ПОЯВЛЕНИЕ КАПТАРА
Сколько раз приходилось шубурумцам выходить на суровый Шайтан-перевал, чтоб кирками да лопатами разрыть, разбросать оползни и завалы. Недаром же зовут его шубурумцы - Чертов перевал и шутят, что если кого в ауле посылают к шайтану, то посылают не так уж далеко: дорога известна каждому!..
Издавна стоит здесь длинная сакля с плоской крышей, похожая на древний караван-сарай. Во время дорожных работ люди отдыхают в ней, греются у железных печей, пьют горячий чай, иногда ночуют: ведь ходить в аул и обратно утомительно. Не раз саклю разрушали обвалы, но упорные люди снова ее восстанавливали... На этот раз грозный обвал прошел почти рядом с ветхим строением. Издали дорога казалась усыпанной муравьями. Эхо разносило стук молотов и кувалд, крики тех, кто ломами откалывал куски скалы, грохот падающих в пропасть камней. А на дне пропасти бушевал сумасшедший поток; он подхватывал, ворочал, гулко сталкивал и катил камни прочь в брызгах и пене. Взблескивали в руках кирки, с хрустом вонзались лопаты в землю, смешанную со снегом: на перевале холодно! Люди трудились увлеченно, они понимали, что эту работу никто другой делать не станет, и весело покрикивал, похваливал, подбодрял людей "сельсовет Мухтар", ловко работая киркой. Мухтар уже прикидывал, что при таком усердии перевал скоро будет расчищен: недели через две. И как всегда бывает, когда ловко и дружно идет работа, когда вокруг много народу, люди стали посмеиваться друг над другом, над недавними страхами, даже над самим снежным человеком. Али-Хужа, засучив рукава, бил киркой - аж комья летели - и так и сыпал шутками.
- Эх, молодежь! - кричал Али-Хужа. - Кирку держать не умеете, все вам подавай машины, тех-ни-ку! Откуда вам знать, что мы начали строить Советскую власть как раз киркой да лопатой. Вот так и рыли Октябрьский канал в степи... Сам Микаил мне руку пожал, когда вручал орден.
- Тебе, что ли, вручал? - недоверчиво усмехнулся Хужа-Али.
- Не мне, а республике.
- Так бы и говорил.
- А разве это не все равно? Эх, ты! Мы тогда не знали "твое-мое", все было общее, все было наше. Да откуда ж тебе знать, домоседу? Даже в гражданской войне не участвовал, вот и остался таким, дворовым... Эх, бывало, садились мы у партизанских костров в обнимку с ружьями и до утренней зореньки мечтали...
- О чем мечтали?!
- Обо всем! И многое, многое сбылось, только вот еще пооставалось, как бы сказать, людского чертополоха да бурьяна... Мелких душонок.
- Живей, живей, ребята! - крикнул Мухтар. - Берите пример с почтенного Али-Хужи.
От гордости Али-Хужа так размахнулся киркой, что чуть не задел Хужа-Али, тот едва успел отпрянуть.
- Эй, что ты делаешь? - крикнул он в испуге. - Здесь тебе не гражданская война!
- Да, ты прав, там легче было разобраться, кто наш, а кто чужой. А ну, посторонись! - крикнул в азарте Али-Хужа.
Только сумерки прервали работу на Шайтан-перевале. Пора было возвращаться в аул, чтоб завтра спозаранку снова прийти сюда. Молодежь решила заночевать в сакле: зачем даром тратить время, идти туда и обратно? Зато можно будет чуть свет взяться за кирки да лопаты. А пока устроили небольшой перекур - у кого что было: табак, рубленая ботва, у одного нашлась русская махорка, кто-то мох высушил да помешал с табачной крошкой. Едкие дымы закурились из трубок и цигарок, закашляли, заперхали, ругаясь, люди... Но тут произошло неожиданное и страшное... Через Шайтан-перевал пронесся сперва приглушенный, а затем отчетливый, громкий, душераздирающий вопль. Шубурумцы вздрогнули, шубурумцы обернулись на крик и оцепенели. "Сельсовет Мухтар" первым заметил темный силуэт того, кто кричал: какое-то существо карабкалось вверх по снежному склону, то подымаясь на ноги, то на четвереньках. Секунду Мухтар надеялся, что другие не увидят, но люди увидели.
- Вот он, вот!
- Это каптар!
- Видите, убегает!
- Где, где?!
- Ушел, исчез!.. Выходит, все-таки не пустые сказки! А, "сельсовет"?
Мухтар потерянно молчал. Что он мог ответить?! Ведь сам видел... Не может он теперь упрямо твердить, что нет снежного человека, что это миф, сказка, бабкино вранье, небылицы для легковерных. Теперь он и сам убежден: снежный человек существует.
Люди поспешили в аул, подхватив свои лопаты. И далее те, кто собирался ночевать в сакле, теперь не решились остаться. А позади всех шел потрясенный, растерянный "сельсовет Мухтар".
Он-то понимал, что это значит для Шубурума.
ЧУДЕСНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ
Старая сакля, такая старая, что, как говорят горцы, туман сядет на крышу - и то сакля закачается... Хозяин давно оставил ее, уехал на равнину со всей семьей. И там, на равнине, вырастил сына, которого знают во многих аулах Дагестана под именем Касума-корреспондента. Казалось бы, гордиться следовало шубурумцам, что из их аула вышел, как тут выражаются, "человек с большой головой". Но шубурумцы не гордятся. Почему? Какой же он шубурумец, возражают они, если не живет в Шубуруме?!
В этой сакле Айшат недавно открыла сельскую больницу на четыре койки. Волнами плывет дым над всеми четырьмя койками, пахнет паленым листом, мохом, махоркой, табаком, лекарствами... Больные от нечего делать философствуют; они уверяют друг друга, что корень всех болезней в проклятой привычке курить, но тут же соглашаются, что все-таки над головой мужчины, если он настоящий мужчина, должен быть дым - табачный или пороховой. Лет пятьдесят тому назад шубурумцы не курили и даже не видели табаку. Но, рассказывают, однажды в Шубурум прямо из Стамбула приехал турок. На базаре турок предлагал каждому желающему разок затянуться, люди пробовали, кашляли и уходили, махнув рукой: дескать, кому нужна такая дрянь?! Приуныл было турок, но вскоре приободрился и объявил всему базару о трех великолепных свойствах табака: во-первых, кто курит, тот никогда не станет стариком; во-вторых, курящего никогда не укусит собака; в-третьих, никогда не будет обворована сакля курящего. Люди поверили и расхватали табак, даже не попросив у турка объяснений. С тех самых пор и сделались шубурумцы заядлыми курильщиками.
- Теперь я понял слова турка, который привез это проклятое зелье, чтоб его шайтаны разорвали! - сказал один из больных.
- Понял, говоришь?
- Да. Он объявил: кто курит, не будет укушен собакой. А знаете, почему?
- Ну, ну?!
- Потому что курящий бывает слабым - вот как я, - сгорбленным и ходит с палкой. А разве человека с палкой может укусить собака? А?
- А ведь верно! - воскликнул третий больной. - Интересно... Турок говорил еще, что сакля курящего никогда не будет обворована. Как же это понимать?
- Очень просто. Курящий всю ночь кашляет, а вор думает, что хозяин не спит.
- Вах, вах, вах! В самом деле, а?! - Четвертый больной сел на своей постели. - Выходит, турок нас обдурил?
- Выходит, так...
- А он еще говорил, что курящий никогда не будет стариком?
- Да. Кто курит, редко доживает до старости.
- Вот, сын дьявола, так обманул людей, чтоб сбыть свой яд! Клянусь, как только поправлюсь, брошу курить!
- Курить надо бросить, чтоб скорее поправиться! - сказала, входя, Айшат: в соседней комнате она заполняла истории болезни. - Фу, надымили! И пахнет же! Неужели вы курите кизяк?
- Кизяк не кизяк, а что же делать, дорогая, если табаку не осталось? Вот и жжем кто что придумает, лишь бы дым...
- Словно костер жгли в комнате! Ну как вас лечить после этого? - Рассерженная Айшат открыла окно. - А вы укройтесь, чтоб не надуло. - И, глядя, как дым струей выползает за окно, добавила: - Русские говорят: хоть топор вешай!
- Куда вешай?
- На дым.
- Разве у них гвоздя нет?! - захихикал старик, желтый, как осенний лист. - Чего только не выдумают - топор вешать на дым! В жизни не поверю...
- Можете не верить, но извольте лечиться, - строго ответила Айшат, рассматривая градусник. - У вас еще не снизилась температура.
- Доктор, скажите, пожалуйста, вот я слышал... Правда это, что под крыльями утки бывает до сорока пяти градусов?
- Не знаю. А вот если вы не перестанете курить всякую дрянь, я за вас не поручусь...
- А интересно, если утка такая горячая, то сколько градусов может быть под мышками у снежного человека? А?
- Не знаю. Не измеряла, - отозвалась Айшат, пересаживаясь к другому больному. Ей докучала болтовня больных, но Айшат сдерживалась: все они намного старше, да и лежать в больнице скучно...
- А что нового слышно о каптаре, доктор? Моя семья просто помирает со страху, просит скорее вернуться домой...
- Вернетесь, когда поправитесь.
- А говорят, наш ветеринар... Да вот и он сам! - Хамзат как раз вошел в палату. - Эй, Хамзат, это правда, что ты решил изучать снежного человека и написать книгу? А какой он, каптар-то? Ты его видал?
- Это, во-первых, не человек, а животное, - возразил Хамзат, - а во-вторых, я пришел не развлекать вас хабарами-рассказами. Я пришел спросить, когда, наконец, наша прелестная Айшат выпишет тебя, ты мне нужен до зарезу.
- Выпишу примерно через месяц, - строго ответила Айшат. - Если, конечно, все будет благополучно.
- Нельзя! Он мне нужен сейчас.
- А ты погляди на него: не видишь разве?
- Ну что там: желтуха! Чепуха. Детская болезнь. Вставай, одевайся!
И Хамзат скинул одеяло со старика.
- Не смейте вставать! А вы, Хамзат, немедленно уходите из больницы. Сейчас же!
- Айшат, дорогая, пойми меня: он сорок лет работал на ферме...
- Нет, нет, не могу!
- Айшат!
- Хамзат!
- А между прочим, до чего же ты хороша, когда сердишься!
И только тут больные поняли, что ветеринар явился совсем не для того, чтоб увести старика... И старик обиженно натянул обратно одеяло.
Айшат была слишком сердита, чтобы смутиться.
- И это ты заметил?!
- Ну и прелестна же ты! Почему, ну почему ты, Айшат, не веришь в мое чувство?
- Что-что? - переспросил глуховатый больной.
- Чувство.
- А что это такое? Ты принес ей подарок, юноша?
- Да.
- А что?
- Сердце свое, вот что.
- Ты, Хамзат, лучше оставь свое сердце в своей грудной клетке, а то станешь бессердечным. Иди, иди, не трать зря времени, пиши диссертацию, доказывай, что каптар - это животное.
- А ты думаешь, что это человек? Смешно!
- Ничего смешного! Без ветра и камыш не колышется. Неспроста назвали: снежный человек.
- Да что мне название! Вон бабочку назвали "адмирал"! А она боится и летать над водою...
- Слушай, Хамзат, дай мне наконец работать. Уходи!
- Хорошо, хорошо, уйду. Ты не проводишь меня, Айшат?
- Нет.
- Зачем же так грубо, моя куропаточка!
- Уходите.
- Ухожу. До встречи, Айшат.
- Сильно ты ему приглянулась, красавица,- заметил старик, когда Хамзат вышел.
- Кому только она не приглянулась! - вставил другой.
- Ну, вот что, больные, хватит! Отдыхайте. Я вам очень серьезно говорю: осиротеют ваши дети раньше времени, если не будете слушаться меня.
- Да мы бы давно разошлись по домам, красавица, если б не ты. Нам так приятно, когда ты чирикаешь в этой комнате. Соскучились мы по красоте, хоть порой нам и неловко.
- Отчего же неловко? - зарделась Айшат. -
- Ну, как тебе сказать, доченька... Неловко, что мы такие седые, старые. Наверное, так куску льда стыдно лежать возле подснежника. Ведь, глядя на тебя, мы поняли, что такое красота.
- Завидуем тому, кто прикоснется к твоим плечам, - вздохнул другой, натягивая одеяло. - А есть у тебя такой джигит? Наверное, есть...
- Нету, нету, дорогие.
- А вдруг, как в сказке, этот снежный человек окажется красавцем и похитит тебя, как похитил красавицу Зубари...
- Ну зачем вы пугаете меня? Не надо! Отдыхайте, - и Айшат, тщательно закрыв окно, вышла, притворила за собой дверь.
- Добрая, красивая, милая... - проговорил старик. - Сорок лет живу с женой, а не знал, что у женщины такие красивые ноги, бедра...
- А груди? - сказал глуховатый.
- Ну, ты уж совсем... бесстыжий! - засмеялись все.
- Да, если бы молодость продавали, я бы купил на первом же базаре...
- Если бы... Если бы...
- А что, друзья... Доктор ушла, воздух свежий. Может, покурим? А?
- А что ж, покурим. Только уж ты угости своим табачком, а то моей смесью разве ружье заряжать или каптару набить трубку. Покуришь, а после весь день в горле вроде бы кошка хвостом шевелит.
Кряхтя и кашляя, вытащили больные из-под подушек свои кисеты.
- Постой-ка! Что это? Вроде бы синица постучала клювом в окошко...
Сдерживая кашель, прислушались.
- Вот опять! Слышите?.. Эй, почтенный, тебе ближе: погляди, что там за птица...
- Сейчас, - отозвался старик, подымаясь и приникая к стеклу.
Стукнув, окно отворилось, и все услышали торопливый тревожный шепот:
- Деда... Ой, деда... Скажи моему папе, чтоб шел домой... Чтоб скорее шел... Мамка боится одна... маленькие ревут во все горло... Так страшно! Та-ак страшно!
- Да чего страшно-то? - спросил удивленный старик в комнате, и за окном поспешно зашелестело:
- Да вы разве не знаете?.. Ой! Появился каптар! Все видели на Шайтан-перевале. Сам "сельсовет Мухтар" видел... Бегает на четвереньках прямо по скалам... Все-все видели...
Когда через два часа Айшат вошла в палату, в ней лежал один желтый, как осенний лист, старик.
- А где ж... остальные?! - спросила Айшат, озираясь.
- Выздоровели, - хмуро отозвался старик. - Выздоровели и ушли защищать свои семьи от каптара.
- Да что вы все с ума посходили с этим каптаром!
- Не сердись, доченька. Но теперь каптара видели все. На Шайтан-перевале. Спроси своего отца. - И, помолчав, добавил: - "Сельсовет Мухтар" - такой человек: скажет, что у моего соседа ослиный хвост, поверю без справки!
- Ну, а вы чего же не выздоровели, дедушка? - невесело усмехнулась Айшат.
- Какой я защитник! Мне теперь не отбиться и от собаки...
- Нет, дедушка! Не скромничайте, вы просто самый умный человек в этом сумасшедшем ауле, - решительно сказала Айшат. - Давайте мерить температуру.
О ПРЕВРАТНОСТЯХ СУДЬБЫ
Мог ли предвидеть сельский могильщик, что на его голову обрушится безжалостный град несчастий и опрокинет жизнь вверх дном, словно бешеный поток утлую лодку горца? Он мог ожидать всего, чего угодно: финагента из райцентра с ультиматумом, похожим на школьную почетную грамоту; секретаря сельсовета Искендера, пришедшего по предписанию Мухтара с угрозой выселить из аула, если могильщик не возьмется за полезное дело, хотя бы за строительство общественной уборной, которая так нужна Шубуруму. Но могло ли даже во сне привидеться Хажи-Бекиру, что рухнет главный оплот его благополучия, опора, в которой он был непоколебимо уверен? Если бы он ведал, где упадет, то подложил бы, как говорится, кусок войлока, чтоб не ушибиться... Но в том-то и беда, что верящие в судьбу легко попадают впросак... Еще недавно о его жизни говорили любимой поговоркой горцев: "Не желай большего, а то сглазишь!.." Была сакля, была жена, была корова, трижды в день горячая пища, а что же еще нужно горцу?.. А теперь нет ни того, ни другого, ни третьего... Ничего нет! Что называется, "собака ушла и цепь унесла". До последнего дня он не хотел смириться, не мог поверить; ему казалось: все происходит во сне, в кошмаре, такого не может быть наяву; надо заставить себя проснуться!.. Но теперь пришла самая грозная беда, перед которой померкли все невзгоды: его уличают в убийстве! Вы понимаете, что значит быть уличенным в убийстве? И никакими доводами, никакими свидетельствами нельзя отвести обвинение, опровергнуть улики; хоть сам подписывай приговор!
И все-таки надежда еще теплится в Хажи-Бекире. Спросите: на что надеешься? Он только пожмет плечами, он не сумеет ответить, но, невзирая на каменную невыразительность фигуры могильщика, вы, приглядевшись, уловите слабое мерцание потаенного света: это светится надежда. Та самая надежда, с которой осужденный поднимается даже на эшафот. А может, это осталась в человеке и под ударами несчастий ожила и засветилась наивная детская вера в свое бессмертие? Та самая, о которой поется в детской песенке: "Пусть всегда буду я!.."
Хажи-Бекир под следствием. Хажи-Бекир заключен в одиночную камеру с решеткой на окне. Сюда, в райцентр, он явился в сопровождении конвоира, секретаря сельсовета Искендера, буквоеда, которого в ауле называют: колбаса, начиненная бумажками. Разве не к нему однажды обратился Хажи-Бекир, когда почтальон принес почтовый перевод (когда-то он продал кунаку из дальнего аула каменное надгробие, и теперь кунак прислал деньги). Почтальон требовал документы, а у Хажи-Бекира их не было. Попробуйте и вы быть могильщиком, рыть могилы и не терять из карманов документы!
Немало он похоронил их в земле, и, наверное, археологи будущего века в недоумении разведут руками, раскопав разные могилы с документами одного и того же Хажи-Бекира... Пришлось Хажи-Бекиру обратиться в сельсовет.
- Покажи паспорт или метрику, тогда я выдам справку! - возразил Искендер.
- Зачем бы я стал тебя тревожить, если б у меня был паспорт? Но ты же знаешь, что я Хажи-Бекир.
- Да, знаю.
- Ну так и напиши.
- Поди, хочешь еще, чтоб и печать приложил и подписался?
- Да.
- Ну нет, сначала покажи метрику, или паспорт, или свидетельство о рождении...
- Тогда-то и понял впервые Хажи-Бекир великую силу бумаги в наш просвещенный век. Бумага есть - ты человек. Нет бумаги - еще неизвестно, кто ты: может быть, английский шпион или перс, торгующий анашой. Кто знает, может быть, так усердно ищут снежного человека лишь для того, чтобы проверить, имеется ли у него паспорт или другой документ, удостоверяющий, что каптар - это он и есть.
Да, обо всем подумал, все рассудил, обо всем пожалел на невольном досуге в одиночной камере Хажи-Бекир. Пожалел и о деньгах, что отдал мошеннику Шахназару: сейчас бы они очень пригодились. Да что поделаешь: как говорится, кость, что попала в зубы волку, оставь ему, - только пожелай, чтоб застряла в глотке!
Нелегка и опасна была дорога из Шубурума через завалы и оползни. Местами Хажи-Бекир и секретарь сельсовета ползли на брюхе, шли, царапая руки, на четвереньках. И Хажи-Бекир усердно помогал Искендеру перебираться через камни. Вздумай могильщик сбежать, он мог бы легко столкнуть конвоира в пропасть или даже просто уйти от него: секретарь сельсовета был вооружен лишь старым заржавленным кинжалом, который не смог вытащить из ножен, когда в дороге понадобилось вырубить палки-посохи. И если бы кто мог взглянуть со стороны, подумал бы, что это Хажи-Бекир конвоирует Искендера. А секретарь сельсовета очень боялся, что преступник сбежит, и в душе клял себя последними словами: зачем пошел, зачем не отказался под любым предлогом! В свою очередь, Хажи-Бекир боялся, как бы секретарь сельсовета по неловкости не сорвался в ущелье; случись несчастье с представителем власти, опять обвинят его же: скажут, убил одного, а теперь и второго, злодей, зверь, бандит! Разве редко бывает, что, раз заподозрив человека в дурном, после все пороки приписывают ему же; как выражаются в таких случаях шубурумцы, "все плохое у Патимы!".