Незадолго до наступления чехов американский сенатор Шерман стучал кулаком в сенате, требуя ускорить интервенцию:
- Сибирь - это пшеничное поле, пастбища для скота, имеющие огромную ценность.
Герберт Гувер, владелец нефтяных компаний в Майкопе, Лесли Уркварт - эксплуататор минеральных богатств на Урале - с пеной у рта требовали от своих правительств скорейшей расправы над большевиками.
Обо всем этом Прохору еще накануне поступления в полк имени Шевченко рассказал Киселев.
- Теперь тебе понятно, кто стоит за спиной беляков. Так и с полком, или, как его называют, куренем имени Шевченко. Над ним маячит реальная фигура националиста, злейшего врага украинского народа, Петлюры, - говорил Киселев.
Прохор с Ибрагимом с трудом выбрались из толпы и зашли в магазин Валеева. Дождавшись, когда схлынут покупатели, Ибрагим передал записку отца одному из приказчиков.
- Подождите у главного выхода. Скоро магазин закроют, и пойдем ко мне, - сказал тот торопливо Прохору и занялся товаром.
...Как правило, все добровольцы должны были являться лично к куренному атаману, где и проходили проверку. Принимались в расчет и военная выучка. Зная об этом, Прохор, как только дежурный офицер открыл дверь кабинета Святенко, вытянувшись в струнку, отрапортовал:
- Афанасий Курочка явился в ваше распоряжение, пан атаман..
- Курочка, Афанасий, гарно. - Хозяин кабинета поднял глаза на "добровольца".
Взглянув еще раз на Прохора, Святенко спросил:
- В царской армии служив?
- Так точно, пан атаман.
- В який части?
- С маршевой ротой был направлен из Самары на галицийский фронт и сразу в бой.
- А тоди?
- Попал в плен к немцам, бежал и в семнадцатом, не желая служить красным, вернулся домой.
- Документы!
Черепанов передал нужные бумаги.
- Козак? - взглянув на них мельком, спросил Святенко.
- Так точно. Дед был козак...
- А батько сын козачий, а ты, а ты хвист собачий, - схватившись за бока, пан атаман заколыхался от утробного смеха. - Явысь к бунчужному второй сотни, документы получишь в штабе, - заговорил он уже официально. - Ныхай бунчужный занэсэ тэбэ в списки и зачислэ на вещевое довольствие.
- Слушаюсь, пан атаман, - козырнув, Прохор подумал: "Погоди, будет время - мы тебе покажем "собачий хвост". - И, чеканя шаг, вышел из кабинета.
ГЛАВА 9
Председатель Троицкого совета Аппельбаум поздно ночью собрал членов Совета и объяснил обстановку:
- Если мы раньше успешно отбивались от наскоков дутовцев, то сейчас нависла более серьезная угроза. По сведениям, чехи начали движение через Еманжелинку на Троицк. Не исключена возможность активизации зажиточных казаков и торговцев в городе. Вы знаете, что гарнизон Троицка немногочисленный. Нас поддержат рабочие. Но их прослойка не так велика. Я считаю необходимым защищать город. Голосуем. Кто за то, чтобы принять бой? - Аппельбаум обвел глазами присутствующих. - Единогласно. А теперь о деталях...
...Незадолго до событий в Троицке партизанский отряд Василия Обласова на пути из Мещерской низины в степные районы стал пополняться "кустарниками" из числа солдат и казаков, не хотевших служить правительству белых.
Отряд не раз подвергался налетам дутовцев и кулацкой верхушки. Лишь на пятые сутки вышли к Золотой сопке недалеко от города.
Но отдыхать не пришлось. Показались многочисленные отряды дутовцев. Успев развернуть своих бойцов в цепь, Василий, не дожидаясь подмоги из Троицка, принял на себя удар. Положение было критическим. Кавалерийские атаки следовали одна за другой. Изможденные походом партизаны с трудом удерживали свои позиции. Лошадь под Обласовым была убита. К довершению беды, замолк пулемет. Казалось, еще миг - и партизаны дрогнут.
В эту минуту со стороны вокзала с развернутым знаменем показалась красная конница.
Сверкая на солнце клинками, она врезалась в ряды дутовцев и белочехов. Бросая снаряжение, белоказачьи части устремились к железнодорожным путям. Первая схватка за Троицк была выиграна.
Партизаны Обласова разместились в гостином дворе недалеко от бывшей таможни.
Ночь была темная. Усталые бойцы, спали, не снимая амуниции. Не успел еще муэдзин прокричать с минарета мечети обычное "Бисс-милля", как на подступах к городу раздались ружейные выстрелы, затакали пулеметы и прогремел орудийный выстрел. Чехи и белоказаки повели наступление. Во двор вбежал патрульный с криком: "Подъем! Тревога!"
Но в гостиных рядах уже были враги. Началась отчаянная борьба. Обласов свалил с ног какого-то долговязого офицера и с помощью небольшой группы партизан стал отбиваться от наседавших на него дутовцев.
- Не взять меня, гады!
Слева от Василия дрался его ординарец, справа - огромного роста бородатый косотурец. Он яростно молотил прикладом винтовки по казакам. Но вот он упал. Не видно и веселого ординарца, первого гармониста села Никольского. Да и сам Василий чувствовал, как слабеет в неравной схватке. Последнее, что он запомнил, - жгучая боль от удара чем-то тяжелым по голове.
Очнулся в темном амбаре. Через дверную щель слабо просачивался дневной свет. Слышались стоны раненых, кто-то исступленно кричал:
- Огонь! Огонь!
Василий с трудом приподнял руку и ощупал повязку на голове. Она была влажной от крови. Василий вновь впал в полузабытье.
- Василь, Василь, - услышал он как бы в полусне чей-то полушепот, - я твой тамыр - друг Калтай. Слушай маленько. Видел, как тебя казак каталажка ташшил, - Калтай опустился возле Обласова. - Я в Троицк лошадей гнал - Красной Армии. Потом чужой солдат улицам ходил, меня хватал, каталажка бросал. Когда маленько глядел, кто каталажка сидит, - Василь, друк. Кровь головы бежит. Маленько свой рубаха рвал, твой голова вязал. Ай-яй-яй, шибко кровь бежал, - покачал он сокрушенно головой.
- Спасибо, Калтай. - Василий припал пылающей головой к коленям Калтая. - Пить хочу.
- Латна. - Калтай исчез и через некоторое время вернулся с солдатской баклажкой, обтянутой серым сукном. - Там в углу солдат лежит, баклажку у него брал, тебя поил, еще человек поил. Я тоже воевал вместе с Амангельды, потом свой аул ходил.
- Плохи наши дела, Калтай, - промолвил Василий.
- Пошто плох? Бишкиль есть, - Калтай постучал себя по лбу, - маленько думам. Хитрим. Курбангалееву, большой начальник, идем. Тапирь он здесь. Говорим Курбангалееву: "Зачем чужой солдат мусульман хватал, каталажка садил? Моя хороший мусульман". Алла бисс-милля, - закачался в молитве Калтай, - Пиши свой отряд, - и, наклонившись к уху Василия, зашептал: - Потом тебя из каталажка ташшим, лошадь даем, потом оба бежим. Латна?
- Решай, как лучше, - ответил устало Обласов. - Похоже, расстреляют меня беляки.
- Зачем стрелять?! Не нада хороший человек стрелять. - Вскочив на ноги, Калтай подошел к двери и забарабанил кулаками.
В дверях показалась голова дутовца.
- Чево стучишь?
- Мне шибко большой капитан Курбангалеев нада.
Дутовец молча закрыл дверь.
Калтай застучал еще сильнее.
- Ты что хочешь, чтоб я тебе по башке прикладом съездил? - насупив брови, спросил сурово казак.
- Мне капитан Курбангалеев нада. Из Бухара шибко хороший слов сказать нада.
Дутовец поскреб затылок.
"Может, правда что-нибудь дельное хочет сказать Курбангалееву", - подумал дутовец и закрыл дверь.
- Какой-то киргиз капитана Курбангалеева спрашивает, - доложил он дежурному офицеру.
- Хорошо. Сейчас выйду.
- Кто тут капитана Курбангалеева спрашивает? - открыв дверь, крикнул он пленникам.
- Моя нада, - поднялся с пола Калтай.
- Следуй за мной, - распорядился офицер.
- Маленько лежи, потом выручам, - вернувшись к Василию, скороговоркой произнес Калтай и вышел вслед за дежурным.
ГЛАВА 10
В полдень Василия вызвали в контрразведку на допрос. Следствие вел капитан Дегтярев, родом из станицы Звериноголовской. После ряда обычных вопросов Дегтярев усмехнулся:
- Знаю Косотурье. Это недалеко от нашей станицы. Выходит, мы земляки, - сказал он с иронией. - А сейчас переходим к существу. Коммунист?
- Да, - твердо ответил Василий.
- Красный командир?
- Да. - Обласов вскинул голову.
- Что же, вопрос ясен, - закрывая папку, сказал равнодушно Дегтярев. - Ждите решения военно-полевого суда. Отвести, - приказал он дежурному казаку, стоявшему навытяжку у порога.
Василия втолкнули в общую камеру, которая находилась в подвале бывшей гостиницы Башкирова. На пол просачивалась почвенная вода, арестованные жались друг к другу на низеньких нарах. Городская электростанция не работала, и камера освещалась плошкой, которая больше чадила, чем давала света.
Василий забился в дальний угол нар, пытаясь уснуть. Но сон не шел. Сверху был слышен топот, раздавались пьяные голоса. Господа офицеры праздновали победу в Троицке.
Каторжный режим, недоедание, чуть ли не ежедневные побои сказались на организме Обласова, и он заболел. Провалялся в тюремной больнице недели две и был вызван вновь в контрразведку. У окна, заложив руки за спину, стоял, повернувшись спиной к Василию, какой-то незнакомый офицер. Допрос вел Дегтярев.
- А-а, если не ошибаюсь, старый знакомый, - увидев Обласова, заговорил он вкрадчиво. - Ты знаешь руководящий состав подпольного комитета и адреса коммунистов.
- Я ничего вам не скажу, никакой конспиративной квартиры не знаю.
- Что ж, тем хуже для тебя, - подчеркнуто спокойно заговорил Дегтярев. - Значит, ты по-прежнему не отказываешься от своих политических убеждений?
- Нет.
- А тебе не приходила в голову мысль, - продолжал бесстрастно Дегтярев, - искупить свою вину и вступить добровольцем в нашу доблестную армию?
Дегтярев поднялся из-за стола, прошелся раза два по комнате и остановился перед Обласовым.
- Допустим, за тебя ходатайствует одна уважаемая дама. Обсудив документы, которые она представила, мы считаем возможным отпустить вас под расписку о невыезде из Косотурья и обязательство не выступать с оружием против существующего строя.
- Передайте этой даме, что ее хлопоты напрасны. Никакой подписки давать не буду.
- Ах так! - развернувшись, Дегтярев что есть силы ударил Василия, пнул упавшего тяжелым кованым сапогом и выкрикнул яростно дежурному: - Убрать в третий карцер!
Поднимаясь на ноги, Василий бросил взгляд на говорившего о чем-то с Дегтяревым офицера и узнал Крапивницкого.
- Опять пришлось встретиться, господин поручик, - вытирая струившуюся из носа кровь, произнес он с трудом. - Забыли митинг в татарском полку? Теперь и сюда драпанули?
Подхватив Обласова, дежурный вывел его из кабинета.
Играя стеком, Крапивницкий, как ни в чем не бывало, обратился к Дегтяреву:
- Нельзя же так, Костя! Ведь ты его убить можешь.
- Туда ему и дорога. А вообще-то мне начинает надоедать эта история, смахивающая на бульварные романы. Прелестная незнакомка, верный слуга Личарда... А ну вас ко всем чертям! - выкрикнул он злобно.
- Я вижу, ты не в духе. Проигрался, что ли?
- Оставь меня в покое. Мутит со вчерашней попойки.
- Это мы поправим. - Подойдя к шкафу, вмонтированному в стену, Крапивницкий достал бутылку, два стакана и поставил перед Дегтяревым.
Приехал он в Троицк для набора добровольцев-мусульман по заданию капитана Курбангалеева и попутно выполнить одно, как он выразился, деликатное поручение. Еще до поездки в Троицк Крапивницкий встретился в Челябинске с Февронией, случайно узнавшей об аресте Обласова.
- Едва ли буду вам полезен, Феврония Лукьяновна. Дело тут сложное. Ваш знакомый - политический преступник и схвачен с оружием в руках, - заявил он, выслушав Февронию, и, помолчав, продолжал: - Мне, как офицеру, ходатайствовать об освобождении Обласова не подобает, - закончил он уже холодно и поднялся на ноги, давая понять, что визит закончен.
- Хорошо. С вашего разрешения я зайду к вам еще раз, - и незаметно для Крапивницкого вынула из сумочки небольшой замшевый мешочек и положила на стул.
В тот же день Крапивницкий послал связного к своему приятелю из троицкой контрразведки капитану Дегтяреву с просьбой приостановить дело заключенного Обласова.
Вторая встреча Крапивницкого с Бессоновой произошла уже в более теплой обстановке.
- Для того чтобы спасти Обласова от расстрела, нужно ходатайство сельской управы, председателем которой, очевидно, все еще является ваш уважаемый батюшка. В ходатайстве нужно указать, что косотурское общество берет Обласова на поруки и ручается за его политическую благонадежность. Это решение нужно адресовать атаману троицкого казачьего отдела для направления полковнику Дутову, от которого и зависит судьба Обласова. - Глаза Крапивницкого забегали по разложенным на столе бумагам. - Дня через три я выезжаю по служебным делам в Троицк и лично поинтересуюсь делом Обласова. Но, вы сами понимаете, Феврония Лукьяновна, что это будет связано с бо́льшими расходами, чем сумма, оставленная вами.
- Я постараюсь сделать все, что вы просите. Только прошу спасти Обласова.
С первым же поездом Феврония выехала из Челябинска.
Разговор с отцом был нелегкий.
- Ты все еще не забыла этого фармасона, зачем хлопочешь о нем? - выслушав дочь, заявил сердито Лукьян.
- Это мое дело, - пристукнула кулаком по столу Феврония. - Сделай то, что говорю.
- А ежели я не желаю, тогда как?
- Тогда очень просто: я напишу в Павловск, что ты убил Савелия.
- Ты что, рехнулась? - приподнимаясь с кресла, спросил, едва сдерживаясь, Лукьян. - На родного отца клевету возводишь.
- Клевету, говоришь? - усмехнулась криво Феврония. - А это что? - Вынув из кармана отцовский брелок от часов, отступила на шаг. - Узнаешь?
Глаза Лукьяна расширились. Тяжело ворочая языком, глотая воздух, спросил:
- Где взяла?
- Если забыл, припомню. Этот брелок Савелий нашел под кроватью жены. За несколько дней до самоубийства он передал мне его со словами: "Ворон заклевал голубку". Теперь понятно, по чьей вине ушел из жизни твой сын, мой брат? - Феврония плотно сжала губы и с ненавистью посмотрела на отца.
- Что ты хочешь? - прохрипел Лукьян, медленно опускаясь в кресло.
- Мне нужна бумага о благонадежности Василия, нужны деньги, столько, сколько я отдала Крапивницкому, - сто рублей золотом. А за это получишь свой брелок и я буду молчать. Поторапливайся, - прикрикнула она, видя, что Лукьян по-прежнему сидит в кресле с полузакрытыми глазами.
- Иро-диада, блудница галилейская, - прошептал он чуть слышно и начал медленно сползать с кресла. - Пи-ить, - прохрипел он и рухнул на пол.
Феврония наклонилась к отцу. Лукьян дышал тяжело. Она выбежала на кухню, вернулась с небольшим узорчатым туеском с квасом.
На следующий день, захватив с собой нужные бумаги и деньги, Феврония выехала в Челябинск.
ГЛАВА 11
Глаша работала прислугой у Строчинского уже вторую неделю. Мадам Строчинская большую часть времени проводила на благотворительных вечерах, любительских спектаклях, концертах, оставляя квартиру на попечение Глаши. Хозяин же по-прежнему смотрел на новую прислугу недоверчиво, и только боязнь снова навлечь на себя гнев молодой жены, которая благоволила к прислуге, заставила стареющего Строчинского смириться с присутствием Глаши в доме. Продолжая наблюдать за ней, пришел к выводу - деревня.
Гости у Строчинских собирались редко.
Лишь иногда заходили какие-то посетители в штатском, хозяин принимал их в кабинете. Закончив разговор, они глубоко надвигали шляпы на глаза и бесшумно исчезали.
По воскресеньям хозяйка отпускала Глашу погулять, и та обычно шла к Шмакову. Сапожник расспрашивал, кто бывает у хозяина и о чем говорят с ним посетители.
- Разве услышишь, кабинет-то закрыт наглухо, - махнула рукой Глаша. - Да и незачем мне.
- Зато другим, может, нужно, - наставительно заменил Шмаков. Отложив шило и дратву на верстак, продолжал: - Это нужно, Глаша, людям, которые, как и твой Василий, отстаивают свободу от ярма богачей. Ну так вот. Хозяин, у которого ты служишь, только и глядит, как бы нашего брата-бедняка в тюрьму упрятать или расстрелять.
- А с виду ровно добрый.
- Гладка шерстка, да коготок остер. Понимать тут надо. Поглядишь на иного человека - по бороде апостол, а по зубам собака! Вот так-то. - Иван Васильевич поднялся от верстака и снял с себя фартук.
"Пожалуй, правду говорит, - подумала Глаша. - Если с добрыми делами приходят люди к хозяину, зачем им прятаться от меня и оглядываться, когда выходят из дома. Нет, тут что-то неладное". Глаша перевела взгляд на сапожника, который разглядывал ботинок, принесенный для починки. - Иван Васильевич, - обратилась она к Шмакову, - посоветоваться я к тебе пришла.
- Говори.
- Вчера подметала, пол в кабинете хозяина и наступила на упавшую со стола бумажку. Запачкала уголок, а теперь и боюсь ее положить обратно. Сама-то я малограмотная. Может, эта бумажка безделушная и можно ее выбросить? Почитай, пожалуйста, и скажи, что мне с ней делать? - Глаша подала записку Ивану Васильевичу.
Пробежав ее глазами, сапожник спросил торопливо:
- Твой хозяин дома сейчас?
- Нет. Чуяла, уехал дня на два в Троицк.
Сапожник вздохнул с облегчением.
Строчинский писал:
"Госпинасу.
Установите неослабное наблюдение за рабочими вагонных мастерских: Башкировым, Черепановым, Емелиным Иваном и в особенности за Зыковым Александром. По агентурным данным, указанные лица входят ячейку партии большевиков в железнодорожном районе и пытаются организовать диверсионные акты. Как идет наблюдение за квартирой столяра Пеньковского? Прошу информировать срочно. Строчинский".
- Ты, Глаша, подожди несколько минут. Я схожу с этой бумажкой, к одному человеку. Он живет недалеко, - торопливо одеваясь, заговорил Шмаков. - Посиди пока здесь. Жена с Полей скоро придут. - И, не дожидаясь ответа, Иван Васильевич поспешно вышел.
Оставшись одна, Глаша задумалась. Мысли унеслись в Косотурье. Что там делается? Живы ли отец с матерью? Где теперь Вася? Глаша не слыхала, как зазвенел над дверями колокольчик. Второй звонок вывел ее из раздумья, и, поднявшись от верстака, она открыла, дверь. Перед ней стоял молодой человек в черной сатиновой рубахе, опоясанной шелковым поясом с белыми кистями на концах. Слегка выпуклый лоб пришельца прикрывал пышный чуб, большие серые глаза нагловато уставились на Глашу.
- Иван Васильевич дома?
- Нет.
- Поля?
- Ушла с матерью.
- А ты, красотка, кто такая?
- Знакомая хозяев.
- Стало быть, Ивана Васильевича нет, - протянул неохотно незнакомец и, приблизившись к Глаше, тронул ее плечом. - Ишь ты, гладкая какая. - Играя кистями пояса, он ушел.
Когда пришли Поля с матерью, Глаша рассказала им о пришельце.
- А-а, это Николай Образцов. Он иногда бывает у папы, - отозвалась Поля.
Шмаков показал записку Строчинского члену подпольного городского комитета РКП(б) Александру Николаевичу Зыкову, работавшему столяром в железнодорожных мастерских, и явка на конспиративную квартиру Пеньковского была временно прекращена.