Мастер не мог не знать, что чугун нельзя заливать на холодную, еще не расплавившуюся сталь, что его надо было залить в тот самый момент, когда металлолом размягчился. А если лом начнет плавиться, то образуются лужи стали, и после заливки чугуна химическая реакция проходит бурно, и на рабочей площадке могут разлиться шлак и металл. Это очень опасно, и подходить в это время к печи рискованно.
Нодар взмахнул рукой, глядя на мастера. Как, мол, это могло с тобой случиться? Так же жестом мастер показал на две другие загруженные печи. "Пришлось-де загружать одновременно. Недоглядел!"
Нодар подозвал сталевара. "Будь осторожен", - показал он наверх.
Паровоз остановился перед седьмой печью. Подвез чугун.
Нодар заметил, что Леван теперь серьезен и совершенно поглощен всем, что происходит у печи. Он даже отдавал какие-то распоряжения.
Он должен был принять смену у Нодара и вот немного преждевременно вошел в роль. Это был его первый день на заводе, первая встреча с товарищами по работе - рабочими и начальством. А первое впечатление значило очень много! Особенно на металлургическом заводе. Левану предстояло выплавить сталь незнакомой ему марки. Он потому и опережал Нодара, что торопился узнать, в какой печи какое положение, какая стадия плавки. Нодар не обиделся на Левана. Правда, сам бы он никогда не позволил себе распоряжаться в смене Левана.
До прихода Хидашели Нодар думал о том, что надо бы остаться в его смену, помочь. Но теперь он отказался от своего намерения. Во-первых, рабочие не должны видеть, что новый начальник смены нуждается в помощи, во-вторых, Леван в ней не нуждался. Это было ясно.
Когда подошло время смены и собралась оперативная летучка, Леван уже хорошо ориентировался, знал, что происходит во всех восьми печах.
Мастера и сталевары с интересом ждали его распоряжений: "Поглядим, что за новый начальник!"
Летучку вел Хундадзе. Леван вошел в комнату позже других.
- Знакомьтесь, - сказал Элизбар, - это новый начальник смены Леван Хидашели.
Леван приветливо улыбнулся рабочим.
Представительная внешность выделяла его среди остальных. Спецовка и тяжелые ботинки только подчеркивали красоту сильной фигуры.
Затем Элизбар повернулся к Левану и представил ему стоящего у стола низенького большеголового и мускулистого человека:
- Это обер-мастер нашего цеха, Георгий Меладзе.
Леван пожал руку Меладзе.
- А это мастера вашей смены, Арчил и Васо Хараидзе, - продолжал Элизбар. - Они братья и хорошие ребята…
Одного за другим представил сталеваров старый мастер. Леван здоровался со всеми за руку и старался запомнить имена.
- А с ребятами из другой смены Нодар, наверное, уже вас познакомил? Вы, говорят, еще с ночи пришли, может быть, волнуетесь?
Левану не понравилось, что Элизбар спросил его об этом при рабочих.
- Я вижу, вам своевременно доложили обо всем, Элизбар Иванович.
Начальник цеха смутился и посмотрел на Левана. Хидашели улыбался.
- А что тут удивительного? Тот, кто сказал мне об этом, намерен был похвалить вас. Что плохого, если человек волнуется, когда впервые выходит в смену?
Элизбар произнес эти слова очень спокойно, примирительно. Ему тоже не хотелось, чтобы у людей создалось впечатление, будто у него неприятности со своим сотрудником.
- Первый день в вашем цехе, Элизбар Иванович, - подчеркнул Леван, - в вашем, а не вообще в цехе. А то товарищи могут подумать: человек впервые на заводе и сразу назначен начальником смены.
Элизбар, нахмурившись, уставился в сменный журнал и упорно вертел карандаш.
- Элизбар Иванович, я же в шутку сказал, не в обиду, - добавил Леван, с улыбкой взглянув на остальных, и ни на одном лице не прочел неудовольствия.
А Нодар даже подмигнул ему понимающе. Леван понял: он не переборщил. Свое сказал и всем дал понять, что легко не даст себя обидеть.
Пожалуй, только Георгий Меладзе глядел без одобрения.
Меладзе считался лучшим знатоком мартеновских печей. Его знали во всей стране и часто приглашали на разные заводы, когда требовался сложный ремонт печей. В теории он, как и Элизбар, разбирался слабо, окончил техникум. Ему было всего тридцать пять лет, но он не стремился учиться. В своем деле он и без того считался профессором, его так и называли на заводе, для обер-мастера этого было достаточно. Он тоже не любил, когда молодые инженеры гордились своими научными знаниями.
- Ну-ка приступим, - сказал Хундадзе и попросил паспорта плавок.
Оперативная летучка началась.
Элизбар почти не слушал начальника смены.
"Нахальный молокосос! - думал он и не мог успокоиться. - Пусть не очень зазнается, а то недолго и шею сломать. Еще поймет, что старый конь борозды не портит, да поздно будет. - Впрочем, Элизбар больше сердился на себя самого. - Как мальчишка ловко отрезал, а у меня словно язык одеревенел".
После летучки Элизбар сказал Левану:
- Если вы хотите, я попрошу Нодара остаться хоть часа на два и немного помочь вам. Ты, правда, погорячился, но первый день есть первый день.
Начальник цеха перешел на "ты". Как любил повторять он сам, человеку, состарившемуся в мартеновском цехе, не пристало говорить высокопарно.
- Я бы никогда не позволил себе предложить вам что-нибудь подобное, Элизбар Иванович! - Эти слова Хидашели произнес уже без улыбки. Теперь он не скрывал свою обиду.
Нодар подумал: "Как хорошо, что я не сунулся со своей помощью".
- Ну если так, то идите и займитесь делом! - сказал, вставая, Элизбар.
Братья Хараидзе - хорошие мастера, но Хидашели сам руководил плавкой во всех печах.
Арчил Хараидзе был на двенадцать лет старше брата.
Техникум он окончил давно, еще до строительства комбината в Рустави, и поэтому работал поначалу на Урале.
К тому времени, когда он приехал на отстроившийся Рустави, вернулся из армии и Васо. Младший хотел работать шофером, но Арчил потянул его на завод.
- Машину водить всегда успеешь, а металлургия - дело настоящее! - уговаривал он.
И Васо послушался брата. Начал он подсобным рабочим, а теперь уже был мастером. Васо, выросшему в деревне, сперва не понравился завод. Оказавшись среди грандиозных ферм и конструкций, среди огня и грохота, он долго не находил себе места, много раз пытался удрать с завода и, если бы не брат, наверняка ушел бы.
- Нет, нет, завод - это не мое дело! Отпусти меня, я должен изучить другое ремесло, Арчил, - просил Васо.
- Не смей, сукин сын, уходить. Не позорь меня перед ребятами.
И Васо не ушел. Постепенно привык к цеху, кончил заочно металлургический техникум и стал сталеваром. А когда самостоятельно выпустил первую плавку, оценил по-настоящему профессию металлурга. Раньше все казалось легким. Он смотрел на печь так, как смотрит посторонний человек на сидящих за шахматной доской игроков. Когда же сам оказался за доской, понял, как труден каждый ход. Теперь, если бы его и гнали с завода, он бы не ушел.
Прежний начальник смены ему очень не нравился. Васо считал его ни рыбой ни мясом. Старший брат не любил злословить, но про Рамишвили и он часто говорил: "Недоносок, сукин сын!"
План смена выполняла еле-еле, в сроки укладывались не чаще двух-трех месяцев в год. Работа не клеилась, шла вяло. Люди работали без огонька, небрежно. Даже предыдущая смена всегда передавала им печи холодными и в балловых оценках обманывала. Знали: Рамишвили только ушами похлопает, к начальству не пойдет - побоится.
Леван был не похож на Рамишвили и сразу всем приглянулся.
Не по душе пришлось Арчилу Хараидзе только то, что начальник смены занялся его делом, но он смолчал. Подумал: "Это в первый день так из кожи вон лезет, во все нос сует, попривыкнет, угомонится".
А младшего Хараидзе новый начальник смены привел в восторг. Прежде всего в нем чувствовалась сила, а Васо, отслуживший в армии, физическую силу привык уважать. Понравилось ему и то, как Хидашели осадил этого бездельника Гогию.
Гогия работал помощником сталевара второй печи. Целый день этот дылда бездельничал и балагурил. Рамишвили не решался сделать ему замечание. А сталевар, скромный, тихий и вечно молчавший человек, давно решил: лучше самому выполнить обязанности Гогии, чем спорить и скандалить с ним, махнул рукой, старался вовсе не замечать помощника.
Только Васо всегда кипятился, ругался с Гогией: "На завод пришел даром деньги получать!"
Леван сразу заметил бездельника, но ничего не сказал. Не хотел с первого же дня делать рабочим замечания. Когда же он еще раз прошел мимо второй печи и снова увидел помощника сталевара, стоящего без дела, спокойно облокотившегося на черенок лопаты, он разозлился, вошел в будку и подозвал к себе Васо.
- Кто этот парень?
- Какой? - спросил Васо и взглянул в сторону второй печи.
- А вот тот, высокий, который смотрит без очков в окошко печи.
- Помощник сталевара Гогия Немсадзе.
- Ну-ка позови его сюда!
Мастер вышел и крикнул Гогию.
Тот некоторое время продолжал стоять в прежней позе, будто и не слышал слов мастера. Потом лениво бросил лопату и не торопясь пошел к будке. По дороге достал сигарету, задержался около какого-то рабочего, попросил огоньку. Рабочий показал рукой, что у него нет спичек. Гогия свернул еще к кому-то, прикурил и, попыхивая сигаретой, улыбаясь, вошел в будку.
- Слушаю вас, начальник!
Леван с ног до головы оглядел рыжего здорового парня с длинными мускулистыми руками и здоровенными кистями, каждая с лопату.
- Если у тебя разбились черные очки, почему не попросишь у мастера замену? - спокойно спросил Леван.
- Очки целы, вот они, в кармане у меня, - Гогия достал их из кармана и показал.
- Почему не пользуешься ими, когда смотришь в печь?
- Не хочу, потому и не пользуюсь! - грубо ответил Немсадзе.
- Правильно, если не хочешь, не пользуйся, - снова спокойно сказал Леван.
Подобного ответа помощник сталевара не ожидал. Он думал, что за нарушение техники безопасности новый начальник накричит на него, и приготовился к отпору. А теперь этот огромный, нескладный человек растерялся, не зная, что сказать, и неловко топтался на месте.
- Вижу, ты сегодня не в настроении, может быть, чувствуешь себя плохо? - так же тихо продолжал Хидашели.
- Нет, начальник, разве я похож на больного?
- Может быть, дома у тебя неприятности или какое-нибудь неотложное дело? Скажи, я отпущу. Как-нибудь управимся без тебя.
Гогия забеспокоился: уж не смеются ли над ним? Нет, Хидашели и не думал смеяться. Об этом говорили приветливое выражение его лица и мирный тон. Гогия раскрыл рот и с удивлением уставился на Левана.
- Никакой неприятности, начальник, у меня нет, благодарю вас.
Леван встал. Гогия был больше его ростом, но Хидашели так посмотрел на него, что верзила присел.
- Если ничего не болит и ничего не беспокоит, иди и работай, как это подобает человеку! Имей в виду, второй раз я предупреждать не стану.
Помощник сталевара не ожидал такого поворота. Он сразу очнулся, прямо посмотрел в лицо начальнику, но не выдержал его взгляда, опустил голову и вышел из будки.
Васо от удовольствия потер щеку. "А ты думал, что со всеми пройдут твои номера? Не тут-то было".
Леван, успев узнать от Резо, что за человек был Отар Рамишвили, почему рабочие не любили его, прекрасно понимал, что в первые дни его непременно будут сравнивать с прежним руководителем. И все делал не так, как мог бы в его представлении делать Отар.
Перед пуском шестой печи дал знак рабочему, чтобы тот повременил. Взял у сталевара толстые перчатки и принялся чистить желоб. На стенках присохли остатки магнезитного порошка, Леван тщательно счистил его, выгреб грязь, снял перчатки и вернул их хозяину. Арчил покраснел, зло посмотрел на сталевара, упрекая его за промах. Сталевар, крепкий мужчина, обмяк, как ребенок, решил, что сейчас и начальник смены отчитает его. Но Леван улыбнулся и знаком показал: "Разве так не лучше?" Пристыженный сталевар развел руками, как бы говоря: "Конечно, лучше".
Леван подал знак мастеру, чтобы тот просверлил отверстие.
В мартеновской печи сталь варится при температуре тысяча шестьсот - тысяча семьсот градусов. Около печи такая жара, что непривычный человек не сможет подойти к ней ближе чем на десять шагов. А когда хоть одно окошко печи открыто, подле нее сущий ад.
Сталевары привыкают к этой жаре. Все они худощавые, поджарые, ни капельки жира, в их движениях чувствуются сила и легкость, хотя спецодежда их за три дня покрывается солевым налетом. За одну смену на каждого рабочего полагается двадцать шесть литров соленой воды. Когда Леван начал работать мастером в Магнитогорске, он выпивал за смену не меньше сорока литров. Ежеминутно подбегал к будке с газировкой. Потом привык. Он знал, как рабочие смеются над новоиспеченными инженерами, которые не могут подойти к печи. Знал и потому с первого же дня все время крутился около самых стенок. Напрягал волю, терпел ужасающую жару, чтобы, не дай бог, не появились на лицах ребят насмешливые улыбки…
Гогия Немсадзе не мог простить себе, что не сумел ответить начальнику смены. Злился, из себя выходил, думал: "Язык я проглотил, что ли, почему не смог ответить ему? Надо будет разузнать, что за парень этот Хидашели! Много воображает. Ничего, я ему воткну".
Вскоре такой случай представился. Из печи взяли пробу для анализа, и в этот момент подошел Леван. Гогия предложил начальнику смены сигарету. Хотя Хидашели только что курил, но, чтобы не обидеть помощника сталевара, сигарету взял. К тому же ему не хотелось, чтобы Немсадзе подумал, будто он все еще помнит недавний их разговор. Гогия подошел к огромной железной ложке и прикурил от расплавленной стали. Рука Левана, готовая достать из кармана спичку, как будто окаменела. Он понял, чего хочет Гогия. Рабочие уставились на начальника смены. И он принял вызов. Достал из кармана черные очки и, как ни в чем не бывало, взглянул через окошечко в печь. Потом спокойно поднес сигарету к окошку и прикурил. Адский зной ударил в лицо, но он стерпел. Отступил на два шага и дал знак рабочему в будке, чтобы он открыл окошко наполовину. Подозвал Гогию, показал на заднюю стену, сказал, что она плохо починена и небрежно обсыпана доломитом.
В печи кипела сталь. Пламя бушевало на поверхности.
Помощник сталевара не выдержал. Он быстро замахал головой, давая знать начальнику смены, что тот прав, и отпрыгнул назад. Леван не двинулся с места, рукой подал знак рабочему, чтобы закрыл окно.
Огромная стальная створка опустилась. Огонь снова заперли в печи. Леван облегченно вздохнул… Еще немножко, и эту адскую жару не выдержал бы и он. Затянулся сигаретой, выбросил окурок и перешел к третьей печи.
Пристыженный Гогия отер пот со лба, подошел к огромному вентилятору и чуть не сел на него, рискуя насмерть простудиться.
Из шестой выпускали сталь. Она, казалось, с трудом удерживается в печи, вот-вот вырвется. Ковш наполнялся медленно.
Леван стоял неподалеку от желоба и жадно смотрел на вырывающуюся сталь - свою первую плавку в руставском мартеновском цехе. Ему захотелось пить, он подошел к будке. Здесь шум мазутных форсунок был не так силен. Мастер последовал за ним.
- Кажется, дела идут хорошо! - сказал Арчил.
Леван глотнул газированной воды, прополоскал рот, выплюнул воду, затем поставил пустой стакан на прилавок и небрежно подтолкнул его так, что стакан проехал по стойке и стал на место.
- Средне, дорогой Арчил. Что же это за смена? Надо хотя бы шесть скоростных плавок давать.
"Дай тебе бог здоровья", - улыбнулся в душе Арчил Хараидзе.
Вдалеке показалась девушка в белом халате. Леван узнал сотрудницу экспресс-лаборатории - сегодня он уже третий раз встречался с ней. Девушка кого-то искала. Рабочие указали ей в сторону будки с газированной водой. Она повернулась и направилась прямо к Арчилу. Увидев Левана, она растерялась. По правилам она должна была передать заключение мастеру, но, увидев начальника смены, заколебалась: а вдруг Хидашели обидится? Он понял ее замешательство и показал глазами, чтобы она отдала анализ Арчилу.
Хараидзе это понравилось. Он посмотрел на бумагу и сморщился.
- Что случилось?
- Сера увеличилась! - Мастер передал бумагу Левану.
- Ничего, - улыбнулся Леван, - принесите руду, шлак приготовьте до полировки.
В пяти печах дела шли хорошо. Еще до чистого кипения стали удалось выиграть полтора часа. Оставалось наверстать время и провести скоростную выплавку и в шестой печи. Если бы не эта проклятая сера! Леван решил окисление стали произвести не в ванне печи, а в ковше. В таком случае он мог бы выпустить шесть скоростных плавок.
"Вообще-то, и пять неплохо", - успокаивал он себя. Потом обратился к мастеру и поделился с ним своим решением.
Арчил понял, что это вежливая форма приказа.
- Я пойду проверю феросилициум!
Куски феросилициума не понравились Левану. Ему бросилось в глаза множество крупных глыб, а по правилам каждый кусок не должен превышать двух с половиной килограммов.
Леван поднял два больших комка и понес их бригадиру шихтового двора.
Валико Азарашвили сидел за письменным столом. Когда Леван вошел в кабинет, он даже не поднял головы, сидел, уткнувшись в бумаги.
Леван разозлился, бросил на стол, под самый нос Валико, два огромных куска феросилициума.
- В чем дело, товарищ? - Азарашвили подскочил и уставился на Хидашели. "Наверно, это и есть новый начальник смены".
- Взгляни - и поймешь! - отрезал Леван. - Не заставляй меня вторично приходить сюда. Чтобы за полчаса все было готово!
И Хидашели хлопнул дверью. Ровно через полчаса он подозвал сталевара первой печи:
- Борис, прошу ко мне.
Сталевар удивился, что начальник смены так быстро запомнил его имя.
- Слушаю, начальник.
- Я тебя прошу: иди и проверь феросилициум, полчаса тому назад там не все было в порядке.
Сталевар внутренне рассмеялся, когда увидел, что феросилициум заменен.
"Ага, наконец-то пробрало! Теперь мы вам покажем!" - подумал он и вернулся обрадованный.
Воздух через трубы ввели прямо в ванну печи.
Удалось ускорить варку. Сталь окислили прямо в ковшах.
Шесть скоростных плавок в одну смену! Сталевары не верили в собственную победу. Поздравляли друг друга. Хвалили нового начальника.
Леван молчал, будто ничего и не случилось, не хотел показывать своей радости.
Важа Двалишвили поднялся из разливочного пролета, издалека приветствовал Левана. Потом подошел и обнял друга.
- Молодец, браток, крепкую ты нам задал работу!
Обер-мастер Георгий Меладзе зашел к начальнику цеха и крикнул:
- Чего ты от него хотел, он же очень хороший парень, новый начальник смены!
Элизбар ответил не сразу:
- Дорогой Георгий, дай бог, чтобы он продолжал в том же духе.
На оперативной летучке начальник цеха не смог выдавить из себя ни слова похвалы. "Пока рано, время покажет, что ты за птица", - думал Элизбар, хотя в душе радовался успехам нового инженера.
- Что, трудно ему было хоть одно слово сказать? - искренне злился Важа Двалишвили.
- Эх, дорогой Важа, - с беззаботной улыбкой ответил Хидашели, - вспомни Макиавелли: "Неблагодарность - это вежливость королей", садись-ка лучше в машину, и довезу тебя до дому.