Фарадж Мурадов убрал руки от лица и спокойно ответил:
- Себя обманываем. Только себя.
- Но, Фарадж, не мне же тебе объяснять, к чему может привести такой самообман.
- Да, это, пожалуй, лишнее…
- Но почему бы тогда тебе не вызвать на ковер наше начальство и не втолковать ему все, что нужно, а?
Фарадж Мурадов ничего не ответил, закурил. Заговорил после того, как докурил до конца.
- Ты совсем не изменился, Кафар, - улыбнулся он школьному приятелю. - Все такой же, как в деревне был. Я, конечно, характер имею в виду, характер, а не внешность. Про внешность-то что говорить - совсем поседел.
- Да и ты поседел, ни одного черного волоска на голове.
- Правда? - Фарадж с улыбкой провел рукой по голове и поднес ладонь, как зеркало, к лицу. - Ни одного седого волоска не вижу!
Оба от души рассмеялись.
- Как дети? - спросил Фарадж. - Растут?
- Да выросли уже, Махмуд на последнем курсе народнохозяйственного.
- Да что ты? Молодец!
- Чимназ в прошлом году школу кончила, поступала в медицинский, да не прошла, баллов не хватило.
- Ну ничего, в прошлом году не поступила - бог даст, в этом поступит.
- Посмотрим. Она теперь на факультет английского языка готовится, раздумала врачом быть.
- Квартирой доволен?
- Доволен, большое спасибо.
- Ты, кажется, три комнаты получил?
- Три. В центре города. И веранда есть.
- Это, если не ошибаюсь, в старых домах?
- Не ошибаешься.
- Эти старые дома просто прелесть: комнаты высокие, просторные…
Затрезвонил на столе один из телефонов. Фарадж снял трубку.
- Заходи минут через десять, - говоря это, Фарадж Мурадов посмотрел на Кафара, и Кафар встал, едва дождавшись, пока друг положит трубку.
- Ну, так как же, Фарадж? Побеседуешь с моим начальством? - спросил на прощание.
- Посмотрим, что можно будет сделать, - ответил Фарадж, стараясь не встречаться с ним глазами.
Кафар выговорился, излил душу, и теперь ему полегчало - он шел, насвистывая, как всегда, когда у него бывало хорошее настроение. Свистел он, надо сказать, мастерски.
Вернувшись на участок, он не удержался, торжествующе рассказал Ягубу о своей беседе с секретарем райкома. Ягуб мрачно смотрел на него, но не сказал ни слова. Потом исчез куда-то минут на десять - пятнадцать и, вернувшись, беспричинно засмеялся Кафару в лицо. Смеялся и ничего не говорил, только тыкал в его сторону пальцем: ой, мол, не могу без смеха смотреть на этого простака. Удгел он, так ничего и не сказав Кафару.
Его поведение поразило Кафара. Он ничего не понял, но в конце концов опять расстроился и такой вот - огорченный, растерянный, отправился после рабочего дня домой.
Он шел по Приморскому бульвару, вновь перебирая в памяти свои разговоры с Ягубом, с каменщиком Садыгом, с управляющим Исламовым, с Фараджем Мурадовым, - и вдруг странная мысль пришла ему в голову: интересно, пойдет сегодня Фарадж на могилу матери или нет?
Мать Фараджа Лейла-ханум умерла в Баку, и похоронили ее на старом кладбище, расположенном в черте города. Два раза в год - в день ее кончины и накануне Новрузбайрама - Кафар обязательно приходил на могилу Лейлы-ханум, потому что при жизни Лейла-ханум очень его любила, не делала никаких различий между ним и своим сыном и очень переживала за них обоих, пока они учились.
Но однажды Кафара потянуло на могилу Лейлы-ханум в "неурочный" день - стояла зима, было холодно, снежно, и когда он собрался уходить, Фарида удивилась: "Куда-то ты в такую погоду?" - "Я сегодня ночью Лейлу-ханум видел… Знаешь, очень уж она жаловалась, корила меня за то, что я, неблагодарный, совсем забыл ее".
Фарида поморщилась:
- Пусть детей своих призывает, ты-то при чем! Кафар нахмурился.
- Не говори так…
Фарида снова хотела что-то возразить, но Кафар знал, чем ее припугнуть:
- Если тебе приснился покойник, да если к тому же он тебя зовет и ты не помолишься над его могилой или хотя бы не помянешь - плохо может для тебя все кончиться…
- Ну да, плохо! Что там может случиться-то!
- А помнишь, в тот день, на поминках, что молла говорил? Если покойник рассердится - он может прибрать к себе и еще кого-нибудь.
- Это правда? - побледнела Фарида.
- Не знаю, - пожал плечами Кафар. - Молла так говорил… Молла зря говорить не будет…
Фарида взволнованно сказала:
- Иди, конечно, проведай… тебе виднее. - Но не успела дверь за Кафаром закрыться, она в сердцах махнула рукой. - Как же, оценят тебя эти покойники! Ты бы лучше к живым подлизываться научился - хоть какая-то польза была бы…
Он слышал слова жены, но связываться с ней не стал. Что толку отвечать, если Фарида до сих пор не поняла, почему он не забывает Лейлу-ханум, и вряд ли поймет это когда-нибудь…
…Когда он добрался до могилы Лейлы-ханум, то обнаружил, что у изголовья, рядом с бюстом из черного мрамора, уже кто-то сидит. Человек очищал памятник от снега. Кажется, он услышал Кафаровы шаги, потому что вздрогнул и резко обернулся; на какое-то время оба замерли, пристально вглядываясь друг в друга.
Первым не выдержал Фарадж:
- Это ты, Кафар?
Кафар хотел ответить, но сил, чтобы заговорить, у него не нашлось.
- Кафар, - повторил Фарадж, - это ты?
- Да, я, - выговорил наконец Кафар и подошел поближе к могиле.
- Что это ты… здесь, да еще в такую погоду?.. А закурить у тебя не найдется?
- Да ты забыл разве - я ведь бросил.
- Ах да, верно. Черт, проклятое это курево… Я ведь тоже бросил, а вот сегодня, после бюро, опять закурил… Оставил сигареты в кабинете.
Они грустно посмотрели друг другу в глаза. Кафар вздохнул.
- Я вчера видел Лейлу-ханум во сне… Ты что, тоже?..
- Да нет, не в этом дело… Просто… как бы тебе это объяснить… Знаешь, с тех пор, как меня избрали секретарем райкома, у меня как-то незаметно образовалась такая, знаешь, привычка: если что-то очень серьезное случилось, я обязательно прихожу сюда, к маме, чтобы поговорить с ней, посоветоваться… Тебе не кажется это странным, нет? Я знал, что ты меня поймешь. Если я чувствую, что мама согласилась бы со мной - у меня гора с плеч, я себя в десять раз сильнее чувствую, честное слово! Вот и сегодня… Удалось мне вырвать одно… ну, скажем так - прогнившее дерево. Насквозь уже изнутри все иструхлявело, все жучками источено, однако ж стояло… Ветвей у него было много, вот оно и душило ими молодые деревца. Думаю, теперь эти самые отростки ко мне начнут тянуться, попробуют и меня задавить… Ну, да ничего, посмотрим, кто кого? Да нет, я уверен, в худшем случае - смогут только тень на меня бросить, а раздавить - нет, не смогут… Так вот, это гнилое дерево обязательно надо было корчевать, с корнями, брат, выковыривать… И даже если б я знал, что его отростки совсем меня раздавят, все равно должен был эту гнилушку с корнем рвать, чтобы спокойно могло дышать деревце, которое я спас… Понимаешь, ни за что, ни про что хотели впутать в черное дело ни в чем не повинного парня… Вот потому-то я и пришел сюда, Кафар, вот потому-то меня и потянуло к маме…
- Да, покойная Лейла-ханум была очень доброй и справедливой…
Фарадж, словно застыдившись своей откровенности, повернулся к памятнику, снова начал стряхивать с него снег. Думая над словами друга, Кафар зашел с другой стороны, провел ладонью по заснеженным плечам, по волосам мраморной Лейлы-ханум.
И вдруг Фарадж остановился и посмотрел на Кафара. Кафар замер и тоже посмотрел на него… Словно какая-то сила подтолкнула их - они сжали друг друга в объятиях!
Сердца их были полны, и чувствовалось по крепости этого объятия, что сейчас не надо ничего говорить, что слова не нужны - каждый из них не только чувствовал, но даже слышал то, что творилось в сердце другого… И вот теперь Кафар размышлял: придет в этот раз Фарадж на могилу? Будет ли он опять советоваться с матерью?
"Обязательно придет, - старался уверить себя Кафар. - Ведь это же Фарадж! Вызовет к себе Исламова, отчитает его как следует! Это, скажет, серьезное преступление - сдавать недостроенный дом. Получать ни за что, ни про что звания передовиков, премии, обманывать и самих себя, и народ, и государство - это серьезное преступление!"
Да, тот Фарадж, которого он знает с детских лет, не может не сказать этого, а как секретарь райкома - он еще и накажет Исламова. Пусть и для других это будет уроком!
Фарадж поступит только так!
Кафар закрыл глаза, и ему показалось, что Фарадж здесь, рядом с ним, что он слышит, как тогда, биение сердца друга…
А тем временем Махмуд возвращался со дня рождения товарища. Настроение у него - было отличное, в ресторане, где отмечали день рождения, его познакомили с красивой девушкой; видно было, что и он ей нравится - весь вечер они смотрели друг на друга.
Махмуду страшно хотелось запеть от счастья, и он бы запел, если бы сейчас был на улице один, если бы не стеснялся людей.
От мыслей о девушке Махмуд отвлекся только возле дома. У въезда в их тупик стояла молочно-белая "Волга-", а из нее выходил человек, в котором удивленный Махмуд узнал руководителя своей дипломной работы, заведующего кафедрой экономики профессора Касумзаде.
- Это вы, профессор? - спросил Махмуд, не веря своим глазам. - Здесь?..
И тут из машины вышел еще один человек, и профессор Касумзаде, широко улыбаясь, не замедлил представить его Махмуду:
- Знакомься, это академик Муршудов. Мой близкий друг. Ну, что же ты, знакомься, знакомься, - сказал профессор растерявшемуся Махмуду.
- Мы знакомы, - наконец откликнулся он. - Мы соседи.
- Соседи? Ну что ж, пригласил бы нас в гости, что ли, Махмуд. - В голосе профессора Касумзаде Махмуду послышались какие-то странные игривые нотки.
То ли от неожиданности, то ли от радости Махмуд на какой-то момент лишился дара речи.
- С радостью, с большой радостью, - наконец спохватился он. - Я сейчас… - Махмуд хотел бежать домой, предупредить родителей о том, какие гости хотят осчастливить их, но профессор Касумзаде придержал его.
- А что ж ты даже не спросишь, с чего это вдруг профессор с академиком пожаловали к вам в гости?
- Да разве об этом спрашивают?
- Молодец! Вижу, на пользу тебе пошли мои уроки! - Профессор похлопал его по плечу и повернулся лицом к академику Муршудову. - Я же говорил, что мой студент - отличный, воспитанный парень.
- Да, не могу не согласиться - сразу видно, что молодой человек хорошо воспитан. Думаю, его ждет блестящее будущее. Не жаль будет трудов, потраченных на такого парня. - Академик Муршудов потрепал Махмуда по голове.
Махмуд почувствовал, что аж покрывается потом от всех этих похвал, от этого расположения: шутка ли, с ним ведь так тепло разговаривает не только профессор Касумзаде, одно имя которого приводит студентов в трепет, но и сам академик Муршудов.
А профессор Касумзаде все продолжал нахваливать его.
- Знаете, Микаил-муаллим, наш Махмуд исключительно способный и трудолюбивый парень. А уж как он любит науку, как ей предан - и описать невозможно. Такую дипломную работу написал - чуть-чуть дополнить, расширить - и готова кандидатская диссертация.
- Ну что ж, отлично, отлично, берусь оставить его у себя в аспирантуре.
- Дай вам бог здоровья, Микаил-муаллим, удивительный вы человек! Снова всю тяжесть взваливаете на свои плечи!
- Больше того - я берусь издать его научный труд.
- Спасибо. Большое спасибо, - сказал ошеломленный Махмуд. Он понимал, что его слова - ничто перед грандиозностью будущих благодеяний, но как он ни думал, ничего лучшего не приходило ему сейчас в голову.
Выручил его профессор Касумзаде.
- Микаил-муаллим уже стольким людям помог! Да и мне самому как отец родной был. Мы должны ценить таких людей, всячески оберегать их… Я не прав, Махмуд?
- Вы безусловно правы, профессор.
- Умница. Однако… - профессор Касумзаде замолчал и так испытующе, так пристально посмотрел на Махмуда, что тот вынужден был опустить голову. - Однако, что поделаешь, жизнь есть жизнь, и столько в ней еще неожиданных, запутанных тропинок… Одна из таких тропинок увлечет тебя, уведет, поверишь ей, и глядь - увидишь вдруг, что стоишь на краю обрыва… И попробуй перепрыгни его… Бывает так или нет, Махмуд?
- Очевидно… - пробормотал Махмуд. На сердце стало совсем тревожно, совсем смутно от этих неприятных речей. "Нет, тут что-то не так, - подумал он. - Но что именно?"
Слова профессора Касумзаде только еще больше усилили его смятение.
- Я же говорю, что таких людей, как Микаил-муаллим, надо всячески оберегать… А с ним недавно произошел трагический случай, Махмуд.
- Что же такое могло случиться?
- Его сын на машине сбил человека.
- И он, этот человек… он что - умер? - У Махмуда испуганно расширились глаза.
- Да нет, легкая травма. Кажется, перелом ноги. Но ты же знаешь, что такое перелом для современной медицины. Сущий пустяк! Или я не прав, Махмуд?
Махмуд только молча сглотнул слюну - его так и подмывало теперь спросить, кто же он, этот человек? Какое отношение все это имеет к нему, Махмуду?
- Знаешь, наш Малик… Сын нашего уважаемого академика. - Махмуду показалось, что между этими словами и теми, что последовали дальше, пролегли ровно сутки. - Он сбил на машине… твоего отца..
- Моего отца?!
Махмуд рванулся и побежал. Профессор Касумзаде побежал следом, сделал два-три шага за ними и академик Муршудов, но потом остановился, нажал кнопку звонка своей двери.
Махмуд ворвался к себе, увидел плачущих мать и сестру, распахнул дверь в соседнюю комнату.
- Отец!
Весь перебинтованный Кафар открыл глаза и улыбнулся.
- Что с тобой, отец? Как ты себя чувствуешь? - Махмуд опустился на колени, осторожно провел рукой по лицу, по ногам отца, почувствовал под одеялом гипс.
- Не бойся… теперь хорошо, - с трудом прошептал Кафар.
Махмуд обнял отцовы ноги и заплакал. Кафар бессильной рукой погладил сына по голове.
- Ну-ну, не плачь, - сказал он, - ничего страшного.
Профессор Касумзаде вошел вслед за Махмудом и, стоя на пороге, поздоровался с Кафаром.
- Это действительно так, - включился он в разговор. - Уже все выяснилось, особой опасности нет.
Махмуд встал с колен.
- Познакомься, отец. Это руководитель моей дипломной работы профессор Касумзаде. Заведующий кафедрой. Он услышал о том, что у нас тут случилось, вот и пришел тебя проведать.
Кафар напряженно улыбнулся, снова с трудом поднял веки и посмотрел на профессора:
- Большое спасибо, - прошептал он.
- Благослови вас аллах, - вмешалась в разговор Фарида, - вы причинили себе такое беспокойство!
- Ну какое там беспокойство, сестра! Это мой долг. Человек должен приходить на помощь ближнему. Не тревожьтесь, сестра, скоро ваш муж встанет на ноги. Если уж человека взялся лечить профессор Муршудов…
Фарида вспыхнула:
- Как Муршудов?! Он что, этот профессор - родственник тем подлым Муршудовым?
Профессор Касумзаде понял, что допустил оплошность, и поспешил исправить свою ошибку.
- Нет, нет, они только однофамильцы. - И тут же сменил тему. - А вашим сыном я очень доволен. Умница, работящий, молодец. Вы знаете, что я собираюсь оставить его в аспирантуре? Но аспирантура - полдела, главное - что будет с ним потом Так вот, академик Муршудов обещает устроить Махмуда преподавателем в наш институт… На этот раз Фарида промолчала, услышав фамилию Муршудова. Касумзаде тем временем повернулся к Чимназ.
- Ну, а эту красавицу, как я понимаю, зовут Чимназ, да? Махмуд говорил мне о сестре. Бог даст, поможем и ей поступить в этом году в институт. Наш Мур… Словом, один очень уважаемый, очень авторитетный товарищ готов взяться за это дело… А если возьмется - точно быть девочке в институте!
Фарида лишь вздохнула, промолчав и на этот раз, и посмотрела на дочь.
Глаза Чимназ заблестели каким-то странным лихорадочным блеском. Она сама почувствовала это и постаралась спрятать глаза от матери. Опустив голову, быстро прошла на веранду, умылась там, причесалась и, убедившись, что все в порядке, подала профессору Касумзаде чай.
- Одну минутку, я сейчас, - пробормотал профессор.
Он спустился во двор, достал из багажника машины какую-то корзину и вернулся обратно; Фарида, Чимназ и Махмуд в некотором изумлении наблюдали, как профессор ставит корзину в углу веранды.
- Это, так сказать, братский подарок. Я тут по базару немного прошелся… - Он повернулся к Чимназ, по лицу которой скользнула улыбка. - А теперь, красавица, я с удовольствием выпью твоего чаю. Если ты, конечно, не имеешь ничего против!
- Как вы могли такое подумать! - Не поднимая глаз, она сняла со стола старую скатерть, постлала свежую.
Профессор Касумзаде поднес стакан к губам.
- Пах-пах-пах, какой аромат! Ты его с чабрецом заваривала, верно, красавица?
- Да, - густо покраснела Чимназ.
- Обожаю чабрец. Давно мечтаю и дома с чабрецом пить, да все никак найти не могу.
Тут неожиданно для всех подал голос из задней комнаты Кафар:
- Дайте профессору чабреца с собой. Мать мне прислала недавно, так что, наверно, у нас еще есть.
- Да, у нас есть, - подтвердила Фарида.
- Ну вот и подари профессору, если он без чабреца жить не может. - Кафар устало умолк.
- Да нет, нет, что вы, я пошутил - Профессор залпом допил свой чай. - Спасибо тебе, дочка, замечательный чай.
И снова рассыпался в благодарностях, когда Фарида поставила перед ним на стол целлофановый пакет с чабрецом.
Когда красноречие профессора иссякло, наступило молчание. Никто не знал, чем поддержать разговор. Профессор Касумзаде еще раз похвалил чай Чимназ, а потом и ее самое:
- Наша Чимназ, похоже, будет очень домовитой. Чимназ, застеснявшись, схватила со стола стакан, из которого пил профессор, и сбежала на кухню - якобы мыть посуду.
Мало-помалу от всех этих благодарностей, этих похвал дочке Фарида растаяла; она с осуждением подумала о недоброжелательстве Кафара; в какой-то момент она даже забыла о трагедии, случившейся сегодня, и уже мысленно браниться начала. Он, Кафар, ленив еще с рождения - вместо того, чтобы зарабатывать деньги, как другие мужчины, занимается черт знает чем… Сам профессор Касумзаде, такой уважаемый, такой всемогущий человек, выбился из сил, расхваливая его дочку - а он и ухом не ведет… А между прочим, профессор вряд ли станет расхваливать Чимназ просто так. Может, присматривает невесту для сына? Или для какого-нибудь очень близкого родственника? Пусть присматривается, пусть! Разве может их Чимназ кому-нибудь не приглянуться? Вон она какая, как цветочек… А хорошо бы, если б профессор старался для своего сына…
И додумавшись до этого, Фарида сама принялась нахваливать дочку.
- Да-да, профессор, вы правы. Чимназ у нас такая работящая, такая работящая - на все руки мастерица. А знали бы вы, какие обеды она готовит. Так приготовит, что ешь, и наесться никак не можешь! Вот как я ее воспитала!..
- Честь вам и хвала, сестра, очень мудро поступили, очень мудро. Да сейчас домовитую девушку найти труднее, чем в Каспии лосося поймать!