Сабир Азери
В ТУПИКЕ
В тот вечер по берегу моря прогуливался без всякой видимой цели худощавый мужчина лет пятидесяти пяти со старенькой черной папкой под мышкой. Наконец мужчине надоело и бесцельное это шатание, и крики вспугнутых ям чаек. Пора было идти домой, тем более, что начали уже опускаться сумерки, на набережной зажглись фонари, и лица прохожих, освещенные их светом, сделались желты, как у покойников. Этот мертвый свет подействовал на мужчину угнетающе.
А может, дело было вовсе не в свете, а в том вопросе, который он задавал себе сегодня весь день. Вопрос мучил, занимал все его мысли: "Кого мы в конце концов обманываем? Разве непонятно, что обманываем мы только самих себя? Но для чего, для чего это? Во имя чего?"
Он медленно побрел прочь, ощущая собственное бессилие, вечную усталость, болезненную ломоту во всем теле…
Настроение у него испортилось совсем, одни и те же мучившие его с самого утра вопросы возникали неотвязно в воспаленном мозгу…
И с каждым вопросом он все ускорял и ускорял шаг, перейдя в конце концов чуть ли не на бег…
Он свернул на узкие улочки Ичери шехер, задыхаясь, вбежал в свой тупик, и тут же в уши ему ворвался раздирающий душу скрежет тормозов. Перед тем, как потерять сознание, он успел только понять, что из родного тупика летят прямо на него темно-красные "Жигули"…
Парень и девушка, что были в машине, сидели, как в столбняке, не в силах пошевелиться.
Девушка, очевидно, ударилась лицом о ветровое стекло, когда машина тормозила - лоб ее был весь в крови, а в стекле змеилась тонкая трещина. Наконец, почувствовав, как по лбу стекает что-то теплое, девушка прикоснулась к лицу и вскрикнула. От этого ее крика очнулся и парень, достал платок, вытер кровь на лице, выдавил дрожащим голосом:
- Не ори, ничего страшного.
Эти слова на какое-то время успокоили девушку. Но ненадолго - вскоре ее начало трясти.
- Он умер, да? Парень пожал плечами.
- Если б жив был - наверное, уже встал бы… А, черт, что же теперь делать-то? Может, смыться?
На этот раз пожала плечами девушка.
- Если узнают еще и об этом, все пропало.
Все еще сотрясаясь от дрожи, она смотрела на парня.
- Ты понимаешь или нет? Если мы сейчас попадемся, то все - накрылась наша загранка. На всех мечтах сразу крест придется ставить. Хоть это-то ты понимаешь?
Девушка сидела, съежившись, и ничего не отвечала.
Наконец парень решился, включил зажигание, и тут в тупике появилась женщина. Увидела человека, распростертого перед машиной, кровь, залившую асфальт вокруг него, она медленно отступила на шаг-другой и вдруг закричала:
- На помощь, люди! Кафара нашего убили!
И тут же кинулась к машине, махая обеими руками, показывая, чтобы парень подал назад. От неожиданности тот даже выронил ключ, с трудом нашарил его под ногами и кое-как отъехал от тела. Глаза его застилала какая-то пелена; и этот тупик, из которого он выезжал по меньшей мере раз десять в день, казался теперь невозможно узким.
Кафар Велизаде еле разбирал, о чем говорилось в соседней комнате. Собственно, слышен ему был только низкий мужской голос. Постой, постой, да это же их сосед, академик Муршудов. Да-да, точно, он. "Что же делать, сестра, что делать, раз такое несчастье приключилось, - басил академик. - Несчастный случай, клянусь аллахом, я думаю, надо простить парню… Даже Маркс говорил как-то, что жизнь полна такими вот случайностями. Типичный несчастный случай, клянусь аллахом. С кем угодно такое может случиться. Хорошо еще, слава аллаху, что без смертельного исхода обошлось, страшно даже подумать… Я думаю, вы найдете силы по-соседски все простить. Ведь не случайно же у нас говорится, что сосед - ближе родственника".
В ответ раздались всхлипывания Фариды.
Потом в соседней комнате наступила относительная тишина. Не слышно было больше Кафару ни баса соседа, ни плача жены.
Но разговор в соседней комнате продолжался, просто Фарида прикрыла дверь в комнату. Академик Муршудов говорил ей:
- Я об одном только прошу вас: никому пока не сообщайте, хорошо? О враче не беспокойтесь - я его уже вызвал. Самый талантливый профессор в Баку, нейрохирург, золотые руки, честное слово! За каких-нибудь пять-шесть дней поставит вашего супруга на ноги. А не понравится почему-нибудь этот - найдем другого. Вы же знаете, я академик, при моих-то знакомствах никаких проблем… Поверьте, все будет отлично.
Он все говорил и говорил, а Фарида смотрела куда-то мимо него застывшим взглядом; казалось, она вообще не слышит того, что говорит ей академик а если и слышит, слова не доходят до ее сознания. И лишь когда Муршудов чему-то улыбнулся (а может, ей просто показалось, что он улыбается, что он уже начал успокаиваться), она вдруг очнулась и крикнула ему в лицо:
- А ну, убирайтесь отсюда! Выкатывайтесь, и чтобы глаза мои вас больше не видели!
Академик так и застыл с раскрытым ртом, стоял, не зная, как ему поступить: и уйти нельзя, и оставаться - тоже, тем более, что Фарида уже выталкивала его за дверь.
- Да убирайтесь же, кому сказано! Катитесь прочь!
И в этот самый момент в тупике притормозила "Волга", из которой вышел мужчина средних лет с чемоданчиком-"дипломатом" в руках. Поднял голову, увидел Муршудова в окне второго этажа, кивнул ему и начал торопливо подниматься наверх.
- Не волнуйтесь, сестра, - сказал Муршудов с облегчением, - зачем волноваться? Вот приехал профессор, о котором я вам говорил. Клянусь, другого такого хирурга нет во всем Баку.
Но Фарида решительно заслонила дверь в комнату, где лежал муж.
- Не нужен мне ваш профессор, - отрезала она, - врача я уже и сама вызвала!
- Вызвали? - спросили в один голос Муршудов и запыхавшийся профессор.
- Вызвала, да.
- Когда вызвали? - приехавший профессор с тревогой посмотрел на академика Муршудова; по выражению лиц обоих Фарида поняла, что слова ее пришлись им почему-то не по душе. Однако академик быстро взял себя в руки, согнал с лица тень беспокойства и даже попробовал улыбнуться.
- Ну что ж, сестра, ну что ж, - бодро сказал он, - вы все правильно сделали, просто отлично. Но я думаю, вы ведь не откажетесь, чтобы вашего супруга осмотрел и профессор, верно? Нет-нет, просто так, по-братски.
- Если врач видит перед собой больного, он обязан оказать ему помощь, сестра, даже если это его враг. - Профессор раскрыл свой "дипломат". - Обязан. А тем более наш советский врач.
Фарида осторожно тронула дверь в комнату мужа, заглянула туда. Черты лица Кафара заострились, рука бессильно свесилась вниз.
- Умер! - истошно закричала она, кинувшись к постели.
Мужчины встревожено переглянулись.
- Никак нельзя допускать, чтобы приехала "скорая", - зашептал академик.
- Да иди же ты скорей, - подтолкнул его профессор - а это был младший брат академика, - перекрой въезд в тупик, а я пока здесь…
Старший Муршудов исчез. Младший решительно шагнул в комнату, чуть ли не силком вырвал у Фариды запястье потерпевшего, нащупал пульс.
- Не надо волноваться, - с облегчением сказал он наконец, - пульс прощупывается. Все в порядке, наполнение нормальное.
- Правда? - Фарида с надеждой посмотрела на профессора снизу вверх. - Он не умер, не умер?
Она прильнула к груди мужа, но сколько ни вслушивалась, стука его сердца так и не услышала. Тогда она снова схватила мужа за руку, зачем-то приложила его запястье к уху, зарыдала в отчаянии.
- Ты лжешь! Ты обманываешь, он уже умер! Профессор смочил нашатырным спиртом кусок ваты и поднес к носу Кафара. Лицо больного вдруг сморщилось, он чихнул и приоткрыл глаза.
Фарида приникла к груди мужа. Кафар с трудом улыбнулся, вернее, в его глазах промелькнуло что-то похожее на искорки улыбки, а лицо по-прежнему хранило выражение муки и боли.
- Вот видишь, тебя профессор пришел посмотреть, - сказала Фарида, утирая слезы. - Это самый лучший в городе профессор. Он говорит: пять-шесть дней, и ты будешь совершенно здоров.
Профессор Муршудов кипятил в соседней комнате шприц, готовил лекарства. Когда все было готово, он со шприцем в руках вернулся к постели Кафара.
- После этого укола вы будете чувствовать себя совсем хорошо.
Фарида отодвинулась от кровати, а когда шприц вошел в вену, даже отвернулась к стене.
- Та-ак, а теперь мы спокойненько уснем. Фарида торопливо повернулась к мужу. Гримаса боли на его лице постепенно разглаживалась, глаза были устремлены на нее и профессора. Не в силах вынести тоскливой тревоги, стоявшей в этих глазах, Фарида жалобно спросила:
- Как ты себя чувствуешь, Кафар? Проходит боль?
Кафар ничего не ответил, только чуть дрогнули его ресницы. Профессор Муршудов поправил на нем одеяло.
- Пока больному нельзя много разговаривать, пусть отдыхает. Его тошнило?
- Да. Сначала очень сильно тошнило.
- Ясно, ясно…
- Дай вам аллах всего самого хорошего, братец.
- Я только исполнил свой долг, сестра, самый обычный врачебный долг.
Когда младший Муршудов спустился во двор, старший торопливо спросил у него:
- Ну, как он?
- Перелом ноги.
- Ну, это не страшно. Нога - это полбеды. Я думал, хуже…
- Перелом и еще сотрясение мозга.
- Сотрясение? И сильное?
- Если верно все, что говорит его жена, не очень. Хотя это дело такое… Может, и сильное, да пока не дало о себе знать…
- Что, и кровоизлияние в мозг Может быть?
- Кто это сейчас скажет? Всякое случается.
- Ах, черт!
- Приезжала "скорая"?
- Была. Я их завернул, сказал, что сам отвез пострадавшего в больницу. Вот не было печали! Да-а, если вся эта история выплывет - не видать ребенку заграницы, как своих ушей.
Профессор Муршудов с каким-то недоуменным огорчением посмотрел на брата, вздохнул, достал из машины лед, вату, бинты и снова поднялся в дом. Теперь он делал холодный компресс - бинтовал, обкладывал голову Кафара льдом, снова бинтовал ее.
Фарида внимательно следила за каждым его движением, и только один раз не выдержала, спросила со страхом:
- Доктор, ради бога, не скрывайте от меня: он очень плох?
Профессор Муршудов заставил себя улыбнуться и бодро ответил:
- Ничего опасного. Мы, бывает, людей чуть ли не с того света вытаскиваем - вот это да А вам еще повезло, можно сказать… Ваш муж совсем легкими травмами отделался. Так что с вас, можно сказать, еще и причитается.
- Ах, лишь бы он выздоровел, ничего не пожалею!
- Если вы действительно хотите, чтобы ваш муж поправился как можно быстрее, имейте в виду, что самое главное для него сейчас - это покой и полная тишина.
- Да, доктор, да, все сделаю!
Профессор Муршудов вымыл руки, сложил все хозяйство в "дипломат".
- Я вас навещу часа через два. Никаких других врачей пока к нему не пускать. Не подумай чего другого, сестра, но придет какой-нибудь коновал, дров наломает… - Он не договорил, только посмотрел со значением на побледневшую Фариду.
Профессор спустился вниз, сел в свою "Волгу", но отъезжать не спешил, говорил о чем-то с нагнувшимся к окну академиком. Потом оба вдруг посмотрели наверх, увидели стоящую у окна Фариду, разом отвернулись, и только тогда машина профессора Муршудова тронулась.
Какая-то непонятная тревога охватила Фариду; в панике бросилась она к мужу. Грудь Кафара медленно вздымалась, и, успокоившись, Фарида прикрыла дверь.
Кафар проснулся. Ему мучительно хотелось пить, надо было бы позвать Фариду, но даже на это не осталось сил. Он провел языком по пересохшим губам, стараясь сообразить, что же с ним такое приключилось. Почему горит, как в огне, все тело? Отчего так разламывается голова, мозжат ноги, а левой и вовсе нельзя пошевельнуть? Ох, да он и шею повернуть не может! Как странно - тело горит, а уши, лоб, голова словно ледяные. Даже мозг, кажется, - и тот замерзает. Господи, отчего это?
И вдруг он все вспомнил: как свернул в тупик, как вылетела вдруг ярко-красная машина… А потом? Что было потом? Нет, этого он уже не помнил… Что-то еще было - до машины, до того, как он свернул в свой тупик. Помнится, он очень торопился. Почему? Ах, да, ведь он был раздражен, зол Да-да-да, он помнит это, помнит, почему… отлично помнит…
…Кафар изумился, когда начальник участка вызвал его к себе: "Готовься - завтра будет комиссия".
- Какая комиссия?
- Государственная комиссия! Завтра будут принимать дом, который мы построили.
- Ты что, серьезно, Ягуб? Да ведь он же еще не готов!
Похоже было, другого ответа Ягуб от него и не ожидал - на какое-то мгновение он помрачнел, по губам его скользнула пренебрежительная ухмылка.
- Ты, я смотрю, так и не поумнел, Кафар, нет, не поумнел. Весь мир давным-давно уже очнулся, а он все спит, как медведь в своей берлоге, сладкие сны смотрит.
- Да совесть-то у нас есть или нету? Как дом сдавать, если он еще не готов?!
Кафар ждал, что начальник участка разозлится на него, начнет кричать, но Ягуб вдруг весело рассмеялся, и это окончательно вывело Кафара из себя.
- Я, как прораб, не могу сдавать объект, который не завершен даже наполовину. Это преступление - сдавать дом в таком виде…
- Что за шум, прораб, что случилось?
Кафар обрадовался, увидев каменщика Садыга - может, хоть старый мастер поможет пристыдить Ягуба, вразумить его… Кипя от праведного гнева, он пересказал все каменщику. Но Садыг, вместо того, чтобы прийти в негодование, совершенно спокойно сказал:
- Слушай, когда, интересно, ты прекратишь свое вредительство?
- Что-о?! - опешил Кафар и почувствовал, что задыхается. - О каком это вредительстве ты говоришь тут, дядя Садыг? И кому же я, по-твоему, навредил?
- Кому навредил? Да всем нам. Кафар горько усмехнулся.
- Ну да, я и забыл, что вы премии получаете… - Не мы одни, не мы одни. И ты тоже, прораб Кафар Велизаде! Что, может, я неправду говорю? Может, ты свою премию не берешь, жертвуешь ее на детский дом? Как бы не так, сынок, как бы не так, ха-ха-ха! Я каменщик, понял? Мои, руки… - Садыг протянул свои громадные, задубевшие ладони. - Мои руки трудились, строили дом, а теперь они требуют того, что им положено, сынок.
- Да кто ж будет спорить, что ты честно работал, дядя Садыг. Но ведь в доме недоделка на недоделке. Сантехника наполовину не укомплектована, канализация не подсоединена, в некоторых блоках вообще смонтирована неправильно, переделывать надо…
- А при чем тут я? Я свою работу сделал в срок? Сделал. Качественно?
- И в срок, и качественно.
- Тогда, будь добр, заплати мне мою премию. Ягуб расхохотался.
- Ну что, прораб? Утихомирился? Вот что значит рабочий класс - да он из тебя печень вытащит, нанижет ее на шампур, а потом тебе, же самому и скормит.
- Ну и пусть нанизывают. А совесть из меня все равно никто не вытрясет!
- Ладно, хватит говорить глупости, завтра все станет на свои места…
- Да, ты прав, отложим окончание нашего разговора на завтра. Все в присутствии комиссии и выясним… Мы все…
Не прошло и получаса, как Кафара вызвал начальник строительного управления. Едва Кафар вошел в кабинет, начальник, опираясь ладонями о стол, начал медленно подниматься со своего кресла с таким выражением лица, словно к нему приближается опасный хищник, и он, начальник, собирается всерьез защищать свою жизнь. Кафар растерянно остановился в дверях.
- Что ты обвился вокруг нашей шеи, как удавка? - закричал начальник. - Что мы тебе плохого сделали, а? Подобрали на улице, кусок хлеба дали, а он все наглеет и наглеет! Ты что, хочешь, чтобы я тебя посадил, да? Ты, может, не понимаешь, что мне тебя посадить - легче, чем стакан воды выпить, а?! - Как бы в доказательство он залпом выпил стакан уже остывшего чая, что стоял перед ним на столе. - Вот как легко. Понял теперь, нет?
- Но, товарищ Исламов…
- Чтоб сдох и товарищ Исламов, и ты, и тот, кто привел тебя к нам!
- Но ведь не готов пока дом…
- Готов - не готов! Что там не готово? Стены есть? Есть. Пол, потолок, двери, окна - все это есть? Есть. Что, по-твоему, людям еще нужно?
- Стены - да… но внутри… Внутри еще не все готово, товарищ Исламов, люди как поселятся - сразу должны будут ремонт делать…
- И хорошо! Замечательно! Пусть ремонтируют. А для чего, по-твоему, государство создало жилищно-эксплуатационные конторы, всякие там управления бытового обслуживания, кучу денег выделило? А? Они что-то должны делать или нет? У них ведь тоже свой план, они должны его выполнять!
- Но это… это же бессмыслица, товарищ Исламов, разбазаривание государственных средств!..
Исламов тяжело вздохнул и опустился в кресло. Он теперь казался таким же усталым, как Кафар. Он помассировал левую половину груди - видимо, заболело сердце, достал из ящика стола какое-то лекарство, положил его в рот.
- Ты можешь, наконец, понять, что меня абсолютно не интересуют никакие другие организации, не волнует, кто и чем занимается, разбазаривает или не разбазаривает деньги. Меня волнует только план моего управления. Ясно?
- Это я понимаю, но…
- Знаешь, что? С меня хватит и того, что ты уже понял, а это самое "но" - оставь его себе. Иди и не делай глупостей! Все, у меня на пустую болтовню кет времени, меня сегодня по вашему объекту министр вызывает…
Кафар шел по городу, совершенно не думая о том, куда идет. Только много позже, когда он остановился перед солидным трехэтажным зданием, он сообразил, что с самого начала стремился именно сюда, в районный комитет партии. Поначалу он испытал было некоторую неуверенность - зачем пришел, к кому? Но тут же вспомнил, что шел сюда отнюдь не случайно - к первому секретарю, школьному своему товарищу Фараджу Мурадову.
Отчего-то в приемной никого не было, даже секретарши. Кафар робко приоткрыл дверь кабинета и увидел Фараджа Мурадова, сидевшего за столом и что-то писавшего.
Кафар однажды уже был в этом кабинете, и снова, как и в прошлый раз, он подумал: "Вот если бы всегда строили такие высокие, светлые комнаты, радующие глаз; в такой комнате просто душа расцветает, хочется смеяться, веселиться, создавать что-то прекрасное…"
Фарадж наконец обнаружил чье-то присутствие в кабинете - он поднял голову и снял очки.
- Кафар! Какими судьбами? И давно ты здесь?
- Только что вошел.
- Давай, проходи, - он встал навстречу, обнял Кафара.
- Ты извини, я, кажется, оторвал тебя от работы.
- Ничего, ничего! Эта работа из таких, которые никогда не кончаются. Сейчас чайку выпьем…
- Нет-нет, спасибо, я не хочу.
- Ну, смотри. Чем могу служить?
И Кафар рассказал старому другу обо всем. И чем дальше рассказывал, тем сильнее нервничал; голос его начал дрожать. Фарадж уже не смотрел на него - казалось, он уставился в лежащие перед ним бумаги, на самом же деле он просто прикрыл лицо ладонями и опустил голову, чтобы не было видно его глаз.
Но Кафар, словно не понимая этого, трижды повторил последние слова:
- Фарадж, дорогой, скажи хоть ты - ну что мы выигрываем от такого липового перевыполнения? Кого мы обманываем-то? Зачем, во имя чего? Я у тебя спрашиваю, Фарадж.