Обнадежив Васю (а то ведь уйдет в запой с ходу), Шибаев позвонил в райотдел Цою - есть дело, приезжай не откладывая, мне к одиннадцати во Дворец труда. Игнатий сам только что вернулся с оперативного совещания, ему тоже надо спешить по делу, в ПТУ-17 застукали с анашой, но он все отложит и будет у Романа Захаровича через двадцать минут.
К Шибаеву Игнатий является по первому требованию, пусть в Каратасе банды гуляют одна страшнее другой, пусть он горит синим пламенем с четырех сторон, но Игнатий Цой, старший лейтенант милиции, заместитель начальника Октябрьского РОВД, явится живым или мертвым к Роману Захаровичу, и ничего тут нет удивительного, просто он честный, исполнительный человек.
До его прихода Шибаев успел переговорить с главным инженером, с плановиком и с главным бухгалтером, последний приступил к годовому отчету и уже говорить не мог, только рычал и огрызался, давая намек на увеличение оклада.
Появился Цой, включил радио - осторожничает, Шибаев не возражает, хотя Башлык сказал ему, если каждого прослушивать да просматривать, то на ракеты средств не останется. Шибаев изложил просьбу - экспедитор Алесь Шевчик подал заявление об уходе, но отпустить его мы не можем, он очень нужный нам сотрудник, знает людей в министерстве, связан напрямую с каракулевым заводом в Чимкенте, есть у него надежные люди в зверохозяйствах Балхаша. Короче говоря, это наш кадр, заменить некем, а он уперся, как баран, подал заявление и дату проставил. Нужно собрать компроматериал и как можно быстрее.
- Кто у него в семье, где жена работает? Нет ли у него любовницы?
- Игнатий, я не сыщик, у меня, понимаешь ли, своя работа. - Он благодушно гыгыкнул. - Найди, ты профессионал. Крайний срок - неделя. Негодяй хочет дезертировать в самый момент, когда мы расширяем производство, увеличиваем мощности. Оголяется самый ответственный участок - связь с поставщиками, прерывается главная артерия нашего комбината. Без своевременной поставки сырья у нас все летит к чертовой матери - план, зарплата, прогрессивка, не говоря уже обо всем прочем. - Закончил Шибаев холодно: - Я тебя беспокою редко, прошу сделать без проволочек. Иначе будут штрафные санкции.
Если Игнатий Цой не получит очередные пятьсот рублей, это будет весьма ощутимый удар по всем точкам - по карману, по надеждам, по самолюбию. Удивительное, между прочим, дело. Если наказываешь рублем какую-нибудь техничку с зарплатой 70 рублей, всё проходит без грома и молнии. Но если наказывают какого-нибудь жирного гуся - сознательного, высокопоставленного, образованного, у него в месяц триста-четыреста, обязательно будет дым коромыслом, - почему, спрашивается? У той нет сбережений, она на свои семьдесят и хлеб семье, и молоко ребятишкам, и какое-нибудь тряпье одеться из уцененных товаров, и молчит-помалкивает. А у этих и в заначке полно, и на сберкнижке хватает, но всякий раз трагедия, будто их последнего куска хлеба лишают. Чем измеряется сознательность - должностью, зарплатой или еще чем-то?..
К десяти часам Шибаев поехал во Дворец труда, увидел в огромном холле секретаря горкома, тот сам подошел к директору металлургического комбината Самсония, и это понятно, гигантский комбинат, обслуживает нужды обороны, и Самсония не простой, а Герой Соцтруда. У Шибаева тоже комбинат и тоже на "ме" - пусть не такой важный, не такой железный, наоборот, мягкий, пушистый, приятный, но что желаннее для народа? Известно, куда идет железо Самсонии, может быть, и впрямь отчасти на оборону, а не только на консервные банки, но всем известно, куда идет овчина Каратасского комбината, его ондатровые, а также кроличьи шапки, его воротники и горжеты из норки и чернобурых лис, его шубы из каракуля и цигейки. Даже сам министр ходит в дубленке с комбината Шибаева, а уж про жену секретаря горкома и говорить нечего - у нее две шубы из каракуля, к ним две шапки в тон из норки "жемчуг", так что в определенном смысле Шибаев тоже герой труда, если глянуть с точки зрения красоты жизни, благополучия и достатка, и потому он своего не упустит.
Едва секретарь отошел от Самсонии в сопровождении своей свиты, как Шибаев решительно шагнул к нему и схватил его за руку, он должен помнить директора мехкомбината, при назначении на пост была встреча и собеседование.
- Разрешите доложить…
Он оказался повыше секретаря горкома (надо сказать, среди руководящих он не встречал рослых, громил, - как правило, ниже среднего, такие с рождения склонны опираться не на себя, а на массы), повыше оказался и понахальнее, секретарь даже не пытался вырваться, Шибаев начал ему докладывать, и он обязан был по партийному долгу выслушать, ибо речь шла не о каких-то пустяках морально-бытового характера, а о том, что они досрочно на целый год сдали новый цех и уже в феврале начнут выдавать продукцию. От имени руководства, а также и от лица всего коллектива Шибаев заверяет секретаря горкома, что они не посрамят, они не подведут и пятилетку качества выполнят на должном уровне.
Секретарь горкома не стал его перебивать, слушал и даже слегка улыбался и даже сказал раздельно "мо-лод-цы", и все это на виду у хозяйственного и партийного актива, а также и на виду у замминистра местной промышленности Талабаева.
- Только нам необходима ваша помощь, - солидно продолжал Шибаев. - Политического характера. Мы дали сообщение в газету "Вперед" о трудовом подвиге, отметили лучших, они не печатают, уперся один человек.
Шибаев выждал паузу, чтобы секретарь сам спросил, кто же этот безответственный человек.
- Редактор? - спросил секретарь.
- С редактором мы найдем общий язык, он сознательный товарищ. Уперся рядовой фельетонист Косовский.
- А-а, Рокосовский, - секретарь, как и следовало ожидать, улыбнулся почти отечески.
Шибаеву промолчать бы надо или тоже улыбнуться, но его задела усмешка секретаря, и он горячо сказал:
- Компетентные люди проверили, он мошенник и хронический алкоголик.
То, что можно Васе простить, разнорабочему, не простительно должностному лицу из номенклатуры. Можно ли так говорить о сотруднике газеты, которая является органом горкома? Думай, что говоришь. Шибаев.
Секретарь сказал назидательно: "Прессу надо уважать", - и коротким движением отстранил Шибаева со своего пути в президиум.
Хотел бы увидеть Шибаев человека, которому такие вот совещания помогают, - хотя бы одного. Нет таких. "По охране труда". Человека с головой охранять не надо, он сам себе не враг, а к безголовому приставь хоть сотню охранников, он все равно умудрится лоб расшибить. Говорим, предупреждаем, накачиваем, но пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Скольких людей из-за техники безопасности пересажали? А что толку?
А глаза сами собой слипались, и не только у него, все томились, крепились, мучились - хоть бы перерыв скорее. Первым не вытерпел Самсония, не дождался даже конца доклада, поднялся в президиуме и бочком-бочком вышел. Ему все можно. А Шибаеву пришлось ждать перерыва.
Приехал на комбинат, заказал разговор с Петропавловском, - что там за хорёк появился? Барнаулов заказал подклад для шубы, ну как же ему не достать, если хочешь получить квартиру? Ирма уже въехала, а ты обещание свое не выполнил. Надо срочно посылать туда Шевчика. Скотина неблагодарная, лыжи навострил. Ну, это мы еще посмотрим. Мы еще тебя зашнуруем.
А тут он и сам пожаловал, слегка поддатый, потому и смелый.
- Роман Захарович, я зашел сказать спасибо, что вы согласны на мое увольнение. - Он сел в кресло перед столиком для посетителей, несколько даже развалился. Сидит весь фирменный, патлы до плеч, усы. Поглядишь - картина, разглядишь - скотина.
- Хозяин - барин, Алесь. Если мы тебя в чем-то обидели, прости.
- Меня, понимаете, бессонница замучила.
- Да ну-у! - глумливо удивился Шибаев. - В твои-то годы с чего бы? Или воруешь много, Алесь, от нас скрываешь?
- Если можно, без шуток, - он сразу уловил издёвку, парень исключительно чуткий. - У меня аллергия, бронхиальная астма, чуть что - одышка. - Он и в самом деле дышал часто, и глаза были красноватые, как у пескаря, но это могло быть и от водки. - Чуть что приступ. - Он достал из нагрудного кармана белую пластмассовую колбочку, приоткрыл рот, попшикал в зев.
Ну что же, Алесь, Шибаев не такой изверг, чтобы больного человека принуждать делать то, что ему не хочется, зачем парня тиранить? Он его отпустит на все четыре стороны.
Только сам с кем останется? А Шибаева разве жизнь не тиранит? Если все начнем смотреть на диагнозы, то всю страну в лазарет превратим. А кто в космос летать будет, кто коммунизм будет достраивать? Нет, Алесь, будешь вкалывать столько, сколько потребуют интересы дела. Как человек я тебя отпускаю, а как директор устраиваю тебе заячью морду, и не помогут никакие слезы, купи себе еще одну пшикалку, прими на ночь полбанки, а завтра про всё забудь и спеши исполнить то, о чем тебя просят, тем более за хорошую плату.
- Почему уходишь, скажи честно?
- Не сплю по ночам, все думаю - пора кончать. За Ульяну боюсь, за Тараса.
- Сын?
- Два годика, скоро всё понимать будет. Не хочу, чтобы он пользовался плодами моей деятельности.
Какие у тебя плоды, хиляк? Разводит сопли, а сам только и думает, как хапануть побольше на дармовщину. Если бы Шибаева спросили, как назвать вот этих молодых, не посаженных пока пижонов, он назвал бы их неблагодарным поколением.
- Хочешь, чтобы твой сын в нищете рос?
- Посадят, кто его кормить будет?
- Умным людям посадка не страшна.
- Я, видать, не такой, Роман Захарович, что поделаешь, - он кривовато ухмыльнулся.
- Куда пойдешь?
- У меня диплом техникума, прокормлюсь. Ульяна работает на полторы ставки.
- А кем она у тебя?
- Медсестра в железнодорожной больнице.
- Ладно, вопрос решен. Но прошу тебя две недели отработать. Сам видишь, людей набрали, а подучить некому. - Помолчал, покачал головой, сказал с грустинкой: - Эх, Алесь, Алесь, кто же нам теперь песни петь будет? "Не знает море, что оно море…" - Ив грустинке его была злость, может быть, он вспомнил что-то… От перемены в Шибаеве Алесь заметно побледнел.
- Сделаю, Роман Захарович, - дрогнувшим голосом пообещал он, - только, пожалуйста, не раздумайте.
- Вольному воля.
- Я сломался, понимаете? Я увидел - надо рвать. Иначе… Я никого не обвиняю, не подумайте. Отрасль такая, все в клубок сплетено, тут надо или все разрывать, или запутываться дальше, по гроб при жизни.
Откуда у тебя "Жигули", Алесь, за 6 косых? И кто тебе с квартирой помог? И на какие тугрики ты в фирме с головы до ног? Что ни колупни на тебе, все не ниже двухсот, а то и трехсот рублей. Диплом, видите ли, у него техникума. Да какая работа сейчас тебя сможет удовлетворить, если ты привык хапать? Чем ты сможешь поддержать уровень богатого человека, нажитый под моим крылом, кто тебе его обеспечит? Повертишься-покрутишься месяц-другой на свои сто-сто двадцать да пойдешь к фарцовщикам вроде Кладошвили и пропадешь ни за понюх.
- Кого бы ты предложил на свое место?
Шевчик задумался. С одной стороны, конечно, деньги, и порой немалые, но с другой стороны… Так ведь не у всех есть любимая жена Уля и сын Тарас.
- Кладошвили не подойдет?
- У меня работать надо, и не просто химичить, ты знаешь. Кого он будет дурачить, меня?
- Я подумаю, Роман Захарович. - Что-то снова его забеспокоило, он суетливо достал баллончик, попшикал. Заставит найти замену, а где ее найти, если Шибаев сам знает, как облупленных, и всем даст отвод?
Шибаеву досадно и даже обидно, парня он, можно сказать, полюбил, советы ему давал, как жить, хотел в молодом кадре память по себе оставить - и вот, пожалуйста. От той же Ульяны его прикрывал, прибежит в слезах - Алесь опять дома не ночевал, не говоря уже о проколах на работе.
- Ты не забыл, что мог крепко сесть без моей выручки?
- Конечно, Роман Захарович, вы мне, как отец родной.
Шевчик ушел, а Шибаев позвонил Цою и сказал, что Ульяна Шевчик работает медсестрой в железнодорожной больнице.
Душа - это слабость, категория мелкого человека. У воротилы любого ранга души быть не должно, на всех не хватит. Давно замечено, чем выше человек, тем он бездушнее.
Глава третья Учредительное собрание
Первым прибыл Вася Махнарылов в новом, черном костюме, взятом на вырост, из рукавов выглядывали кончики пальцев, в новой ковбойке и в зеленом галстуке на резинке, какие носят полковники в отставке. Попахивало от него смесью шипра с перегаром, и вид вообще был - роди меня, мама, обратно. Знал Вася, все они, эти юристы, не любят, когда на толковище идешь поддатый, и Вася держался, но сколько можно, и вчера он крепко выпил наедине с собой, до отрубона. Опохмеляться не стал, Шибаев может погнать за разврат, и вообще Вася склонен уже дать отбой, канительное это дело быть начальником, психуешь круглые сутки без перерыва. Еще не назначили, а жизни уже нет. Лучше сразу сказать: Махнарылов не имеет претензий, пришел выпить, закусить и в долг попросить. Неужели нам нельзя жить без начальников, за что, спрашивается, боролись? Полковничий галстук и новый костюм отчасти сглаживали вчерашний перебор, но все равно вид у Васи помятый.
- А ну воспрянь! - приказал ему недовольно Шибаев. - В менеджеры готовишься, а надрался, как безработный. Прими стойку, без осанки и конь корова, - и кивнул Васе на бар в углу под телевизором, где - известно всему комбинату - всегда стоит армянский коньяк и лежит финская колбаса. Вася не стал упрямиться, принял стограмешник, сунул в рот ломтик колбаски, весь встряхнулся, встрепенулся, - спасибо, родной, дорогой наш вождь Роман Захаровач, куда мы без тебя!
Вскоре Гриша Голубь на своей машине привез Мишу Мельника. Удивительно, что наша столица с человеком делает! Каких-то полгода не прошло, а он уже выглядит как замминистра иностранных дел. В импортной белой дубленке с шалевым воротником, фирму за версту видно, с дипломатом из настоящей кожи, не трескается при любом морозе и тоже фирма. Он и раньше был ширше всех в Каратасе, а теперь совсем раздобрел, и сам круглый, и голова круглая, и лицо овалом, истинная матрёшка, только шрам через всю скулу (после аварии) портит ажур. В руке у него массивная шиповатая трость из особого дерева, одному он говорит - из ливанского кедра, другому - из сандалового дерева, есть еще вариант: с этой тростью маршал Жуков принимал капитуляцию Германии. Мельник сильно прихрамывал после той аварии, вытягивали ногу ему и в Москве, в Институте травматологии и ортопедии, и в Кургане, у знаменитого Илизарова, но так и не вытянули, и Мельник добивается визы съездить в США "к знакомому костоправу".
Гриша Голубь тоже тепло одет и тоже по моде - в армейском полушубке офицерском, тоже белом, с узкими капитанскими погонами, подтянутый, такой ладный огурчик рядом с тушей Мельника. Гриша-красавец с серыми усами, седыми висками, черноглазый, чернобровый, ему в кино сниматься в той роли, какую он успешно играет в жизни - старший преподаватель кафедры уголовного процесса школы милиции МВД.
К Мельнику у Шибаева сложное чувство, а к Голубю очень даже простое - он его ненавидит безжалостно, но и беспомощно, и всё пытается себя воспитывать. Если не можешь скрутить себя для пользы дела, значит, ты плохой деловар, не владеешь собой, тебе на базаре арбузами торговать. Гриша Голубь имел право на долю, в общий пай на строительство и на реконструкцию он дал 12 тысяч, это вам не 12 рублей, он вместе с другими хозяин положения, и придраться не к чему, но Шибаева раздражает, что Гриша не только здесь, он повсюду - ив школе милиции, и на меховом комбинате, и в городе, и в стране, он повсеместно и постоянно прав, знает всех, знает всё на свете, о чем ни заговори. Они похожи с Мельником, но Мельник обходительнее, уважительнее, потому что сам дело делает и от многих зависит, а Гриша ничего не делает, ни от кого не зависит, зато всем другим обеспечивает и дело, и взаимозависимость. Он советовал, консультировал, провоцировал, поджигал, гасил, сводил, разводил и за всё получал. Чистой воды захребетник. Он никого не грабит, упаси боже, он всего лишь учит, как иметь прибыль на законном основании. Гриша - юрист от Бога, он и сам Бог-устроитель и вседержитель. К примеру. Играл человек на гармошке, ну и пусть бы себе играл - нет, нельзя, надо ему дирижера хотя бы на полставки, надо музыковеда, бухгалтера, оплатить труды, ревизора, закрутить гайки, и юрисконсульта, чтобы гайки ослабить. В любом из этих звеньев могут быть недоразумения и конфликты, нужен закон для порядка. Отсюда первая заповедь Гриши Голубя - нет такого закона, с которого нельзя снять навар. И посему, чем больше законов, тем лучше всем, и массе, и отдельным лицам.
Шибаев хотел встретить их на пороге, но, увидев Голубя в окно, раздумал и махнул Васе рукой - иди, встречай.
Три года назад Шибаев не знал, два года назад начал догадываться, а сейчас уверен, что Ирму тогда посадили Голубь вместе с Колесом, директором "Бытмебели", чтобы спасти главного бухгалтера, с ним они были в доле. Отвели удар от своего, навели на чужую, чтобы, опять же за взятку, добиться ее оправдания. Наверное, любовь настоящая и началась после того, как Шибаев выложил за Ирму крупный куш, и она из заложницы стала наложницей. Стоило ему вспомнить эту историю, как он распалялся, дымился, пристрелить ему хотелось Голубя, а не то, что в доле держать, на него вкалывать. Ему не только Ирму жалко, но и себя тоже - ни за что, ни про что вымели тогда из его кармана 10 тысяч наличными.
Однако нет худа без добра, не будь того дела с Колесом, не быть бы ему сейчас директором, именно тогда он стал своим в кругу Гриши Голубя, через него к Мельнику устроился, так что все в жизни связано настолько тугим узлом, не разберешься, где порядочное, где подлое.
У Васи от стопаря лицо расправилось, он двинул на полусогнутых встречать руководящих и направляющих. Вошли они в приемную шумно, Мельник сразу к секретарше, как пингвин, пузом вперед:
- Ах, это вы со мной по телефону таким прелестным голоском! Будем знако-омы. - Он стянул тесную перчатку, кожаную с узором снаружи, с нежнейшим пухом в середке. Вася глазами ел своего прародителя, можно сказать, кормильца и поильца, не будь Михаила Ефимовича, он мантулил бы в подручных на автобазе, чумазый ходил бы и в кирзе, а сейчас гляньте вы на него - при галстуке, в пинжаке из Голландии, ме-нед-жер!
Соня встретила Мельника вполне аристократично, скупо улыбнулась ему, без всяких авансов, хотя у него дубленка за полторы тыщи. Тогда Мельник снял свою роскошную пыжиковую шапку, обнажил коричневатую плешь, - солидный человек, зачем ему женихаться, у него внуки уже в школу пошли. Взгляд Сони потеплел, она зырк-зырк и на дубленку его, и на дипломат с замочком кодовым, все усекла в момент, а тут еще Мельник извлек из кармана яркий пакетик жевательной резинки и протянул Соне.
- Московская? - улыбка доверия озарила приемную.
- Что вы, милая, обижаете! Фирма. А где теперь моя верная Маргарита, отправили на заслуженный отдых?
Соня легко рассмеялась - отправлять на пенсию даму во цвете лет, ей же тридцати еще нет.
- Знаете, - пояснила Соня с обворожительной улыбкой, - как в ковбойском анекдоте: пиф-паф, он слишком много знал!
У Мельника брови на лоб полезли от такого намёка. Если Шибаев, чуя опасность, веселел и даже мог хохотать, то у Мельника реакция была нормальной, он суровел. Маргарита действительно много знала. Он покивал Соне, отметив, что сменщик нашел птичку не только нежную, но и нужную.