* * *
По широким ступеням в театр поднималась группа мужчин. Они выделялись среди всех, кто шел в театр, своей представительностью, непринужденностью поведения как люди, привыкшие все время быть на виду. У подъезда стояла большая, черная, блистающая лаком и никелем легковая машина, из которой они вышли. По-видимому, мужчины проводили утро на каком-то озере: на сиденье машины лежало несколько спиннингов в чехлах, валялся букет полевых цветов.
- Обкомовские, - сказал Гриша. - Тот, который в сером пиджаке, секретарь обкома, Немчинов. Он приезжал к бате в колхоз.
- Крепко же они подзагорели! - заметил Семен, разглядывая распаренные, красные, почти черные лица.
Немчинов шел впереди всех, подняв руки и поправляя воротничок рубашки. Он внимательно, немного исподлобья оглядывал всех, кто стоял на театральном подъезде. Оглядел приезжих из Собольска и задержал взгляд на Марусе - возможно, потому, что она выделялась в нарядной толпе помятым дорожным сарафаном. Как бы подстегнутая этим взглядом, Маруся нерешительно шагнула вперед, навстречу Немчинову.
- Дядечка, позвольте вас спросить... - Почему она назвала секретаря обкома "дядечка", Маруся и сама не могла бы объяснить. Может быть, потому, что почувствовала себя перед ним совсем девчонкой.
- Раз такое дело - спрашивайте! - Глаза Немчинова озорно блеснули. Он сказал спутникам: - Идите, товарищи, я задержусь с... племянницей. Так в чем дело?
- Мы приехали аж из самого Собольска, - пробормотала она и оглянулась назад, на парней. Те сделали два шага вперед, но молчали, выжидая, что произойдет дальше.
- Аж из самого Собольска? С завода? Отлично. Приветствую и слушаю вас.
- А билетов нет, хоть плачь. Помогите нам, пожалуйста!
- Помочь? Почему я?
- Так вы же из обкома партии. Вы все можете, - простодушно сказала Маруся.
- Все можем? - Немчинов усмехнулся каким-то своим мыслям.
- Так не хочется возвращаться...
- Возвращаться! Три таких молодца и не могут провести в театр одну даму? Что же это вы, братцы? Здравствуйте!
Немчинов пожал всем руки и, улыбаясь, внимательно осмотрел парней.
- Тут проведешь, как же... - мрачно пробормотал Гриша.
- Место незнакомый, - виновато развел руками Балчинжав.
Схватив монгола под локоть, Маруся поставила его прямо перед Немчиновым.
- Обидно же, понимаете... Иностранный рабочий, хотели ему показать наше достижение, и ничего не получается. Зря потревожили человека. Чего он теперь о нас думать будет? Наболтали, а сделать ничего не сделали...
- Марусья, зачем... - воспротивился Балчинжав, застенчиво улыбаясь.
- Иностранный рабочий? Вот как! - Он обратился к Балчи: - К нам учиться? Откуда?
- Монголия... - ответил Балчинжав и оглянулся на Марусю: а что надо говорить еще? Глаза Маруси были устремлены на Немчинова с таким откровенно просительным выражением, что Балчи понял: надо поддержать ее. Он прижал руки к сердцу: - Пожалуйста, помогайте!
Немчинов, смеясь, покачал крупной головой:
- Ах вы, Лисы Патрикеевичи! Придется что-нибудь предпринять. - Он взглянул на часы. - Хорошо. Будьте здесь и ждите.
Он кивнул и ушел. У дверей оглянулся и помахал рукой.
- Маруся! Ты - мужественная дочь народа! - провозгласил Гриша. - Только откуда такая прыть?
- Сама не понимаю, - озадаченно ответила Маруся. - Главное - "дядечка"! С чего бы это?
- Братцы, я погиб! - воскликнул Гриша, осматривая свои сапоги. - Неужели в таких мокроступах я войду в почтенный храм? Кошмар!
Семен почесал за ухом:
- Неказисты, что и говорить. Танки, а не сапоги. О чем раньше думал?
- Было мне время думать. Я машину добывал. Пойду так! Не повесят же меня в самом деле.
- Так ты не пойдешь, - решил Семен. - Солидол есть?
Гришу разули, Балчинжав и Семен занялись чисткой и смазыванием сапог. А босой Гриша уселся на скамейке, скрестив ноги по-турецки и с любопытством поглядывал на свою небесно-голубую "Победу".
Низенькая "Победа" явно не соответствовала размерам рослой Маруси, и выбиралась она из машины не очень-то грациозно. Выбравшись, закрутилась перед парнями, охорашиваясь и щебеча:
- Как мальчишки? Сойдет?
Черное шелковое платье порядком измялось и теперь топорщилось во все стороны.
Балчинжав посмотрел на Гришу, Гриша на Семена, а Семен, самый стойкий из всех, невозмутимо стал разглядывать подтаявший, мягкий асфальт. Надо было отвечать. А что? Все, только не правду. И Гриша мужественно начал:
- Чудесно! Да ты настоящая фея!
- Сам ты фея! - обозлилась Маруся. Лицемерие Гриши было слишком очевидным. - Сойдет или не сойдет, вот в чем дело!
- Сойдет, - сказал Балчинжав.
- Отвисится, пожалуй... - повел плечами Семен. - Делать-то все равно нечего.
Около них уже похаживал маленький толстенький человечек, всем видом показывая, что готовится вступить в разговор. Он потирал крохотные кулачки и улыбался, как будто заранее знал, что разговор доставит ему великое удовольствие.
- Я не ошибаюсь, э-э... - произнес он и умолк, озадаченно уставившись на босые Гришины ноги.
- Может быть, ошибаетесь, а может быть, не ошибаетесь, - ответил Гриша и подобрал ноги под скамейку.
- Товарищ Немчинов сообщил, что в моей помощи нуждается группа экскурсантов из Собольска, случайно, это не вы?
- Это мы, - ответил Гриша. - Семен, давай скорей сапоги. Неудобно перед товарищем.
- Ничего, я видывал и не такое, - задрав голову, человечек разглядывал кряжистых парней. - Позволю спросить: кто же у вас из Монголии. Вероятно, вы?
- Монголия, да...
- Здравствуйте, очень рад! - человечек темпераментно потискал руку Балчинжава. - Откуда из Монголии?
Он с любопытством разглядывал Балчинжава.
- Самый Улан-Батор приехал. Знаешь? - Балчи был горд тем, что прибыл не из какого-нибудь там аймака, а из столицы республики.
- Улан-Батор! Бывал в Улан-Баторе и не однажды...
- О-о! Бывал Улан-Батор? - Балчи даже руками вскинул и улыбнулся с такой радостью, точно встретил, по меньшей мере, родного брата.
- Бывал. Наверное, большой городище стал? А ведь какой был! Деревня деревней... Где только бывать не пришлось - господи боже мой! Наш брат артист такой же кочевник, как и монголы. Впрочем, вы уже не кочуете, кажется?... Так вас только четверо? Тоже мне экскурсия, хо-хо-хо! Готовы, милостивая государыня и милостивые государи? Следуйте за мной!
Толстячок повел их не в главный подъезд театра, а куда-то в обход, к театральным тылам. Повернув за угол, они увидели, что вся вторая половина театрального здания обнесена высоким дощатым забором, покрашенным в тон зданию в кремовый цвет. За забор можно было проникнуть через небольшую проходную будочку, вход в которую охранял величественный бородатый и седой старец в новенькой зеленой куртке с серебряными буковками "ТОБ" на петлицах. Семену значки напомнили то время, когда он учился в ремесленном училище и носил серебряные знаки на шинели и гимнастерке: "РУ 25". А что буквы означают здесь?
- Товарищи идут со мной, - объявил Аполлон Петрович величественному старцу.
- Так точно, товарищ Веньяминов, - щелкнул каблуками вахтер.
Несмотря на короткие ноги, Веньяминов продвигался вперед весьма ходко. С налету распахнул двери в артистический вестибюль, вежливо пропустил Марусю, тотчас обогнал ее и стремительно пробежал мимо второго старца - правда, не такого величественного, как первый.
- Семен Савельичу доброго здоровья! Газету почитываем? Так-так!
И пока тот по-стариковски медленно распрямлял ноги, чтобы встать, Веньяминов был уже далеко. За гремучей стеклянной дверью они увидели узкий, изогнутый подковой коридор. Миновали его, миновали какую-то странную комнату - совершенно пустую, даже не отштукатуренную, без окон, тускло освещенную одинокой лампочкой. С трудом отодвинув тяжелую железную дверь, Веньяминов ввел своих гостей в большой темный зал, который был весь заставлен разными немыслимыми вещами. В углу высилась деревянная, пестро раскрашенная башня с кровлей крутой и острой, как штык. К стене были прислонены рядком несколько белоснежных колонн, подле них стоял натуральный деревенский плетень и крылечко с резными наличниками, с куском рисованной бревенчатой стены.
Широкий, как ворота, проем в стене привел их, наконец, на сцену. В клетке из панцирной сетки светились зеленые, красные, синие и просто желтые глазки пульта управления. Около него стояла пожилая женщина и, почти касаясь губами микрофона, негромко говорила:
- Саша, вы видите? На озере складка. Поправьте! Еще, еще! Вот так.
Веньяминов, поджимая живот, бочком втиснулся за решетку, где и одному-то человеку было не просторно.
- Приветствую помощника режиссера! Так сегодня "Озеро" ведете вы? Тем лучше! Вот эти четыре товарища... - Он прикрыл ладонью микрофон и что-то зашептал помрежу на ухо.
Женщина оглянулась, кивнула, сняла веньяминовскую ладонь с микрофона:
- Послушайте, Саша! В "кармане" есть садовая скамья. Принесите ее, пожалуйста, к пульту. У нас сегодня гости. - Она переключила рычажок и уже другим, сердитым голосом проговорила: - Петя, где же арбалет? Ты обещал поставить его у трона. Где же арбалет, Петя? Быстренько!
- Покидаю вас, друзья мои. Побегу в зал, посмотрю, что можно сделать для вас там. А здесь вас пока устроит Зоя Петровна. Слушайтесь ее, дети мои!
Веньяминов скрылся в полумгле того зала, который, по-видимому, назывался "карманом", оттуда уже несли настоящую садовую скамью. Теперь они могли спокойно посидеть и осмотреться. Казалось, они очутились на борту какого-то мрачного пиратского корабля. Над головами простирались вверх, насколько видел глаз, бестрепетные черные паруса-кулисы. Всюду тянулись тросы и канаты - кажется, на кораблях их называют такелажем. Как на всамделишнем паруснике, то тут, то там виднелись узенькие металлические и деревянные лестнички, на головокружительной высоте глаз замечал легкие переходные мостики.
Зоя Петровна остановилась перед ними, держа руки в карманах кофточки:
- Здравствуйте, здравствуйте, друзья! Боже, да вы совсем еще птенчики! Приехали из Собольска, с завода? Никогда не были за кулисами? Наверное, все кажется необыкновенным и непонятным?
- Есть маленько, - ответил Семен, вставая.
- Сидите, сидите! И не смущайтесь! Ничего особенного у нас нет. На мой взгляд, у вас на заводе обстановка куда сложнее, чем наша. Мне пришлось побывать в литейном цехе - боже! Огонь, грохот, дым, гром, звон. У нас тоже бывают и огонь, и молнии, но все это фикция, не настоящее. А вот работать в такой обстановке, как у вас, на мой взгляд, - настоящий подвиг...
Она стояла перед ними какая-то совсем простая, домашняя: в вязаной кофточке, в черной юбке, потрепанных босоножках, совсем не похожая на театрального работника. Грише она чем-то напомнила мать, учительницу сельской школы: такой же мягкий, ласковый голос, тугой узел светлых волос на затылке, отпавшая прядка на лбу. И так же, как у матери, из бокового кармана кофточки уголком высовывался носовой платок, а из нагрудного кармана торчала оглобелька очков.
- Вот вам программа. По ней будете следить за действием. И очень прошу вас, товарищи: не разгуливайте по сцене. У нас нетрудно попасть на глаза зрителям, и тогда будет великий конфуз...
Она торопливо вернулась к пульту и наклонилась к микрофону:
- Внимание! Всем покинуть сцену! Начинаем, начинаем, начинаем! Одетта и Ротбард, вы готовы? Начинаем пролог!
Черный человек в рогатом шишаке с бумажным кульком появился из глубины сцены. Это был злой волшебник Ротбард. Он перевернул бумажный кулек над ящиком, стоявшим недалеко от пульта. С треском посыпались мелкие янтарные кусочки. Рогатый ступил в ящик и с сосредоточенным видом стал растирать канифоль ногами.
Только успел он выйти из ящика, как туда ступила высокая девушка в голубом с блестками платье - Одетта. Она тоже с хрустом разминала канифоль. Волшебник Ротбард стоял рядом и манипулировал громадными черными крыльями, хитро устроенными у него за спиной. Он распахивал их - и тогда становился похож на громадную летучую мышь, смыкал руки - и тогда крылья с ног до головы закрывали его осанистую фигуру.
Одетта вышла из ящика, широко взмахнула руками, встала на носки и закружилась меж кулис. Тупые носки ее шелковых туфель глухо постукивали по деревянному полу.
Зоя Петровна посмотрела на Одетту и Ротбарда, окинула взглядом сцену и нажала кнопку:
- Даю занавес!
Где-то под полом запели, зарокотали моторы. Складки занавеса шевельнулись, начали сбегаться к краям, и вот, весь он, разделившись надвое, тяжелый и шуршащий, пополз в разные стороны.
Стала видна часть оркестра, пюпитры с ярко освещенными нотами. Дирижер с пышной, но совершенно седой, белоснежной гривой, взглядывал то на сцену, то на своих музыкантов. В темноте зала чуть виднелись светлые пятна лиц. Освещенные плоско, они казались бы неживыми, если бы не мерцание глаз. Пахнуло живым теплом, еще слышался затихающий говор публики.
И сразу же на сцену хлынули звуки - нежные, волнующие, от которых становилось приятно, грустно и даже, тревожно, как будто вот-вот случится что-то необыкновенное. И это необыкновенное уже свершалось.
На берегу лебединого озера на высокой ножке покачивался крупный белый цветок. Вокруг него в легком задумчивом танце кружила юная принцесса с крохотной коронкой на голове. Она казалась совсем маленькой на просторах сцены, под сенью громадных кулис и декораций. Чуть приметная мечтательная улыбка озаряла ее лицо.
Принцесса сорвала белый цветок, и в оркестре тотчас зловеще загремела медь, заухал барабан. На сцене стало темнеть. Отсветы дальних молний засверкали над озером. Освещенная красным лучом, на скале над озером возникла черная фигура злого волшебника Ротбарда. Непрерывно снующие распростертые огромные крылья, горбоносое лицо, горящие, как угли, глаза - все вызывало оторопь, словно воочию возникло перед людьми олицетворение всей земной злобы и ненависти.
На несколько мгновений стало совсем темно, но вот где-то высоко вспыхнул луч, круглым пятном лег на пол и озарил мечущуюся по сцене белоснежную королеву лебедей. У нее по-прежнему крохотная коронка, но голубого с блестками платья уже нет, вся она белая, в пышной юбочке. Никто не заметил, как Одетта в несколько мгновений превратилась из принцессы в королеву лебедей...
Запели моторы, и тяжкие складки стали сбегаться навстречу друг другу.
- Вот так началась борьба добра и зла, - сказала Зоя Петровна, проходя на сцену. - Понравилось, птенчики?
- Производит впечатление, - одобрил Гриша, который стоял ближе всех к помрежу.
- Да ведь это сказка! - удивленно воскликнул Семен, закончив читать программу.
- Подумайте, какой серьезный! Подвинься, горюшко ты мое! - сказала Маруся и быстро оттеснила мужа в сторону.
Она пошепталась с Зоей Петровной. Та кивнула в глубину сцены:
- На втором этаже...
Маруся исчезла. Парни наблюдали за сменой декораций. Словно сверкающее видение, сверху бесшумно спустилась хрустальная люстра, похожая на стеклянный парашют. Сотни лампочек несколько раз вспыхнули и погасли: вероятно, электрики проверяли контакты. Шурша, опахивая ветром, сползла из поднебесья полотняная дворцовая стена - с высокими стрельчатыми окнами, с распахнутой огромной дверью, за которой открывался вид на цветущую, залитую солнцем долину.
Деревянная скала, с которой только что злой волшебник Ротбард кидался на бедную принцессу, застряла в проеме, ведущем в "карман". То ли колесики заклинило, то ли пороху у рабочих оказалось маловато, но скала стала настоящей скалой и непоколебимо закрыла проем, не двигаясь ни вперед, ни обратно.
- Птенчики, поможем! - лихо крикнула Зоя Петровна и навалилась на скалу плечом.
Парни тоже налегли, и скала с гулом и треском вкатилась в "карман".
- Может, еще чего-нибудь надо подсобить? Пожалуйста, Зоя Петровна, мы с удовольствием, - предложил Семен, отряхивая пыль с рукава.
- Спасибо. Ничего уже не нужно, все готово.
* * *
Кулисы заполнились нарядными придворными - такими пестрыми, что в глазах рябило: в плащах и куртках всех цветов радуги, в фесках и широкополых шляпах с перьями на макушке. Штанишки у мужчин были короткие, так что туго обтянутые светлым трико ноги казались непривычно голыми. Женщины в платьях с кринолинами очень походили на живые бочата. За кулисами сразу стало тесно. Артистки в кринолинах держались так непринужденно и свободно, словно были одеты в самую нормальную одежду.
- А знаете, братцы, здесь куда интереснее, чем в зале сидеть, - заметил Семен.
- Очень интересно! Зал - что? Зал моя был Улан-Батор, там все видел хорошо.
- Спасибо своей Маруське скажи - она нам такое дело устроила.
Маруся тут как тут, веселая, улыбающаяся:
- Кто тут меня поминает? Ты, Гриша? А что со мной было, мальчишки! Ни в сказке сказать, ни пером описать... Пошла я узнать, где можно платье погладить - не чучелом же ходить! Попала к балеринкам в уборную. Хорошие такие девчата, все в два счета организовали: не только платье выгладили, а еще и прическу наладили, духами окропили. Понюхай, муж, как теперь твоя жена пахнет!
Она сунула Семену под нос свою надушенную, аккуратно причесанную голову.
Дали занавес. Во дворце шел веселый бал. Две пары развлекали собравшихся к принцу гостей церемонным падекатром. Маруся прошептала на ухо Балчинжаву:
- Балчи, видишь ту, которая слева танцует? Ну вот - просила познакомить с тобой.
Густые ершистые брови монгола, двумя серпами сомкнувшиеся на переносице, поползли вверх:
- Знакомить? Зачем?
Маруся вздохнула:
- Кто их разберет, этих девчат... Им все любопытно.
Казалось, ей было жаль того веселого времени, когда и она была такой же любопытной девчонкой, которой все надо знать и до всего есть дело. Балчинжав пожал плечами:
- Маруся, зачем знакомство? Зачем здравствуй-прощай?
- Ну, Балчи! Будь добрый, не отказывайся. Она так хорошо со мной обошлась...
Маруся посмотрела на него таким взглядом, что монгол не смог отказаться.
- Ладно, Марусья.
Перед концом акта к садовой скамье подошла Одетта в костюме лебедя и запыхавшаяся, возбужденная девушка, танцевавшая падекатр. Все встали, и Маруся сказала:
- Вот мои кавалеры, девочки.
Они познакомились. Одетту звали Светланой, вторую девушку - Еленой. Светлана быстро оглядела парней:
- Вот это - ваш муж, Маруся? Я угадала? - Она кивнула на Семена.
Маруся засмеялась радостно и польщенно:
- Видишь, Семен, какой ты у меня ладный. Даже со стороны видно, что ты мой муж.
Елена, уперев руки в бока, веселыми глазами рассматривала Балчинжава:
- Вы - иностранец, да? Из Монголии, да? Монголия наш ближайший друг, так сказать.
Балчи, не улыбаясь в ответ, неприветливо рассматривал ярко блестевшие драгоценности придворной дамы. Елена была во всем артистическом великолепии - средневековом шуршащем туалете, изрядно раскрашена, в пудре, с наклеенными ресницами, высокой белокурой прической.