Глава восьмая
Взгляды-мнения
"Ну вот и слава богу! Прошло, как по маслу, получилось, как я и ожидала. Но я-то, я-то - артистка! Талант зачахнувший. А что, вполне могла бы пройти по амплуа скандалистки".
Антонина лежала на широкой двухспальной кровати лицом вниз и беззвучно смеялась, напитывая опять подушку слезами, на этот раз слезами радости.
Да, она любит своего мечтателя и фантазера, который дожил до седых волос, а до сих пор искренне верит в некую абстрактную порядочность и честность. Наверное потому, что честен сам… А сколько раз уже горел из-за этого. Вот уж действительно "христосик", наивный и беспомощный.
И потом, Юркину жизнь коверкать!.. Тут боль была такая, что опускались руки… В отца влюблен, как щенок. Тоже буду, говорит, офицером, в Суворовское уже наметился… А отец - пожалуйста: "Мы любим друг друга…"
Ох, как правильно она все рассчитала! Против таких "музыкантш" есть противоядие - материальный фактор. Действует безотказно. Нужен ей этот романтик без денег и погон!
"Романтик" лежал сейчас на тахте в Юркиной комнате. Слышно было, как он ворочается и кряхтит. Не спится ему…
У Антонины были все основания быть довольной собой.
* * *
Для Славки все происшедшее воспринялось как болезненный и тяжелый сон. Собрались люди и вполне серьезно обсуждали, как сделать так, чтобы он, Славка, на условиях, приемлемых для других, простился бы с женой, которую он любит, с дочерью, которая как две капли воды похожа на него, с теплом семьи, то есть со всем? А как унизительно! Нельзя потребовать: я не согласен… Ты на положении лишнего, и должен лишь молчать и ждать, каков будет приговор…
Самое ужасное и мучительное, что Инна, его Инна, в Славкином присутствии говорила эти слова… о любви, к тому… другому… Значит, у них все действительно серьезно. Инна никогда не позволила бы себе сказать такое. Он это знает. Пережитое будет лежать теперь на сердце и мучить нескончаемо.
* * *
Доигралась. Боже мой, какой стыд. Она была такой беспомощной, жалкой, низвергнутой, наверно, в глазах этой Антонины. А какая помпа, какой напор у бабенки! Первый раз, когда увидела, подумала: стандартный зауряд - одеваться не умеет, за лицом толком не следит, хотя в нем кое-что проглядывает и при желании какой-никакой вид могло бы и приобрести. А так - пройдешь и не взглянешь. И вот тебе - сумела вывести из себя, поставила в идиотское положение, урок на всю жизнь. Это поражение. Впрочем, урок ли? Урок - он ведь учит, а тут, похоже, провал, со всеми вытекающими… Старею… Привыкла, что все сходило столько лет…
С балкона летят вниз окурки, один за другим. Инна сидит, ссутулившись. Подкрадывающиеся временами порывы несильного ветра треплют и запахивают на лицо ее незаколотые волосы. Ночная промозглость пробирается под теплый халат.
Как не хватает сейчас матери с ее надежным, безошибочным умом. Та всегда учила: поражение превращать в победы. Это трудно. По силам ли ей, ведь у нее никогда не было особенных поражений…
Этого воздушного инфантильного офицерика давно уже надо было послать ко всем чертям, не доводить до такого… Тут сама она виновата, смалодушничала, не рассталась вовремя: прилип с сюсюканьем, обезоружил дурацкой своей любовью, цветами… Как не мужик… Таких и нет-то теперь уж.
Да, момент настал решающий. Славка послезавтра уходит в море. Ведь он может уйти вообще… Этого нельзя допустить…
* * *
Как там у поэта: "Еще недавно нам с тобой так хорошо и складно пелось…" Складно пелось. Может, я понял что-то не так и теперь нагораживаю злые и необъективные обвинения. Она не может быть такой… Ее глаза, руки не могли столько времени лгать. Все было по-честному. Ну, хорошо, может быть, прошло… проходит ведь. Но зачем даже в гневе кричать эти уничтожающие, топчущие все прошлое слова?! Одно знаю твердо: такие слова не рождаются на пустом месте, они вынашиваются, копятся, хранятся, потом выбрасываются. Значит, они хранились в ней, жили…
Мальчишка! Седовласый юнец!
Совсем по-новому видел сегодня того парня - Вячеслава. Беспомощный в своем несчастье, но как держится! С каким спокойным достоинством.
Но жена! Его Антонина. Как она вела себя! Как вызывающе и дерзко. Я-то, идиот: "Неинтеллигентно…" Как долго она, наверно, сомневалась и мучилась, чтобы прийти на это "собрание". Что может двигать человеком в подобном случае, как не любовь… к нему?
Глава девятая
Пикник на обочине
Что за день сегодня! Чудо, а не день! На небе ни облачка, и солнце с утра висит над рекой и греет, греет. Словно торопится в такие вот прозрачные, безоблачные дни уходящего лета отдать земле как можно больше тепла. Нагретый воздух лениво распластался на воде, отчего та подобрела, умаслилась и затихла. Лишь иногда волнуют ее частые лоснящиеся бугорки от проходящих мимо суденышек.
На контейнеровозе сегодня тоже относительно тихо. Подготовка к отплытию подходит к концу. Груз получен, бумаги оформлены, команда скомплектована.
Машины вроде в полном порядке (тьфу, тьфу, пронеси нечистую!).
Сегодня последний день. Витька Железнов с утра гундосит: "Последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья". Славка решил провести вечер с родителями. Соскучился по ним. Толком и поговорить не удалось…
До "инспекторской" проверки капитаном судна, которая стала уже традиционной перед каждым отплытием, никто в город, конечно, не тронулся. Чего-то долго не спускается "кэп" в машинное. Ну наконец-то! Сначала на трапе появились несравненные "мастерские" желтые ботинки, по исполнению похожие на бутсы, потом знаменитые "дудочки", за ними не менее известный в СМП дынеобразный живот Льсанмакарыча. С порога вопросил:
- Как работает сердце доблестного "Моряка"?
- Бесперебойно, - отрапортовал Славка.
И "мастер" прошелся пару раз вокруг "главного", добродушно и удовлетворенно причмокивая, не контроля ради, а так, "для порядка", который должен на судне блюстись неукоснительно. Именно в этот момент по селектору опять:
- "Дед", к тебе визитер.
Славкино сердце сразу провалилось куда-то и повисло на волоске бездыханное: "Неужто она?" Но, как мог, виду не подал, не стал спрашивать, кто да что. Поднялся вместе с "мастером" на палубу, даже обменялся с ним какими-то словами и уж тогда - к перекидному трапу.
Стоит! Она!
С этой минуты Славка никого и ничего больше не видел. Кроме нее. Стоит, улыбается грустно и… виновато. Он сбежал по трапу, остановился рядом и не знал, что сказать. Инна подняла медленно руку и погладила его щеку.
- Славик, поехали за город.
Какой такой "загород", что за "загород", при чем тут… Господи, да Инна пришла! За город, конечно, за город! Куда угодно! С ней! Славка заскочил в свою каюту, ополоснулся, переоделся, задыхаясь прибежал к "кэпу" доложиться. Льсанмакарыч посмотрел на него тревожно и вдруг притормозил:
- Михалыч, у тебя все нормально, ну это… дома? А то ты же знаешь, ты правая рука, на тебя надежда…
- Лучше не бывает! - заорал радостно Славка, и "мастер" удовлетворенно благословил:
- Тогда шуруй.
В машине Славка так и не пришел в себя. Он все смотрел на Инну, а та взглядывала на него в зеркало и смеялась:
- Не гляди так, Славик, не то руки дрогнут и врежемся.
Тогда он переводил глаза на дорогу. По обе стороны мелькали кусты и деревья, с правой стороны за зеленью проблескивала голубая в искорках вода. Как изящно, как уверенно она водит машину! Славка вдруг спросил:
- Ой, а куда это мы едем?
Инна, засмеявшись, запрокинула голову и обнажила белизну крупных зубов.
- Славик, да ты спишь никак! Забыл наше с тобой место?
Ну да, конечно, это же дорога на Малые Карелы. Вот и развилка. Километров через пять мысок на Двине, куда они с Инной пару раз наведывались, когда только что поженились. Место уникальное по красоте, только бы там никого не было сегодня или хоть поменьше народу, что ли.
Инна безошибочно свернула с дороги как раз напротив мыска, хотя того отсюда было не видно из-за зарослей… "Ну и память!" - восхитился Славка. Жена первой выскочила из машины и побежала к воде. Там скинула туфли и забрела по колено, закричала радостно:
- Теплая!
Славка прямо в кабине скинул рубаху, джинсы и быстро засеменил пятками по песку к реке. Бухнулся животом прямо у берега на мель, заперебирал ногами, потом поплыл на глубину. Инна упала коленями на песок и подняла в хохоте лицо к небу. А Славка уже на течении, на глубине, кувыркался, махал саженками, дул "по-моржовьи" носом, лежал на спине, и прохлада воды смывала с его уставшего тела, с его сердца всю горечь и тяжесть последних дней. А жена, как и когда-то давно, прыгала на берегу, смеялась и кричала: "Не утони-и!"
Потом они развели костер, и Инна с белым пером из хвостика чайки в волосах исполнила ритуальный танец жертвоприношения племени "мамба-нямба". Славка покорно подставил свой живот под Иннино колено, и из его головы в торжественной обстановке под бой тамтамов был извлечен волос и подвергнут сожжению. Когда вконец обессилели и уж не могли смеяться, Инна извлекла из сумки термос с кофе, бутерброды - и "Оп!"- щелкнула она пальцами. В руке красовалась бутылка коньяка. Славка, восхищенный, только раскрывал рот. Все это - весь сегодняшний день, с его тепло распахнутой синевой, этой удивительной загородной прогулкой, близостью темных желанных глаз жены, - все это чудесная сказка, подарок, праздник, который вчера еще казался невероятным, и Славка растроганно и растерянно молчал. Ему и не хотелось ничего говорить, высказывать какие-то совсем ненужные сейчас, заведомо малоценные слова. Она ведь здесь, с ним, и все вокруг спокойно и совершенно.
Но Инна, когда выпили за счастье из маленьких резных стаканчиков, все же сказала несколько слов. Они не нужны ему были, он все уже понимал, но она сказала: "Тебя так долго не было… Он все "люблю, люблю", голова закружилась…" И Славка заплакал, заплакал от счастья. Он сидел на песке с рюмочкой в руке, и вздрагивал, и неловко растирал бегущие по лицу непроизвольные, предательские капли, и Инна приглаживала ему мокрые волосы и приговаривала:
- Ну успокойся, мой хороший, это ведь я все… Это мне надо…
Потом Славка вдруг заторопился: "Поехали скорей к Ксении" - и извинительно заулыбался: "Соскучился, спасу нет!"
И вот он дома. Сидит в своем кресле, блаженный, вконец расслабившийся, будто только сегодня вернувшийся с моря, разомлевший в семейном уюте. Просмотрел вместе с дочерью новые книжки, игрушки, узнал и убедился, что она совсем уже бегло читает, вник в ее проблемы, наслушался ее страшно интересных разговоров, походил по квартире, надышался ее особым, памятным даже в море воздухом, поковырялся в своей коллекции трубок, ткнул нос в телевизор - отдохнул, успокоился.
По потолку, как всегда, когда наступает ночь, бегают неровные размытые тени. Славка спит, положив голову на согнутую в локте руку, смешно выставив губы "дудочкой". Инна нащупывает на журнальном столике сигарету, накидывает халат и идет опять за балконную дверь. Вокруг темнота и теплынь. На носу бабье лето… Внизу от несильного ветра слабо раскачивается фонарь. То открывает, то заслоняет крышкой желтый глаз. Словно подмигивает ей: "Все нормально? Все нормально?"
- Все чудесно, - отвечает ему она вслух.
- Иди спать, Иннушка, - зовет полусонный Славка.
Глава десятая
Впереди - море
И снова проплывает мимо родной город: драмтеатр, пляж, Петр Первый с неразлучной шпагой, телевизионная вышка. Потом позади остается Соломбала с ее бесконечными причалами, заводами, доками, снующими туда-сюда буксирами - труженица Соломбала.
Славка стоит на корме, чтобы не маячить на глазах у "мастера", который во время приходов-отходов неизменно у штурвала и придирчив ко всем мелочам безгранично. Будешь на палубе - обязательно пробурчит что-нибудь в динамик. Все должны быть на местах! Таково железное кредо Льсанмакарыча. Славка и сам любит, чтобы был порядок, чтобы "комар носа не подточил", но не проститься с городом он не может, тем более что в машинном сейчас - второй механик Николай Абрамов, надежный и исполнительный парень. Внизу колотит и вспенивает воду винт, "главный" опять включился в долгую слоновью свою работу. Над самой кормой кричат и кричат чайки, машут крыльями, как белыми прощальными платками. Они будут еще долго лететь так вслед и провожать судно громким гомоном. Потом вдали, в море, поочередно станут отставать, отставать… А самые последние, устав, сядут на воду, отдохнут и полетят обратно. Река начинает разбрасывать свои воды по рукавам. Здесь, в дельте, царство островов и песка. Вот и Мудьюг с белым обелиском в память о погибших здесь горожанах в далекие и славные годы.
И наконец медленно и важно начинает покачиваться "Моряк Севера" на морских волнах, будто могучий воин, выходя в чистое поле, где надо показать свою силушку и удаль. Здесь, на открытом просторе, погуливает уже и посвистывает восточный ветерок, вызывает "богатыря" на состязание. Да только что "Моряку" этот ветер - в океане он видел и посильнее.
Впереди Гамбург, а за кормой опять любимый город, где остались родные, где тебя ждут.
* * *
Давно уже в каждое плавание вместе со Славкой уходит маленький, юркий и, в общем, симпатичный зверек с лукавой мордочкой, торчащими настороженными ушками и длинным хвостом. Славка никогда не видел его и ничего о нем не знает, хотя зверек рядом с ним неотлучно: живет и спит в одной каюте, сидит у него на плече, когда Славка работает, в холод согревается его теплом, из одной тарелки с ним ест, лакая тихонько с краешка.
Зовут этого зверька - беда.
Многие Славкины товарищи уже разглядели зверька, и, когда он бежит за Славкой по пятам, они пытаются остановить его, прижать в дверях хвост. Но зверек для них неуловим. Друзья говорят тогда Славке: "Приглядись, ведь с тобой живет беда". А он отвечает: "Вам показалось…" Он не видит своей беды. Пока не видит…
1
СРТ - средний рыболовный траулер.