Нодар Эргадзе
Из семидесяти пяти человек, поступивших на наш первый курс, семьдесят были медалистами. Двух фронтовиков зачислили без экзаменов, а по конкурсу шли только трое. Поэтому к первому сентября мы совершенно не знали друг друга.
Помню, как я волновался. Начиналась новая жизнь. И я представления не имел о том, какой она будет. Только предчувствия, радостные и тревожные, переполняли меня.
Родные тоже подогревали во мне это настроение. Отец подарил часы. Тогда, спустя всего пять лет после окончания войны, это был роскошный подарок. И еще мне купили первый в жизни отрез на костюм.
- Сшей его в Тбилиси к Октябрьским праздникам, деньги мы тебе пришлем, - сказала мама.
Первого сентября я примчался в институт за два часа до начала занятий и был далеко не первым. Сердце мое учащенно билось. Я тревожно оглядывал ребят - ни одного знакомого лица. Поглядел в расписание. Оказалось, что в этот день всего две лекции: высшая математика и черчение. Я даже огорчился, что мой первый студенческий день будет таким коротким.
В коридорах толпилась уйма народу. Мне поскорее хотелось узнать, кто же в моей группе. Я даже пытался отгадать, заглядывая ребятам в лица. Точно я знал только одно - на курсе нет ни одной девочки. Да и какая девушка, если только она не полоумная, могла бы пойти на наш факультет!
Я заранее нашел аудиторию, где предстояло слушать первую лекцию. У двери стояли ребята. Это, наверное, и есть металлурги. Среди них был один седой человек - я сразу обратил на него внимание. Наверное, фронтовик. Я тогда подумал: зачем ему в таком возрасте учиться? По своему внешнему виду он настолько отличался от всех остальных, что мне даже стало неловко.
Наконец прозвенел звонок.
Огромная аудитория моментально заполнилась. Здесь собрались три отделения - сталевары, литейщики, прокатчики, - у нас были общие лекции. Ребята с нескрываемым любопытством оглядывали друг друга. Наконец в аудиторию, прихрамывая, вошел тот самый седой человек. Очень тихо поздоровался с нами и поднялся на кафедру. Это был доцент Квернадзе.
Воцарилось молчание. Квернадзе не спеша достал очки, надел их и полистал курсовой журнал. Первым ему попал под руку журнал доменщиков. Он очень ясно произносил все фамилии и внимательно оглядывал вскакивающих со своих мест ребят. По-видимому, старался запомнить студентов. И мы тоже не отставали: поворачивали головы к встававшему и испытующе его оглядывали.
Вторым был журнал нашего отделения. Теперь я смотрел во все глаза - это были наши.
- Хидашели Леван! - произнес преподаватель. Молчание. Никто не встал.
- Хидашели Леван! - повторил Квернадзе. Он снял очки и обвел аудиторию вопросительным взглядом.
- Его нет, уважаемый лектор! - крикнул кто-то за моей спиной.
Как я потом узнал, это кричал Резо Кавтарадзе, школьный товарищ Хидашели.
Вначале все повернулись к Резо, а потом к преподавателю. Нам казалось, произойдет что-то ужасное. Но ничего не произошло. Квернадзе сделал отметку в журнале и спокойно стал читать дальше.
"Несчастный, - подумал я, - угораздило его заболеть в первый день".
Я и представить себе не мог, что не прийти первого сентября в институт можно по какой-нибудь другой причине.
- Он что, болен? - прошептал кто-то сзади.
Я прислушался.
- Ну да, болен! Просто отдыхает в Гаграх, - также шепотом ответил Резо…
Прошло пять учебных дней, а Хидашели все еще не появлялся. Его фамилию уже запомнили, и теперь, когда в начале занятий преподаватель называл ее, несколько человек отвечали:
- Хидашели нет.
- Что ему торопиться, - смеялись бывалые, - ведь завтра тоже еще сентябрь.
Но нам, новичкам, его отсутствие казалось загадочным и даже романтичным. Его появления ждали со странным интересом. Мы еще не перезнакомились друг с другом, а имя Левана Хидашели знали на курсе все.
На шестой день Хидашели открыл наконец дверь в аудиторию. Он опоздал минут на десять, и, когда появился в дверях, все поняли - это и есть Леван Хидашели. Почему-то мне казалось, что при его появлении в аудитории разразится хохот. Ребята признались позже, что им тоже так казалось. Но никто не издал ни звука. В дверях стоял стройный юноша. Его бронзовое лицо и мускулистое тело будто говорило нам: "Ну, ребята, не ошибитесь!" Студенты поглядывали то на Левана, то на лектора, словно ждали чего-то. Квернадзе совершенно равнодушно указал Хидашели на свободное место, не прерывая лекции. Леван огляделся, подмигнул Резо, приветствовал его поднятой рукой и сел рядом. Кто-то сзади предложил Левану:
- Дать тебе бумаги?
- Разве он сделал открытие в математике? - улыбаясь, спросил Хидашели.
- А что он должен открыть? - растерялся парень.
- Не сделал открытия? Значит, все, что он говорит, есть в учебнике. - Леван демонстративно повернулся и принялся разглядывать студентов.
- Разве у нас девушек нет? - спросил он довольно громко.
Ребята прыснули.
- Тише, что там за базар! - раздраженно спросил Квернадзе и, сняв очки, посмотрел в нашу сторону.
Леван вскочил и церемонно произнес:
- Прошу покорно извинить!
Во время перерыва я не видел Хидашели, а на второй час лекции он не пришел.
На следующей лекции - неорганической химии - старая профессорша объявила нам:
- При нашей кафедре есть научное студенческое общество. Желающие могут записаться. Предлагаются для разработки две темы: "Система Менделеева и валентность" и "Металлы и металлоиды". Кто хочет заняться этими темами? - И она осмотрела аудиторию. Все молчали. Меня всегда интересовала химия, и мне сразу захотелось записаться в это общество, но я постеснялся лезть первым. По-моему, многие ребята испытывали то же, что и я. - Неужели нет желающих? - улыбнулась профессорша.
- Я хочу заняться первой темой! - вскочил Хидашели.
Все разинули рты. Это было неожиданно.
- Очень приятно, - сказала старая профессорша. - Значит, вы возьмете "Систему Менделеева и валентность"?
- Вот именно.
- Ваша фамилия?
- Леван Хидашели, группа сталеплавильщиков.
- Когда вы сможете прочесть реферат?
- В первую же пятницу.
- Вам достаточно времени? Имейте в виду, это неспешно.
- Достаточно.
В следующую пятницу на занятие кружка пришел весь курс. Профессорша никак этого не ожидала и не скрывала своей радости. Она и не предполагала, что это интерес не к химии, а к Левану Хидашели.
Леван вышел к доске и, не глядя в свои записи, прочел реферат. Он рассуждал спокойно, убедительно. Мысли свои излагал свободно. Дикция у него была прекрасная. Он говорил негромко, но очень ясно и так, будто обращался к одному человеку. На вопросы тоже отвечал удачно. После доклада профессор Алавидзе сказала, что получила большое удовольствие от его работы.
С того дня мы стали смотреть на Левана другими глазами. А после первой же сессии стало очевидно, что Хидашели - лучший студент потока. Его курсовые были всегда на самые сложные темы. На конференциях он брался за трудные рефераты. Леван совершенно не выносил, если чей-нибудь доклад вызывал больше споров, чем его. Он любил быть первым, но, надо отдать ему должное, никогда не задавался, не подчеркивал своего превосходства.
Но если в каком-либо деле он не достигал первенства, то тотчас же бросал его.
Меня и Левана зачислили в сборную футбольную команду института. В районной сборной я играл в центре. Когда я об этом сказал нашему институтскому тренеру, он чуть не умер со смеху.
- Каким образом ты со своим маленьким ростом мог играть центра? - И на первой же тренировке поставил меня на правый край. У нас было два центральных нападающих - Леван Хидашели и Отар Гордадзе, студент третьего курса геологического факультета.
В играх на первенство против университета в центре поставили Левана. Он сыграл только первый тайм, потом тренер заменил его. Леван все время играл на прорыв, надеялся на свои могучие плечи и умение бегать. Тогда в университетской команде центральным защитником был очень быстрый игрок маленького роста. Леван несколько раз уходил от него, но тот делал подкат и всякий раз отнимал у него мяч. Было очевидно: таким образом победу не получить, и тем не менее Леван снова и снова шел на прорыв.
Отар Гордадзе сыграл гораздо лучше. Леван задыхался от обиды, но всеми силами старался не показать этого.
Вторая встреча предстояла с командой физкультурного института. Леван попросил тренера: мол, тогда у меня не получалась игра, выпустите сегодня, уверен, что сыграю намного лучше. Тренер согласился. В первом тайме играл Леван, а во втором опять Гордадзе. И на этот раз Отар сыграл лучше. После второго матча Левана никто не видел на тренировках. Тренер и ребята много раз спрашивали, почему он не приходит.
Леван всем отвечал одно и то же:
- Мне сейчас не до футбола.
Он действительно много занимался, изучал два языка.
Во время весенней сессии к нам приехал из Москвы известный профессор Нестеров. Он прочел несколько лекций по металлургическим процессам. На первом курсе мы не проходили специальных предметов, но на лекцию все же пришли. Старшекурсники задавали вопросы и сами выступали, а мы сидели сзади и помалкивали. Многое нам было совершенно непонятно.
- Ничего, придет и наше время, - проговорил вдруг Леван, вскочил и ушел из аудитории.
Мне показалось, он хотел сказать: "Настанет и мое время".
Я понял, почему он бросил бокс, а потом футбол. Чтобы освободиться для главного. Нас всех удивляли его энергия и способности. Но к чему он стремился, чего хотел, я не знал тогда… В одно я верил - Леван задумал нечто большее, чем предполагают ребята.
Важа Двалишвили
В год нашего выпуска в аспирантуре было только одно место. Все были уверены, что его займет Леван Хидашели. Не скрывал этого и завкафедрой. Он знал, что конкурировать с Леваном некому. Что касается меня, так я никогда и не думал об аспирантуре. Меня привлекал завод. Я больше всего любил работать в цехе. Если бы я хотел сидеть в лаборатории или заниматься в аспирантуре, я, право, выбрал бы другой факультет.
Красота сталеплавильного дела влекла меня. К сожалению, сами металлурги редко замечают ее.
Как-то я попал в больницу. Лежал и, слушая вздохи больных, думал, что профессия врача самая благородная в мире, но лично я ни одного часа своей жизни не посвятил бы медицине. Врачи постоянно видят ослабевших, умирающих людей и каждый день убеждаются в их беспомощности, они не чувствуют силы человека, его мечты, его красоты. Пред ними только уставший и беспомощный организм.
Совсем другое дело - профессия металлурга. Ему каждая домна или мартен, блюминг или пятисоттонный мостовой подъемник говорят о человеческой мощи, о безграничных возможностях разума. Когда видишь кипящую сталь, которая при тысячесемистах градусах послушно следует из печи в задуманные металлургом формы, поражаешься изобретательности человеческого ума.
Нет, меня звал только завод. И только металлургический процесс. Работу у мартена можно сравнить с партией в шахматы. Плавка ведь тоже никогда не повторяется. А какое я испытывал удовольствие, когда удавалось привести в норму вышедшую из повиновения сталь!
Разве это не творчество?
Может быть, я чрезмерно люблю свою профессию? Конечно, электрик или механик тоже получает удовольствие от гармонии и четкой слаженности своих станков, а врач, вырвавший человека из лап смерти, чувствует себя всемогущим и счастливым. Каждый, кто с любовью избирал свое ремесло, видит в нем великую красоту.
Что же касается Левана, то я почему-то верил - он будет работать на заводе. Такой человек, казалось мне, не сможет расправить свои крылья в лаборатории научно-исследовательского института.
Помню, как раскрыли рты от удивления все наши преподаватели и ребята, когда Леван отказался от аспирантуры и решил ехать в Магнитогорск.
Я с восторгом смотрел на Хидашели, представлял себе его могучую фигуру у горящих печей. Может быть, я идеализировал его, но для этого был повод.
Однажды, это было на втором курсе, мы вшестером возвращались домой с практики из Донецка. Был август, и казалось, вся страна двинулась на юг, к морю. Даже мысль о том, чтобы достать билеты, казалась нелепой. А Леван бесцеремонно ворвался к начальнику станции и раздобыл все шесть билетов. Из Донецка перебрались в Иловайск, потом в Ростов, в Туапсе, в Сухуми… Для того чтобы сесть в вагон, мы каждый раз буквально вели осаду, и Леван был впереди всех.
В Сухуми у входа в вагон нам преградил путь какой-то крепкий парень.
- Куда лезешь? Видишь, что нет мест!
- А ну-ка давай посмотрим.
И Леван отшвырнул его с дороги. Парень бросился на него с кулаками. Можете себе представить, что сделалось с Леваном! Он навалился на хулигана, схватил его за горло. Тому удалось выскользнуть, он закрыл перед Леваном дверь тамбура и выхватил нож. Хидашели локтем выбил стекло двери, ухватил парня за волосы и потом уже ловко и быстро открыл дверь ногой. Мы и оглянуться не успели, как нож оказался в руках у Левана. И в довершение всего он так двинул этого парня кулаком, что тот долго не мог прийти в себя. Пораженный, смотрел я на Левана. В эту минуту он походил на лодочника в бушующем море, в чьих руках судьба пятерых. Такая роль была явно по душе Левану. Он любил быть на высоте.
Конечно, первым он станет и на заводе. Но что он собирается делать дальше? Для меня он все еще оставался уравнением с несколькими неизвестными.
…- А теперь подведем черту. Вам-то что, а мне в утреннюю смену, - сказал Эргадзе.
- Да, уже пора! - оживился Бидзина.
- Тебе ведь не надо идти в утреннюю смену. Ты-то куда торопишься? - спросил его Хидашели.
- Мне-то спешить некуда, хоть до утра посидим, но Маринэ, по-моему, скучает, - оправдывался Бидзина.
Леван посмотрел на Маринэ и чуть пренебрежительно спросил:
- Ты что, действительно скучаешь? Не скучай, а то видишь, мужчины в отчаянии.
Маринэ не понравился его тон, но она смолчала, только посмотрела на Левана укоризненно, с явной обидой.
- А ну-ка наполним бокалы! - воскликнул Леван.
Резо подозвал официанта и попросил счет. Леван тоже обратился к официанту:
- Как тебя зовут?
- Баграт, дорогой.
- Дорогой Баграт, не кажусь ли я тебе младенцем?
- Что вы, - оскалился Баграт.
- Так вот, видишь, дяденька, здесь кутят миллионеры-дельцы! Ты можешь нас обсчитать как тебе заблагорассудится, но итоговую сумму скажешь мне на ушко.
- Что вы, разве я кого-нибудь обманываю, - жалобно простонал официант.
- Ох, бедняга! Ну-ка повернись спиной. Может быть, у тебя крылышки растут? Убери-ка со стола и принеси еще четыре бутылки шампанского и шоколад.
- Слушаюсь.
Стол быстро убрали, и Леван разлил шампанское в высокие бокалы на тонких ножках.
- Я хочу выпить за Маринэ Миндадзе.
- Леван, что за привычка называть фамилию? - разозлилась Маринэ.
- А чего ты злишься? Знаешь ведь, я раздражительных дам не люблю.
Резо не нравилось, что Леван разговаривает с Маринэ как-то свысока, насмешливо. А Эргадзе так и не понял, над кем, собственно, подсмеивается Леван - над девушкой или над Бидзиной?
- Ребята, мне кажется, вы не будете возражать и выпьете за Маринэ. Каково было бы сегодня наше застолье без нее? Ты знаешь, - он обратился к Маринэ, - ты играла роль атомного ядра, а мы все бродили вокруг тебя, как электроны и протоны. Только каждый на своей орбите. Правда? Бидзина, ну, скажи-ка!
- Конечно…
- Вот видишь! - Леван снова повернулся к Маринэ, показал мизинцем левой руки на не в меру раскрасневшегося Бидзину и продолжал: - И Бидзина со мной согласен. Все мы вращаемся вокруг тебя. Все хотим понравиться. А подающий надежды научный сотрудник только ради тебя надел в такую жару галстук и, как видишь, чуть не задохнулся.
Бидзина молча проглотил насмешку, только покраснел еще больше и покрылся испариной.
Леван не унимался. Зная, что Бидзина с вином не в ладах, он все подливал ему и сочинял новые и новые тосты.
Маринэ пила мало. Настроение у нее испортилось, она с трудом улыбалась. Поведение Левана ее тревожило. Только сознание того, что Леван в этой компании был первым, несколько скрашивало вечер, льстило ее самолюбию.
Пришла очередь выпить за Левана.
- Если вы меня уважаете, не разглагольствуйте. Выпьем за то, чтобы всем нам было хорошо, и уйдем отсюда…
В машине Маринэ села рядом с Леваном, а ребята устроились сзади.
- Хидашели, только не гони! - предупредил встревоженным голосом Бидзина.
- Пожалуйста! - отозвался Леван и тут же прибавил скорость.
- Леван! - крикнула Маринэ.
- Да, Бидзина, а как поживает твой чудак профессор? - Хидашели перевел разговор на другую тему. - Я всегда вспоминаю дырки, вырезанные на его туфлях. У него, кажется, были мозоли?
- Леван, прекрати, как тебе не стыдно! - тихо сказала Маринэ.
- Ты лучше найди мои сигареты. Я куда-то засунул…
Девушка подала ему сигареты. Он взял одну и вернул пачку Маринэ.
- А ты не закуришь?
Она достала сигарету. Артмеладзе поспешно щелкнул зажигалкой.
- Вот видишь, какие джентльмены металлурги!
Он, не оглядываясь, протянул руку назад, взял зажигалку и тоже закурил. За поворотом, когда выехали на прямую, Леван еще прибавил газу и взглянул на Маринэ.
- Бидзина, - засмеялся он, - смотри-ка, как культурные девушки курят.
Маринэ резким движением выбросила недокуренную сигарету за окно. А Леван все не унимался:
- Поймет ли это твой профессор? Надо идти в ногу с жизнью… А твой Симон Доборджгенидзе со времен покорения Крыма газету-то в руках не держал. Наверное, думает, что войны тогда и кончились.
- Я не работаю с Доборджгенидзе.
- А у кого же ты работаешь?
- У Григола Санеблидзе.
- О, извини, ради бога, извини, беру свои слова обратно. По сравнению с профессором Доборджгинидзе Григол - просто гений. Во всяком случае, он знает, что в футбол играют ногами.
- Леван, это кончится когда-нибудь? - снова не выдержала Маринэ.
- Давайте развезем по домам Маринэ и Бидзину, а потом я доставлю вас в Рустави, - как будто не расслышал Леван.
- Что ты, что ты, уже поздно, - запротестовал Нодар Эргадзе. - Не стоит тебе ездить, ты все-таки выпил. Довези нас до стоянки такси.
Леван не стал настаивать. Важа, Нодар и Резо вышли.
- А ты куда? Ты ведь завтра свободен, - спросил Леван у Резо.
- Свободен-то свободен, но…
- Никаких "но", оставайся у меня, а ребята сообщат жене.
Резо не сопротивлялся. Он был здорово навеселе, ему вспомнились добрые студенческие времена и захотелось побалагурить, поболтать со старым товарищем.
Леван не трогался с места, ждал, когда ребята сядут в такси. Потом он завез Бидзину в Ваке.
- Прощайте! - Бидзина произнес это с трудом.
- Отчего его так развезло, этого болвана? - удивился Леван, трогая "Волгу".
Они выехали на площадь Героев.
- Тинатин Георгиевна рассердится, если ты еще часик проведешь с нами? - обратился Леван к Маринэ.
- Нет, хватит с меня на сегодня, довольно, развлеклась.
- Да не сердись, дорогая! - И Леван погладил ее по голове.
Девушка отшвырнула его руку.