* * *
Надежды Лопатина на то, что падеж ягнят прекратится, не сбывались. По словам Антонины Соборновой, пало одиннадцать ягнят, отмечено актами было только четыре, но всей правды он теперь уже не мог знать, потому что сам развязал людям руки, вняв советам счетовода.
Как-то возвращался Лопатин со станции, был десятый час вечера, когда проезжал через Абросимово, а во всех райкомовских окнах горел свет - работали, потому что сам Коротков еще не вышел из кабинета: так было заведено, и никто не жаловался на усталость, понимали, военная обстановка требует. Лопатину вдруг подумалось, что, если зайти сейчас к Короткову, поговорить начистоту и признаться, то разом спадет пудовая тяжесть сомнений. Должен же он понять? Пусть взыщут строго за то, что смалодушничал, все равно станет легче.
Обычно Лопатин встречался с Коротковым на собраниях актива и совещаниях, в кабинете у него, с глазу на глаз, был только однажды. Поднявшись по высокой лестнице, он заколебался и готов был повернуть обратно, но его увидела девушка-секретарь, сидевшая в конце коридора, такой попятный шаг был бы несерьезным. Девушка утомленно кивнула на дверь кабинета, что означало - у Короткова никого нет, можно войти.
Алексей Кузьмич энергично встал из-за широкого, похожего на бильярд стола, крытого зеленым сукном, загородившись ладошкой от настольной лампы-"молнии", присмотрелся к Лопатину и, сдержанно улыбаясь, подождал, когда он подойдет, крепко тиснул руку.
- Поздний гость! Это какая нужда выгнала в такую пору из дому?
- Со станции еду, брата навещал: с воспалением легких лежит. В депо он работает, все на сквозняках… Увидел вот свет у вас, дай, думаю, зайду на минутку.
- Правильно, не часто ты выбираешься из своего медвежьего угла. Вы, председатели, вообще в райкоме появляетесь только по вызову, а так стороной стараетесь обегать: как бы лишний нагоняй не получить. Не годится, не по-партийному… Сейчас вот жду звонка из области, с нашим братом тоже не очень ласково разговаривают.
Коротков осанисто прошелся вдоль стола, заложив за спину одну руку, новые белые бурки похрустывали, будто капустный лист валялся под ногами. На нем был неизменный темно-синий китель, придававший строгость фигуре. Уже не молод, насекло морщинами шею, болезненно отяжелели нижние веки, но держится браво, чисто побрит.
- Закуривай. - Коротков придвинул большую деревянную коробку с махоркой, она всегда стояла на столе, возможно, это была игра, возможно, действительно привычка. - Сам на станцию ездишь, а лен не везешь, у тебя ведь не все сдано.
- То людей нет, то лошадей: практически пятнадцать человек все время находятся в лесу, самые хорошие лошади - тоже на вывозке.
- Это не разговор. - Коротков строго посмотрел на Лопатина, густые, брови сошлись на переносице.
- Сдадим, пустяки остались. Добрый воз мятого льну будет: развезли снопы по домам, мнут на своих мялках и треплют - все, кто не на фермах и не в лесу, заняты этим.
- Вот, другой коленкор! - пристукнул ребром ладони по газете Коротков. - Смотри, как в "Маяке" дело поставлено, они еще по первому снегу сдают весь лен.
- Им вдвое ближе, чем нам, возить, и потом, на то он и "Маяк", сказать правду, на особице он у вас, а где получше дрожжи, там повыше тесто, - усмехнулся Лопатин.
- Маяки, брат, тоже нужны, чтобы другие верили в свои возможности, подтягивались. Это действует лучше всякой агитации.
Коротков всегда говорил убежденно, резко, кажется, на любой вопрос, в любой ситуации у него готово было решение, и он не сомневался в его правильности. Черты лица тоже были резкими: глубокие борозды складок на щеках, угловатые скулы, брови остро нависли, губы жесткие, сухие. Лопатин слушал его и никак не мог перейти к главному, все ждал удобного момента, инстинктивно чувствуя опасность такого намерения.
- С кормами как у тебя? - твердый голос секретаря отвлек его от внутренней борьбы.
- Мелкое, овечье сено на исходе, придется у соседей занимать. Об этом я и хотел попросить, намекните Бакланову, дескать, на обмен: мы ему клеверу можем привезти.
- Это договоримся. Сейчас самая бескормица начнется, особенно лошадей береги. Читал сегодняшнюю газету? - Коротков постучал указательным пальцем по крупному заголовку на первой полосе. - Решение облисполкома "О мерах по сохранению и увеличению поголовья лошадей в колхозах области". Видишь, что пишут: "…на каждую павшую лошадь составлять акт с указанием виновников… Дать указание районным прокурорам, чтоб дела о падеже лошадей рассматривались в течение пяти дней…" Вот так! Хотим совещание специально по этому поводу провести на будущей неделе, серьезный вопрос, а то ведь кое-где скоро совсем без тягла останутся.
Лопатин с напряженной неподвижностью смотрел в газету, как если бы он торопился куда-то и вдруг замер перед непреодолимой чертой, уже занеся ногу для очередного шага; заголовок бил укором ему в глаза, хотя речь шла только о лошадях. Он чуть было не шагнул в огонь, видимо, счастливый случай, подсказка самой судьбы удержала, остановила его. "Нет, ничего я не скажу ему про ягнят, сейчас не время для подобных признаний, - размышлял Лопатин, - о семье тоже надо подумать: вон как круто заворачивают. Лучше всего попроситься бы на рядовую работу - отвечай сам за себя, - но ведь сразу заподозрят неладное".
- Ну, что скажешь на сей счет? - как бы издалека послышался голос Короткова.
- Мы, к примеру, еще двух быков начали объезжать, чтобы весной в борозду их поставить. Больше всего в лесу гробим лошадей, ни летом, ни зимой нет им отдыха.
- А нам с тобой есть время для отдыха? Думаешь, какое мое первое желание сейчас? Выспаться хоть разок по-настоящему, - признался Коротков, пожимая пальцами переносицу.
Зазвонил телефон. Коротков встал, потянулся одной рукой к трубке, другую подал Лопатину:
- Бывай здоров! Или еще есть какое дело?
- Нет. Только Бакланову не забудьте…
- Завтра позвоню ему.
Не удалось Лопатину оставить свои сомнения за порогом райкома, по-прежнему, если не больше; давили они изнутри, так что в груди ощущалась теснота. Завалившись в кошевку, он сердито хлестнул вожжами мерина, который и без того ходко шел к дому; тоскливо заныли полозья, словно по живому телу скребли, замельтешили в глазах то ли блестки робкого снега, то ли инея, теперь морозило лишь по ночам, потому что близилась весна, и вызревали в небе увесисто-крупные звезды. Он спешил поскорей миновать длинный посад с печально-желтыми огнями в окнах и выехать в поле.
Лопатин так и не мог понять, правильно ли поступил, умолчав в разговоре с Коротковым о своей ошибке.
5
По утрам еще курился морозный, пар над Каменным бродом, льдисто сверкал на полях крепкий наст, и ребятишки бегали в школу не дорогой, а прямиком, но уже чувствовалось приближение весны. Начала горбиться и чернеть дорога от конюшни до реки: по ней и в бор ездили, и гонял Осип лошадей на водопой. Зори разгорались все ярче, солнышко как бы набухало день ото дня, вставало огромное, багрово-красное, выманивало из бора на полевые закрайки тетеревов. Далеко открылась лесная ширь, накренившаяся к реке.
На соборновской березе, в самом центре деревни, появилась пара скворцов. Это были разведчики, они опередили других, спеша на свою родину. Они родились именно здесь, может быть, вот в этой потрескавшейся дуплянке, а в теплом заморье всегда тоскуют по ней, грезятся им шумилинские березы, вспаханные поля, луга по берегам Песомы. Первые скворцы - всегда удивление и радость. Проходя по улице, люди задирали головы и улыбались, глядя на усталых вестников тепла. Скворцы сидели рядышком, на одном сучке, и молча охорашивались, чистили перышки.
А следом за птицами пришло тепло, и сразу отмякли, сели сугробы, погнало с крыш капель. И устремились ввысь по стволам деревьев токи земли, березы окутались едва приметной фиолетовой дымкой. Последняя военная весна торопилась на помощь людям…
Такого половодья на Песоме не помнили старики: вода поднялась к самым огородам, затопила не только луга ниже Портомоев, но и ольшаник вокруг старицы. Самые беспокойные дни для Василия Коршунова. Он и домой не приходил, ночевал на мельнице, переживая за нее. На всякий случай вбил по скобе в углы мельницы и избушки, натянул трос.
Это случилось на рассвете. Всю ночь Василий Капитонович не сомкнул глаз, ворочался на жесткой лежанке, прислушиваясь к шороху шуги, казалось, она задевала за самые стены. И вдруг резко встряхнуло избушку, как будто сдвинуло с места. Мельник испуганно перекрестился и выскочил на улицу. Вода стояла под порогом. Он сделал несколько нерешительных шагов и обомлел: скобу вырвало из угла мельницы, и она всплыла и медленно поворачивалась, как на оси.
Василий Капитонович отчаянно бросился к ней с багром, зачерпывая голенищами ледяную воду. Ему удалось зацепиться за дверной косяк: мельница уже отодвигалась от берега в омут, и было безрассудством удерживать ее. "Стой! Стой, окаянная!" - хрипло повторял он. Напрягался до ломоты в глазах, а мельница все тянула его за собой и наконец вырвала из рук багор. Василий Капитонович задохнулся от бессилия, рванул ворот рубахи так, что пуговицы камушками булькнули в воду.
Мельницу как сняло целиком со свай, так и несло вниз по течению. Он постоял в оцепенении и побежал берегом вдогонку, не сознавая, зачем это делает. Разве можно было поправить беду? Ноги зашлись от холода, яловые сапоги сделались будто свинцовыми, вода хлюпала в них. Если бы кто увидел Василия Капитоновича в такой момент, мог бы испугаться, настолько встрепанный, дикий вид был у него: второпях не успел даже надернуть шапку. Он пробежал, наверно, с полкилометра, огибая старицы и заводи, пока не преградил ему путь разлившийся овраг. Мельница все не останавливалась, ее несло по самому руслу.
Руки и ноги тряслись от волнения и усталости, когда вернулся в избушку. Все тело ознобно лихорадило. Скинул одежу и закутался в тулуп. Исчезновение мельницы казалось невероятным. Василию Капитоновичу было видно в окно, как на месте ее ходили кругами мелкие льдинки. "Как же так? - спрашивал он себя. - Нет больше мельницы?! Столько лет стояла, и на вот тебе - ковырнуло под корень. Воды-то нонче - точно потоп. За что господь наказывает? Сына война отняла, теперь мельницу снесло. Какая мне жисть без нее?"
Неподвижным взглядом следил он за разбушевавшейся Песомой, и по его тоскливой отрешенности можно было подумать, что мыслями блуждает где-то далеко-далеко. "Надо бежать переодеться домой и найти мельницу, - словно очнувшись, решил он. - Ведь должна она остановиться, скорее всего около Осыпи, место там узкое".
Еще не доходя до деревни, Василий Капитонович увидел за конюшней толпу. Вся деревня, от мала до велика, собралась на берегу: дивились на мельницу, принесенную невиданным половодьем и застрявшую на каменистых Портомоях. Ледяное крошево напирало на нее, покачивало. Кто-то высказал опасение:
- Может стронуть и дальше унести.
- Ежели воды прибудет.
- Надо бы хоть вожжами ее зацепить, - посоветовал Осип (он уже держал их под мышкой). - Все-таки надежней.
- Спробуй подберись, посмотрим, как пузыри пускать будешь, - посмеялись над ним.
- Никуда не денется. Теперь вода сбывать начнет, - заверил старик Соборнов.
- Я вижу - крыша из-за кустов выставляется, думал, сарай плывет, - рассказал Федор Тарантин.
- Ну-ка, не диво ли, куда принесло? - скорбно поджав беззубый рот, качала головой Федулиха.
Василий Капитонович почувствовал себя виноватым перед людьми, чего доброго, не сочли бы вредительством. Какой же ему смысл в этом? Подошел к председателю, стоявшему у самой воды, развел руками:
- Вот, Степан Никанорович, какая беда.
- Практически, прозевали мельницу. - Лопатин досадливо поморщился.
- День и ночь караулил, тросом привязал ее к избушке - не помогло. Против воды не поборешься, - оправдывался Коршунов. - Что теперь делать? Может, вода сойдет, так разберем да перевезем на место?
Лопатин походил по берегу, пощипал усы.
- А лошади где? Они только из лесу вернулись, отдохнуть надо дать перед пахотой. Придется на Томилиху ездить.
- Ой, далеко! Очереди там большие, всегда людно, - загомонили бабы.
- Худо будет без своей-то мельницы.
- Ничего не поделаешь. По крайней мере, в это лето нам не сдюжить.
- Правильно говорит председатель, - подтвердил Соборнов, - надо подождать мужиков. Тут дело серьезное.
Авторитетным было его слово среди однодеревенцев. Бабы пожалели мельницу, повздыхали и стали расходиться. Только ребятишки остались на берегу.
Обида душила Василия Капитоновича. Будто впотьмах, на ощупь шел домой. Шурик выскочил на крыльцо, залепетал:
- Дедуска, смотли, я какие камуски насол! Смотли, смотли!
- Да пес с ними, с камушками! - отмахнулся он, огорчив внучонка.
Хворая жена, морщась от постоянной головной боли, озабоченно выглянула из-за печки:
- Что, бать? Мельницу-то али пригнало к самому броду?
- Али, али! Как соринку смыло, поди полюбуйся.
- Теперь греха куча.
- Замолчи! Без того тошно, - осадил Василий Капитонович.
Настя не вступала в разговор, - знала нрав свекра. Она взяла притихшего Шурика на руки и унесла его в переднюю.
Василий Капитонович злился, стаскивая в кути сапоги, мокрые портянки были неподатливы. Один кое-как стащил, а другой пришлось зажимать в двери. Вгорячах придавил ногу, выругался:
- Разрази душу! Не сапоги, а капканы!
Швырнув их в угол, прошлепал босиком на кухню. Под лавкой стояла заткнутая бумажной пробкой бутылка. Одним духом опрокинул стакан палючего самогону, точно на каменку выплеснул, и полез на печь.
Озноб быстро прошел, по телу разлился нутряной жар. Василий Капитонович поставил пятки на самые горячие кирпичи, чтобы прогреть их как следует. В голове шумело. Как там, в избушке, чудился ему шорох за стеной, и стояли в глазах водяные воронки над тем местом, где была мельница. Вся его жизнь прошла возле нее. Отец, умирая, наказывал: "Перенимай мое дело, Василий, мельница век будет тебя кормить. Венюха уехал в город, отстранился от нашей жизни: отрезанный ломоть. А ты не гоняйся за другим счастьем, оно переменчивое да увертливое. Ты его вроде бы достиг, а оно уходит, как сухой песок из горсти. Время сейчас непонятное. Помни мои слова, около мельницы всегда сыт будешь".
И Василий Капитонович цепко держался за свое маленькое счастье. Выручала мельница. Особенно в военные годы, когда вся деревня голодует.
"Что же теперь, в поле идти вместе с бабами? Кабы была мельница-то своя, перетаскал бы по бревну. Сдохнул бы, а вернул на место. А тут колхоз называется, лошадей, видите ли, нет. Не очень-то беспокоится председатель: хлеб весь сдают государству, много ли колхозного помолу, а со своим бабы съездят и на Томилиху. Что делать? Вот задача, в один день не решишь", - размышлял он.
Начинало пожигать лопатки. Василий Капитонович повернулся на бок и закрыл глаза. Ему хотелось забыться, но никак не отходили от него горькие думы, не переставало шуметь в голове.
К утру ему сделалось худо: то бросало в жар, то лихорадило. Отнялась поясница. Василий Капитонович страдальчески кряхтел, лежа на кровати, больше всего он ненавидел хворь, и вот скрутила какая-то лихоманка. Бывало, раздражался, если охала жена, а сейчас понял, что был несправедлив, и, может быть, впервые пожалел ее.
Видно, шибко доняла Василия Капитоновича болезнь, потому что не выдержал, попросил Настю:
- Сходила бы за теткой, она чем-нибудь поможет.
Бычиха пришла на другой день. Василий Капитонович, очнувшись от дремы, услышал ее певучий голос еще на мосту:
- Свахонька Анфиса, здравствуй! Как живешь-можешь?
- Да всяко. Я пооклемалась, дак вот батька занемог.
- Ай-ай!
- Все из-за мельницы, полез, старый дурак, в ледяную воду.
- Ну-ка-ну! - с сожалением причмокивала Бычиха. - Воды-то нонче - страсть страшная. Ой, насилу дошла, притоптались ноженьки. Не поспеваю за Настёнкой, вся взопрела. Я куфайку-то скину.
Шурик осторожно выглянул из-за косяка. Бычиха заметила его, заулыбалась, обнажая редкие желтые зубы.
- Шуронька, поди сюда. Боишься, что ли, баушку? Я тебе гостинку принесла, держи-ка сахарку, свово, вареного.
Успела лишь погладить мальчонку по руке: взял гостинец и убежал за печку.
Василий Капитонович едва дождался, когда она подойдет к нему.
- Что это ты, сват, поддался болести? - упрекнула она, подвигая к постели табуретку. - Простыл? Покажи лоб-то. Экой жар!
- Спину ломит, поясница пошевелиться не дает, - пожаловался он.
- Повернись, растирание сделаю.
Задрала рубаху и принялась натирать спину свечным салом. Василий Капитонович, уткнувшись потным лбом в подушку, глухо постанывал.
- Потерпи, батюшка, сейчас мы завяжем полушалком, укутаем хорошенько, спина-то и отмякнет, полегчает, - приговаривала Бычиха. - Да еще выпей снадобье, я тебе оставлю этот пузырек.
Он выпил ложку темной, горькой, как отрава, жидкости, и лицо его исказилось от отвращения. Бычиха успокоила:
- Ничего, сват, не брезгуй, потом спасибо скажешь. Снадобье горькое, да пользы в нем много. Заговариваю двенадцать скорбных недугов: от трясовицы, от стрельбы, от огневицы, от колотья и дерганья, от черной немочи…
Около трех недель провалялся Василий Капитонович в постели. Осунулся, постарел как-то разом. Седины прибавилось, даже борода, когда-то черная, как вороново крыло, заискрилась. Под глазами легла темнота, корявое лицо сделалось мучнистым.
Как только встал на ноги, пошел к Песоме посмотреть на мельницу. Бабы удивлялись, видя, с какой стариковской медлительной степенностью шагает он через поскотину, сочувственно вздыхали.
Мельница стояла теперь близко к берегу, потому что вода сошла. Ребятишки сидели на крыше, удили пескарей и сорьезов. Василий Капитонович хотел шугнуть их, но только безнадежно махнул рукой: пропадай все пропадом.
6
Шумилинская начальная школа стоит около дороги в лесу. Уютное местечко, вековые сосны огораживают ее. Под соснами - сивун-трава, осенью белые грибы в ней растут. Другой раз на перемене кто-нибудь найдет: корень толстый, бочкой, шляпка темно-шоколадная, и вроде бы туман на ней оставил следы.
Осенью учиться интересней, потому что соскучишься по школе, а сейчас - весна, травка зазеленела, солнце припекает сквозь раму, манит на улицу. Последние дни перед каникулами тянутся особенно долго. Ленька Карпухин с Минькой Назаровым сидят за одной партой, как раз у окна.
Учительница подходит к доске и диктует:
- Запишите, ребята, сегодня - девятое мая.
Ленька с Минькой записали дату в самодельные тетради, сшитые из разлинованных книжек, еще не зная, что день этот уже стал великим Днем Победы.
Роза Анатольевна из эвакуированных. Она кажется ребятам очень строгой, может быть, потому, что носит очки. Перед тем, как вызвать к доске, осматривает класс, как будто прощупывает взглядом каждого. Зрачки за выпуклыми стеклами большие, глубокие. Вот она остановилась на Леньке (он даже поприсел). Нет, показалось. Это она смотрит на Комарика, который сидит сзади. Так и есть.
- Ступнев, к доске.
Ленька обрадованно подтолкнул локтем Миньку:
- Комарик попался!
Оба уткнулись в тетрадки, сдавленно захихикали. Роза Анатольевна диктовала задачу. Толька Ступнев записывал ее на доске.
- В колхозе получен урожай ржи 6 центнеров с гектара. Всего было сжато 50 гектаров…