- Вы зачем сюда пришли?
Я встревожился.
- Спокойно, Сережа. Просто так зашел.
Он весь дрожал, ухватившись руками за стол.
- Просто так зашли? А кто вас просил? Редакторский долг повелел?
- Да ты что, Сергей…
- Не нужно мне вашего сочувствия! Без него обойдусь! Что вы за мной по пятам ходите? Надоело!
Затылок у меня сразу отяжелел.
- Опротивело! - отчаянно выкрикнул Кротов.
Я все еще не уходил. И только когда он закричал мне в лицо совсем уж дикое и несуразное: "Я знаю, почему вы ко мне пристаете! Вы за Катей ухлестываете!" - я встал, плохо видя окружающее, словно котельная вдруг наполнилась дымом, и - хвать, хвать за поручни - полез по железной лесенке на свежий воздух.
Труба котельной дымила в ясное морозное небо. Улица была пуста. Я пришел домой, сел, не раздеваясь, на пол перед печкой и слепо принялся толкать в нее дрова. Жена всплеснула руками:
- Ты чего это? Жарко ведь.
- А пусть знает! Пусть знает! Его теплом не воспользуюсь!
- Боря, что с тобой? Ты печку сломаешь.
- Верка! - закричал я. Вбежала дочь. - Выбирай себе жениха, - сказал я ей, - с железной вегетативно-нервной системой. Чтобы он был тупой как пень, чтоб книг не читал, не писал, чтоб только на гармони брямкал. Поняла?
Она открыла рот от удивления.
- Бежи отсюда! - скомандовал я.
- Беги, - хладнокровно поправила жена.
- Все спать! - сказал я. - Буду топить, пока все не сожгу, потом сам туда залезу.
- Вера, дай папе брусничного сока.
- Керосину дайте. Запалю дом.
Они захохотали. Я посидел перед печкой, как Будда со скрещенными ногами, встал и пошел. Куда? В котельную, конечно.
Кротов опять швырял уголь в топку. Я спустился с лесенки и встал перед ним.
- Слушай, Кротов, или мы с тобой опять крупно поссоримся и кто-нибудь кого-нибудь засунет в печку, или ты мне немедленно скажешь, где лежит твой чертов роман, а я пойду возьму его и почитаю.
- Нет!
- Тогда имей в виду, Кротов, я его выкраду.
- Не сможете. Его нет.
- Где же он?
- Сжег.
- Когда?
- Сегодня.
- А черновик?
- Нет черновика!
- Тоже спалил?
- Спалил.
- Тут? - ткнул я рукой в топку.
- Тут!
- Так я и знал, Кротов, что ты дикий парень. Сердцем чуял: ты что-то умудрил. Теперь я засну спокойно. А ты до конца жизни можешь работать лопатой. Это легче и проще. Проще и легче.
Я пошел прочь.
- Кате не говорите! - прокричал он вслед.
16
Катя узнала без моей помощи.
Впервые я увидел ее после больницы вместе с Тоней Салаткиной. Был сумрачный, теплый и тихий денек. Они неторопливо шли в сторону редакции. Тоня Салаткина несла хозяйственную сумку, Катя прогуливалась налегке. Молоденькая медсестра с ее свежим скуластым лицом, ладной фигуркой в меховой шубке и камусных унтиках бережно вела подругу под руку. Рядом с ней Катя выглядела измученной. Она пополнела и подурнела. На щеках появились темные пятна, на лбу залегли морщинки, только глаза были такие же, как раньше, ясные, словно обточенные камешки янтаря.
Я заговорил с Катей. Тоня Салаткина нетерпеливо переминалась на месте, косила в нашу сторону черными глазами. Чтобы позлить девчонку, из какого-то непонятного упрямства, я отвел Катю в сторону и стал расспрашивать, что ей пишут из дома. Оказывается, Вера Александровна дважды звонила в больницу главному врачу Савостину и настаивала, чтобы Катю перевели в московскую клинику, где место ей обеспечено. Савостин, человек умный и рассудительный, необходимости в этом не видел, но на всякий случай переговорил с Катей и получил отказ.
- Может быть, напрасно? Вид у вас неважный, - сказал я.
- Да знаю… Совсем дурнушкой стала… - пригорюнилась она и как-то по-старушечьи вздохнула. - Ох, Борис Антонович! Разве дело во мне? Я все вытерплю. Вот Сережа… Я за него боюсь. Он стал такой нервный, издерганный. Раньше был просто вспыльчивый. А сейчас весь как на иголках. Он не жалуется, но я чувствую. Эта работа…
- Он сам ее выбрал.
- Вот именно сам. А знаете почему? Из-за меня. Чтобы деньги были. И еще, знаете… - она оглянулась на Тоню Салаткину, которая ожидала невдалеке, - …знаете, - и глаза у нее стали огромные и испуганные, - …он ведь сжег свою рукопись.
- Слышал об этом. Гоголь новоявленный! Он посылал ее куда-нибудь?
- В том-то и дело… - Катя оглянулась на подружку. - Он посылал ее в журнал, а ему вернули. И прислали плохую рецензию. А Сережа взял и сжег. - Она мучительно наморщила лоб. - Он сказал, что больше не будет писать ни одной строчки.
- И не пишет?
- Нет.
- Чем же он занимается в свободное время?
- Он такой странный стал. Или лежит, или спит, или курит и молчит. Даже не читает. Я его ободряю как могу.
- Это он вас должен ободрять.
Катя замахала руками, точно я сказал бог весть какую глупость…
- Нет, что вы! Мне легче. Мужчины такие слабые. Они не могут без поддержки.
- Катечка, замерзнешь! - не вытерпела Тоня Салаткина.
- Как у вас с деньгами, Катя? Только правду!
- Все хорошо. Я получила по бюллетеню.
- А Сергей? Сколько он зарабатывает?
- Много, - сказала она. - Очень много. Но лучше бы этих денег не было.
- Знаете что… Постарайтесь все-таки уговорить Сергея, чтобы он перестал упрямиться и сотрудничал с нами хотя бы нештатно. Это его, может быть, взбодрит.
- Хорошо… я постараюсь, - пообещала она неуверенно.
- Да, Катя, еще вот что. Тридцать первого у меня дома соберется небольшая компания. Приходите и вы с Сергеем, а?
Ее лицо словно потерли снегом - так разгорелось.
- А это удобно? У вас ведь взрослые соберутся.
- Ну и что? Вы с Сергеем тоже не дети. Скоро родителями станете.
- Ой, я так давно не была в гостях! А какое платье я надену? У меня нового нет.
- Прикажите Сергею, пускай купит. Муж он вам или не муж?
- Муж объелся груш… - пробормотала она, сморщив нос.
Тоня Салаткина, потеряв терпение, решительно двинулась к нам.
17
Последний день года пришел на нашу землю тихим и умиротворенным. К вечеру улицы опустели, во всех домах зажглись огни, все трубы задымили. В домах около жарких печек суетились хозяйки, а далеко в глубине леса, на реках Виви, Котуе, Таймуре и безымянных притоках, где стоят зимовья охотников, мужчины доставали из лабазов мясо для ужина, разливали в кружки припасенный спирт - и, кажется, только звезды и деревья были безучастны к празднику.
Гости начали собираться к девяти. Первыми явились супруги Савостины: он, главный врач окружной больницы, плотный мужчина с полным лицом, и она, коллега моей жены по школе, красивая, очень жизнерадостная женщина. Появился холостяк Морозов, начальник геологоразведки, в сером джемпере и белоснежной рубахе, выбритый до синевы, мрачноватый. Пока женщины накрывали на стол, мы выкурили по сигарете, обсудили достоинства щенка, которого подарил Савостину один знакомый оленевод, похвалили погоду и выяснили намерения друг друга по части питья…
Все мы были знакомы не первый год, приехали на эту окраину из разных краев и, хотя уже успели забыть очертания родных мест, словно видели их сквозь метельную дымку, не переставали, подвыпив, грозиться отъездом - и никуда не уезжали.
Между тем Кротовых все не было. Я стал поглядывать на часы.
- Кого ждем? - спросил Савостин, точным взглядом хирурга окидывая стол.
- Ребята должны появиться.
- Что за ребята?
Я объяснил.
- Девочка у меня лежала? - припомнил Савостин.
- Вот-вот.
- Тот самый, что меня интервьюировал? - спросил Морозов.
- Угадал.
Оба были, кажется, недовольны, словно присутствие Кротовых разрушало их застольные планы.
- Ничего, переживете, - сказал я. - Ребята не зануды. Не в пример вам.
Наконец, когда все было готово и решили садиться за стол, в дверь постучали. Я пошел открывать.
Явилась одна Катя, запыхавшаяся, и с порога торопливо выложила:
- Я пришла извиниться, Борис Антонович… Понимаете, Сережу срочно вызвали на работу, там у них кто-то не вышел, вот я пришла сказать… Ох, какой вы нарядный! И рубашка с вышивкой!
- Да-с, с вышивкой. Снимай пальто.
- Я не могу без Сережи. Я пришла только сказать.
- Жаль, что Сергей занят, но это не резон, чтобы тебе сидеть с ним в котельной. Я сегодня на "ты", ничего?
- Ничего, но я не могу, честное слово!
- И слушать не желаю!
Я помог ей снять пальто. На Кате было очень простое зеленое платье, - по-видимому, собственноручно сшитое, - с короткими рукавами и белым воротничком. Свободный покрой уже не скрывал ее округлившийся живот, но освеженное после улицы лицо было как у школьницы, примчавшейся на выпускной вечер. Отвернувшись, я подождал, пока она приведет себя в порядок перед зеркалом.
Когда я под руку ввел ее в комнату, где все уже расселись за столом, она сильно оробела, даже слегка дрожала.
- Это Катя Кротова, - объявил я. - Ее муж будет позднее.
И представил Кате сидящих за столом.
- А мы знакомы, - напомнил Савостин. - Катя, которая не слушает своих родителей, верно?
Нарядная Савостина с интересом разглядывала смущенную девушку. Мрачноватое лицо Морозова просветлело.
Вскоре за столом стало шумно. После первых тостов разговор наладился. Катя освоилась в незнакомой обстановке и уже без робости, с любопытством посматривала на гостей. Особенно ее, кажется, поразила Савостина. Та в самом деле была эффектна в своем черном вечернем платье, со своими ослепительными зубами и светлой маленькой головкой. Она болтала, не умолкая.
- …И можете представить, они приняли меня за немку. А я по-немецки ни слова.
Она рассказывала о своей поездке на Золотые Пески.
- А они по-русски ни слова. Только "пожалюста". А я только "данке шён". И вот таким образом изъясняясь, мы просидели, можете представить, четыре часа в ресторане. С моими-то несчастными левами в кармане! И, знаете, я впервые получила от общества мужчин большое удовольствие, потому что не понимала, о чем они говорят. Ричард, - обратилась она к мужу, невозмутимо поедающему ломтики строганины, - изучи, пожалуйста, немецкий язык, доставь мне удовольствие.
- Я знаю немецкий язык, - сказал Савостин.
- Ах да, я забыла! Ричард действительно знает. А каково было мне? Четыре респектабельных немца и я. И со всеми по очереди танцую. Нет, что ни говорите, - мечтательно заключила она, сверкнув зубами, - такой вечер выпадает не часто…
Катя наклонилась ко мне и тихонько шепнула:
- А где был ее муж?
Так же тихо я ответил:
- Тебя лечил.
Катя задумалась, еще раз взглянула на Савостину и больше, кажется, уже не смотрела. Теперь ее внимание привлек Морозов, сидевший как раз напротив. Он усердно наполнял свою рюмку; высокий лоб его разгладился, глаза повеселели. Он перехватил взгляд Кати.
- Постойте! А вы почему не пьете? - прозвучал громкий вопрос.
Савостина прервала рассказ, и все взгляды обратились на Катю.
- Мне не хочется, - отговорилась она. - Я выпью позднее.
- Почему ж не сейчас? - настаивал ненаблюдательный геолог.
- Я выпью, когда придет мой муж, - сказала Катя в тишине.
Савостина захлопала в ладоши.
- Что, съели, Лев Львович?
Морозов был озадачен. Катя сидела с воинственным видом.
- Некоторым путешественницам, - невозмутимо заметил Савостин, - неплохо бы иметь такие же принципы.
Его жена весело заулыбалась.
- Камешек в мой огород… Видите, что вы наделали, Катя. Он теперь меня со свету сживет из-за этих немцев. А где вы потеряли своего мужа? Так интересно взглянуть на человека, ради которого прокисает вино. Так интересно!
- Чрезвычайно интересно, - усмехнулся Савостин.
- Ох, Ричард, не занудствуй, пожалуйста! Дай мне поговорить с девочкой. Вы давно замужем, Катюша?
- Давно. Скоро будет полгода, - был очень серьезный ответ.
Даже Савостин сморщил губы в улыбке.
- "Скоро будет полгода"! - воскликнула его жена. - Когда я могла сказать так: скоро будет полгода? Боже мой, скоро будет семнадцать лет! Катюша, вы счастливый человек. Теперь я понимаю, почему ваша рюмка полная.
Катя посмотрела на меня, словно нуждаясь в совете, Я пожал плечами: мол, выкручивайся сама.
- Я хочу встретиться с вами за столом через десять-пятнадцать лет. Тогда вы не будете медлить, прислушиваясь к шагам на лестнице!
- Я не понимаю… - сказала Катя, озабоченно глядя на красивую женщину.
Савостина заразительно расхохоталась. Холостяк Морозов, подперев подбородок ладонью, внимательно и серьезно изучал молодую гостью. Савостин толстыми пальцами взял жену за ухо и легонько подергал.
- Она наказана, - пояснил он Кате.
За столом стало совсем непринужденно. Выпили еще по рюмке, причем Морозов пожелал непременно чокнуться с Катей, и Савостин тоже, и я с женой, а Савостина вспорхнула со своего места, обежала вокруг стола и чмокнула Катю в лоб.
Не успели еще сменить посуду на столе для горячих блюд, раздался громкий стук в дверь. Я поднялся со стула.
- Это он!
Катя опередила меня, первой выскочив в прихожую.
Кротов стоял на пороге в распахнутом полушубке, шапка на затылке, разгоряченный то ли после бега, то ли от жара котельной…
- Сережа!
- Катя!
Они обнялись, как после долгой разлуки.
- С наступающим, Борис Антонович!
- Раздевайся, бродяга. Рад тебя видеть.
Он сбросил полушубок и остался в свитере, джинсах и унтах.
- Сережа, здравствуйте! Проходите, проходите! - закричала моя жена, пробегая по коридору с тарелками в руках.
Из комнаты выглянула светлая головка Савостиной.
- Кто здесь Сережа? Хочу посмотреть на Сережу! Она вышла в прихожую и остановилась, склонив голову к плечу.
- Вот вы какой! Теперь буду знать, как выглядит человек, из-за которого жена не пригубила ни капливина. Ну, здравствуйте. Меня зовут Зоя.
- Сергей Леонидович.
Савостина всплеснула полными красивыми руками.
- Господи, как торжественно! - и пошла в столовую, выкрикивая на ходу. - Я веду вам долгожданного Сергея Леонидовича. Никто не смеет называть его иначе! Только мне дано право звать его Сережей, ибо только я одна ношу сережки!
Я услышал, как Кротов за моей спиной сказал довольно громко:
- Катька, не щипайся…
- А ты ее не разглядывай, - послышался шепот Кати.
18
Во втором часу ночи стол отодвинули в сторону, гремела музыка, и танцы были в самом разгаре. Вернулась из своей компании моя дочь, веселая и оживленная, словно синичка на свежем снегу. Я усадил ее рядом с собой и стал внушать, что каждый потерянный миг жизни невосполним, цель должна быть ясна, прозябание смерти подобно, сегодня мы с ней ровесники. Она хлопала глазами, ничего не понимая. Тогда я спросил ее, с кем она сегодня целовалась, и дочь закричала: "Папка, как не стыдно!" - а я сообщил ей, что в молодые годы умел великолепно обольщать таких девчонок, как она, и нет ничего проще, чем закрутить девчонке голову, а любовь, сказал я, - это нечто другое, любовь неповторима. А всему прочему нет моего родительского благословения!
Она засмеялась и ускользнула в свою комнату, а я схватил за рукав разгоряченного после танца Кротова, притянул на диван и спросил:
- Ты мне скажи, чего ты такой веселый? Я тебя знаю. Это неспроста.
Он раздувал тонкие ноздри, в голубых глазах прыгали чертики…
- Премию получил! За образцовый обогрев!
Я покачал пальцем перед его носом.
- Меня не проведе-ешь… я все вижу… Сережа! - приник я к нему плечом. - Дружище! Передо мной стоит альтернатива: прозябать до конца своих дней или воспарить. Соображаешь?
- Смутно. У вас что-нибудь случилось?
- Чудило! Конечно, нет. Просто я никогда не мог сесть в поезд, не зная, на какой станции сойду. Теперь кумекаешь?
- Слегка.
- Я благополучнейшая личность, Леонидыч. Я чиновничья промокашка и домашний халат.
Мгновенье он раздумывал, потом безжалостно сразил:
- Ерунда! Завтра проснетесь - и все пройдет.
- Ты так думаешь? - огорчился я. - Не знаю… Может, и пройдет. Не исключено… Но с некоторых пор я неспокоен. Могу тебе даже точно сказать, с какого времени. С августа!
- Слушайте, Борис Антонович, - перебил он меня с жестоким невниманием юности к излияниям старости, - помните, я в стадо ездил?
- Ну?
- Я ошалел тогда. Чапогира знаете, Тимофея Егоровича?
- Конечно, знаю.
- Ну вот. Настоящим делом занимается. Согласны?
- А тебе-то что? Еще один очерк хочешь о нем написать? Еще одну премию отхватить?
- Теперь Катя выздоровела… - думая о другом, ответил он.
Меня охватило недоброе предчувствие.
- Постой-ка… постой! Ты что этим хочешь сказать?
- Короче, Борис Антонович, мы уезжаем!
- Как! Куда?
Но Кротов уже метнулся от меня, подлетел к моей жене, которая отдыхала в кресле, подхватил ее и увлек на середину комнаты танцевать.
Около елки Морозов с невероятной осторожностью и сосредоточенностью кружил Катю. Я подошел к ним и заворчал:
- Хватит, хватит… Дай девочке отдохнуть… нечего! - сам взял Катю под локоть. - Ты не устала?
- Что вы! Так хорошо.
- У меня есть идея, - зашептал я ей на ухо. - Давай сбежим из этого вертепа, прогуляемся на воздухе… а?
- С удовольствием.
- Тсс! Никому ни слова.
Незаметно для остальных мы выскользнули в прихожую, разыскали свою одежду и бесшумно выбрались из квартиры. Около подъезда дома, в обычном своем месте в ямке, спал и видел снежные сны Кучум. Я свистнул; он одним прыжком встал на лапы и приветственно гавкнул.
Я взял Катю под руку, и некоторое время мы шагали молча.
- Послушай-ка, девочка, - осторожно приступил я к допросу, - что это такое вы надумали? Куда это вы уезжать собрались?
- Эх, болтунишка Сережка! Не выдержал! - живо откликнулась она. - Мы хотели вам сказать после праздника.
- Нет уж, сейчас говори, а то я спать не буду. При чем тут Чапогир, а?
Я остановился, и Катя остановилась, и Кучум, бежавший рядом, замер на месте и, подняв морду, посмотрел на нас неунывающим взглядом.