- Прочитал бы я тебе, как писали такие вот, как ты, дубы стоеросовые про кибернетику… Буржуазная лженаука. Читать тебе, Паша, надо больше, я всегда об этом говорил… Специальную литературу надо штудировать и художественную тоже не пропускать.
- Крутился бы, как я, на заводе с утра до вечера да еще субботы и воскресенья прихватывал - тебе было бы не до литературы, - по инерции защищался Агапов, признавая в душе, что говорит старый друг справедливо. - Газеты только и успеваешь просмотреть… Ну, ладно, извини, что не так сказал.
- Не так, Паша, - подтвердил Веретенников, ощущая, что наступил момент, когда можно начинать тщательно продуманную психологическую атаку, ради которой он пришел в дом друга. - Ты можешь оставаться при собственном мнении, а нам экспериментальная база нужна позарез.
- Нет же у меня для нее места. Сам знаешь, в каких условиях мы работаем. И не уговаривай.
- Зачем мне тебя уговаривать, - откликнулся Веретенников, аппетитно отхлебнул глоток коньяку, посыпал лимон сахарной пудрой и вкусно пососал его. - Все-таки у молдавского - самый лучший букет… Не будем мы к тебе приставать с экспериментальной базой, Паша. Живи ты спокойно, плети свои лапти и вози их на базар.
- А как же ваши великие идеи на полках?
- На них нацелились умные люди. Прислал нам весточку Кичигин Виктор Валентинович. Знаешь такого?
- Директор заборского станкозавода?
- Он… Через месяц вводит еще один новый цех. Предлагает отдать его под экспериментальный и опытные работы… Сам будет пробивать такое решение, если мы согласимся.
- За тысячу верст киселя хлебать?
- Разве километры помеха? Не санными же обозами теперь ездят. Зато там ни одной нашей заготовочки не уведут, чтобы в программе заткнуть прореху. Брехать, между прочим, тоже, как некоторые, не будут, что узел взят в работу… Кичигин глядит вперед. Ему важно провести модернизацию завода на высшем техническом уровне. И не такие прялки, как твои дипы, желает он выпускать, а станки с программным управлением. Может, и за наши автоматизированные станочные линии возьмется.
- Экспериментальные и опытные работы ему зачем? - спросил Максим Максимович, сделав вид, что не приметил ядовитой подковырки. - Эта морока зачем ему требуется?
- Ты будто вчера на свет родился, Максимка, - снисходительно усмехнулся Веретенников и снова отхлебнул коньяк, как человек, у которого отличное настроение, у которого все дела катятся как салазки с ледяной горы. - Будет сработан удачный опытный образец, кому достанется? Будет проведен удачный эксперимент, кто первый воспользуется?
- Известно, Кичигин, - вынужден был подтвердить Агапов. - Все же у него будет под боком… Ясно, что себе заберет.
Максим Максимович вздохнул и задумчиво повертел налитую рюмку. Настроение у него вдруг стало портиться. Возникло ощущение, что в заводской суматохе, в спешке и сутолоке он проглядел какую-то главную и важную очередь. В нее записываются наперебой, а он не только не догадывается о ее существовании, но еще и обеими руками отпихивает добрых людей, которые хотят притащить его к этой очереди. Истина утверждает, что друзья познаются в трудные времена. Паша ради старой дружбы забыл обиду, поступился оскорбленным самолюбием и пришел в дом Агапова. Дает ему толковые советы, внушает дельные мысли, а Максим Максимович, вместо того чтобы прислушаться к словам друга, упирается как неразумная животина.
Вспомнилось и другое - как месяц назад, разбираясь с поступившей жалобой по поводу путаницы в фондовых нарядах на продукцию станкозавода, он обнаружил неожиданное для себя обстоятельство: станки его родного предприятия отправляются в основном по нарядам Сельхозтехники, межколхозстроев и местной промышленности. Тогда он как следует не вдумался в такое открытие, а сейчас оно предстало перед ним в беспощадном свете: не нужны их дипы уважающим себя предприятиям. Потихоньку оттесняет их жизнь в ремонтные мастерские и полукустарные заводики в дальней глубинке. Два года назад он порадовался, что освободили от экспортных поставок. Плакаться тогда ему надо было, сивому дурачине, бить тревогу во все колокола. Сообразить, почему вдруг станкозаводцев так облагодетельствовали, а он решил, что легче план будет выполнять, меньше придирок будет к винтикам и болтикам, окраске и товарному виду. Дело-то совершенно в другую сторону загибалось. Прозвенел ему первый звонок, а директор Агапов оказался туг на ухо.
Кичигина Максим Максимович знал по встречам в министерстве и на зональных совещаниях. Ухватистый мужик. Такому палец в рот не клади, он сразу инвалидом сделает. С обкомом, рассказывали, ведет крепкую дружбу. В прошлом квартале из пяти импортных шлифовальных станков, выделенных главку, три ухватил Кичигин. Агапов за те станки вообще воевать не стал, решил, что не нужна ему лишняя морока с освоением нового оборудования.
Воспоминания нанизывались одно на другое, как бусины на нитку, вытягиваясь в убеждающее слитностью и внутренней взаимосвязью ожерелье, которое будет, привлекая завистливые взоры, красоваться отнюдь не на агаповской шее.
Теперь Кичигин нацеливается на опытные и экспериментальные работы и ради них готов отдать новый цех. И не по доброте души. Такие хозяйственники, как Кичигин, без своей пользы и гайки не отдадут, а уж новенький цех и подавно.
Павел Станиславович, делая вид, что не замечает мучительного раздумья друга, с удовольствием подкреплялся вкусными блюдами, поставленными на стол хлебосольной хозяйкой, говорил что-то о погоде, о поездке за город и о каких-то пичугах, которые безбоязненно оклевывали корм с его руки. Слова проходили мимо Агапова, как проходит, не задевая зрителя, автомобиль по экрану кино.
Веретенников понял, что семена сомнений, умело кинутые им, упали на унавоженное поле, проклюнутся в свой срок крепенькими ростками, начнут зреть, наливаться, обретать силу. Про погоду и птичек, доверчиво склевывающих корм, Павел Станиславович говорил потому, что теперь в беседе было уже опасно касаться главного предмета. Максим Максимович не терпел нажима и диктата. Решения он принимал только сам, без всяких подсказок и наставлений. Такой уж был характер у человека, а характер - это вещь серьезная, и считаться с ним следует во всех случаях. Сегодня Максим Максимович тоже должен быть уверен, что поступает самостоятельно и все, что решит, сообразил он сам.
И еще Веретенников изменил течение разговора, чтобы больше не упоминать фамилию Кичигина. По той причине, что письма заборского завода существовали пока в воображении главного инженера ОКБ. В реальной же действительности была лишь телефонограмма за подписью заместителя министра, предписывающая Готовцеву вылететь на заборский завод для оказания технической помощи.
Павел Константинович ошибся в первоначальной прикидке собственного плана, подумав о полете барона на ядре во вражеский стан. Более детальный анализ обстановки заставил его избрать в качестве теоретической исходной базы тот случай, когда Мюнхгаузен, чтобы не портить дорогой шкуры, выстрелил из ружья иглой и пришпилил лису к дереву.
Именно так, расчетливо, метко и хладнокровно, нужно было ему пришпилить друга, чтобы у него не было возможности ускользнуть ни в одну сторону, чтобы иголочка крепко держала его на месте, заставляла бы до тех пор думать о сказанном ему Веретенниковым, пока в голове не начнется нужное просветление.
Как бы там ни было, время друзья провели хорошо и расстались с такой искренностью и сердечностью, какими всегда отличались их встречи. Уже на пороге квартиры Павел Станиславович, как художник к заканчиваемой картине, добавил завершающий штрих, известив Агапова, что через два дня его начальник по распоряжению министерства вылетает в Заборск.
"Так-то, дорогой Максимушка", - с тайным, несвойственным ему злорадством подумал Павел Станиславович, удаляясь от дома друга к знакомой троллейбусной остановке.
Он наверняка знал, что остаток воскресного вечера и первую половину следующей ночи Максим Максимович Агапов проведет в душевном смятении и нелегких размышлениях.
А в понедельник непременно помчится на прием к начальнику главка.
- Объясни, Максим Максимович, - сказал Балихин, прочитав принесенную записку. - Не может моя голова понять таких трансформаций. Два года ты атаковал меня насчет строительства новых производственных корпусов, а теперь считаешь, что их не нужно строить?
Агапов вздохнул, отвел в сторону глаза и ответил, что именно так он считает. И как может считать иначе, если не отвели участок под строительство.
- Мы же договорились, что будем просить министра лично вмешаться в решение вопроса. Не на Готовцеве же, в конце концов, свет клином сошелся. На депутатство его от министерства благословляли, характеристики писали. Можно ведь и подумать, не мешают ли товарищу Готовцеву депутатские обязанности заниматься основными делами.
- С этой стороны Готовцева не ухватишь, Владимир Александрович. Да и как можно народного избранника ковырять. Облечен, так сказать, доверием, избран тайным голосованием. Депутатскую комиссию не перепрыгнешь. У них постановление о запрещении промышленного строительства в городской черте, а у нас что? Постановление, между прочим, не Готовцев принимал…
Балихин слушал Агапова и не мог сообразить, чем объясняется резкое изменение позиции директора станкозавода. Честно признать, у Владимира Александровича тоже были внутренние колебания в отношении рациональности строительства новых производственных площадей. Только систематические атаки Агапова, умевшего осаждать начальство просьбами с такой последовательной занудливостью, что деться от них было некуда, сбили начальника главка, и он согласился поддержать предложение по новому строительству. Тем более что заявки на производимые заводом дипы росли с каждым годом и это, естественно, требовало планомерного расширения производственных площадей. Балихин представлял, что будут трудности с получением в черте города участка для строительства, но учитывал и экономическую эффективность развития мощностей существующего уже станкозавода и те транспортные, снабженческие и прочие выгоды, которые благоприятно скажутся на экономических показателях главка.
По опыту руководителя и складу характера Балихин осмотрительно и трудно принимал решения. Но когда решение им было принято, оно обретало над ним самим такую же власть, какую обретает над солдатом боевой приказ командира. На выполнении принятого решения Балихин концентрировал свою недюжинную волю, опыт и настойчивость, которые, как древний стенобитный таран, начинали прошибать препятствия.
Изменить решение Владимиру Александровичу было еще труднее, чем принять его. Только разумные доводы и неучтенные ранее обстоятельства могли заставить его это сделать. Отмену собственных решений он всегда переживал очень мучительно, терзаясь не тем, что подрывается его служебный авторитет, хотя это тоже было немаловажное обстоятельство, а тем, что он совершил ошибку, не учел всего, что обязан был учесть, не смог предвидеть того, что должен предвидеть руководитель, если он честно служит делу, которое ему назначено.
- Или тебя, Максим Максимович, хлопоты по строительству испугали? Мороки с этим в самом деле будет сверх головы.
- Знаю, сколько мороки будет, Владимир Александрович. Привык я к мороке и к хлопотам. Директорская должность ведь такая - сколько ни вертись, спина всегда позади будет…
Агапов знал характер своего начальника и понимал, что если сразу выложить то, с чем пришел в раздумьях после разговора со старым другом, то получит решительный отказ я погубит свою новую задумку. К изменению решения Балихина нужно было подводить осторожно. Впрочем, осторожность устраивала и самого Агапова, всегда действовавшего по мудрому правилу, что сначала нужно семь раз отмерить, а потом уже резать наверняка. Надо было еще разобраться, с чем Готовцев вернется из Заборска.
Цель сегодняшнего визита к начальнику главка была скромной. Осмотрительный Агапов, как старатель, выискивающий "фартовую" жилу, просто хотел застолбить участок, не будучи еще уверен, что именно здесь, в глубине, лежит нужная ему жила. В случае если ее не окажется, столбик можно выдернуть и начать поиски в другом месте.
Потому об экспериментальных и опытных работах Максим Максимович в разговоре с начальником главка не заикнулся. Он достал подготовленную отделом сбыта сводку фондовых нарядов и положил на стол Балихину.
- Вот где собака зарыта, Владимир Александрович. На самую околицу съезжает наша продукция. А что дальше будет? Жизнь, как говорится, катится и просит не отставать.
Балихин внимательно прочитал сводку и понял, что, поддерживая ходатайство о строительстве новых производственных площадей на станкозаводе, он не учел, что наряду с количественными показателями выпуска станков, непременной оценки требует и качественная сторона их. Когда в городе перестают покупать галоши, а на периферии они все еще пользуются спросом, все-таки надо задуматься, нужны ли они будут через несколько лет. Экономические законы неумолимы и в принципе одинаково значимы и для галош, и для продукции станкостроительных заводов.
- Надо нам переходить на выпуск нового типа, - сказал Максим Максимович. - Иначе так сядем в лужу, что брызги полетят во все стороны. Те деньги, какие нам выделили на капитальное строительство, нужно использовать на коренную модернизацию производства. У нас же половина станочного парка тридцатилетнего возраста…
Агапов говорил напористо, проворно вытаскивая из папки все новые и новые документы и подавая их в подтверждение собственных доводов.
Владимир Александрович слушал не перебивая, просматривал документы и досадливо понимал, что походя новые предложения директора Агапова в сторону не отмахнешь, что есть в них и резон, и деловой смысл. Возникало новое обстоятельство, не учтенное ранее им, начальником главка. Заместитель министра спросит Балихина, почему он не учел подобное обстоятельство, выступая с поддержкой ходатайства станкозавода о строительстве? Ответить на такой вопрос будет не просто. Но ради пользы дела Владимир Александрович готов чистосердечно признать собственную промашку.
Одно было непонятно, кто помог Агапову подойти к оценке ситуации с такой неожиданной стороны и изменить первоначальные планы? Уж не Готовцев ли ему просветил голову? Вроде непохоже. Андрей Алексеевич печется насчет опытных и экспериментальных работ, а здесь иное. Да и Агапов не станет слушать советы, а тем более принимать их от человека, который недавно опозорил его на торжественном собрании.
Балихин не знал, что мир человеческих симпатий сложен и к нему нельзя применять лишь схему служебных отношений.
Начальник главка попросил оставить принесенные документы.
Участок был застолблен. Что явят его недра, Максиму Максимовичу оставалось теперь определить копанием шурфов и многочисленными промывками породы.
Глава 13. День отъезда
От резкого нажима хрустнул остроотточенный карандаш, оставив на ватмане неряшливый след. Залоснившийся ластик еще больше размазал огрех.
К черту! Работу надо кинуть, когда наваливается такое настроение. Толку не получится. Еще несколько дней назад казалось, что в эскиз начинает прорисовываться нужное решение. Потом все разлетелось вдребезги, будто нечаянно столкнутый на пол стакан. Впрочем, нечаянность имела имя. Именовали эту нечаянность Василием Шевлягиным, недаром прозванным в школьные годы Головастиком. Нечаянностью был его эскиз, который разгоряченный перспективщик притащил начальнику ОКБ, было принципиально новое конструкторское решение узла, изящное, умное и красивое, которому невольно позавидовал Андрей Готовцев. Колдуя над собственным ватманом, он с того дня незримо ощущал неожиданный шевлягинский эталон, уже понимая, что занудливый Головастик, сам того не ведая, осложнил жизнь начальника ОКБ. Мало, что отличную идею Шевлягина надо было трудными хлопотами непременно обратить в опытный образец, но и собственный эскиз Готовцева по новизне и глубине конструкторского решения теперь должен был непременно превзойти шевлягинский.
В конце концов, этого требовало самолюбие и чувство собственного достоинства.
Андрей почувствовал вдруг опустошенность, словно отдал проклятому ватману все, что было в душе. Зло швырнул неповинный карандаш и принялся бесцельно ходить по комнате. Шагал из угла в угол в тупике стен, круто, как солдат в строю, поворачивался и снова начинал вышагивать.
Затем вернулся к кульману, посмотрел на эскиз потухшими глазами и подумал, что не виноват в его настроении ни сломавшийся карандаш и исчерканный донельзя, сопротивлявшийся его наскокам ватман, пришпиленный к доске.
У Андрея Алексеевича было состояние неопределенности, самое тревожное и мучительное для него. Он пытался и не мог понять, что явилось первопричиной внутренней смятенности. Не Шевлягин же, в конце концов, со своим эскизом, не сломавшийся же ненароком карандаш выбили его из колеи.
Разговор с начальником главка? Так Андрей и не ждал иного результата от первого разговора. Балихин тоже человек, и у него есть на плечах собственная и весьма неплохая голова. Если он начнет соглашаться со всеми визитерами, удовлетворять с ходу все просьбы и принимать их предложения, цена его руководству будет ломаный грош. Да и не Балихину окончательно решать вопрос передачи станкозавода в ведение ОКБ. Здесь придется добираться до самого министра, подключать к решению людей и из других уважаемых инстанций. Здесь хлопот будет не на неделю и даже не на месяц, пока удастся пробить вопрос. Все это Андрей Алексеевич представлял отчетливо, и портиться настроению тут было не от чего.
График выдачи чертежей ОКБ выполняется. Опасения, что Веретенников, убоясь хлопот, воспротивится планам обзаведения собственной базой для опытных и экспериментальных работ, тоже оказались напрасными. Мало того, что Павел Станиславович стал верным союзником в таком деле, он еще вдобавок взялся умно перевоспитывать Агапова, используя свою старую дружбу с ним. Разговор с отцом по поводу выступления на торжественном собрании тоже кончился спокойно. Готовцев-старший заявил сыну, что сказал он все честно и теперь в механическом цехе никто не посмеет взять с опытного участка и завалящей гайки.
Даже у сестры настроение поправилось. Мальчик - муж умершей Антипиной, одолев потрясение и горе, пришел к Ольге на работу и попросил у нее прощения за обидные и несправедливые слова. Затем прилетел аж на две недели с Ямала командированный муж, и сестра торжественно известила по телефону, что на очередной воскресный обед они будут в полном составе.
За открытым окном на противоположной стороне тихой в воскресное утро улицы проплыла, как лодка под парусом, светловолосая девушка в расклешенной цветастой юбке, колыхающейся при каждом шаге. В руках ее была хозяйственная сумка, и она помахивала ею в такт упругим, пританцовывающим шагам.