"Ай, сердитый какой, без драки жить не может!" - улыбнулся Мэвэт, не отрывая глаз от приглянувшегося теленка. А когда теленок, быстро выщипав траву на завоеванном у важенки месте, не задумываясь набродился на огромного быка, Мэвэт рассмеялся и вдруг ловко заарканил своего нового любимца. Теленок тревожно хоркнул, встал на дыбы, метнулся в сторону. Вытаращенные от испуга глаза его налились кровью. Мэвэт подтащил к себе мечущегося теленка, повалил на землю.
- А ну-ка ближе на тебя посмотрю, - приговаривал он, ощупывая спину, шею, ноги теленка, заглядывая ему в зубы. - Сильная шея, ноги сильные, а грудь, грудь какая!
Услыхав позади себя чьи-то быстрые шаги, Мэвэт повернулся и увидел пастуха Раале. Лицо Раале, с узенькими глазами, с черным пушком над верхней губой, было тревожным.
- Там к тебе Чымнэ пришел. Злой очень. С тобой и с Тымнэро говорить хочет, - быстро сказал он, вытирая накомарником потную шею.
Мэвэт нахмурился. Мгновение помолчав, он ответил:
- Сейчас приду. За Аймынэ ругаться явился Чымнэ.
Отпустив теленка, Мэвэт пошел к ярангам.
Многолетней была вражда между Мэвэтом и Чымнэ.
Когда-то, еще до организации колхоза, Мэвэт добрых два десятка лет батрачил у Чымнэ. Хорошим пастухом был Мэвэт. Никто лучше его в стаде Чымнэ не понимал оленей; никто лучше его не мог выбрать пастбищ, найти защищенные от ветров места для отела. Дорожил своим пастухом Чымнэ, не позволял себе грубостей с ним, как с другими батраками.
Но слишком непокорным, своенравным был характер у Мэвэта. Все чаще и чаще заступался он за батраков, над которыми издевался Чымнэ, все чаще открыто высказывал свою ненависть к хозяину.
Возненавидел Чымнэ пастуха, стал грозить, что прогонит, как собаку.
Но тут пришло такое время, когда Мэвэт и сам ушел от Чымнэ. Он первым вступил в товарищество, первым со всей страстью человека, нашедшего, наконец, справедливость, взялся за укрепление товарищества, а затем уже и колхоза. С тех пор вражда между Мэвэтом и Чымнэ стала еще ожесточеннее. А потом вышло так, что сестра жены Чымнэ, Аймынэ, полюбила Тымнэро, сына Мэвэта, и уже несколько раз делала попытку порвать со своей семьей, уйти к Тымнэро.
Чымнэ важно сидел на белой оленьей шкуре, которую постелила ему жена Мэвэта. Приземистый, с широким, скуластым лицом, изъеденным оспой, на котором затерялась крохотная красная пуговка носа, казался он грузным, медлительным, мрачным.
Жена Мэвэта поставила перед мужем и гостем на фанерной дощечке фарфоровые блюдца, наполнила их чаем. Чымнэ с шумом отхлебнул несколько глотков и, наконец, спросил:
- Где Аймынэ? Зачем ты и твой сын украли ее из моего стойбища?
- Разве я и мой сын бывали этим летом в твоем стойбище? - не спеша отозвался Мэвэт. - Как мы могли украсть что-нибудь из твоего стойбища, если ни я, ни сын мой ни одной ногой туда не ступали? - Помолчав, Мэвэт строго добавил: - Ты хорошо знаешь, Чымнэ, что Аймынэ сама к нашему сыну пришла.
Чымнэ с раздражением отодвинул от себя блюдце и, не глядя на Мэвэта, сказал:
- Не забывай обычай наш: ни девушка, ни парень не могут стать товарищами по очагу без сговора их родителей или родственников.
- Сейчас многие люди стали так думать: плохой обычай словно камень на тропе. Если камень такой ноги людям сбивает, его в сторону отбрасывают, - ответил Мэвэт.
Чымнэ медленно, по-бычьи повернул голову, глянул прямо в глаза бригадиру.
- Скажи, какой наш обычай камнем лежит?
- А хотя бы вот этот - детей женить только по сговору родителей или родственников. Разве много хорошего в том, что, по обычаю этому когда-то тебя женили на маленькой девочке Ровтынэ? Жена твоя еще только молодой женщиной становилась, а тебя уже стариком все считали. Я-то хорошо знаю, как ненавидела она тебя, да и сейчас ненавидит, наверное.
Этого Чымнэ уже не мог вынести. Он быстро вскочил на ноги, хотел резко ответить, но тут в ярангу вошли Гэмаль и Айгинто.
Жена Мэвэта засуетилась, вытаскивая из-за полога белые шкуры, чтобы усадить гостей. Когда Гэмаль и Айгинто уселись, Чымнэ нерешительно переступил с ноги на ногу и тоже уселся. Выйти так просто на улицу, не поговорив с гостями, значило бы откровенно показать свею враждебность. Чымнэ на это не решился.
- Слыхал я, что ты, Гэмаль, в наш колхоз совсем приехал. Верно ли говорят люди? - спросил Мэвэт, протягивая почетным гостям раскуренную трубку.
- Да. Люди говорят правду, - подтвердил Гэмаль. В это время в ярангу вошла Аймынэ, а за нею пастух Чымнэ, Кувлюк.
- Вот, хотел привести, как ты говорил, на аркане, да она сама пошла, - ослепленный яростью, сказал Кувлюк.
Чымнэ глянул ему в глаза, и пастух осекся, заметив Гэмаля и Айгинто.
Высокий, костлявый, уже не молодой, Кувлюк безвольно опустил плечи, потоптался на месте, не зная, что ему делать дальше. Длинное лицо его, с узкими бегающими глазами, было красным, потным. Тонкие, застывшие в усмешке губы, длинный нос и острый подбородок придавали его лицу что-то лисье.
Не меньше была смущена и Аймынэ. Шла она сюда с твердой решимостью заявить Чымнэ, что никуда из стойбища Мэвэта не уйдет, что не может больше жить без Тымнэро. Но вот в яранге оказались посторонние люди - да еще какие люди! Сам председатель колхоза Айгинто и парторг Гэмаль. "А может, это и лучше, вот взять и сказать прямо при них!" - мелькнуло в голове девушки. Но во рту Аймынэ пересохло, и она не могла вымолвить ни слова. Смуглое, миловидное лицо ее, с ярко-черными в длинном разрезе глазами, казалось настолько смущенным, что Гэмаль не выдержал и, наконец, нарушил тягостное молчание.
- Наверное, у вас что-то случилось? Если я и Айгинто мешаем вам, тогда мы после придем, желанными гостями придем.
- Вы и сейчас желанные гости. Вы должны знать, что у нас случилось, - спокойно ответил Мэвэт.
Чымнэ еще раз пронзительно глянул на Кувлюка. Пастух съежился и присел на корточки возле входа в ярангу.
Гэмаль незаметно толкнул Айгинто, он приготовился слушать. Мэвэт спокойно рассказал то, что и Гэмалю, и Айгинто было уже давно известно.
- Вот я и говорю Чымнэ, сейчас нельзя, как собаками, женщинами распоряжаться; советский закон не позволяет такое делать. Как решит Аймынэ, так пусть и будет. Правильно ли говорю я?
Гэмаль глянул на Аймынэ, в глазах которой навертывались слезы, и сказал:
- Да. Ты говоришь правильно. Пусть Аймынэ сама решает, это ее дело. Уже не один год по новому закону люди наши живут. Чымнэ должен знать это.
Взволнованная необычайным происшествием, Аймынэ, не сдержав слез, закрыла лицо руками.
- Да. Пусть сама Аймынэ решает, - вступил в разговор и Айгинто. - Она об этом нам скажет. Только не сейчас, а потом, когда походит по улице, хорошо подумает…
Аймынэ повернулась и быстро вышла из яранги.
"И скажу, скажу все, что собиралась сказать… Все равно с Тымнэро останусь", - думала она, вытирая ладонью глаза.
Аймынэ с трудом подавила волнение и, полная решимости, направилась в ярангу Мэвэта. Но в это время увидела сестру, вышедшую из соседней яранги.
"Как, Ровтынэ тоже здесь!" - пронеслось в ее голове.
Маленькая женщина в широком кэркэре, с худым лицом, протянула в сторону девушки тонкие, чуть дрожащие руки. В глазах ее, скорбных, умоляющих, дрожали слезы. Аймынэ без слов поняла ее. Жалость к сестре горячей волной захлестнула ее. Растерянная, подавленная девушка в нерешительности стояла на месте.
- Идем, идем домой, Аймынэ! - услыхала она тихий, полный страдания голос сестры. - Идем, если ты не хочешь, чтобы тоска, как голодный волк, съела мою грудь. Идем домой, если не хочешь, чтобы я с молодой луной ушла к верхним людям.
Слезы снова затуманили взор Аймынэ. Она схватила протянутую руку сестры и покорно пошла за ней, судорожно вздрагивая плечами.
- Вон, посмотрите! - вдруг вскинул руку Чымнэ. - Аймынэ с сестрой домой пошла. Теперь всем ясно, как она решила. Идем, Кувлюк.
- Хорошо. Скоро мы побываем в твоем стойбище. Аймынэ нам скажет, как она думает поступить, - немного запальчиво ответил Айгинто.
- Да, конечно, мы с ней поговорим. Она должна сама все обдумать, - подтвердил Гэмаль.
Чымнэ и Кувлюк поспешили выйти из яранги.
- Ничего, если Аймынэ действительно хочет к Тымнэро уйти, она уйдет к нему. Мы ей поможем, - сказал Гэмаль, ободряюще поглядывая то на Мэвэта, то на его жену.
- Как волк живет сейчас среди людей Чымнэ… Все назад смотрит, - мрачно отозвался Мэвэт и, тяжело вздохнув, обратился к жене. - Что ж ты сидишь, старуха. Чай нам нужен, теперь можно чаю попить как следует.
После чаю Гэмаль и Айгинто с бригадиром пошли к оленям. Скоро к ним присоединились все пастухи бригады Мэвэта. Позже всех подошел Тымнэро. Мрачный, молчаливый, он стоял чуть в стороне, безучастно прислушиваясь к словам отца, объяснявшего положение дел в своей бригаде. Гибкий, широкий в плечах, в ловко пригнанной легкой летней кухлянке, он был похож на отца. Такая же упрямая посадка головы, такие же подвижные, с твердым блеском глаза, такая же прическа, только, кроме жесткого венчика, у Тымнэро из-за ушей сползали на шею две маленьких косички.
Порой юноша ловил на себе быстрые сочувственные взгляды товарищей, но от этого ему становилось еще тяжелее. А когда он заметил такой же взгляд и у Гэмаля, то вдруг застеснялся, покраснел и, понурив голову, отошел в сторону, скрывшись где-то между оленей.
- В других бригадах по десять пастухов, а у меня восемь, - продолжал говорить Мэвэт. - Но нам хватит. За одного пастуха из моей бригады пусть пять дают, все равно не возьму. Настоящие оленьи люди мои пастухи. Ни один теленок после отела у нас не пропал. Ни одного оленя за это лето волки не порвали.
- У них здесь и олени как будто жирнее, чем в других бригадах, - сказал между делом Гэмаль, обращаясь к Айгинто.
- Выпас правильный у них. Знают, когда стадо надо на ноги поднять, когда к воде подогнать, когда уложить для отдыха, - ответил Айгинто.
- План мы намного перевыполнили. Имеем уже триста пятнадцать оленей сверх плана, - отчитывался Мэвэт, ведя за собой Айгинто и Гэмаля так, чтобы они хорошо могли познакомиться со стадом.
- Да, здесь люди настоящими хозяевами себя чувствуют, - сказал Гэмаль председателю.
Спать улеглись не скоро. Зная, что Гэмаль недавно еще работал парторгом в одном из самых лучших колхозов района, Мэвэт расспрашивал о порядках в илирнэйском колхозе и особенно об оленеводстве. Больше всего ему понравился рассказ о племенном стаде.
- Ай, хорошо, совсем хорошо, - сказал он с завистью. - Больших, сильных оленей разводить бы! А плохой породы пусть не будет, год за годом пусть совсем исчезает. А?
- Будет и у нас такое, - улыбнулся Мэвэту Айгинто. - Мы с Гэмалем в район писали. Часть оленей ламутской породы в этом году в твою бригаду пригоним.
Переночевав, Айгинто и Гэмаль отправились домой, в Янрай. По дороге они обсуждали то, что увидели в оленеводческих бригадах.
- Вот скоро снег упадет и пойдут наши оленеводы от пастбища к пастбищу в самую глубину тундры, - задумчиво говорил Гэмаль. - Пойдут туда, где потише ветры, где ягельники не так сильно снегом прибиты. Понимаешь, как будто все то же самое, что было и двадцать и сто лет назад…
- Зачем ты такое говоришь? - изумился Айгинто.
- А ты вот послушай дальше, тогда поймешь зачем… Пойдут оленеводы от пастбища к пастбищу, но ясно же теперь всем, что это не прежнее кочевье, как тридцать или сто лет назад, когда оленеводы тащили с собой в тундру и нужное и ненужное, все, что было в хозяйстве; когда тащились они в тундру с грудными детьми, с дряхлыми стариками. На перекочевках дети плакали, женщины плакали, богачи на батраков, как на собак, кричали, безоленные пастухи свою жизнь проклинали. А кочевые пути выбирали по гаданиям на кости оленьей лопатки. Из-за пастбищ между стойбищами драки были, кровавая вражда была, из поколения в поколение вражда переходила. А сколько безоленных батраков день и ночь в стадах кулаков мерзли, вот у таких, как этот Чымнэ?
- Да, было, такое не так давно было! - вдруг остановился Айгинто. - Вон во второй бригаде мы пастуха Гырголя встретили, видел шрам на его лице? Это, лет двадцать назад, Кувлюк его ножом ударил, когда Чымнэ как собаку его спустил, чтобы отобрать пастбище у Гырголя. Ненавидели Кувлюка батраки за то, что он у Чымнэ как бы его правой рукой был. Оттого-то он и сейчас все еще Чымнэ прислуживает, не может расстаться…
- Есть и еще один аркан, которым Чымнэ возле себя Кувлюка держит, - заметил Гэмаль. - Аймынэ за него замуж обещает отдать. Видел, как вчера привел ее Кувлюк в ярангу Мэвэта?
Оба долго шли молча.
- А все же плохие, совсем еще плохие порядки во многих наших оленеводческих бригадах, - снова нарушил молчание Айгинто. - Вот у Кумчу за всю бригаду несколько пастухов работают, а трудодни все одинаково получают. Как это называется?
- Уравниловкой это называется, - запомни это слово. - Гэмаль остановился, выбрал место посуше и уселся. - Вот о беспорядках-то нам с тобой и надо подумать. Тут много работы еще предстоит. Сколько у нас в колхозе сейчас оленей?
- С телятами пять тысяч двести сорок.
- А у илирнэйцев больше пятнадцати тысяч. В три раза обогнали нас, - вздохнул Гэмаль.
- Да. Трудно догнать. Пока дойдем до пятнадцати тысяч, у них уже тридцать будет…
- Ничего, Айгинто, илирнэйцев догоним, обязательно догоним, - сказал Гэмаль тоном человека, который совершенно уверен в том, что говорит. - Пока мы ходили по тундре, я думал: надо нам начать такое дело, которого еще и у илирнэйцев нету. Хороший охотник далеко прицеливается и всегда попадает. Так и нам с тобой прицеливаться надо.
- О чем все же ты говоришь? - поинтересовался Айгинто, поправляя свои стоптавшиеся набок торбаза.
- Историю мы с тобой в школе учили? Знаем, какое это старое слово "кочевник"! Как услышишь его, кажется, что тебя сразу на много веков назад бросило. Не подходит, совсем не подходит такое слово к нашим оленеводам. Не та у них теперь жизнь. А вот кое-что от старых времен все же осталось. Возьми, например, яранги.
- Не думаешь ли ты дома на колесах в тундре построить? - засмеялся Айгинто.
- Зачем на колесах? - возразил Гэмаль. - Простые, обыкновенные, как в поселке у нас, дома. В тех местах, где много кочевых путей пересекается, большие поселки строить надо. Не сразу, конечно, сделаем это, но сделаем!..
Айгинто долго молчал, задумчиво глядя куда-то вдаль.
- Какие большие мысли тебе в голову приходят, - наконец отозвался он. - Я еще не думал об этом. А, однако, надо уже подумать. На берегу мы яранги почти убрали, надо теперь и в тундре убирать.
Отдохнув, председатель и парторг пошли дальше. И вдруг их внимание привлекла лебединая песня. Они осмотрелись. Стройный косяк из двадцати лебедей медленно плыл в небе на север. Огромные крылья их взмахивали плавно, через ровные промежутки времени.
Когда лебединая песня растаяла в синем небе, Гэмаль тихо сказал:
- Хороша земля наша, Айгинто. Люблю я, сильно люблю свой край!
15
Ковалев прошелся по кабинету, остановился у окна, выходившего на бухту. Сплошная гряда льдов медленно двигалась к берегу.
Сергей Яковлевич подошел к столу, взял в руки телеграмму, прочитал ее еще раз: "Возможен заход Кэрвук тчк Жди тчк Крепко целую Галина".
Второй год служила Галина военным врачом на корабле. День войны застал ее в Архангельске, когда она должна была выехать на Чукотку, к мужу. Там она и была мобилизована. Второй год с величайшим напряжением следил Ковалев за судьбой своей жены. Однажды он совсем потерял с ней связь и получил тревожные вести, что ее корабль потоплен. Никто не знал, чего стоило Ковалеву это тревожное сообщение. Но Галина была спасена. И вот пришла телеграмма…
- Возможен заход в Кэрвук! - еще раз вполголоса повторил он. - Но вот забьет бухту льдами, - мимо пройдет пароход… не увижу Галину.
Медленным движением он достал из кармана трубку, закурил, подошел к столу, потянулся за второй телеграммой. Коммунисты поселка Якан просили секретаря присутствовать на отчетно-выборном собрании. Обещал. Надо поехать, - твердо решил Сергей Яковлевич. Благо здесь под боком, полчаса ходу на катере.
…Через час на катере торговой конторы, нагруженном мукой и ящиками с консервированным молоком, секретарь отправился в Якан. С севера дул резкий, холодный ветер, загоняя в бухту пловучие льды. "Тяжелейшая ледовая обстановка", - подумал Ковалев, враждебно поглядывая на медленно плывущие к берегу ледяные глыбы. Выбирая чистые места, катер лавировал между льдинами. Чем дальше уходил он от Кэрвука, тем гуще становились льды. Порой острые выступы льдин со скрежетом царапали обшивку катера.
Ковалев находился в рубке вместе со старшиной катера Васильевым.
- Не затерло бы, Сергей Яковлевич, - тревожно оглянулся на секретаря Васильев.
- Я и сам думаю, - отозвался Ковалев. - Пожалуй, надо повернуть назад.
- Да, если затрет, директор торгбазы живьем меня съест! - сказал старшина, поворачивая катер.
Ветер крепчал. В море до самого горизонта, где клубились черные снеговые тучи, виднелись льды. Катеру все труднее и труднее было выбирать путь. Старшина Васильев невольно вел его все дальше в море, где льды были реже. "Далеко забрались, - тревожно думал он, - и несет все дальше и дальше".
Начинало темнеть. Льды все чаще и чаще царапали обшивку. Появилось несколько серьезных вмятин. Секретарь хмурился, крепко зажимая во рту трубку.
- Видишь большую льдину? - обратился он к Васильеву. - Входи в ее развилок, иначе раздавим катер.
- Значит, дрейфовать? - испуганно спросил старшина.
- Значит, дрейфовать!
Ковалев сказал это так спокойно, что Васильев не без удивления пристально посмотрел ему в лицо и повел катер в развилину громадной льдины. Выход закрыло второй льдиной. Катер очутился как бы в небольшой озерце.
- Если льдину раздавит - несдобровать нам, - заметил Васильев.
- Берега пологие, на лед вытеснит, - не вынимая трубки изо рта, ответил Ковалев.
- А вы, Сергей Яковлевич, случайно старшиной на катере не работали? - улыбнулся Васильев. В присутствии этого человека он чувствовал себя совершенно спокойно, хотя прекрасно понимал, что опасность велика. Ковалев посмотрел на его веснушчатое лицо и, улыбнувшись, ответил:
- Нет, не работал. Но ты учти, что я уже пятнадцать лет на Чукотке живу.
- А-а-а! Ну, тогда, конечно… - понимающе протянул Васильев, доставая из кармана кисет.
- Возможен заход в Кэрвук! - повторил вслух Сергей Яковлевич и так стиснул трубку, что заныли зубы. Васильев и не подозревал, что творится в душе у секретаря.
Выкурив трубку, Ковалев незаметно для старшины набил вторую. "Не может быть, чтобы все это кончилось так нелепо, - пытался он успокоить себя. - Подует южный ветер, разгонит льды, и завтра утром мы вернемся в Кэрвук".
- В рубке дежурить станем по очереди, - сказал он Васильеву, - а пока я сойду вниз.
В кубрике Ковалев прилег на спальный мешок, закрыл глаза.