Узнав о несчастье на Черной проточине, Степан Деряба тут же с озабоченным видом появился в кабинете Краснюка. Потоптавшись у порога, спросил:
- Может, помощь нужна? Я могу, имею опыт.
Краснюк не торопился отвечать.
- Вот услыхал о беде - и пришел, раз это общее дело, - продолжал Деряба. - Почему не помочь? Опять же мне приходилось вытаскивать тракторы.
- Приходилось? - переспросил Краснюк.
- А как же! Все бывало!..
- Хорошо, поедешь со мной!
Теперь Степан Деряба, управляя лодкой, втайне злорадствовал над бедой Багрянова…
Все это время Леонид, стоявший впереди всех на берегу в распахнутом тулупе, до ногтей распаленный спиртом, с нескрываемой ненавистью и горячностью наблюдал за Краснюком, которого считал единственным виновником беды: не тяни он с созданием бригады, помоги сколотить ее - и она вышла бы в степь до половодья. "Так, значит, подлая твоя душа, невзлюбил меня - и давай издеваться над бригадой? - думал он, до ноющей боли стиснув челрсти. - А ну, выходи, выходи, я поговорю с тобой, рыжая образина! И этого… бандюгу с собой привез? Без него жить не можешь? Давай и его сюда!"
Заметив, что Багрянов сжимает кулаки и воспаленно дышит, поглядывая на Краснюка, Костя Зарницын приблизился к нему и тронул сзади за локоть.
- Леонид, остынь!
- Куда мне больше остывать? - огрызнулся Леонид. - Я и так из ледяной воды!
Скрывшись с глаз толпы за баком, затопленным до половины, Краснюк призадержал на месте лодку и обратился к Дерябе с вопросом:
- Ну, как твое мнение?
- Вытащу! - твердо заявил Деряба. - Даю слово!
- Каким же образом? Они вон порвали все тросы!
- Дуром тащить - разве вытащишь? - ответил на это Деряба и даже сплюнул в воду, догадываясь, что презрительное отношение к любым действиям Багрянова будет по душе директору станции. - Тут, товарищ директор, мудреное дело: не умеешь - не лезь! Тут надо построить на берегу из бревен особое сооружение, вроде буровой вышки, и пустить трос через блок!
- Это для чего же?
- Чтобы приподнять трактор из ямы! - с видом редкостного знатока аварийного дела ответил Деряба. - Видите, как он сидит в яме? Поднимем, а на другом тросе потянем вперед! Тут и гадать нечего! Ну, так и так, а работы не меньше чем на неделю. И работа рисковая: в ледяной воде. Но я берусь и сделаю! Через неделю трактор будет в борозде. А это, сами знаете, какое дело! Если вы не примете мер, не вытащите трактор и он просидит всю весну здесь, вас погладят по голове? Вывести из строя новый трактор - это на шутки! И тут, скажу я вам, товарищ директор, нечего скупиться на расходы…
- Что же надо тебе? - нахмурясь, спросил Краснюк.
- Машину для подвозки леса и водки.
- И много водки?
- Четверть на день, не меньше.
- Вы сопьетесь тут!
- Как хотите, рисковая работа!
Пока Краснюк разговаривал с Дерябой, Леонид еще более распалился: бригадира оскорбляло, и совершенно естественно, что о спасении тргт-тора его бригады директор держит совет не с ним, а с Дерябой. "Значит, с ним советоваться, а с нами нет? - бурно негодовал он в душе. - Думает, тоже рыжий, так и все может?" К той минуте, когда Краснюк, приняв все же условия Дерябы, направился к лебяжьинскому берегу проточины, Леонид был уже совершенно пьян и в таком яростно-горячечном состоянии, чтс изменился до неузнаваемости: лицо побагровело и даже отекло, хмельные глаза налились кровью.
Выйдя из лодки на берег, Краснюк неожиданно разглядел, что казавшаяся издали незнакомой фигура в тулупе, стоявшая впереди толпы молодежи, это и есть Леонид Багрянов, и тревожно замер на месте. Леонид Багрянов тут же сбросил наземь тулуп, давно стеснявший его, и медленно, ступая на всю ногу, пошел навстречу директору, на ходу стиснув горячие руки за спиной.
- Леонид! - предостерегающе крикнули из толпы.
Этот зряшный выкрик не остановил Леонида, но очень испугал директора. Увидев вблизи лицо Багрянова, встретившись с его пьяным, звероватым взглядом, Краснюк внезапно с диким криком вскинул руки для защиты, хотя его никто не собирался бить, и вслед за тем ошалело бросился назад, к лодке…
Внезапный испуг Краснюка перед Багряновым немало надивил всех, кто был свидетелем печальной сцены на проточине, и озадачил да протрезвил самого Багрянова: к одной беде да другая беда. Отношения с Краснюком не предвещали теперь ничего хорошего. Об этом и думал Леонид, уезжая на колхозной автомашине в Лебяжье.
Но воистину нет худа без добра! В данном случае худо помогло Леониду как нельзя лучше разглядеть директора. В ту минуту, когда Краснюк спасался от его взгляда, он перестал быть для Леонида загадочным человеком, каким был в Залесихе. Еще утром, не понимая Краснюка, Леонид испытывал к нему самое острое недружелюбие, но не испытывал отвращения; теперь же - только отвращение: Леонид с детства презирал трусливых людей. Поражаясь тому, что произошло, Леонид невольно натолкнулся на мысль: как же могло случиться, что этот ничтожный человек оказался в степи, да еще такой весной? Эта мысль очень насторожила Леонида.
Отвращение к трусости Краснюка (а трусость он считал самой большой человеческой слабостью) так взбудоражило Багрянова, что он нехорошо подумал и о себе: ведь то состояние, в котором он находился на проточине, тоже было слабостью. "Ну, довольно паники! Довольно! - крикнул он себе, как иной раз кричат себе люди в бою, быстро заряжаясь той привычной силой, что несколько ослабла на проточине, но всегда была его натурой и его судьбой. - Что стонать? Разве все потеряно?" - подумал он с привычной солдатской твердостью и жестокостью к себе.
Стоило Леониду взять себя в руки, как в душе вновь возникло и заструилось вешним ручейком, постепенно разливаясь, то необычайное вдохновение, какое он испытал сегодня утром, когда увидел пробуждающуюся степь. "Скоро за дело, - подумал он, как думал не однажды за день, и даже улыбка тронула губы. - Скоро пахать! Вон она, какая весна!" Машина прыгала, качалась и скрипела на ухабах "зимника", расплескивая лужи. Даже легким морозцем, впервые за весну, не веяло над степью. Вечерняя заря, ясная, высо-< кая, обещала на завтра ведро. "Завтра начнется потоп! - подумал Леонид. - Наконец-то! Дождались!" Мысли о работе и раньше никогда не тяготили Леонида, хотя и нелегко иногда давалась ему работа, а теперь они были самой большой его радостью и надеждой: ему всегда почему-то казалось, что именно в степи он узнает что-то такое, без чего и жить-то нельзя на земле…
И бригада, притихшая, приунывшая от беды и опечаленная видом Лебяжьего, удивилась, увидев Багрянова. Он был измучен, бледен, но по-прежнему бодр и деятелен… Он ходил по тесным и душным халупам, где нашла приют бригада, и всех озабоченно расспрашивал:
- Ну, как вы тут? Шивы? - и неожиданно меняясь в лице восклицал: - А весна-то, братцы, а? Чудо!
Наскоро поужинав с ребятами, он отправился в правление колхоза: перед выходом в степь там надо было уладить еще немало дел. Вернулся он только после полуночи, когда уже спала вся бригада.
III
Второе утро над степью, затуманенной теплой марью, на быстролетных птичьих крыльях неслась запоздалая весна. Когда на опушке бора близ Лебяжьего вдруг объяло курчавые вершины сосен тихим пламенем, все кочующее пернатое царство, охваченное извечной весенней страстью, примолкшее было перед зарей, сговоренно пришло в движение и поднялось, чтобы многоголосо и ликующе встретить солнце. Поначалу с озера, что тускло мерцало у подножия пламенеющих сосен, раздались могучие трубные клики лебедей; они величаво и зыбко проплыли над степью, точно первые аккорды торжественной симфонии, и медленно-медленно замерли вдали. На минуту установилась затем необычайно чуткая тишина, казалось, сама природа онемела, очарованная свершившимся чудом. Потом с далеких степных озер вдруг донеслось возбужденное гоготанье несчетных гусиных табунов, а всю небесную высь пронзило свистом и наполнило гомоном утиных стай.
Леонид с трудом встретил эту зарю. Спал он плохо, одним боком втиснувшись в темноте между всхрапывающими на полу парнями и прикрывшись курткой. Проснулся лишь едва забрезжило и по всегдашней привычке попробовал было немедленно встать, но голова почему-то оказалась такой тяжелой, что он вновь улегся в привычное тепло и уже с открытыми глаз, ми пролежал еще с полчаса. "От духоты, что ли, разморило меня?" - подумалось ему с удивлением. Не сразу Леонид одолел свою вялость и встал на йоги, но, когда вдохнул свежего воздуха, взглянул на зарю да послушал лебедей, вновь обрел прежние силы и с обычной энергией взялся за дела.
Подняв бригаду, Леонид ушел в село, а через час вернулся уже верхом на молодом игреневом жеребчике, вероятно недавно объезженном в седле. Жеребчик, хотя слегка и отощал от бескормицы, все равно то и дело приплясывал под седоком. Леониду очень нравились его горячность и порывистость. Сдерживая жеребчика, ласково, успокаивающе гладя его по жилистой шее, Леонид сиял от радости: для него не было ничего приятнее, чем чувствовать не только в небе, но и около себя такую силу, какой хочется кипеть, бушевать и рваться куда-то…
- Ишь ты, какой плясун! - с улыбкой воскликнула Светлана, любуясь конем, но в то же время пугливо сторонясь его. - И ты не боишься ездить? - спросила она Леонида.
- На таком ретивом? Да ты что? - счастливым голосом ответил Леонид, наслаждаясь неожиданными крутыми поворотами коня и тем особенным, ни с чем не сравнимым чувством, какое испытываешь только в седле. - На нем только и лететь! Ну, стой ты, милый, стой!
- Радешенек! Сошлись характерами! - проговорила Светлана.
- Сошлись! С первой минуты! - подтвердил Леонид. - Удалой конь! Обожди же, милый, обожди, не горячись, дай поговорить! Ты знаешь, Светочка, в колхозе одни клячи. С десяток разъездных коней только и кормят получше: без них - как без ног. А этого, оказывается, конюх баловал…
- Как же его зовут? - спросила Светлана.
- Соколик. Неплохо?
- Значит, теперь это будет твой конь?
- Персональный, - с дурашливой важностью ответил Леонид и сам над собой внезапно захохотал. Перепуганный жеребчик лихо проплясал мимо Светланы, обдав ее брызгами из небольшой лужицы.
- Невежа твой Соколик! - обтирая в стороне щеку платочком, сказала Светлана.
Леонид кое-как успокоил Соколика.
- Извиняй, Светочка, это я виноват.
- И скоро в степь? - спросила Светлана.
- Сейчас едем… - ответил Леонид. - А ты что тут с ключом?
- Пробую, - ответила Светлана, смущенно поглядывая на Леонида из-под густых ресниц, затеняющих спокойные карие глаза. - Учитывать мне пока что нечего. Плуг вон с Верой собираем… Ты что на меня так смотришь? Не веришь, что я могу орудовать ключом? А хочешь, покажу, как я завинчиваю гайки? Хочешь?
И опять ее глаза, как и вчера, при утренней встрече с Леонидом, вдруг загорелись ровным, но сильным огоньком решимости, и опять она сделала энергичный, рубящий жест рукой, в которой держала разводной ключ, и все ее одухотворенное, загорелое лицо густо зарумянело.
- Покажи! - неожиданно воскликнул Леонид и соскочил с коня, немало подивив Светлану тем, что проявил такой живой интерес к ее попытке заняться непривычным делом.
Обернувшись к плугу, у которого Вера Клязьмина в одиночку возилась с тяжелым отвалом, Светлана крикнула:
- Верочка, обожди!
Девушки вдвоем поставили отвал на место, и затем Светлана, молча отстранив подругу, стала быстро завинчивать гайки. Она волновалась, точно на экзамене, в спешке частенько срывала ключ, но, все же завинчивала гайки довольно быстро и, что особенно важно, достаточно крепко, хотя это и давалось ей нелегко… "Ты гляди-ка, вот орудует! Вот чудо! - искренне подивился Леонид. - И силенка небольшая, а смотри, идет дело!"
От волнения и напряженной работы Светлана еще более раскраснелась и как-то особенно, удивительно похорошела, как хорошеют люди только от счастливого сознания, что в жизни ими познана особая, редкостная красота.
- На, держи! Пробуй! - произнесла она с торжеством и немножко обиженно посмотрела ему прямо в глаза. - Думаешь, слабо завинтила?
- Молодец! Ах, молодец! - шепотом проговорил Леонид, откровенно, с улыбкой любуясь Светланой. - Люблю, когда ты вот такая! - Он поправил у нее вьющиеся локоны, выбившиеся из-под шапки, и совершенно серьезно посоветовал: - Злись больше. Тебе это полезно.
Позади загремело железо и раздался голос Корнея Черных:
- Ох, и шарашкина контора! Не глядели бы глаза!
Леонид обернулся, спросил:
- Что там случилось, Степаныч?
- Говорить тошно, товарищ бригадир! - сумрачно ответствовал Корней Черных. - И как я доверился, не посмотрел на месте? Сам не знаю! Тьфу, пропади ты все пропадом! Дисков не хватает для одной сеялки! - пояснил он горестно. - Видели, как второпях-то везли по степи машины? Теперь, как сойдет снег, там, на дороге, любых частей хоть пруд пруди. Там и наши диски…
- Как же быть? Звонить в МТС?
- Придется звонить, да есть ли там?
- Еще забота! - нахмурился Леонид. - А как с плугами?
- К вечеру будут готовы. Гляди, какой аврал!
Перед шеренгой тракторов, выстроенных на северной окраине Лебяжьего одновременно в нескольких местах, группы молодых новоселов оживленно хлопотали, собирая плуги, лущильники и сеялки. Всюду раздавался горячий говор, шумок, хохот и звон железа. Вся бригада впервые трудилась как бригада, и Леониду вдруг стало так тоскливо, что он не сдержал вздоха и, расстегнув внезапно стеснивший шею ворот кожаной куртки, произнес жалобно:
- Скорее бы в степь!
- Скорее бы! - вздохнул и Черных.
- Успеть бы на санях забросить все тяжелое… - озабоченно заговорил Леонид. - Сегодня же выберу место для стана.
- Гляди, чтобы вода близко, - напутствовал Черных.
- Это обязательно! Мне в правлении говорили, что у них есть там подходящее место: березовый лесок, а в нем большая яма - воды для тракторов хватит до лета. - И земли близко?
- Рядом.
- Вот и давай туда!
Леонид быстро оглянулся на Лебяжье.
- Да где же этот… Северьянов? - воскликнул он с досадой. - Ага, наконец-то! Дви-ижется! Ох, знаешь ли, Степаныч, едва-то, едва упросил его поехать нынче в степь! Не едет, и только!
- Может, занят?
- Боюсь, другая здесь причина, - вздохнув, сказал Леонид. - Говорили тебе, как встретили здесь вчера бригаду? Облаяла одна собачонка - вот и весь почет! - с горечью воскликнул Леонид. - Видать, не очень-то радуются нам… Видишь, как он едет? Видишь, как сидит в седле? Как на убой тащится, честное слово! Тьфу, смотреть противно!
Куприян Захарович Северьянов, крупный, краснолицый, усатый человек, в самом деле ехал в степь с невероятно унылым видом, сутулясь, устало свесив ноги в низко опущенных стременах и, вероятно, во всем положившись на волю своего неторопливого приземистого гнедого маштака. Путь его лежал за две сотни метров от шумливо работавшей бригады. "Заедет или нет? - подумал Леонид. - Должен бы познакомиться со всеми…" Но Куприян Захарович даже бровью не повел в сторону бригады. Усталым, мрачноватым взглядом он смотрел поверх ушастой лошадиной головы на дорогу, извилисто уходящую в безбрежную степь, и думал какую-то свою думу.
- Может, он хворый? - сказал Черных.
- Черт его знает!
Следом за председателем колхоза из Лебяжьего выскочила на серой длинногривой лошадке киргизской породы Галина Хмелько. Некоторое время она смело рысила по рыхлой дороге, хотя ее лошадка часто оступалась, потом внезапно круто повернула к бригаде; остановившись поодаль, поднялась на стременах и, помахав Леониду рукой, со смеющимся лицом протяжно пропела:
- По ко-о-оням!
- Есть, догоняю! - живо откликнулся ей Леонид.
Хмелько одним разом, как это умеют делать лишь степняки, точно на поводьях, повернула коня к дороге и хлестнула его по боку плетью. Смотря ей вслед с веселой улыбочкой, любуясь ее ловкой посадкой в седле, Корней Черных тихонько проговорил:
- Дьявол с синими глазами!
Это замечание чем-то немного смутило Леонида. Не найдя, что сказать на замечание Черных, он заторопился в путь и подтянул к себе Соколика. В эту минуту Леониду почему-то с неприятным чувством подумалось, что если он обернется сейчас к бригаде, то непременно ветретится взглядом со Светланой, и она со свойственной ей прозорливостью заметит его смущение.
- Ну, ни пуха тебе, ни пера, - сказал Черных.
- К обеду ждите, - ответил Леонид, сдвигая брови и опуская глаза, борясь со своим смущением и все еще не решаясь обернуться назад.
Совсем рядом послышалось дыхание Светланы.
- Я провожу тебя, - сказала она тихонько, берясь за повод.