Первая книга романа-дилогии называется "Весенний снегопад", вторая носит название всей дилогии - "Возвращение к любви". Действие романа происходит в современном молдавском селе в период больших перемен социального и психологического характера. В центре повествования - крупный организатор, сильная личность, генеральный директор агропромышленного объединения Максим Мога. Вернувшись туда, где прошла юность, Максим вновь обрел и любовь, и жажду полнокровной жизни.
Содержание:
Книга первая - ВЕСЕННИЙ СНЕГОПАД 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 20
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 36
Книга вторая - ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЛЮБВИ 58
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 58
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 98
Примечания 144
Возвращение к любви
Книга первая
ВЕСЕННИЙ СНЕГОПАД
Моим землякам
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Около пяти часов Максим Мога вышел из министерства. На секунду он задержался у массивной стеклянной двери, загородив ее своей могучей спиной. В его глазах застыли необычная усталость и смятение. Густые черные брови, приподнятые как бы в недоумении, резко подчеркивали седину висков.
Он стал осторожно спускаться по широкой лестнице, внимательно глядя под ноги, словно ступени вели не на улицу, а в глубину его существа, взбудораженного внезапным вихрем.
Мога был не из тех, кого легко можно выбить из колеи, и все же сегодня его душевное равновесие было нарушено: слишком круто менялась жизнь.
На тротуаре Мога остановился, вытащил из кармана коричневые кожаные перчатки, но не натянул их на руки, а только похлопал по ладони. И усмехнулся: "Так-то, Максим, аплодируй сам себе, а то неизвестно, будут ли аплодировать односельчане, когда узнают новость…"
Торопливые прохожие обходили его будто препятствие, а он все стоял как вкопанный. Мысленно вновь повторял состоявшийся разговор, который рад бы оставить там, наверху, в кабинете министра, но, к сожалению, придется увезти с собой, в Стэнкуцу. И продолжить его там. На сей раз не в его власти было забыть этот разговор или отложить его.
На город опустились холодные февральские сумерки. Они с каждой минутой густели, высвечивая многоцветные огоньки, которые, казалось теперь, отделились от зданий, от столбов и почти неуловимо поплыли под темным небом вдоль улиц.
Дневной шум еще не утих, и город находился в каком-то с виду хаотическом движении. В воздухе - ни снежинки. Где-то замерли, выкатившись в поле, сумасшедшие метели, которые бушевали здесь несколько дней кряду, и теперь только мороз царил над Кишиневом.
Звонкий бой часов на Триумфальной арке напомнил, что время беспрепятственно продолжает свой путь. Мога глянул на часы: половина шестого. К девяти можно попасть в Стэнкуцу, но сначала нужно заглянуть к Матею - без этого не обходился ни один его приезд в столицу. Встреча с сыном всегда была для обоих праздником.
У Моги были две радости - работа и сын.
До студенческого общежития рукой подать - стоит только пересечь улицу. Но не успел Мога сойти с тротуара, как предупредительно вспыхнул красный огонь светофора: "Стоп!"
Придется ждать, пока светофор сжалится и разрешит перейти улицу. Таковы городские правила движения. Могу раздражали все эти дорожные знаки, светофоры, которые с суровым равнодушием заставляли его останавливаться именно тогда, когда он спешил. На машине - еще хуже. Хочешь направо - поворачивай налево! Места вдоволь, а стоянка запрещена… Поэтому в городе он предоставлял разбираться и выпутываться из паутины этих правил своему шоферу Горе.
То ли дело в Стэнкуце, где Мога хоть сутками мог носиться в любом направлении на предельной скорости и останавливаться днем и ночью там, где ему вздумается!
У высокого здания общежития мигали разноцветные неоновые молнии, словно звали заглянуть на огонек. Мога зашел в продовольственный магазин, привлеченный его голубой витриной. Он заполнил целлофановый мешочек закусками, остановился перед прилавком с вином. "Дома ли Матей в этот час?" - подумал он. Обычно они с Матеем встречались в маленьком кафе на углу. Их встречи были всегда недолгими, о многом хотелось поговорить, и всякий раз почему-то разговор откладывался. Но сегодня был особенный день, и сильней, чем когда-либо, хотелось поговорить с сыном обстоятельно, не спеша. С глазу на глаз…
Мога вышел из магазина, перекладывая пакеты с руки на руку, - он не привык ходить по столице с покупками, и теперь ему казалось, что на него все смотрят.
Мысли о сыне и о предстоящей встрече с ним отчасти сняли дневное напряжение, он зашагал быстрее. Необходимо было поделиться с сыном новостью. И еще рассказать ему о существе, дорогом им обоим… И о котором Матей узнает сегодня впервые…
Они столкнулись неожиданно возле подъезда. Казалось, Матей знал о приезде отца и спешил выйти ему навстречу. Матей был не один. Его держала под руку стройная девушка в пушистой синтетической шубе и белой шапочке.
- Здравствуй, сын, - сказал Мога и внимательно посмотрел на его подружку. Он тут же понял, что и сегодня ему не удастся поговорить с сыном. - А я к тебе, как видишь, - добавил он, поднимая в руке пакет и как бы протягивая его Матею.
Удивленный нечаянной встречей, Матей одновременно и обрадовался и смутился: ведь отец видел его впервые под руку с девушкой.
- Когда приехал? - спросил Матей, но, перехватив его взгляд, переступил с ноги на ногу и обратился к девушке: - Мой отец…
Она, робко взирая на стоящего перед ней великана, тихо откликнулась:
- Миоара…
- Миоара из Пояны, - добавил Матей, и в его зеленых глазах Мога прочитал большую радость, и радость эта словно была связана с тем, что Миоара именно из Пояны, а не из другого села… Миоара из его Пояны… Мога положил руку на плечо сына и растроганно спросил:
- Вы куда-то собрались?
- У нас билеты в кино, - отважилась ответить Миоара вместо Матея. Она поверила в теплоту голоса Моги и решилась сказать откровенно. Сын вопросительно глянул на отца: не рассердится ли он, что на этот раз они не смогут побыть с ним?
- Ладно, - улыбнулся Мога. Ему понравились смелость девушки и смущение сына. - Я скоро приеду опять, тогда и поговорим. А сейчас у меня тоже дела.
Он проводил их до угла и долго смотрел им вслед. Двадцать пять лет назад он был таким же пареньком, как Матей, и была и у него девушка с голубыми глазами. Девушка из Пояны.
Мога смотрел, как сын бережно вел Миоару под руку по улице, освещенной ярко, как в праздник.
Это был их праздник.
Перед Могой бурлила широкая улица, подобная горному потоку, по волнам которого кто-то разбросал множество красных маков - светящиеся фары автомашин, возникающие из ночи и исчезающие в ней… Весь город казался ему теперь еще красивее и волновал сильнее, чем обычно. Каждый раз, приезжая в столицу, Мога вечно куда-то спешил и, в сущности, всегда смотрел на город из окна мчащейся машины. Теперь что-то держало его на месте, он всматривался в парней и девушек, весело идущих ему навстречу и обходящих его парочками и группами, - он невольно искал среди них сына и его подружку.
Несмотря на холод, Мога чувствовал на лице теплое дыхание, - может быть, тепло исходило от освещенных окон высоких зданий или от ярких гирлянд, развешанных в парке… А может быть, это тепло излучала окружающая его молодость. Наверное, она же украшала и город.
Он пошел не спеша, словно прогуливаясь, обратно к зданию министерства, где его ждал с машиной Горе. В его глазах отражались огни города, он внимательно всматривался в лица прохожих, словно искал знакомых. Перед газетным киоском Мога заметил двоих мужчин. Один из них, в шляпе, держал в руках газету и, показывая ее своему спутнику, что-то говорил. Хоть он и стоял спиной, Моге показалось, что где-то видел этого человека. Короткие жесты рукой, сдвинутая на затылок шляпа смутно напоминали ему кого-то, с кем уже встречался.
Но пока Мога дошел до киоска, эти двое успели удалиться, так что распознать их он не успел. Мога тоже купил несколько газет - в дневной суете так и не удосужился просмотреть ни одной, - сунул их в карман и пошел дальше. В какой-то миг он почувствовал, как что-то мешает ему идти. "Ну, конечно, этот пакет с закусками!" - вспомнил он и поднял пакет вверх, словно взвешивая на руке. Несколько секунд глядел на него, не зная, что с ним делать дальше. Пожалел, что встреча с сыном длилась всего несколько минут и он не успел сказать ему ничего из того, что собирался. И к этому сожалению опять прибавились заботы сегодняшнего дня, и сомнения, и думы, которые он должен был везти с собой в Стэнкуцу.
2
Горе увидел Могу, идущего не спеша, против обыкновения бесцельно прогуливающегося по заполненному людьми тротуару. Что это ему вздумалось прогуливаться? До сих пор, как только кончалось заседание и Мога выходил из учреждения, где ему приходилось решать те или иные вопросы, он спешил к машине и тут же приказывал шоферу: "Гони домой, Горе". А теперь Мога остановился на углу, словно не зная, куда бы еще пойти. Потом вернулся к киоску, накупил целую кипу газет и рассовал их по карманам. "Зачем они ему, - думал Горе, - когда и дома, и в правлении его ждут те же самые газеты?" Ведь председатель не любил читать в дороге, да и не было возможности, потому что, как только они выезжали за город, Мога пересаживался к баранке и до самого дома не выпускал ее из рук.
Горе и сам недавно купил в том же киоске вечернюю газету. Он снова развернул ее, - может быть, пропустил какое-нибудь важное сообщение… Но не успел пробежать глазами первую полосу, как Мога открыл дверцу машины. Горе сложил газету и вынул из кармана ключ зажигания с брелоком, на котором была изображена улыбающаяся белокурая красавица.
- Поехали, Максим Дмитриевич? - спросил Горе.
- Потерпи немного, ладно? Я чертовски устал! - Мога опустился на сиденье и положил целлофановый пакет между собой и шофером.
- Ладно, - согласился Горе и снова развернул газету, искоса поглядывая на Могу. Трудно было понять, что означает это его "ладно": ладно - он потерпит или ладно - что Мога устал.
С полузакрытыми глазами Мога пробормотал:
- Ну, если ты говоришь, что ладно…
- Было бы по-моему… Да в газете пишется другое, - сказал Горе, располагаясь к разговору; каждый раз, когда Мога садился в машину после нескольких часов отсутствия, между ними завязывался оживленный разговор, особенно когда Мога возвращался с какой-нибудь интересной новостью. По обрывкам фраз, по знакомым, но сказанным как-то по-особенному словам Горе, как опытный шифровальщик, восстанавливал события, догадывался, где побывал Мога, какие вопросы решались, к каким пришли результатам. - По бюллетеню ГАИ, опубликованному в газете, вчера в столице произошло пять несчастных случаев. Разбилась одна новенькая "Волга", потерпели аварию грузовик и два "Москвича", и один мотоциклист отправился в рай без путевки… А у вас какие новости? - спросил Горе и, видя, что Мога молчит, стал крутить на пальце ключ.
- В газете не написано? - глухо спросил Мога, словно сквозь дремоту.
"Другими словами - оставь меня в покое! Хоро-шо-о-о!" - подумал шофер, внимательно рассматривая председателя своими маленькими бегающими глазками.
Сразу по приезде в Кишинев, ранним утром Мога отправился в Министерство пищевой промышленности. Затем Горе подбросил его в Центральный Комитет партии, оттуда в Министерство сельского хозяйства, а после обеда снова отвез его в первое министерство, где Мога пробыл до вечера. На всех этих визитах лежал покров какой-то таинственности, любопытство шофера подверглось тяжкому испытанию.
- Ну-ка, дай мне ключ, - вдруг встрепенулся Мога, очнувшись от дремоты.
- Какой? - Горе сделал вид, что не понял.
- А вот тот, что вертишь на пальце. Совсем закружил красотку!
- ?..
- Свой я забыл дома. В другом костюме… Спасибо.
- Пожалуйста, - пробормотал Горе. - А мне, стало быть, опять пересаживаться на барское место?!
Он открыл дверцу, нехотя вылез из машины, пнул ногой левую покрышку, не столько чтобы удостовериться, не спустила ли она, сколько с досады, что Мога занял его место, затем прошел перед радиатором, погладил рукой сверкающий капот, открыл переднюю дверцу и молча плюхнулся на "барское" сиденье.
- Колесо цело? - насмешливо спросил Мога, прислушиваясь к работе мотора.
- Цело!..
- Следовательно, можно трогать?
Горе ответил кивком головы. Только и было у него удовольствия, что вести по городу машину. Сегодня Мога лишил его и этого удовольствия.
Сомнений нет, виновато во всем то самое министерство. Григоре Бошта, или попросту - Горе, научился водить машину лет тринадцать тому назад, когда его отец Василе Бошта был председателем колхоза. Позже Василе Бошту переизбрали, но он остался в колхозе бригадиром, а затем стал ведать колхозными складами. А его сын Горе переходил с одной машины на другую - с "Победы" на "ГАЗ", с "Москвича" на "Волгу" и снова на "Волгу", новой модели, белую, элегантную, в которую он был просто влюблен и, сидя в ней за баранкой, от счастья забывал обо всем на свете.
Но счастье это выпадало ему не часто, так как и Моге очень нравилась эта машина, он любил не только ездить на ней, но и вести ее, и Горе ничего не оставалось, как уступать председателю свое место. Уже восемь лет Максим Мога был председателем колхоза "Виктория", знаменитого на всю республику, и пользовался таким авторитетом, какого не было до него ни у одного председателя. И все восемь лет Горе сопровождал Могу, как тень; днем и ночью, тысячи, десятки тысяч километров проехали они вместе, под дождем и солнцем, в морозы и снегопады. Горе так привык к нему, что понимал его с первого взгляда, с одного жеста… И еще по тому, как он вел машину. С того момента, как Мога садился за баранку, машина повиновалась не его умению водить, а его настроению, мыслям…
- Максим Дмитриевич! Красный свет! - предостерег его Горе, но Мога, не обратив внимания на его слова, миновал перекресток, словно катил по улицам Стэнкуцы. - Повезло, что нас не застукал милиционер, - угрюмо пробурчал Горе. - Разве можно так?! - укоризненно продолжал он. Горе был уверен, что Мога не заметил светофора, потому что в тот самый миг мысленно разрешает какой-то весьма важный вопрос с самим министром.
А Мога молчал…
Где он только не был в тот день - в одном министерстве, в другом, в Центральном Комитете партии, - с кем только не разговаривал: аграрно-промышленное объединение "Пояна" было в центре всеобщего внимания. "Пояна" как некое магическое слово - это же было первое объединение такого рода! - вносило оживление в любую беседу, зажигало людей, делало их красноречивыми, в какой-то момент и сам Мога попал под очарование-этого слова…
Говорилось о будущем "Пояны", о ее перспективах и огромных возможностях, которые он, Мога, должен был выявить и сделать еще шире. Но те, кто был вовлечен в эту беседу, и не догадывались, что для Моги "Пояна" имела особый смысл. Она значила для него гораздо больше, чем они себе представляли. С завтрашним днем "Пояны" переплеталось и его прошлое, и его молодость…
Только один из его старых друзей в министерстве, бывший некогда комсомольским активистом, сказал ему с глазу на глаз, улыбаясь воспоминанию:
"Ну что ж! Ты возвращаешься в с в о ю Пояну, Максим!.."
Город с его шумом, множеством ярких огней и какой-то тайной для Горе давно остался позади.
Машина мчалась в ночи по серому шоссе, подметенному зимними ветрами, по левую и правую стороны оставались пустынные поля и холмы, погруженные в зимний сон, но еще хранящие в балках белые следы замершего снега. На какой-то миг они оживали и посверкивали под холодным светом фар. Дорога вилась гигантской змеей по широким плечам холма, за ним начинался длинный пологий спуск, по обе стороны шоссе торчали из холодной земли серые бетонные столбы со свисающими, подобно драгоценным безделушкам, гирляндами проводов и подвесок; столбы одиноко торчали из морозной тверди и казались в ночи лишними и никому не нужными. В темноте чудилось, что машина скользит среди каких-то заграждений, отступающих в сторону, чтобы дать ей дорогу - ведь за рулем сидит сам Мога! - с тем, чтобы сомкнуть за нею ряды, соединенные проводами.
А машина продолжала свой путь к Стэнкуце, которой и в голову не могло прийти и даже не снилось, что Мога уже не ее председатель.
Мога любил быструю езду. Вертя баранку, делая головокружительные виражи на зигзагах дороги, обгоняя другие машины, он давал выход своей энергии, которую приходилось сдерживать на собраниях, заседаниях, при всяческих встречах. В течение тех двух часов, которые занимала дорога между столицей и Стэнкуцей, он приводил в порядок свои мысли и принимал нужные решения. Но в эту ночь за рулем сидел словно другой Мога. Возможно, что сам он, погруженный в свои мысли и переживания, не замечал этого. Но Горе, всем своим существом чувствовавший машину, улавливал, что Мога никак не может успокоиться. Иначе он не сбавлял бы скорости именно там, где дорога была прямой, как стрела, не выжимал бы ее на самых чертовских поворотах. Стало быть, он все еще пререкался с несговорчивым министром.
Каждый раз, сидя, как сейчас, по-барски на сиденье и засунув руки в карманы черной кожаной куртки со сверкающей "молнией" сверху донизу, Горе выполнял роль собеседника; когда председатель метал громы и молнии - громоотвода; когда тот бывал в хорошем настроении - сторожа, особенно при поездках в город, когда Мога с утра до вечера просиживал на собраниях и заседаниях. Но иногда - советника… "Послушай, Горе…", "Что скажешь на это, Горе?.."