- А зачем? Чучело зверя - музейный экспонат, а не диссертация. За чучело не присуждают ученую степень кандидата паук.
- А по мне чучело лучше, - проворчал Мухтар. - По крайней мере, перестанут болтать всякую чушь...
Смятение в самом деле охватило аул. Хуже всего был не случай с кладовщиком - хоть и в синяках, но Раджаб жив, лежит в постели и сказывает людям сказки,- но вот уже две недели не появляется Адам! Исчез из аула, будто испарился, будто не рожала его мать-горянка на свет. А это уже серьезно встревожило Мухтара и парторга Чамсуллу, заведующего сельским магазином, худого высокого мужчину с болезненным цветом лица. Многое можно перетерпеть, но потерять жителя аула - это уж слишком! Конечно, серьезный человек не поверит в сказку о том, будто парикмахера сожрал каптар! Говорили еще, будто парикмахер сбежал вниз, убоявшись угроз сельского могильщика, угроз, которые слышали все. Но мог ли несчастный горбун так легко покинуть родную саклю, молодую жену, о которой мечтал много лет? И наконец, почему он не взял в сельсовете хоть какую-нибудь справку? Ну хотя бы о том, что он действительно горбат и родился в Шубуруме? Человек без справки - разве это человек?!
"Сельсовет Мухтар" лишился покоя. Без устали днем и ночью он справлялся везде и всюду, расспрашивал всех, кто последним видел Адама; звонил во все места, где мог бы появиться парикмахер, - ответ был один: "Не появлялся!" Наконец Мухтар обзвонил аулы, через которые проходит путь вниз, на равнину... Однако и тут отвечали: "Нет, через наши аулы горбун не проходил". Но волнение председателя сельсовета и странные слухи возбудили любопытство всего района: то и дело по телефону спрашивали, кто еще потерялся в Шубуруме и что там поделывает снежный человек. Спрашивали и смеялись.
Вот и сейчас "сельсовет Мухтар" раздраженно сказал: "Обращайтесь к нашему ветеринару Хамзату за всеми справками о каптаре. Да, да, к ветеринару!" - и повесил трубку.
- Проклятье! Скоро весь Дагестан будет смеяться...
Чамсулла беспокойно ходит взад и вперед по комнате, заложив за спину руки.
- А, шайтан! Мужчины мы или не мужчины? - возмущенно отозвался он. - Как-никак носим папахи... Что за народ! Нельзя же верить всякой чепухе...
- Верить не верить - по твоей части. Скажут: "Плохо поставлена партийная работа в ауле Шубурум". Тебе и отвечать... Меня другое волнует: с Адамом дело дрянь. Что будем делать?
- Не знаю.
- А кто знает, товарищ парторг?
- Не знаю.
- Гм. Как думаешь, неужели мог Хажи-Бекир убить Адама?
- Не знаю.
- Да что ты заладил, как ворона: карр, карр! А что ж ты знаешь, Чамсулла?
- Знаю, что, если б мы настояли на переселении, не было бы всей этой дряни...
- Во-во! А кто тебе говорил: не возись, не уговаривай стариков, решай сразу; понадобится - выселяй силком. Принуждай по-отечески, как ребенка принуждают есть кашу...
- С ума сошел, "сельсовет"? Людей надо убеждать, а не принуждать.
- Вот и доубеждались! Скорей они тебя убедят, что есть на свете снежные люди... А, да шайтан с ними, с каптарами! Что будем делать с могильщиком? Может, сообщить в прокуратуру? А? Пусть расследуют...
- А ты говорил с Хажи-Бекиром?
- Что ж говорить, все равно не скажет: "Вяжите меня, я убил!"
- Э, нет, "сельсовет"! Сам, выходит, не убежден, а хочешь ткнуть в человека пальцем: берите его за решетку! А ты сперва сам убедись, поговори, расспроси, приглядись...
- Не люблю я этого тунеядца, - проворчал Мухтар. - Молодой, здоровяк, быка свалит, а питается, как ворон, падалью...
- Эй, Мухтар, опомнись! - возмутился Чамсулла. - Это не падаль, а твои односельчане, уважаемые граждане.
- Ну да, ну да, правильно: уважаемые покойники. Ну, не тунеядец - могильщик... Искендер, ты здесь? - крикнул Мухтар.
- Тут я, - отозвался из соседней комнаты секретарь сельсовета.
- Вызови завтра ко мне Хажи-Бекира, могильщика...
И все-таки им не хотелось верить, что в Шубуруме совершено убийство. Черным пятном легло бы оно на весь аул, и сурово спросили бы с них, руководителей: мол, ослабили борьбу с пережитками, с привычкой хвататься за кинжалы, ну и все прочее...
А с другой стороны, почему так удручен Хажи-Бекир? Отчего с каждым днем он делается бледнее, рассеяннее, ходит, как тень, и теперь от него, говорят, труднее добиться слова, чем от каменного надгробия. Словно бы точит его раскаяние...
Неделю назад Мухтар и Чамсулла поручили Кара-Хартуму обшарить соседние обрывы, пропасти, скалы, ущелья, берега рек: не найдется ли следов убийства или несчастья. Ведь потерялся не баран, не буйвол, а человек! И Кара-Хартум ищет...
А тут еще Хева! Странная женщина: теперь она каждый день приходит в сельсовет справляться об Адаме, будто он был ее настоящим и давним мужем. Хеву глубоко поразило исчезновение Адама. "Неужели он убил его? Неужели бросил в пропасть или задушил? - думала она в тревоге. - За что? Сам же был виноват! Неужели этот человек оказался способным на такое злодейство? А чего хорошего ждать от могильщика?! И я до сих пор жила с подобным зверем!" В душе Хева все время укоряла, винила себя, что в ту ночь отвергла мольбы несчастного Адама бежать с ним из аула... Значит, и она толкнула его навстречу смерти... А между тем только с Адамом она впервые почувствовала себя свободно и легко, почувствовала себя человеком; даже пробовала мечтать!.. Мечтать - это же самый драгоценный дар на земле! И теперь он был в руках у Хевы.
Наконец в Шубурум нагрянула и самая старшая из семи сестер беды.
За Шайтан-перевалом... Да, за тем самым, где много лет назад у родника встретились Али-Хужа и Хужа-Али и присели подкрепиться; они макали черствый хлеб в воду, ели и разговаривали. "Скажи откровенно, - спросил Хужа-Али, - что бы ты сделал, если б тебя избрали правителем всего Дагестана? А?" - "Меня? - улыбнулся Али-Хужа. - Конечно, если бы... Я бы этот хлеб тогда не в воду макал, а в мед!.. Ну, а ты?" Крепко задумался Хужа-Али, а потом недовольно проворчал: "А что мне остается делать, когда все лучшее ты берешь себе?!" Так вот, за этим Шайтан-перевалом грозные обвалы в нескольких местах разрушили единственную проезжую дорогу, что связывала Шубурум с остальным миром. Ну и, конечно, суеверные шубурумцы приписали обвалы озорству снежного человека. Впрочем, не в слухах и сказках была беда. Перестали привозить товары в сельмаг - и прежде всего керосин, которого, как известно, в Шубуруме еще не добывают; не стало в ауле ни конфет, ни сахара, ни геджухского вина, ни табаку, что больше всего огорчило почтенных людей, не выпускавших трубки изо рта.
НА ШАЙТАН-ПЕРЕВАЛЕ
Тучи, шевелясь и толкаясь, как серые овечьи отары, сползли в ущелья и залегли там сырым непроглядным туманом. Только легкие облачка, длинные и белые, как девичий шарф горянки, то затмевают, то открывают солнце над Шубурумом. А вокруг в снежных чалмах высятся каменные бесстрастные великаны... Аул давно на ногах, люди собираются перед сложенным из красного кирпича (нарочно привезли снизу!) сельсоветом. В раскрытые окна слышны обрывки разговоров, треск пишущей машинки, телефонные звонки. У тех, кто собирается на площади, в руках лопаты, кирки, узелки, кувшины, и стоят они, как их отцы стояли на этой же площади с винтовками и узелками, ожидая, когда выйдет командир и поведет их, красных партизан, отбивать у белогвардейцев аул Маджалис...
Айшат в белом халате, живая, энергичная, краснощекая и черноглазая, осторожно пробирается среди людей к старику, что стоит, опершись на палку. Это Хужа-Али, дедушка Айшат, отец жены "сельсовета Мухтара". Прямо в руки передала ему Айшат узелок и глиняный кувшин.
- Деда, вот здесь немного хлеба и овечьего сыра, а в кувшине...
- Спасибо, спасибо, внучка! - радостно заголосил старик. - Пусть станет твоим мужем самый добрый человек на свете. Когда б ты знала, как я рад, что дожил до этих дней! Моя внучка - доктор!
Хужа-Али с гордостью и умилением смотрел на молодого врача.
- Зачем же при людях, деда... - зарделась Айшат.
- А при ком же, внучка, мне гордиться?! - удивился Хужа-Али. - В белом халате ты прямо ангел аллаха... А лекарство ты мне положила?
- Да.
- Сладкое или горькое?
- Сладкое.
- Да будет сладкой твоя жизнь, внучка! Хочешь, поищу тебе жениха?
- Лучше я сама поищу.
- Смотри-и-и! Молодые глаза легко ошибаются... Что-то под твоим окном часто стал кашлять наш коновал, коклюш его забери! Ду-урная болезнь коклюш.
Хужа-Али полой телогрейки обтер камень и сел, а кувшин поставил у ног.
- Ничего, деда, вылечим!
- Он тебе не забросил в окно свою папаху?
- Пока еще нет, - улыбнулась Айшат и отвела взгляд.
- Знай, внучка, что этот коновал из враждебного нам рода...
- Что?! - удивилась Айшат.
- Да, да, да.
- Как же так?! Зачем ты это говоришь? Тогда, выходит, и они считают нас врагами... За что же?
- Об этом знали наши предки, - торжественно произнес Хужа-Али. - Они завещали нам остерегаться этого рода. И все! А уж породниться...
- Стоит ли, деда, вспоминать старину?
- Стоит или не стоит, а ты считай, что я с тобой поговорил серьезно. Поняла?
- Хорошо, деда. Ну, я пошла: больные ждут...
И Айшат ушла в свою больницу, где всего-навсего две комнаты и четыре койки. Да и больных в ауле немного. На такой высоте воздух чист и свеж, как родниковая вода; здесь не знают ни гриппа, ни насморка, не боятся сквозняков. Лопата и серп, кирка, коса, молот и камень, камень и снова камень сделали людей крепкими: иной раз диву даешься - сорвется человек с такого обрыва, что смотреть жутко, а глядишь, провалялся неделю в постели и опять ходит по аулу, только чуть-чуть припадает на одну ногу. А свались с того обрыва горожанин - и черепков не собрали бы, одни мелкие дребезги да брызги!
Где народ, там и говор. Жужжание, гомон на площади. Прислушайтесь: говорят все больше о снежном человеке, о каптаре...
Издали Али-Хужа приметил Хужа-Али и решительно направился к нему, на ходу пожимая руки, приветствуя достойных приветствия. Хужа-Али заметил его, нахмурился, отвернулся, но Али-Хужа и бровью не повел, хлопнул старика по плечу:
- Знаешь, борода, что мне не нравится у нашей власти?
- Ты всегда недоволен, - буркнул Хужа-Али.
- Говори громче! Здесь такой шум, будто ветер сорвал крышу с женской бани... Да ты что: разговаривать со мной не хочешь?!
- Что тебе нужно от меня?
- Чтоб ты разговаривал, спорил, кричал, ругался: для чего ж мы живем на земле?
- Зачем? Да и о чем нам спорить?
- Найдем о чем, было бы желание... - Али-Хужа поднял с земли кувшин, понюхал горлышко; Хужа-Али кувшин отобрал, снова поставил у своих ног, отвернулся. Но тут же Али-Хужа за плечи повернул старика к себе: - Эй, я же с тобой разговариваю, сын хромого!
- Ну, что тебе?
- Знаешь, что мне не нравится у нашей власти? - снова повторил Али-Хужа, показывая пальцем на сельсовет.
- Прилип, как дубовый лист к ежу! Ну, скажи, скажи, что тебе не нравится у нашей власти, - сдался наконец Хужа-Али.
- Болтунов много развела! Все грамотные, все научились говорить, есть мед, намазывать язык на сметану... Умеют плести из слов аркан, которым можно не только жеребца, но и каптара поймать. А дело стоит!
- Какое дело?
- То самое, ради которого мы торчим здесь с лопатами да кирками... Когда я принес твоему хромому отцу весть, что ты родился, - думаешь, он обрадовался? Как же! Угостил меня пинком в мягкое место... Можно подумать, что он предвидел, каким ты станешь теперь... Эх, много стариков в ауле, а молодежи что-то не видать. Нет кипения жизни! То ли умирать перестали, то ли молодые рано стареют... Вот, к примеру, на той неделе я слег, думал: пора петуху на кухонный стол! А тут является мой племянник Хамзат и...
- И что ж он сделал?
- Сам видишь: вот он я! Со всеми! Хамзат - врач что надо!
- Что твой Хамзат перед моей внучкой, перед Айшат!
- Сравнил платок с папахой! Хамзат - ювелир своего дела. Скоро ученым будет: пишет ди...де...ссерт...акцию...
- Да он же ве-те-ри-нар! Лекарь для коров и баранов.
- А мы что: хуже баранов, что ли?! Ну и злой же ты человек!
- Эх, жаль, язык тебе не укоротил Хамзат.
- Что? Не слышу!
- Наверно, Хамзат дал тебе лошадиную дозу, вот ты и оглох...
- Дал! А что ж? Племянник как-никак... - обиделся Али-Хужа и повернулся к Раджабу, что стоял, уткнувшись головой в газету, как лошадь в торбу с ячменем. - Эй, Одноглазый, что там за шум в сельсовете?
- Телефонная связь прервалась... Видно, каптар порвал провода или повалил столбы.
- Каптар? Эх, мне бы годы молодые... В наше время любому каптару связывали руки назад... А двадцатые годы - первые годы Советской власти, когда мы рыли Октябрьский канал, чтобы напоить степную землю досыта... Тогда мне руку пожимал сам Микаил!
- Какой Микаил? - спросил Раджаб.
- А тебе откуда знать: как курица, ходишь вокруг сакли! Что ты видел?.. Был такой нашенский парень в черкеске Микаил Калинин... Мы с ним чай из одной пиалы пили!
- Хе-хе-хе, - засмеялся Раджаб, - небогато: одна пиала на двоих!
- Ишак! Друзья - понял? Друзья пьют из одной пиалы! И вообще, что ты понимаешь в богатстве! Думаешь, набил сундук - и богат? Тогда и крыса богата: украла кусок брынзы - и богачка.
- А знаешь, Али-Хужа, ты прав! - решительно произнес Хужа-Али.
- В чем прав? А?
- Мне тоже что-то не нравятся болтуны.
Будто нечаянно, Али-Хужа задел ногой кувшин.
- Осторожней, разобьешь! - схватился за кувшин Хужа-Али.
- А что в нем?
- А чего бы ты хотел?
- Ну... хотя бы... в такую погоду... на дорожку...
- Нет, дорогой, нет: здесь простокваша.
- Чего ж ты молчал? Знал бы, что здесь простокваша - стал бы я с тобой разговаривать! Эх ты, сын хромого... Пойду-ка задам Советской власти один важный вопрос...
- Иди, иди. Без тебя там каша не сварится...
Али-Хужа стал решительно протискиваться к крыльцу, но тут на крыльцо вышли и Мухтар и Чамсулла. Мухтар сегодня в гимнастерке и подпоясан ученическим ремнем: видно, других не нашел в сельмаге.
- Эй, Мухтар! - крикнул Али-Хужа, поднимая руку. - У меня к Советской власти один вопрос...
- Здесь не собрание! - недовольно отозвался Мухтар. - Некогда! Пора за дело взяться...
- Вот об этом я и хотел спросить. Чего же мы стоим?
- Стоим потому, что нет машины, - сказал кто-то рядом с Али-Хужой.
Мухтар услыхал:
- Машины нет и не будет. Все машины там, за перевалом.
- Товарищ "сельсовет", - встревожилась старуха с киркой, - хоть бы подводы... Туда ведь далеко...
- И подводы нет... Пойдем пешком...
- Ну и ну!.. - покачал головой Али-Хужа. - Люди вон на вертолете летают, а мы пешим ходом...
- Может, хочешь лестницу, как в метро, чтоб сама тебя опускала, сама поднимала? - рассердился Мухтар.
Чамсулла замахал руками, требуя тишины. Говор затих не сразу, в медленно наступавшей тишине вдруг резко выделялись голоса то здесь, то там, и тогда все громко шипели, повернув головы: "Тиш-ш-ше!" Казалось, на сотню раскаленных сковород разом пролилась вода.
- Эй вы, дорогие мои односельчане! - заговорил наконец Чамсулла. - Не вы ли отказались переселиться на плодородную равнину, где можно жить без этих стихийных бедствий? Так чего же ворчите теперь? Сами виноваты - так наберитесь мужества и терпите. Вы не пожелали оставить эти проклятые высоты, замшелые сакли, могилы дедов - ваша воля! Однако и теперь государство пошло нам навстречу: в наш аул хотят протянуть линию электропередачи. Но машины с рабочими, с оборудованием - проводом, столбами, разными там изоляторами - застряли за перевалом, обвалы перегородили дорогу... За месяц мы должны привести в порядок дорогу, чтоб на ней не умолкал гул машин, везущих к нам новый быт, новую жизнь! Раз мы остаемся здесь, придется выжимать из себя втрое больше пота, чтоб не отстать от других, чтоб не оказаться на островке невежества, чтоб и нам приветливо улыбнулось будущее. А будущее вряд ли проберется сюда по нашей узенькой дороге: чем шире дороги, тем шире жизнь, товарищи!.. Люди добрые, вы поняли меня? Нам всего нужнее сейчас дорога!
- Это все хорошо, парторг! - выкрикнул из толпы хриплый старческий голос. - Дорога нужна, чего тут говорить. Мы построим дорогу... К этому не привыкать, и обвалы нам не в диковинку... А вот скажи ты нам: как же быть с каптаром? Вон и в газетах пишут, что появился...
- Каптар, каптар! - возмутился Мухтар. - Да кто-нибудь видел его хоть бы издали?! Отвечайте, чего молчите!
- А следы на снегу? - спросил Хужа-Али.
- Следы мог оставить и медведь, - возразил Али-Хужа.
- Так кто же видел каптара? Никто!
- Люди, это все чепуха! - от души рассмеялся Чамсулла. - Неужели вы поверите, если скажут, что у нашего колодца сидит семиглавый аджаха-дракон и торгует семечками?! Смешно!
И все же с разных концов площади послышались голоса:
- А куда исчез Адам?
- Что за страшный был крик? Все слышали!
- Почему вдруг в эту пору обвалы?
- Да при чем тут снежный человек, односельчане?! - взмахнул руками Чамсулла. - Случайное совпадение неприятных обстоятельств. Стихия! Природа! Разве мало на земле стихийных бедствий? А насчет крика - так, по-моему, это орал наш колхозный бык, когда напали волки.
- Но крик слышали не раз!
- Напуганный змеей боится веревки, как говорят. Осел крикнет, камень свалится, баран заблеет, а легковерному да с перепугу все - голос каптара!.. Соседи над нами смеются...
- Чего им не смеяться! - возразил, качая головой, Хужа-Али. - А влезли б в наши-то шкуры...
- Над дураком, говорят, и в мечети смеются, - отозвался Али-Хужа. - Соседи умнее, вот и хохочут...
- Односельчане! - вновь крикнул Чамсулла. - Главное сейчас - хорошая дорога, а не сказки Шехерезады.
- Ну, пошли! - Мухтар легко сбежал с крыльца, схватил кирку и пошел впереди. Возбужденно гомоня, следом повалила толпа шубурумцев. Прошумели - и все стихло.
И стало слышно, как чирикают воробьи.
Только Чамсулла остался дежурить в сельсовете, да Раджаб Одноглазый сослался на неотложные дела и ушел на колхозный склад. Остались, конечно, доярки на ферме и все, кому положено быть при скотине да птице...