И вдруг я снова увидел Клаву. Она медленно пересекала зал, направляясь к выходу. Не знаю, откуда она появилась. Я увидел ее лишь тогда, когда она уже прошла мимо двери моей кабины.
- До свидания, Григорий! - крикнул я.
- Подожди! - послышалось в ответ. - Ты, наверное, хотел мне что-нибудь сказать?
- Нет, нет, ничего. Только узнать про туннель. Прости, что поднял ночью. Прощай!
Не дожидаясь ответа, я бросил трубку на рычаг и выскочил из кабины.
Я догнал девушку, когда она была уже в вестибюле телеграфа.
- Послушайте! - крикнул я.
Она обернулась, увидела меня и вдруг радостно, широко улыбнулась.
- Пришел, - сказала она и повторила: - Пришел! Там снегопад у них, заносы. Восемь часов, говорит, до Актюбинска добирался!
Я так обрадовался, как будто исполнилось самое горячее мое желание.
- Ну вот видите! - воскликнул я. - А вы волновались…
- Да, ошиблась. - Улыбка не сходила с лица девушки. - Он говорит: "Ты что же, меня за труса считаешь, вроде за дезертира?" - И объявила без всякого перехода: - Завтра поеду!
Мы вышли из дверей и медленно спустились по серым ступеням телеграфа. Улица Горького была пустынна в этот ночной час. Дул холодный мартовский ветер..
- Может быть, проводить вас? - спросил я.
- Ой, не надо! - сказала девушка. - Спасибо. Я дойду.
Она кивнула мне и пошла вперед. Потом остановилась, обернулась и крикнула:
- Спасибо вам! До свидания!
И пошла. Маленькая девушка, которой полчаса назад казалось, что она осталась одна на целом свете, и которая снова обрела весь мир… Горе и радость. Иногда они приходят вместе. Иногда?..
14
…Никогда доселе мне не приходилось бывать в "Центропроекте" - организации, проектирующей строительство шахт, рудников и туннелей по всей нашей стране. Однако слово "Центропроект" стало до того привычным в нашем быту, что мне казалось, будто я всю жизнь был связан с этим учреждением. "Центропроект" предусмотрел…", "Без "Центропроекта" никто на такие изменения не пойдет…", "В "Центропроекте" люди тоже головой думают…" - все это можно было услышать на строительстве почти в любом разговоре на технические темы. Отделенный от нас тысячами километров "Центропроект" незримо присутствовал на нашей стройке, как, впрочем, и некий проектировщик по фамилии Кукоцкий.
Кукоцкий был главным инженером проекта, по которому строился наш туннель. Исключая комбинатское начальство, никто из нас не видел в глаза Ку-коцкого. Однако не было на "Туннельстрое" инженера, техника или даже бригадира, который бы не знал этой фамилии. Главного инженера проекта поминали чаще добрым, но, случалось, и злым словом.
Когда проходка шла хорошо и крепление не подводило, говорили: "Голова этот Кукоцкий!" или: "Небось сам Кукоцкий проектировал!.." И тогда "сам Кукоцкий" вставал передо мной в образе старичка профессора, с бородкой клинышком, в просторном белом чесучовом пиджаке, - хотя, насколько было известно, Кукоцкий не был ни профессором, ни сколько-нибудь заметной величиной в техническом мире. Но когда нам неожиданно встречались рыхлые участки, когда трещала крепь и рушилась порода или внезапно в штольню прорывалась вода, мы огрызались: "Кукоцкого бы сюда!"
Теперь мне предстояло увидеть наконец этого Кукоцкого воочию и убедить его в необходимости изменить предусмотренный в проекте метод твердого бетонного крепления.
…"Центропроект" помещался в красном пятиэтажном доме, в одном из арбатских переулков. Дом был огорожен деревянным забором, выпачканным известкой и краской, и я никак не мог найти вход. Лишь пройдя далеко вдоль забора, я увидел широко распахнутые ворота. Сюда, покачиваясь в раздолбанной колее, въезжали самосвалы.
- Вам куда? - спросил меня вахтер. Я ответил.
- Тогда вправо сворачивайте. Вот по этой тропке. - Он показал на протоптанную в снегу довольно широкую тропинку. - А прямо - это на строительство.
"И тут строительство! - подумал я. - Что они тут строят, в центре Москвы? Жилой дом? Учреждение? Школу?"
В вестибюле красного дома было грязновато: следы цемента и строительного мусора, которые, очевидно, каждый день приносили на своих подошвах служащие и посетители. Но мне это даже понравилось. Вестибюль "Центропроекта" совсем не напоминал холодное, далекое от физической деятельности управленческое учреждение - мозг, отделенный от рук. И вахтер был почему-то в ватнике, словно строительный рабочий, зашедший сюда посидеть, отдохнуть.
Я спросил, где можно найти Кукоцкого, и вахтер ответил мне, что на третьем этаже.
…Я вошел. Комната была очень маленькой, метров восемь, десять, не более. Спиной к двери и лицом к столу стояли три человека. Того, кто сидел за столом, я не видел: стоявшие вокруг заслоняли его и о чем-то оживленно спорили. Уже с порога я услышал голос:
- Гнейсы-то гнейсы, но неустойчивые в массиве. Так? Перемятый, сильно рассланцованный, вот что! Конечно, можно разрабатывать забой по частям…
- Дорого! - прервал чей-то голос. - А если рас-крыться уступчивым способом?..
Я кашлянул, но меня не услышали. Я обошел стол сбоку и увидел наконец легендарного Кукоцкого. Конечно, это он сидел за столом. Боже мой! Маленький, лысый, хотя и не очень старый на вид, желтоватая кожа на лице, в пенсне… Ну прямо-таки бюрократ с картинки! У меня даже сердце упало. Кукоцкий говорил скрипучим голосом:
- Дорого, дорого! Надо искать другой способ раскрытия…
Перед ним на столе лежала калька, углы которой были прижаты пепельницей, чернильницей и пресс-папье. Говоря, Кукоцкий тыкал в чертеж пальцем.
Я сразу настроился против него. Подумал: "С таким разговаривать бесполезно". Но тут же сказал себе: "Черта с два! Он тут не самый главный. Откажет - пойду выше!" Я чувствовал, что могу пойти к любому, самому высокому начальству, снять трубку и позвонить кому угодно: начальнику главка, министру, Председателю Совета Министров, наконец!
- Товарищ Кукоцкий! - громко произнес я. Все головы повернулись ко мне. Кукоцкий снял пенсне, поморгал и снова надел его.
- Я с тундрогорского туннеля. Начальник строительства. Фамилия - Арефьев. Простите, что вмешиваюсь в ваш разговор; но у меня срочное дело. - Я выпалил все это разом, боясь, что Кукоцкий прервет меня с первых же слов, скажет, что занят и… "приходите завтра… только предварительно созвонимся".
- Какое дело? - спросил Кукоцкий своим противным голосом.
Какое? Но не могу же я вот так, стоя, в. присутствии других людей, которые, видимо, только и ждут, чтобы вернуться к своему спору, излагать мое дело. Однако выхода не было.
- Дело в том, - начал я, - что вы выдали нашему строительству проект, предусматривающий бетонную обделку. Но у нас нет цемента. Вместе с тем, - продолжал я, стараясь говорить коротко, - в процессе проходки передовой штольни мы установили, что породы ведут себя хорошо, устойчивы и, хотя имеют трещиноватость, все же вполне надежны…
- Одну минуту… - прервал меня Кукоцкий и слегка приподнял руку. - Посидите, - сказал он, обращаясь к стоящим перед столом людям, - у нас еще разговор долгий. Я сейчас отпущу товарища…
Они уселись на узеньком деревянном диванчике у стены.
- И что же? - обратился ко мне Кукоцкий.
Я собрался с духом и, будто бросаясь на приступ, выпалил:
- А то, что тяжелая обделка не вызывается необходимостью, и мы предлагаем применить облегченный способ и закрепить свободную часть штанговой крепью. Мы составили письмо. Вот!
И я вытащил из кармана вчетверо сложенную бумагу - результат коллективных усилий Ирины, Григория и моих - и положил ее на стол.
Я был уверен, что Кукоцкий сейчас скажет: "Что ж, оставьте, разберемся…" Но он развернул наше письмо и тут же начал читать. Я склонился над столом и стал следить за тем, как Кукоцкий читает. Читал он, по-видимому, внимательно. Перевернул страницу - их всего было три, - начал вторую, снова вернулся к первой… Наконец он дочитал письмо, поднял голову и повернулся ко мне:
- И что же?
Этого я никак не ожидал.
- Как "что же"?! - воскликнул я. - Ведь в письме все сказано! Мы предлагаем перейти на штанговое крепление, сэкономить цемент, намного удешевить обделку, сократить сроки строительства!..
- То, что вы предлагаете, я понял, - сказал Кукоцкий, как мне показалось, с усмешкой. - Но, - продолжал Кукоцкий, - я не уверен, что вы подошли к вопросу всесторонне. Туннель не рудник и не шахта. Ведь вы ставите вопрос не о способе временного крепления. Так? Речь идет о том, чтобы оставить туннель без обделки на все время последующей эксплуатации. Верно?
Внезапно этот Кукоцкий чем-то напомнил мне Смирнова, того, что выступал на совещании у Баулина. Того самого, которого секретарь обкома назвал авгуром. Ну конечно же, этот Кукоцкий - тоже авгур. Уверен, что он-то все знает наперед и какой-то там инженеришка из Заполярья ничего нового предложить не сможет.
…Теперь, когда прошло время и я вспоминаю о нашей первой встрече с Кукоцким, я спрашиваю себя: почему я так думал? Не знаю. Наверное, потому, что после моих стычек с Кондаковым я заранее рассчитывал встретить сопротивление.
Я сказал твердо:
- Да, мы хотим оставить туннель без обделки на все время эксплуатации. И что же? Породы для этого подходящие. Вы говорили о проходке в шахтах и рудниках. А у нас туннель. Не вижу принципиальной разницы… - Конечно, я сморозил чушь и сразу понял это. Но Кукоцкий тут же воспользовался моим промахом.
- Маленькая разница есть, - уже с явной иронией заметил он, - по шахтам не ходят поезда. - Кукоцкий покачал головой, и проникший через окно солнечный луч, отраженный в стеклах пенсне, на секунду ослепил меня. Кукоцкий был прав. Но я не собирался сдаваться.
- Верно, - сказал я. - Но туннель туннелю рознь. Наш, как вы знаете, не пассажирский. Скорости у поездов будут малые. Большая динамика, сотрясения - все это нам не грозит. Кроме того, мы ведь предлагаем крепить штангами только участки, на которых породы твердые, не вызывающие сомнений.
- А фактор времени? - спросил Кукоцкий и поднял вверх остро отточенный карандаш. - Простоит ваше крепление год-два, порода будет выветриваться и может легко изменить свое поведение. Вы полагаете, я не думал обо всем этом, когда разрабатывал проект?
Один из сидящих на диванчике людей нетерпеливо кашлянул. Я обернулся к ним. На лицах сидящих было выражение нескрываемого нетерпения.
- Конечно, - сказал я, снова обращаясь к Кукоцкому, - вы автор проекта, но жизнь идет вперед, и новые требования…
Я осекся, поняв, что не должен говорить всего этого. Здесь не собрание, не митинг. Разговор идет сугубо технический. Моя невольная попытка переключить его в русло общих фраз лишь подчеркивает отсутствие у меня веских деловых аргументов.
Видимо, это почувствовал не только я. Тот самый человек, который демонстративно кашлянул, желая напомнить, что время не ждет и надо кончать бесполезный разговор, сказал, обращаясь к Кукоцкому:
- Анатолий Валерьянович, там люди ожидают… И министру надо ответ готовить…
Он искоса скользнул по мне пренебрежительным взглядом. Я почувствовал, как вспыхнуло мое лицо. Наверное, и Кукоцкий заметил это. Он сказал, стараясь говорить как можно мягче и "педагогичнее":
- Мы тут решаем сложную инженерную задачу, товарищ Арефьев. Рудник, о котором идет речь, имеет огромное народнохозяйственное значение. Восполняет дефицит по редким металлам. И должен быть срочно введен в эксплуатацию. Вы, конечно, читали решения Двадцатого съезда?
Этого еще не хватало! "Читали ли вы решения Двадцатого съезда?.."
В эту минуту раздался телефонный звонок. Это были не обычные сигналы, а какая-то нервная дробь звонков, - так вызывает междугородная. Кукоцкий схватил трубку и, еще не поднеся ее к уху, крикнул:
- Слушаю!
Он прижал трубку плотно к уху, видимо на том конце провода о чем-то длинно рассказывали. Потом Кукоцкий начал вставлять короткие реплики, вроде. "так", "ну, ясно"… Выражение лица его изменилось. Типичное для кабинетного работника, канцелярской крысы, желтоватое равнодушное лицо, которое, кажется, ни разу не обжигали настоящие ветры, стало теперь каким-то иным: суровым и сосредоточенным.
- Я говорил, черти! - внезапно гаркнул Кукоцкий таким неожиданно грубым голосом, что я вздрогнул.
Собеседник Кукоцкого, очевидно, продолжал что-то рассказывать ему или в чем-то убеждал.
Те трое, что сидели на деревянном диванчике, подались вперед и напряженно смотрели на телефонный аппарат.
Наконец Кукоцкий повесил трубку.
- Кабадан? - поспешно спросил один из сидящих, тот самый, что нетерпеливо кашлял, когда я говорил.
- Ну конечно! - воскликнул Кукоцкий, повернул ко мне голову и сказал: - Вот видите, к чему приводит самоуверенность! Это с линии Архиповск - Кабадан звонили. Стройка всесоюзного значения. Тоже все кричали: "Что нам проект, мы эту гору пальцем просверлим!" Шли-шли - все нормально; дошли до середины да как ткнулись в нарушенную зону, так и… - Кукоцкий махнул рукой. - Теперь вот звонят, паникуют!
Мгновение он молчал, потом взял со стола наше письмо, сложил его по старым изгибам вчетверо и протянул мне:
- Вопрос ясен, товарищ Арефьев. Оснований менять проект не вижу.
- Но у нас нет цемента! - с отчаянием воскликнул я.
- Нажимайте на снабженцев, - автоматически ответил Кукоцкий, и лицо его приняло прежнее, скучно-канцелярское выражение. - Новое дело - в стране цемента не стало! Жмите на бюрократов.
"Сам ты бюрократ!" - чуть не вырвалось у меня. Но я сдержался и, не беря из рук Кукоцкого письма, сказал:
- Нет, товарищ Кукоцкий, я не согласен. Это предложение - результат коллективной работы. Это наше твердое мнение, и я не могу согласиться, чтобы оно вот так, с ходу, было отвергнуто. Прошу обсудить наше письмо с руководством "Центропроекта". Собрать технический совет…
Говоря, я держал руки за спиной, словно и впрямь боялся, что он всучит мне обратно письмо и тогда разговор будет окончен.
- Но вопрос же и без того ясен! - недоуменно сказал Кукоцкий, все еще держа письмо в полусогнутой руке и пожимая плечами.
- Для нас ясно одно, для вас, видимо, другое, - ответил я и сделал шаг назад.
В эту минуту снова раздались короткие, набегающие один на другой звонки телефона. Опять междугородная!
Кукоцкий бросил письмо на стол, поспешно схватил трубку и закричал:
- Да! Да! Слушаю!
Я понял, что продолжать разговор бесполезно. Кивнул и вышел из комнаты. Письмо осталось лежать на столе.
"Так. Значит, неудача, - размышлял я, идя по улице. - Собственно, этого можно было ожидать. Кукоцкий разработал проект нашего строительства. Видимо, он старый, опытный проектировщик. Собаку съел на этом деле. И вот является к нему неизвестный молодой человек, называет себя начальником строительства и требует изменить существенную часть проекта - метод крепления свода туннеля…
Почему он, Кукоцкий, сразу должен признать наше предложение замечательным? Почему? Он давно уже покончил с нашим проектом. Считал все вопросы решенными, он занят теперь совсем другими делами. А я требую снова внимания к нашему туннелю. Ему, конечно, не хочется возвращаться к пройденному, ломать себе голову над нашим предложением, брать на себя новую ответственность… К тому же этот Кукоцкий, по-видимому, типичное кабинетное создание, наверное строительства и не нюхал. Такие люди - самые самолюбивые, самые "огнеупорные".
Интересно, - внезапно подумал я, - откуда это ему позвонили в последний раз? Сибирь? Или Дальний Восток? Или Север? Шахты, рудники, туннели…
Всюду строят. Всюду. Когда сидишь в Тундро-горске, кажется, что именно он пуп земли. Все заключено в твоем туннеле. Все судьбы, в том числе и человеческие. А здесь, в Москве, считают на тысячи километров и мыслят масштабами десятилетий. Как привлечь внимание к нашему туннелю?"
…Я решил пойти в министерство, в Главное управление туннелей. Конечно, я предвидел, что прежде всего мне будет задан вопрос: "А как относится к вашему предложению "Центропроект"?" Что ж, я отвечу. Расскажу все, как было. Может быть, добьюсь хотя бы одного: "Центропроект" заставят всерьез изучить наше предложение.
Через два дня я и Кукоцкий сидели в кабинете начальника отдела главка, немолодого усатого человека, похожего на донецкого шахтера. Я старался не встречаться взглядом с Кукоцким. Мне было как-то неловко, хотя я и считал себя правым. Нажаловался, оторвал человека от дел. Наверное, там, в кабинете Кукоцкого, сейчас надрывается телефон. Звонят с дальних строек…
"Нет! - настойчиво сказал я себе. - Не буду об этом думать. Сейчас Кукоцкий - мой противник. И нечего расслаблять себя размышлениями о его тревогах и заботах".
- Ну, давайте, Арефьев, докладывайте, - обратился ко мне начальник.
Я повторил все то, что два дня назад говорил Кукоцкому.
- Та-а-ак, - протянул начальник, когда я кончил, и обратился к Кукоцкому: - Твое мнение, Анатолий Валерьянович?
Кукоцкий пристально посмотрел на меня через свое старомодное пенсне, криво сидящее на хрящеватом носу, и снова, как тогда, в стеклах его отразился солнечный луч.
- Товарищ Арефьев, - медленно начал Кукоцкий, - не вполне точно информирует вас, Петр Степанович. Впрочем, он и меня информировал не вполне точно.
- Что вы имеете в виду? - спросил я.
- Вывал, - коротко и резко ответил Кукоцкий, - вывал породы. Вы доказываете нам, что ваши породы устойчивы, вы ссылаетесь на свой опыт проходки и наблюдения за породами в течение полутора лет, но вы забыли, - он выделил это слово, - забыли сказать, что в прошлом году на строительстве была авария, произошел обвал на участке более чем в двадцать метров. Так?
Все мои мысли перемешались. Удар был нанесен мне так неожиданно, что я не сразу пришел в себя.
Да, на строительстве была авария, и главк в то время не мог об этом не знать. Но… Ведь мы предлагаем закрепить штангами только те участки, - а их было подавляющее большинство, - устойчивость которых не вызывала никакого сомнения! Теперь же все выглядело так, будто я пошел на авантюру, утаил случай аварии, пытался ввести в заблуждение и "Центропроект" и главк…
- Понимаете, Петр Степанович, - продолжал Кукоцкий, - все это могло пройти мимо нас. Но когда он ушел, - Кукоцкий сказал "он", не глядя на меня и таким тоном, как будто меня уже здесь не было, - я поднял все сводки по этому строительству…
- Но сводки не могут все объяснить! - перебил его я.
- Зато люди могут! - бросил мне в ответ Кукоцкий и, снова обращаясь к начальнику, продолжал: - Я вспомнил, что один из начальников участка того периода строительства сейчас работает в Москве, преподает в транспортном институте. Его фамилия Крамов…
- Крамов?! - От неожиданности я вскочил.
- Именно, - подтвердил Кукоцкий и спросил иронически: - Чего вы так разволновались?
- Вы… вы его знаете? - тщетно стараясь взять себя в руки, спросил я Кукоцкого.
- Раза два встречал его в министерстве. И какое это имеет значение? - пожал плечами Кукоцкий. - Факт в том, что я позвонил ему и узнал все подробности того вывала… Кстати, Крамов вообще рекомендует с большой осторожностью подходить к предложениям товарища Арефьева…
- Вы… вы звонили ему? - крикнул я, будучи уже не в силах сдержать себя. - Этому негодяю, который бежал от суда рабочего коллектива?
Начальник отдела сердито застучал ладонью по столу.