, по-прежнему грелся. Трофим тер спину. Потом плеснул на раскаленные камни ковшик кваса и присел. Разлился синеватый пар, воздух стал мягче.
- Давно так не парился. Не пар, а сама благодать! - признался Вармаськин.
- Кто ж тебе не велит заходить? Баня, сам знаешь, навроде дома отдыха. Не зря ее раньше считали лечебницей, - рассуждал Рузавин. Потом посоветовал:
- Перед паркой ноги немного прогрей, так лучше пропотеешь. - Взял веник, опустил в горячую воду с душицей и начал парить друга. Хлестал что есть мочи, со всех сторон. Потом обеими руками массажировал спину. Тот только довольно кряхтел, лениво переворачиваясь с боку на бок.
- Это от сухого пара. Выйди в сени - остынь немного, - а сам напялил рваную шапку и вновь поднялся на полок. Сначала парился сидя, потом, вытянув ноги, хлестал их роскошным веником. Худое тело, будто раскаленная сковорода, блестело в полумраке.
- Зачем меня пригласил? - спросил Вармаськин. Он уже мылся.
- Пути-дороги, друг, у нас разошлись, пора вновь вместе работать, - начал издалека Рузавин. - Понял меня?
- Как не понять, Симагин не такая уж крупная шишка, как-нибудь приучим.
- Я не о нем - о Киргизове. За наше дело принялся, всех лещей теперь перетаскает.
- И того уймем! Вдвоем быка свалим… - Олег еще что-то хотел добавить, но Рузавин прервал:
- Я ведь вместе с ним работаю, ссориться неудобно.
- Ну, мы это обдумаем… - будто речь шла совсем не о человеке, а о каком-нибудь животном, с насмешкой сказал Вармаськин.
- Тогда и не грех по рюмке-другой опрокинуть, - остался довольным Рузавин, и первым вышел в предбанник.
* * *
После бани Олег залез на печку. Тетка ушла куда-то, Захар, видимо, ушел на ферму.
На печке было жарко, и Вармаськин сразу заснул. И увидел сон… Будто он идет по краю глубокого оврага, устланного черными камнями, между которых струится кровь. Неожиданно под ногами зашаталась земля, словно из-за чего-то обиделась на него и стремилась сбросить вниз.
От испуга у парня душа ушла в пятки, он стал судорожно хвататься за кусты шиповника и сильно искололся. И здесь откуда-то большая, с теленка волчица. Клацает клыками, вот-вот вцепится в горло.
- Что я тебе сделал, зачем хочешь наброситься? - выручая себя, будто спросил ее Олег.
- Ты мне логово разрушил, убил моих детенышей! - жутким человеческим голосом ответила волчица. - Столкну вот в овраг, найдешь свою кончину, - и приподняла уже большую лапу…
От ужаса Вармаськин очнулся. Осмотрелся вокруг и вздохнул с облегчением: "Фу-фу-у-у". У изголовья стояла тетка и трясла его за плечи.
- Лодырь, почему не вышел на работу? Ждешь, когда придут за тобой?
Олег вытер со лба пот, спустился с печки и молча стал умываться.
- Что, небо упадет, если не выйду? - ответил он гнусавым голосом. - Сын твой, Захар, четыре дня пил, не выгнали! Да и я как - нибудь перебьюсь с Божьей помощью.
- Вай, Инешке-кормилец, вай, менелень Инязор10, помоги вразумить этих непутевых, - крестясь, опустилась перед иконами старушка.
Олег схватился обеими руками за край полатей, приподнялся, посмотрел вдоль досок. Достал брезентовый мешок, сунул в него краюху хлеба и стал одеваться.
- Это ты куда, не в Кочелай? - прервав молитву, посмотрела на него Окся. - Там к кому зайдешь - ни братьев у тебя, ни сестер, ни родных.
- На охоту пойду, давно в лесу не был, - жестко бросил Олег и вышел на улицу.
* * *
За последнюю неделю природа баловала погодой. По ночам потрескивали от морозцев деревья, днем стали пробиваться первые ручейки.
Вармаськин шел по той дороге, по которой ночью ездили за соломой. Километра через два надел лыжи и направился прямиком через поле. Так короче, и быстрее доберется до Лосиного оврага.
Рыхловатый снег лепился на лыжи. Кончилось поле - начался березняк. В лесу снег казался белее, словно и не ждал весны. Куда ни посмотришь - везде стежки-дорожки и замысловатые узоры.
Сосны высотой с четырехэтажный дом смотрели на Вармаськина из небесной пропасти, опоясанной синими облаками. С макушки одной сосны прыгнула белка, взмахнув пушистым хвостом. Увидела человека, идущего на лыжах, и запрыгала по деревьям. Поди догони такую шуструю!
Олегу почему-то вспомнилась перебранка с теткой. И это в самом деле так. Единственный брат живет в Ульяновске, четыре года не навещал! Недавно Числав Судосев, сын Ферапонта Нилыча, привез привет от него. Да ведь приветом разве согреешь душу? Когда Олега посадили, старший брат отрекся. На суде прямо так и сказал: "Мне брат-вор не нужен". Разве это брат? Олег продал дом в Кочелае и сразу же сюда, в Вармазейку, к сестре матери. Живут втроем. Захар на ферме, а он слесарит в мастерских. Недавно председатель хотел послать его в помощники Судосеву - не согласился, сказал, что кузнечные дела совсем не знает.
Над раскаленным железом колдовать - не в карты резаться. Они вот в слесарке, стоит только инженеру Кизаеву в райцентр или куда-нибудь по делам уехать, сразу вытаскивают замусоленные карты и давай лупить по столу. Незаметнее так время идет. Один день - семь целковых. На выпивку хватит. Это только сейчас, зимой. Во время сева карты сразу забудут. Весной, наверно, сядет на трактор. Механизаторов не хватает, как не сядешь?
Задумавшись, Вармаськин миновал Пикшенский кордон, где в прошлом году ночевал у Пичинкиных, и вышел к длинной посадке, ведущей к Суре. Около реки - протяни руку - стояла Пор-гора. Низкая и широкая, с одной стороны она казалась книгой с четырьмя углами. Макушка белая. Только местами снег на ней успел растаять, обнажив местами землю. На солнце эти проталины сверкали как большие куски мяса, посыпанные крупной солью.
За посадкой отдыхала под снегом речка Сувозей. Не знал бы Вармаськин о ней, не догадался - лощина лощиной - и всё. В речке много разной рыбы. Почти все лето отсюда не уходили с Рузавиным. Сначала нужно немного проплыть по Суре на лодке, потом с полкилометра пешком - и ты уже здесь, у глубокой воды. Поставят сети под ветлу и давай кусты постукивать жердью. Иногда в день по мешку рыбы вытаскивали. Жирная - одной рукой сразу и не поднимешь, выскальзывает. Однажды самим даже жутковато стало - не сом запутался у них в сетях, а будто бревно. Вытащили на берег, а тот огромным, со сноп хвостом так и бьет, так и бьет-мечется - Трофиму пришлось даже прижать его, чуть не оторвал жабры. Смеха-то было! А сейчас речка спит беззаботно. Не пройдет и половины месяца, как разольет Сура свои воды, освободится ото льда. Тогда таскай лещей сколько душе угодно…
Недалеко от речки, где Лосиная поляна, когда-то был пчельник. Сейчас он в соседнем липовом лесу. Олег уже решил было навестить деда Филю, но потом передумал. Сначала зайдет на поляну, где лоси часто пасутся. Встал опять на лыжи. Вынул из сумки ружье, собрал его и перекинул через плечо: здесь уже некого бояться, не как в селе. Синел утренний туман, он тянулся и по небу и между деревьями.
Темно - синие полосы жидко сверкали, словно боясь смешаться со струями солнца, которое медленно поднималось из-за горы. Только Лосиная поляна - свободное пространство между березняком и сосновым лесом - этим стежкам не поддавалась - белела и белела, даже было трудно на нее смотреть. Олег снял лыжи, сел на пенек, положив у ног двустволку. Устать он еще не успел, но пройти более четырех километров - не чашку щей выхлебать, дело нешуточное. Пошел редкий, но крупный, с голову белой галки, снег. В безветрие он будто плыл по воздуху.
Когда Вармаськин вышел на знакомое место, то не узнал его: середина поляны - куда ни посмотришь! - была покрыта снежным серебром.
Только приоткрытый, без верха стог сена, который, наверное, увезли на кордон, уверял, что здесь были люди.
Олег хотел присесть у стога, но почувствовал острый запах навоза. Он сразу догадался, в чем дело. Схватил ружье и громко вскрикнул. Из-под стога пустились наутек два крупных кабана с кабанятами. Самку Вармаськин сразу же застрелил, а за самцом пришлось гнаться с полкилометра. Он и его подранил, да, видать, силен, черт, красную веревку тянул за собой по снегу, но убегал.
Когда он, наконец, настиг кабана, тот уже еле дышал. Пришлось сделать повторный выстрел. Сейчас осталось только распотрошить кабанов, головы и ноги зарыть в снег, а с мясом поспешить в лесничество. Тетке Оксе, само собой, тушу он не повезет - у той язык длинный, да и ум уже ослаб. К Зое Чиндяскиной зайдет, та и в прошлом году продала лосятину. Хорошая женщина, да и без мужа. Лишнего слова не вымолвит.
Долго сдирал шкуры. Потом соорудил из широких лыж подобие санок (Олег всегда таскал с собой веревки), свалил обе туши на них и тронулся. Столько мяса упало с неба! Ему помогал ветер - дул в спину.
У Пор-горы дорога пошла тяжелее. Встречались овражки, слегка заболоченные места. Когда Олег вышел на большак, который вел с Вармазейки в лесничество, стало легче. У крайнего дома, похожего на барак, вздрогнул от неожиданности. Около низкого, почти сплющенного крыльца стоял мужчина в фуфайке. Будто его уже ждал.
- Ты это откуда, парень? - он сразу взял, как говорят, быка за рога.
Вармаськин наконец-то узнал Киргизова. С ним много раз встречался, когда охотились. Однажды даже лося вместе гнали, а вот так, перед окнами дома Зои, встретился впервые.
- Да… Это трофей везу, видишь, чай, - Вармаськин не сразу нашел нужные слова. Вчера у Рузавина в бане напугать его обещал, сейчас сам… Попробуй пройди мимо - сразу продаст. Хоть среди охотников таких дел не бывает, но все-таки…
- Что, лося свалил? - спросил лесничий.
- Нет, поменьше…
- Давай у меня спрячем. Под чужими окнами что зря шляться. Мясо жирное, да глаз много. Ведь сказано: в чужой грех попадешь - сам в грехах погрязнешь, - пошутил Киргизов.
Открыл ворота своего дома - сразу залаяла собака.
- Успокойся, успокойся: свой человек! - услышав хозяина, умный пес сразу замолчал.
Положив туши в чулан, зашли в дом. В задней избе, где они разделись, хоть играй в футбол - было просторно. Печка с высокими ступеньками, шифоньер, стол. Кухню отделяла яркая занавеска.
- Анфиса, собери-ка стол - приятеля надо угостить, - громко произнес лесничий и пригласил Олега. Из передней вышла худая, как камыш, женщина в зеленом халате и таком же, зеленого цвета, платке. Молча прошла на кухню, оттуда недовольно проворчала:
- У тебя каждый день гости, хоть на улицу не выходи!
Хозяйка открыла большой холодильник, стоявший в углу, достала бутылку водки.
"Теперь мое мясо пропало", - мелькнула у Олега мысль. Киргизова он знал: напрасно тот угощать не будет. Правда, когда завалили лося и разделили мясо, тот тоже наливал. Потом они долго не виделись. Ну, попадались на глаза в лесу, здоровывались и расходились. Сейчас вот снова вместе… Что дальше будет?..
Женщина поставила на стол жаренную картошку с мясом, нарезала хлеб и вновь зашла в переднюю.
Выпили по рюмке. По телу Олега будто огонь прошел. Он только сейчас почувствовал голод. Кусок хлеба, который съел в лесу, голода не утолил, а так, лишь заморил червячка. Парень ел торопливо, ложка летала от сковородки до рта.
- Куда мясо денешь? Митряшкина будешь кормить? - неожиданно спросил лесничий. Он знал, кому доводится родней Вармаськин, поэтому так и сказал.
- Хотел продать, да некому, - после недолгого молчания ответил Олег.
- Тогда так порешим: завтра поеду в соседний район к приятелю. Ему и продадим. Не переживай - не прогадаем. Райповские деньги, не его.
- А как с работой? Вечканов каждый день заходит в слесарку, если схватится, то сразу выгонит.
- А мы с тобой под вечер поедем. На легковушке недолго. - Из-под рыжих, похожих на яичный желток, усов Киргизова сверкнула хитрая улыбка.
"Умный, дьявол, такого не проведешь", - подумал Вармаськин и стал смотреть, как хозяйка переливала оставшуюся в стаканах водку в бутылку.
* * *
После возвращения из больницы Вечканов поставил "Уазик" в гараж и пошел на ферму, которая находилась у Пор-горы. Длинные дворы были похожи на белые, только что выстиранные полотна, которые расстелили сушиться.
По широкой улице председатель шел неторопясь. Перед окнами тянулись изгороди. Они будто плясали перед глазами: высокие, низкие, с изогнутыми верхушками…
"Когда-нибудь надо их заменить - вид села портят. Заготовить в столярке штакетник - пусть изгороди у всех добротные будут, - про себя планировал он. - И многое другое пора обновить".
Иван Дмитриевич вновь вспомнил о конюшне. Как он расстроился, когда та сгорела! Нужно обязательно построить новую. Вечканов и место уже выбрал около фермы, недалеко от машинного двора. "Туда не надо возить воду: от озера Сега, которое днем и ночью наполняет родник, протянем трубы, как это сделали для коровника - и все заботы…"
На днях начнут поставлять кирпич. Нужно срочно искать каменщиков. Правда, зять, Трофим Рузавин, обещал привести шабашников. Такие же лодыри, как и он, цена им - копейка!
Думая об этом, председатель чуть не столкнулся с Захаром Митряшкиным. Тот хотел пройти мимо, да не мог. Очень уж поддатым был. Глаза с зеленым отблеском. Председатель спросил, кто остался на ферме вместо него, но он пробурчал что-то невнятное. Потом тяжело покрутил головой, будто старался освободить от тугого ворота грязноватую шею.
Иван Дмитриевич знал: Митряшкин перед этим жил в Саранске, там семья, только жена не выдержала, выгнала. Кто будет с пьяницей жить? Хорошо, что мать жива, позвала к себе. Ему уже за сорок, а для бабки Окси он и сейчас ребенок. Не пил - цены не было бы. На ферме он не только механик, но и электрик. Когда нужно, садится за трактор, возит навоз.
Сущая беда эта пьянка! Сколько жизней забрала? Сколько здоровья испортила! Что это за Змей-Горыныч, которого не победить? Как только привезут водку, сразу окружат мужики продавщицу, того и гляди, бока ей помнут. И все они молодые - лбом дверь могут вышибить. А кое-кто еще говорит, что в селе некому, дескать, работать… На них, вместо тракторов, пахать можно. Если бы от него, Вечканова, зависела продажа водки, то он запретил ее совсем. Наконец-то, - рассуждал он про себя, - наверху поняли, какой вред несет пьянка. Сухие слова Постановления сделали свое дело. У женщин на губах вновь засветились счастливые улыбки. От неверия даже иногда щипали себя: чай, не во сне? Мужья приходили с работы не свиньями, а людьми. В магазин, считай, вино не привозили, а самогон гнать боялись. Штрафом не отделаешься, если поймают!..
Только такое время длилось совсем недолго. Все вновь покатилось по прежней колее. Одними запретительными мерами проблему эту не решишь. Соску с вином отняли изо рта, а что дали взамен? Как ишачил в поле колхозник, не видя вольного света, так и до сих пор ишачит. От безысходности многие, как Митряшкин, снова запили. Правда, магазинной водки не напасешься - влетает в копеечку. Только, как говорится, свинья грязи всегда найдет. А иногда и совсем искать не надо. Появились самогонщики, они готовы сами принести горькое пойло прямо домой - плати только.
Переловить бы этих нечестивцев, да ведь каждый день не будешь рыскать по селу, искать, где гонят, откуда, с чьей именно трубы бардой воняет. Председатель вспомнил тех, кто без сивухи и дня прожить не мог. "В правление таких вызывали, в сельский Совет, штрафовали, только это не помогало. Воспитывать все могли", - грустно подумал про себя Иван Дмитриевич, вспомнив, как его и председателя сельского Совета Куторкина учил завотделом райкома Митряшкин. "Мы Постановление вам прислали, осталось лишь его выполнить. Там все расписано, что и как…" Написать, конечно, можно, бумага все стерпит. Вот и их колхозу опять увеличили план по мясу и зерну. А поля разве расширились и луга тоже? Только чиновников это совсем не волнует. Им кажется, будто и самого Бога они видят, и понимают намного лучше, чем обычные труженики. Власть у них огромная, хотя сами ни за что не отвечают.
"Учить и доить колхозы, - думал Вечканов, - это нетрудно. Большого ума не надо". Недавно об этом прямо в глаза он сказал Атякшову. Сказать-то сказал, только что толку…
В голове Ивана Дмитриевича роились тяжелые мысли, будто гудел потревоженный улей. Они и дальше бы его не покинули, но помешал лохматый рыжий пес. Вцепился в куртку и давай рвать! Сам маленький, пнешь - до Суры долетит. Только злости в нем - на трех дворняг хватит. Вечканов знал, что этот пес Федора Варакина, который заведовал гаражами. Все ключи были у него. Вечканов хоть и председатель, но за ними всегда к нему обращался.
Варакин любил повторять: "Человек что крот, роет норы лишь для себя". И пес пошел в хозяина: свое не упустит. Не зря говорят: "Кто хочет знать характер человека - пусть узнает его собаку". В самом деле это так или для смеха сказано, - никто не знает. Варакин тоже похож на своего пса, зло держит на него. Когда Ивана Дмитриевича выбрали руководителем, на второй день отобрал у Феди ключи, а самого посадил на трактор.
Жадный Федор, очень жадный. Никогда не насытится. Сколько добра накопил - одному ему лишь известно. В селе только Трофим Рузавин, их зять, такой.
Вечканов пнул пса, тот зарычал, но места не оставил: под ногами лежала вареная курица. С нее еще шел пар.
Около крыльца молча стояла Лена, жена Варакина. Иван Дмитриевич спросил, в чем дело. Та, всхлипывая, стала рассказывать:
- Курицу сварила мужу, а он сказал, что она почти сырая. Взял да и выбросил за крыльцо. Стыдоба какая!