Рейн осторожно выкладывал стену. Работа эта требует исключительной точности, поэтому он не заметил, как гости пробрались через дыру в заборе, и увидел их только тогда, когда они оказались на участке. Положив молоток на стену, Рейн с любопытством стал ждать. Вечернее солнце удлиняло его тень, и она тянулась через всю строительную площадку: голова мирно покоилась на траве, где по-летнему пышно цвели желтые лютики вперемежку с лиловыми анютиными глазками.
- Привет строителю! - воскликнул Эсси. - Слезай, плясать будешь.
- Тебе письмо, - Урве махала желтым конвертом.
Рейн давно не писал домой, - очевидно, мать тревожилась.
Письмо было от Эро.
Рейн подошел к ящику с раствором и вымыл под краном руки. Разорвал конверт и стал читать. Подробности студенческой жизни не интересовали его: хотелось поскорее узнать, что заставило Эро написать ему. Ага, в последнем абзаце длинного письма. Ну конечно, этого-то Рейн и опасался. Эро просит невозможного. Что так разожгло любовь у этого болвана? Неужели во всем Тартуском университете не нашлось девушки покрасивее, скажем, такой, как Урве? И вообще, ни к чему мужчине связывать себя с девушкой одних с ним лет - такой брак едва ли мог быть удачным.
Урве тихонько подкралась и встала за спиной задумавшегося мужа.
- Что пишет Эро?
- На, прочитай сама.
- Да нет, я просто так спросила, думала - вдруг что-нибудь о Юте?
- Ты не ошиблась. Юта приезжает на лето в Таллин работать, а Эро во что бы то ни стало нужно мчаться следом. Хочет приехать.
- Кто ж ему запрещает. Пусть едет!
- А мы, выходит, предоставляй ему жилплощадь?!
- Ну, не морщись. Что-нибудь придумаем.
Подошел Эсси и, подмигнув Урве, схватил строителя за руку.
- Пойдем, покажешь свои владения. Хочу посмотреть всe, что есть, и все, что будет.
Начался обстоятельный осмотр. Эсси особенно заинтересовался фасадом дома, высотой окон, длиной и шириной террасы и даже тем, какой высоты и из какого материала сделают террасу? Как Рейн думает оформить территорию между домом и забором? Как будет выглядеть парадный ход? Сможет ли машина с брикетом подъехать к окну подвала? Все старания будущего владельца дома показать гостю заднюю часть двора были безуспешными: Эсси словно и не слышал его, задавая все новые и новые вопросы.
Подошла Урве. Обменялась с Эсси каким-то таинственным взглядом, после чего тот схватил Рейна за руку и сказал:
- Ну хорошо, веди теперь во двор.
У сарая Рейн в изумлении остановился. Здесь был накрыт стол, вместо скатерти ящик покрывала белая бумага, на ней - тарелки, вилки, масленка, хлеб и булка, коробки консервов. И бутылка коньяку...
- Прошу к столу! - сделала реверанс Урве.
- Но по какому случаю? - Рейн взял в руки стружку, прислоненную к бутылке коньяку, и прочитал: "16 июня. 1945-1950".
- Тебе это ничего не говорит? - спросила Урве, напряженно глядя на мужа.
- Шестнадцатое июня... - старался вспомнить Рейн.
Эсси подошел к столу.
- Пять лет тому назад, шестнадцатого июня, в субботний день, - начал он свою речь, - дивизия генерал-майора Аллика расположилась лагерем под Таллином, у Раудалуского шоссе...
- Верно! - вскричал Рейд так громко, что эхо прокатилось по другой стороне улицы. - Одну минутку! Я только переоденусь. Сегодня у нас праздник!
И хоть на умывание и на переодевание ушло больше минуты, Эсси не забыл продолжения своей речи.
- Товарищи! - продолжал он торжественным голосом. - Пять лет тому назад, в тот самый час, - тогда еще действовал строгий запрет командира корпуса: ни единого увольнения в город - один из отважнейших ефрейторов нашего передового отделения добровольно отправился в дозор. Если некоторые исследователи станут утверждать, будто дозорного в тот раз лишили свободы на пять дней, знайте, что эти сведения основаны не на подлинных фактах. Выступающему здесь оратору известно, что наш отважный ефрейтор в результате этого похода потерял свободу на всю жизнь: пять лет из пожизненного срока он уже "отсидел", и я добавил бы, неплохо "отсидел".
Рейн и Урве с понимающей улыбкой переглянулись.
- За пять лет, товарищи, в старом Таллине произошло много изменений. Исчезают развалины. Встают новые здания. Там, где раньше было слишком много серых стен, таллинцы сеют зеленую траву. А где раньше было слишком много зеленой травы, там они строят белые дома. Возьмем, к примеру, хотя бы этот чудо-дом. Но прежде, товарищи, поднимем бокалы в честь годовщины!
Праздник начался весело. Эсси продолжал восхищаться домом, назвал его произведением искусства, отдал дань строительным способностям Рейна. Да, счастливая жизнь ждет их в этом доме, только бы не было войны.
- Никакой войны больше не будет, - сказал Рейн и нежно посмотрел на дом.
- В Сан-Франциско люди, вероятно, читают сейчас утренние газеты. Я уверен, что рабочий человек там говорит точно то же самое, хоть его изо дня в день пугают Советским Союзом. Они тоже не хотят войны. Так же как и ты - строитель, как вся наша страна, которая строит. И всe же... Помнишь нашего Юхасоо и его песню? "Не забывай, что ты солдат и что оружие в твоих руках остыть еще не смеет". Чего бы мы только не создали за эти пять лет, не будь этой постоянной угрозы! Ты прав - то время, когда мы стали друзьями, не повторится. И хотя с тобой стоило встретиться, все же я предпочел бы этой встрече любую жизнь, даже нищенскую, лишь бы, вернувшись назад, найти свою мать и свой дом, а не развалины и полную неизвестность. Простите, друзья, что я коснулся такой грустной темы. Нам не уйти от этих мыслей даже сегодня, в этот тихий вечер, на этой строительной площадке, где пахнет свежей стружкой. Иными словами, я подготовил тост. Думаю, что теперь мои слова прозвучат шире: за ваш будущий дом!
Склоняющееся к горизонту солнце зажгло пожар над новыми домами вдали. В синем небе скользили белогрудые стрижи. Город гудел в спокойном ритме. Ану Мармель гнала корову домой, провожаемая сердитым лаем собак. Откуда-то доносились звучные удары молотка; на участке, через дорогу, распиливали дрова.
Пять лет назад... Интересно, где тот парень из Имавере - Тоомпуу, тот самый, который на перекличке крикнул за Рейна и получил пять нарядов вне очереди? Не работает ли он где-то председателем волисполкома? А Эрамаа? Он еще заболел после свидания с родителями, как сообщил командир отделения Мыйк. Сам Мыйк работал на машиностроительном заводе начальником цеха. Эсси только недавно разговаривал с ним. Эрамаа, стервец, совсем опустился. Рейн последний раз видел его осенью. Он в то время еще работал в деревообделочной мастерской, но его оттуда вышибли за пьянство. А Юхасоо? Постой, в прошлом году Эсси видел Хаака - он председатель колхоза, - и тот рассказывал, что Юхасоо где-то неподалеку, директор машинно-тракторной станции. Ведь вот как высоко взлетел! А маленький Хальяс из Вырумаа, тот самый, кто, вступив в Мехикоорма на родную землю, зажег самокрутку спичками, захваченными из дома, - три военных года хранил их в заплечном мешке.
Люди и годы. Пять лет назад...
Эсси спохватился первым и спросил, не скучно ли Урве слушать.
Урве вовсе не было скучно. Только вот комары беспокоят. Пусть и ей дадут сигарету, комары боятся дыма.
Рейн подумал: "Не свяжись я с этим домом, я бы горы своротил..." И еще - когда эти двое успели перейти на "ты"? Ему вспомнилась свадьба, брудершафт с Лийви, и непонятная ревность вдруг закралась в его душу. Но только на мгновение, так как Эсси, допив рюмку, запел маршевую песню:
Солдатом я родился...
Рейн подхватил:
В сражении мой дом родной, мой дом родной.
Песня показалась Урве знакомой. Не эту ли песню она слышала в то дождливое утро, когда корпус маршировал через Таллин? Именно эти бессмысленные слова - в сражении мой дом родной, мой дом родной! Что за дом родной в сражении?
- Слова Кеза! - сказал Эсси, когда они кончили петь. - В то время он не был еще известным поэтом. Обычный рядовой нашей роты. И тогда эту песню знали только мы.
Урве широко раскрыла глаза.
- Значит, это вы шли?..
И она рассказала о том, как искала тогда Рейна. Рейн знал об этом. Эсси решил утешить Урве:
- Ничего. Рейн получил от одной пионерки красивый букет и остался очень доволен. А сам подарил ей... Погоди, погоди, что же ты подарил той смелой девушке?
Рейн выпустил в воздух большое облако дыма, что бы отогнать комаров. Почему-то именно в этот момент они особенно назойливо липли к нему. Нет, Рейн не помнил, чтобы кто-либо дарил цветы именно ему. В тот день цветы сыпались как из рога изобилия. Ух, ну и дьявольский напиток этот коньяк! Интересно, сколько такой стоит? Эсси сказал. Рейн поднял над головой обе руки, как бы защищаясь от удара.
- Четыре мешка цемента!
- Пей! Это не затвердеет, - рассмеялся гость и задумчиво посмотрел на сильную жилистую руку Рейна, державшего бутылку.
Тонкие пальцы женщины прикрыли рюмку. Она не хотела больше.
Эти разные руки вызывали у гостя смутное чувство вины перед обоими, и, чтобы подавить его, Эсси стал снова восторгаться постройкой.
Урве перевела разговор. Она восхищалась недавно прочитанным историческим романом. А по мнению Эсси, этот роман никакое не достижение. Нет, нет! Эсси неправ, у автора редкое умение вжиться в далекую эпоху.
- Поверь мне, дорогая Урве, отобразить прошлое легче, чем верно показать сегодняшний день. Конечно, необходима эрудиция, да и в первоисточниках приходится покопаться. Но ведь человек страдал от зубной боли и пятьсот лет тому назад. Он видел сны, кашлял и сморкался, простужался зимой и потел летом, любовался полетом ласточек в небе и со злостью убивал комаров, когда они его кусали. Тысячи мелочей следуют за человеком из столетия в столетие, и художнику нужно наделить ими своих исторических героев, чтобы достигнуть полноты и художественной правды в изображении жизни. Мелочи - это связывающее вещество, это тот же цемент, который скрепляет твои камни...
- Цемент, известь и песок, - шутливо заметил Рейн.
Эсси сразу же ухватился за это. Необходимо доказать Урве, что в мире ценно не только искусство; исключительную ценность имеет и работа твоих рук, если она сделана умело и с любовью. Рейну льстила эта похвала, однако он счел необходимым возразить.
- Поставить дом - это не бог весть что, особенно если ты с детства хвостиком бегал за отцом по всяким постройкам.
- Ну, знаешь ли, в таком случае мне следовало бы стать идеальным педагогом. Оба мои старики были учителями. Нет, тут дело в прирожденном таланте.
Рейд совершенно неожиданно ошарашил всех, сказав:
- Строить дом несложно. Это тебе не бактериология.
- Что? - подалась вперед Урве.
Рейну показалось, будто он каким-то странным образом поскользнулся. Черт бы побрал коньяк, от которого шумит голова, а сердце готово выпрыгнуть из груди. Бактериология ли область, в которой работал доктор Эрроусмит? Но путей для отступления уже не было. Эсси, щуря глаза, выпустил облачко дыма. Он ждал.
- Ну, ясно же! Что такое дом? Начинаешь строить и знаешь, что через три, ну, через четыре года поселишься в нем. А возьмем Эрроусмита. А?
- О чем ты говоришь? - в замешательстве спросила Урве. Она испугалась, что муж, заговорив о литературе, проявит свое невежество.
- Люди этой профессии, - Рейн уже не решался сказать - бактериологи, - тоже берутся за какое-нибудь дело. Но разве они знают, к какому сроку закончат? Не знают. Однако берутся и трудятся до конца жизни.
Уф, теперь все сказано, и Эсси, чудесный малый, перевел разговор с "Эрроусмита" на науку, которая так богата примерами самопожертвования. Он даже поднял бокал за здоровье настоящих людей науки.
Урве вдруг взглянула в направлении улицы.
- Это не Лехте? - спросила она.
Bсe повернули головы. На улице, в тени двух старых лип, девушка разговаривала с парнем. Парень, небрежно прислонившись к раме велосипеда, крутил звонок.
Недавно Рейн помог соседям поставить стропила. После этого он не видел Лехте. Она даже не вышла вечером к столу, который Ану Мармель накрыла, не поскупившись на угощение. Уж очень она была довольна. Не зная, в чем дело, мать объяснила поведение дочери глупыми причудами молодости. А Рейн знал, почему она не пришла. Вся история немного забавляла его. Просто девушка настолько была увлечена работой, что не заметила, как зацепилась одною штаниной за гвоздь (она была в тренинге) и вырвала сзади целый кусок. Рейн, ставший невольным свидетелем этой картины, улыбнулся. Но ведь не нарочно же улыбнулся. Так получилось. Сам Рейн давно уже вышел из того нежного возраста, когда все воспринимается с повышенной чувствительностью, и забыл, как он вздыхал по некоей особе, один взгляд которой заставлял его бледнеть. Он забыл и грустный конец своей платонической любви, когда толстый завхоз обозвал его - честного искателя работы - назойливой мухой и надоедливым насекомым. И "она", услышав это, взглянула на него с усмешкой. Молодость - как быстро она проходит, будто ее с ладони сдувает. Да, Рейн ничего этого уже не помнил. А сейчас Лехте разговаривает с парнем, который с напускной небрежностью опирается о раму своего велосипеда.
- Просто невероятно. Вот уже и за маленькой Лехте ухаживают юноши, - искренне удивилась Урве.
- Почему же юноши? - рассмеялся Рейн. - Я пока вижу одного.
- А здесь трое за одной пустой бутылкой, - сказал Эсси, вставая и беря в руки наполовину пустую рюмку. - Что же пожелать на прощанье?
- Ты хочешь уже идти? - удивилась Урве.
- Нет. Не хочу. Но уйду и оставлю двух счастливых людей вдвоем.
После того как гость ушел, Урве и Рейн какое-то время сидели молча. И вдруг Рейн поднял пустую бутылку и сказал:
- Четыре мешка цемента!
- Ах, оставь, - передернулась Урве.
- Что - оставь? Эсси легко рассуждать. Вообще-то он парень с головой. Он и в армии выделялся, но почему-то так и остался рядовым. Я был просто поражен, что, когда формировался корпус, он не пошел вместе с Ристной в школу политруков.
- С кем?
- Был у нас такой парень Ристна, школьный товарищ и друг Эсси. Молодец, стал комсоргом полка, старшим лейтенантом. Забыл у Эсси спросить, что он сейчас делает. В армии или нет?
С языка Урве готова была сорваться точная информация. Она же знала, где "этот парень". Парень? Как просто порой мужчины говорят друг о друге. Значит, Ристна был в армии старшим лейтенантом. Интересно. Старший лейтенант Ристна. Нет, нет, об этом нельзя ни думать, ни говорить.
- Послушай, Рейн, обсудим серьезно, что нам делать с Эро?
- Что там обсуждать. У нас яблоку негде упасть. Пусть идет к Юте, если иначе не может.
- Зачем так грубо. Молодые люди...
- Могу и для него соорудить нары в этом сарае.
Урве вдруг вспомнила о письме, которое она получила от Руты Виетра и на которое до сих пор не ответила, - неловко было отказываться от любезного приглашения подруги погостить у нее. Теперь Урве стало ясно, что делать.
- В июле у меня отпуск. И у меня есть где провести его. Так что Эро... Во всяком случае, на месяц я смогу уехать.
- Куда?
Вопрос прозвучал глухо, настороженно. Еще не поздно отступить, видимо Рейну ее план не нравится. Но почему-то именно сейчас эта идея показалась Урве особенно заманчивой.
- Меня приглашает Рута.
- Какая Рута?
- Рута Виетра, та самая, которая жила со мной в Москве, в одной комнате. У них на Рижском взморье дача. Кажется, в очень красивом месте. Если не ошибаюсь, это место называется Лиелупе.
Рейн горько усмехнулся. Если не ошибаюсь... Словно название местечка имело какое-то значение. Очевидно, жена давно решила уехать к этой Руте. Очевидно, поэтому-то она и явилась сюда сегодня.
- Конечно, Рейн, я понимаю, что с моей стороны нехорошо уезжать. Ты здесь работаешь изо всех сил. Но, во-первых, если все взвесить... Где я смогу еще так отдохнуть... И потом, как откажешь Руте. Кроме того, у меня ведь не было настоящего отпуска, - из-за перехода с одной работы на другую, лето каждый раз пропадало.
- Ясно, не стоит говорить об этом, - сквозь зубы процедил муж, едва сдерживаясь, чтобы со словами не выплеснуть клокотавшую внутри злобу.
Но Урве еще не сказала всего. Она не сказала главного.
- Сперва, разумеется, я не собиралась ехать. Помогла бы тебе кое в чем. Но Эро...
- Моего брата из игры исключи. Это не повод для поездки. - Голос его звенел, как пила, проникающая в смолистую ветку. - Скажи лучше, что хочешь ехать, - и все. Постараемся остаться честными людьми.
Урве молча встала. Быстро собрала в сумку грязную посуду, застегнула пуговицы на жакете и повернулась, чтобы идти. Ничего не сказав... Нет, все-таки нет. Она скажет.
- Может быть, ты, честный человек, надеялся получить от меня в июле какую-то из ряда вон выходящую сумму денег? К сожалению, я смогу дать тебе всего три тысячи.
Так кончился праздник.
Часть четвертая
1
Где найти за такой короткий срок три тысячи рублей?
Урве лежала одна на широкой постели и никак не могла уснуть.
До отпуска оставалось три недели. Зарплата и гонорар - это половина обещанной суммы. Закажи Эсси какую-нибудь рецензию... А может, пойти к редактору, спросить, нельзя ли ей написать какую-нибудь неплановую статью? Нет, как-то неудобно.
От поездки на Рижское взморье придется отказаться. Это было ясно с самого начала. Злость на мужа проходила медленно, уступая место чувству горечи и сожаления - гордость, чрезмерная нелепая гордость толкнула ее предложить мужу эти три тысячи. В тот раз, когда она сказала, что едет к Руте, его лицо стало темнее тучи, но ведь возможно, что не из-за предстоящих расходов. Какой мужчина обрадовался бы, узнав, что его жена уезжает на месяц веселиться и оставляет его одного - пусть тут разделывается с трудностями, как хочет.
На тихой улице раздались быстрые шаги - все ближе и ближе. Хлопнула входная дверь. Тишина. Урве приподнялась на локте и прислушалась. Странно. Ни звука. Затем снова хлопнула входная дверь и шаги стали удаляться. Урве отбросила тоненькое одеяло и босиком подошла к окну. Никого не видно. Вскоре затихли и шаги, очень похожие на шаги Рейна - такие же тяжелые.
Урве снова легла. Ей стало жалко мужа. Проклятое сердце! Уж если оно способно было ненавидеть, то почему не может остаться жестким, почему оно обязательно становится мягким и слабым.
И все же! Муж обязан доверять своей жене. Кто дал ему право подозревать ее, как смог он крикнуть: "Эро из игры исключи!"?
Три тысячи... Зарплату за отпуск она получит полностью. Гонорар? Как нарочно, в этом месяце она писала меньше обычного. Обзор писем. Митинг в защиту мира в Академии наук. Интервью с народным артистом. Колонка о самодеятельности на мебельной фабрике.
Лежать вот так в темной комнате и вычислять, сколько получишь денег. Фу, гадость какая! Разве когда-нибудь раньше Урве задумывалась так о заработке? Никогда!