- Подождите, - торопливо бросила Нюся, - я пойду узнаю, может быть, завтра она тоже идет…
Дима и Валя остались вдвоем.
- Вот что, - быстро проговорил Дима. - Иди с ней в кино, я поеду к себе, а завтра приезжай в двенадцать на речку, в Мизгири…
- На речку? Как же я ее найду?
- Спросишь - найдешь. У нас в Мизгирях она одна. Только не бери Нюсю с собой, ладно? Придумай что-нибудь, чтобы отвязаться от нее, и приезжай.
К ним подбежала Нюся.
- Нет, завтра уже другая картина. Дима, брось, идем с нами, не пожалеешь.
Дима взглянул на свои часы.
- Не могу. Я вспомнил, мне надо через час быть дома.
И, не давая Нюсе опомниться, торопливо попрощался, зашагал обратно, к станции.
- По-моему, он чокнутый, - сказала Нюся. - Во всяком случае, с большим приветом. Зачем-то приехал, а теперь вдруг убегает ни с того ни с сего…
- Может, и чокнутый, - равнодушно согласилась Валя. - Пошли, а то уже два звонка дали…
- Как же тебе удалось без нее приехать? - спросил Дима Валю.
- Я сказала, что еду в Москву, надо деньги по переводу получить.
- Она не догадалась?
- Наверно, нет. Она уверена, что пленила тебя.
- Вот как? Что ж, если ей так легче жить… Ты с ней давно дружишь?
- Дружу?.. Мы просто учились в школе вместе. Я даже удивилась, когда она меня пригласила к себе на дачу. Теперь я понимаю, у нее просто никого нет. Правда, есть мать… А у меня нет…
- Ты что, ей завидуешь?
- Завидую.
- Зависть - мерзкое чувство, - сказал Дима.
- Наверно, ты прав, но я ничего не могу с собой поделать.
- Тогда и мне завидуй. У меня тоже есть мама.
- И тебе завидую.
Он произнес не сразу:
- Как ты откровенна… Так говорить о себе не каждый может.
- А я могу, как видишь.
- Ее мать к тебе хорошо относится?
- Ничего. Я, как приехала, сразу же сказала ее матери: возьмите меня в долю.
- Как это в долю?
- Обыкновенно. Я им в первый же день заплатила вперед.
- Сколько?
- Двадцать пять рублей.
- И они взяли?
- Взяли. И я очень довольна, не люблю ни у кого одалживаться тем более что и Нюся и ее мама жадные донельзя.
- Я бы ни за что не поехал на твоем месте.
- Мне хотелось побывать в Москве, я ведь никогда еще не была здесь.
- А Нюся тебе, наверно, завидует.
- Чего мне завидовать?
- Ты красивая.
- Кто? Я? Да что ты, вот у нас на фабрике одна девушка работает - Вартуи Хачинян, мы с ней в одной комнате живем, та красивая, это да!
- И ты красивая, - упрямо повторил Дима. - Но не уверена в себе… Нужна уверенность.
- А ты в себе уверен?
- Нет, ни капельки. Мне всегда кажется, что я хуже всех, что надо мною втихаря смеются. Папа считает, что я весь в комплексах…
- Что значит - в комплексах?
- То и значит, когда кажется, что ты хуже всех.
- Ты совсем не хуже всех, а, напротив того, лучше очень многих… - Валя помолчала. - И никто над тобой и не думает смеяться. Меня учишь уверенности, а сам…
4
Когда она была в восьмом классе, ей сказала, что мама и папа у нее не родные, приемные. Это все произошло, как часто бывает, случайно.
Валя пошла в булочную за хлебом. Стояла в очереди к прилавку, и тут к ней подошел соседский Мишка, первый голубятник района, с золотой "фиксой" во рту, которой Мишка щеголял перед всеми. Толкнул ее в бок.
- Подвинься, я впереди.
- А вот и не пущу, - ответила Валя.
Мишка гулко захохотал, блеснув своей "фиксой".
- Ты, приемыш, - сказал он. - Туда же, вякаешь…
- Почему это я приемыш? - спросила Валя. Решила про себя: ни за что не пустит Мишку вперед.
- А ты что, не знаешь? Приемыш, самый настоящий, а тоже мне, фасон давит…
Кругом загалдели, закричали на Мишку, одна женщина сердобольно погладила Валю по голове.
- Не слушай его, дочка…
Валя даже не взглянула на нее.
Ей вспомнились жалостливые взгляды, неясные намеки, слова, услышанные ненароком, когда она приходила к подругам.
Ее не обижали дома, но и не ласкали. И никогда не делали подарков. И не спрашивали, чего бы ей хотелось. У ее папы и мамы были постоянно какие-то дела, более важные для них. Для Вали уже не оставалось места. Для нее всегда не хватало времени, как не хватало ласковых слов. Ни папа, ни мама не спрашивали, как она учится, какой предмет ей нравится больше. И на родительские собрания они приходили очень редко. Классный руководитель даже сказал, когда она переходила в седьмой класс:
- Хоть бы твоя мама послушала, как тебя хвалят учителя…
А Валя ответила:
- Маме некогда, она болеет…
И, придя домой, сказала, что классный руководитель хотел бы, чтобы мама пришла в школу. Но мама не дослушала ее:
- Есть мне время ходить…
А папа опять был в командировке, и так никто из них не пришел в школу, даже на последнее перед каникулами собрание.
…Она вернулась из булочной, положила хлеб на кухонный стол. Вошла в комнату. Мама лежала на кровати, укрывшись платком.
- Как себя чувствуешь? - спросила Валя. - Не полегчало?
- Какое там, - через силу ответила мама.
И Валя ни о чем не стала больше говорить. Но про себя вдруг решила: дольше здесь не останется. Надо устроиться на работу и жить в общежитии. Ей уже пятнадцать лет, она почти взрослая, через год получит паспорт.
На следующий день Валя отправилась на швейную фабрику. Их соседка по дому работала там, и от нее Валя слышала, что на фабрике набирают, учеников.
Валя пришла в отдел кадров, сказала:
- Как сделать, чтобы поступить к вам работать?
Начальник отдела кадров, молодой еще мужчина в военной гимнастерке без погон, спросил ее:
- А площадь у тебя имеется?
Валя ответила:
- Если можко, устройте в общежитие.
Начальник был, видно, человек понятливый. Не стал ее подробно расспрашивать, велел написать заявление, потом позвонил куда-то и еще куда-то, попросил помочь в его личной просьбе; должно быть, ему редко отказывали, и он с довольным видом, положив трубку, сказал Вале:
- Будет тебе общежитие. С понедельника выходи работать…
- А когда я могу переехать? - спросила Валя.
- В понедельник же, после обеда.
Утрем вернулся из командировки папа. Наскоро выпил чаю и снова засел за свои бумаги, все время что-то писал на вырванной из тетради странице. Мама была в поликлинике.
Валя не знала, как обратиться к нему. Папой называть не хотелось, а по имени-отчеству как-то было неудобно, непривычно. Она решила не называть его никак.
- Вот что, - сказала, подойдя к столу. - Я больше не буду здесь жить.
Он поднял голову, озабоченно взглянул на нее. Может, даже и не расслышал того, что она сказала. На тетрадной странице виднелись написанные его рукой столбики цифр.
- А? Что? - переспросил он и снова уставился на свои цифры.
- Я больше не буду здесь жить, - повторила Валя. - С понедельника.
Он удивленно посмотрел на нее
- Как не будешь? А где?
- В общежитии.
Он вынул из кармана сигарету, закурил.
- Это почему же ты так решила?
- Сами знаете, - сказала Валя. - Я же вам не родная…
Где-то в глубине души таилась надежда: сейчас он засмеется, накричит на нее - еще чего, дескать, придумала - или просто прикажет: "Брось все эти глупости, хватит!"
Она смотрела на него и ждала, опровергнет ли он ее слова? Пусть, пусть высмеет, закричит, разозлится, только бы не молчал…
Он спросил сравнительно спокойно:
- Кто это тебе сказал?
- Все говорят.
- Как все?
- Все, кого ни возьмите…
Он затянулся, Выпустил дым. При маме старался не курить, маме было вредно вдыхать дым, и теперь он старался вовсю, пока ее не было.
- Это что, правда?
- Да, - сказал он. - Правда.
Она отвернулась, пошла в свой угол, села на кровать, на которой спала все годы, - это была уже старая железная кровать, но еще приличная на вид.
- Где же ты жить будешь?
- Я же сказала, в общежитии. Пойду работать, поступлю в вечернюю школу рабочей молодежи.
Он погасил сигарету, открыл форточку.
- Все, как есть, успела обдумать…
Она промолчала. Он был верен себе, ни с кем не любил портить отношения.
- Ладно, - сказал. - Раз ты так хочешь, пусть так оно и будет. Соскучишься - приходи, будем рады…
- Кто мои родители? - спросила Валя. - Они живы?
- Нет. Тебе было неполных три года, когда мы взяли тебя к себе.
- А они кто были?
- Твой отец работал на нашем заводе. В цеху случилась авария, и он погиб.
- А мама?
- Она умерла спустя несколько месяцев, от заражения крови.
- Вы ее знали?
- Нет. Отца твоего видел, очень приятный был человек, хорошо пел, у нас на заводе многие его помнят.
- А я на кого похожа?
Он задумался.
- Пожалуй, немного на отца, глаза такие же…
- А как же вы взяли меня? Почему?
- Мне сказали в завкоме, что девочка, то есть ты, осталась одна. Совсем одна, ни отца, ни матери. И тогда мама… - Он запнулся, посмотрел на Валю, потом продолжал снова - Тогда мама сказала: "Возьмем девочку к себе". Мы взяли тебя, удочерили, и ты носишь нашу фамилию.
- Понятно, - промолвила Валя.
Как же это все ужасно! Почти одновременно потеряла родных отца и мать, осталась совсем одна. И чужие люди взяли ее к себе, и фамилия у нее с тех пор не своя, чужая…
Что ж, они, наверное, теперь очень даже будут довольны, что наконец-то избавились от приемыша!
Слово, только недавно услышанное в булочной, как бы жгло ее. И она все время повторяла про себя "приемыш, приемыш", будто хотела, чтобы это слово укрепило ее решение и не дало отступить назад.
А мама заплакала, когда Валя уже собралась уходить совсем. Хлюпала носом, не вытирая слез, катившихся по щекам, и Валя словно впервые увидела, как она постарела за эти годы: лицо желтое, виски обтянуты, на лбу и на щеках морщины, должно быть, и в самом деле больная.
- Как же, - спросила мама, - так и уйдешь от нас? Почему?
- Я уже сказала, - устало ответила Валя. - Ты все знаешь.
Мама заплакала еще горше. И плача, говорила все одно и то же:
- Как же так? А? Почему же ты так решила?
Валя не отвечала ей. Деловито собирала немногие свои вещи.
Сознавала ли она, что поступает жестоко? Позднее, когда осталась одна, уже в общежитии швейной фабрики, она снова вспомнила несчастное, заплаканное лицо мамы, прерывающийся от слез голос, худую ладонь, в которой был зажат мокрый носовой платок…
Нет, Валя не могла признать себя жестокой: она считала себя вправе поступить так, как поступала. И даже потом, когда стала старше, все равно оправдывала себя: ведь оба - приемные ее отец и мать- относились к ней совсем не так, как, ей казалось, они относились бы к родной дочери.
И хотя Валя не считала себя неблагодарной, в сущности, она все-таки оказалась я жестокой и неблагодарной: по молодости лет она не понимала, что от людей нельзя требовать больше того, что они могут дать. Каждый в силах давать лишь то, что он может. А Валя не понимала да и не хотела понимать этого…
5
Первый день в общежитии начался с конфликта. Комендантша - толстенная тетка, волосы завиты в мелкие кудельки, щеки тугие, красные, словно помидоры, - привела Валю в большую, светлую комнату, сказала:
- Вот твоя койка, у окна…
Валя обрадовалась: у окна, каждый знает, самое лучшее место. Спросила:
- Сколько девушек здесь еще живет?
- Умеешь до десяти считать?
- Умею.
- Тогда считай, - сказала комендантша, - вроде три, видишь? Вартуи, Маша, Нюра, ты будешь четвертая.
Валя глянула в окно. За окном возвышался четырехэтажный кирпичный дом. Должно быть, один из цехов фабрики.
- Все поняла? - спросила комендантша.
- Все.
- Тогда давай располагайся, а я пойду, у меня делов невпроворот…
Валя вынула из чемодана накидку - когда-то сама вышивала, по белому фону васильки, - положила на подушку. Оглядела койку, так вроде красивее, и вид совсем домашний.
"Теперь это мой дом", - подумала Валя.
Дом. Короткое слово, а как много в себя вмещает. Ей вспомнилось, она приходила к подругам, у которых был хороший, благополучный дом, заботливые родители… Мама и отец…
Почему так получается, что она все время думает о них? Ведь решила же раз и навсегда - больше никогда не видеться с ними. И вот вспоминает… Что-то они сейчас делают? Говорят ли о ней? Или забыли, вычеркнули из памяти?
Валя задумалась, не расслышала, как открылась дверь.
- Привет, - громко произнес кто-то рядом.
Валя обернулась. Возле нее стояла статная девушка, глядела на Валю черными продолговатыми глазами. Горячий румянец на покрытых пушком щеках, темные волосы немного вьются.
- Привет, - ответила Валя. Подумала про себя: "Какая красивая…"
- Только сейчас появилась? - спросила девушка.
- Только сейчас.
Девушка протянула руку.
- Меня зовут Вартуи. А тебя как?
- Валя. Как тебя зовут, я не поняла?
- Вартуи. Обычное армянское имя. А ты почему на меня так уставилась?
Голос у Вартуи был звучный, слова она произносила чуть нараспев, с каким-то мягким акцентом.
- Ты красивая, - сказала Валя. - Даже очень красивая.
- Кто? Я? - Вартуи задумалась. Не удивилась, не обрадовалась; должно быть, успела привыкнуть к этим, наверно, часто произносимым словам. - Может быть, и красивая, - сказала, - но это пройдет.
- Что пройдет?
- Красота пройдет, молодость пройдет.
- Почему?
- Все проходит. А на эту койку лучше не ложись.
- Как же так? Мне комендантша сказала: вот твоя койка.
- Не ложись. Это Лерина койка, у нас тут одна девушка живет, Лера…
Вартуи присела на койку, стоявшую рядом с Валиной.
- Тут вот какое дело: Лера у нас замуж сходила, - Вартуи засмеялась, блеснули ровные, один к одному, словно на рекламе зубной пасты, зубы. - А потом рассорилась с мужем и обратно к нам собралась, а Василиса, комендантша наша, ее пускать не хочет. Они с ней ругаются все время, Василиса говорит: "Ни за что не пущу обратно".
- А Лера что же?
- А Лера у нас пробивная, пошла в партком, потом к директору и, конечно, своего добилась наперекор Василисе… - Вартуи прислушалась. - Вот она сама, легка на помине…
В дверях появилась крохотная девушка. В руках чемодан и узел, должно быть, с постельными принадлежностями.
Подошла прямо к Вале, коротко бросила:
- А ну вставай!
- Это почему? - спросила Валя.
- Чего ты кипятишься, Лера? - сказала Вартуи. - Она же новенькая, ничего еще не знает.
Крохотная забияка положила узел на одеяло, а чемодан задвинула под кровать. У нее были темные, без блеска, похожие на антрацит глаза, пористая кожа, крупный рот, как бы взятый с другого, более широкого, большого лица.
- Это твой чемодан?
- Мой, - ответила Валя.
- Убери, он мне мешает…
Внезапно в комнату влетела комендантша. Щеки ее, казалось, пылали еще сильнее.
- Явилась, - бросила она на ходу Лере. - Долгожданная наша…
Лера достала из кармана какую-то бумагу, помахала перед носом комендантши.
- Можете не волноваться, Василиса Карловна, сам директор подписал.
- Покажи - сказала Василиса Карповна.
Взяла бумагу, стала читать про себя, надув толстые губы.
- Если и вслух прочтете, тоже не споткнетесь, - язвительно произнесла Лера. - Как, уяснили?
Василиса Карповна только глянула на нее - Валя даже удивилась, до того злыми, колючими показались эти маленькие, заплывшие глаза. Потом обернулась к Вале
- Что же мне с тобой делать?
- Не знаю, - хмуро ответила Валя.
- А я знаю, - вмешалась Вартуи. - Вот сюда можно еще одну койку поставить, рядом с моей.
Василиса Карповна саркастически усмехнулась.
- Может, лучше мы ее с тобой вместях положим?
Вартуи спокойно сказала:
- Зачем так говорить? А койку можно поставить, здесь есть место, сами видите…
Василиса Карповна вздохнула, однако, видно, решила смириться.
- Раз такое дело, идем, возьмем с тобой койку.
Валя мрачно шагала по коридору вслед за Василисой Карловной. Как все нескладно получилось. Думалось, заняла лучшее место, не тут-то было… Ее уже тянуло обратно, домой. Может, и вправду собраться да убежать? Она даже шагнула было к дверям, и вдруг ей вспомнилось наглое, ухмыляющееся лицо Мишки-голубятника, его слова: "Приемыш, а туда же"…
Она резко повернулась, пошла рядом с Василисой Карловной.
Кладовая была заперта на замок.
- Вот незадача, - досадливо буркнула Василиса Карповна. - Опять кастелянша куда-то смылась…
- Может, после прийти? - спросила Валя.
- Давай после, через часок…
Когда Валя вернулась в комнату, Лера и Вартуи сидели за столом, пили чай. Лера и головы не повернула, а Вартуи сказала:
- Садись с нами.
Налила Вале чаю в стакан, пододвинула тарелочку с нарезанным ломтиками бисквитным рулетом
Лера, не обращая на Валю внимания, продолжала, видно, начатый еще до прихода Вали разговор:
- А потом он мне говорит: "Если не повинишься перед моей мамой, ты мне не нужна больше!" А я ему говорю: "А мне никто не нужен, ни ты, ни твоя мама!"
Вартуи широко раскрыла глаза.
- Так и сказала?
- Так и врезала, слово в слово!
- Ну-ну! Сильна ты, Лерка…
- Да уж себе на хвост никому наступать не позволю!
Маленькая, сердитая, с воинственно сверкающими глазами, она держала в крошечной руке кружку с чаем, словно гранату. Казалось, еще секунда, и она швырнет эту самую кружку в кого придется…
"С такой лучше не ссориться…" - подумала Валя.
Лера ей не понравилась с первого взгляда. Этакая пигалица, а соображает о себе черт знает что.
И голос у нее противный, говорит немного в нос, отчеканивая каждое слово.
Зато Вартуи приветливо поглядывала на Валю своими красивыми глазами, как бы понимая, о чем думает Валя, ободряюще улыбалась ей.
- Ты тоже ученица? - спросила ее Валя.
- Нет, я уже выучилась, даже разряд имею.
- А я бригадир, - сказала Лера. - Вот попадешь ко мне в бригаду, будешь плохо работать, я с тебя шкуру спущу и голой в Африку пущу!
- Перестань, - остановила ее Вартуи. - Чего ты пристаешь к ней?
Лера задорно вскинула голову, должно быть, хотела сказать что-то, но сдержалась. Спросила Валю:
- У тебя родители есть?
- Нет, - помедлив, ответила Валя.
- Значит, ты, как и я, детдомовская?
- Нет, я не детдомовская.
- А у меня отец в Ереване живет, - сказала Вартуи, - обещал на праздники приехать.
- У тебя отец красивый? - спросила Валя.
Вартуи пожала плечами.
- Он уже старый, ему сорок два года или даже сорок три.
- А матери нет?
- У меня мачеха.
- Небось, злыдня, - определила Лера.