Допрос Енборисова продолжался недолго. Выпроводив перебежчика, Строчинский обратился к Дегтяреву более мягко:
- Эта птица, пожалуй, не менее важна, чем Обласов. Я имею в виду те сведения, которые мы получили от Енборисова. Но перевертыша этого, прежде чем отправить в штаб генерала Ханжина, я еще не раз пощупаю. Ваше счастье, Дегтярев, что вы его заполучили. Отпускаю вас с миром, - произнес Строчинский уже довольным тоном.
Закрыв за собой дверь, Дегтярев вздохнул с облегчением: "Пронесло. Сходить разве на радостях в "Островок"? - подумал он и направился к мосту.
ГЛАВА 14
В штабе полка Прохору дали направление к бунчужному второй сотни Кургузову. Разыскать его было нелегко.
- Он проверяет посты, - объяснил Черепанову дневальный. - Лучше посиди здесь у ворот. В караульном помещении посторонним находиться нельзя.
- Но ведь я не посторонний. У меня направление от штаба.
- Так-то оно так, но ты пока не самостийник, а вообще не отвлекай разговорами, выйди, - заявил решительно дневальный.
Прохор вышел. Наружный часовой оказался более словоохотливым, чем первый, и Черепанов узнал от него, что сотник Лушня, его будущий командир, не особенно ласков к своим подчиненным.
- Да вот он и сам едет, должно, пьяный, - сказал часовой и торопливо отошел от Черепанова к воротам.
Показался немолодой, тучный всадник. У него было полное, багровое лицо с модными в то время английскими усиками, толстые, мясистые губы, невыразительные темно-карие глаза. Папаха с желтым шлыком, белой кистью на конце была сдвинута на затылок. Из-под расстегнутой чумарки виднелась кривая сабля с инкрустациями. В правой руке всадник держал нагайку. Черепанов встал во фронт.
- Шо за чоловик? - спросил сурово Лушня.
- Пан атаман направил меня к бунчужному второй сотни для зачисления в курень.
- Кажи пану атаману, шо кроме бунчужного есть сотник Лушня. Дэ твоя бумажка? - Пробежав глазами направление, Лушня вернул его Черепанову. - Иды до писаря, кажи, шо сотник приказав зачислыть тэбэ к отделенному Мартынюку. Поняв?
- Так точно, пан сотник, - лихо козырнул Прохор. Повернувшись четко по-военному, бодро зашагал к казарме.
Следом за ним, слегка раскачиваясь в седле, напевая вполголоса, ехал Лушня.
- Куда ты пишов, бисов сын! - неожиданно заорал на Прохора Лушня, видя, что тот взялся не за ту дверь. - Иды в кинец казармы! - передавая лошадь выбежавшему навстречу ординарцу, гаркнул он.
"Ну и собака", - подумал Черепанов про своего сотника и прибавил шагу.
В казарме он нашел писаря и своего отделенного командира Максима Мартынюка, бывшего семинариста Челябинской учительской семинарии, вступившего в курень "добровольцем" по заданию подпольного комитета. Выбрав удобный момент, Прохор передал Мартынюку условный пароль, и тот зачислил Черепанова в одну из "пятерок".
Начались похожие один на другой казарменные дни. Ежедневные строевые учения под наблюдением сотника, сидевшего на своей рыжей кобыле в конце плаца.
До позднего вечера гонял свою сотню Лушня. Как-то осенью, принимая парад, генерал Ханжин сказал своим близким штабистам:
- Челябинский гарнизон держится на трех китах. Это курень атамана Святенко, части Каппеля и полк Курбангалеева.
То, что говорил Ханжин в отношении Каппеля, сомнений не вызывало. Карательные части Каппеля, состоящие из отъявленных головорезов, не щадили стариков, детей и женщин. Где они прошли, оставались сожженные дома партизан и трупы повешенных людей. Курень Святенко, конный полк Курбангалеева считались опорой генерала Ханжина и ревностно несли караульную службу при его штабе.
Казарменная жизнь начала тяготить Прохора. Вечерами, когда начальство расходилось по своим квартирам, Черепанов порой слушал украинские песни, полные лирики. Так и на этот раз. На нижних нарах под звуки домбры чей-то молодой голос напевал речитативом:
Думи мої, думи мої,
Лихо мені з вами!
Нащо стали на папері
Сумними рядами?
Тихо звенели струны. Певец продолжал:
Чом вас вітер не розвіяв
В степу, як пилину?
Чом вас лихо не приспало,
Як малу дитину?
Грустный, задушевный напев был так близок его настроению, что он решил познакомиться с певцом. Спустился с верхних нар, поздоровался и предложил свой кисет. Разговорились. Новый знакомый Черепанова, Дмитрий Черненко, оказался земляком - из деревни Кучегун, недалеко от Косотурья.
- Ты что, по мобилизации здесь?
- Ні, пришов добровольцем.
Это обстоятельство сразу охладило Прохора:
- В каком взводе?
- Пулеметчик я.
- Что из дома пишут? - продолжал расспрашивать Прохор.
- Плохо, карательный отряд половину Кучегуна сжег. Отца выпороли.
- За что?
- Старший брат у мэнэ в партизанах.
- Значит, твой брат партизан, а ты, стало быть, доброволец белой армии, гайдамак? Так, так, - Прохор потушил цыгарку и отодвинулся от собеседника.
- Можа, так трэба. - Черненко пытливо посмотрел на Прохора. - Можа, совисть привела мэнэ в курень?
- Как же так? Отца выпороли, дом сожгли, а ты рад стараться - айда в курень. Козлиная у тебя совесть, вот что, - невольно вырвалось у Прохора.
К удивлению Черепанова, пулеметчик не обиделся.
- Якая у мэнэ совисть, кажу потом, - произнес он загадочно.
Прошло несколько дней. Однажды при вечерней проверке Черненко не оказалось. Не появился он и в следующие дни. В казарме поползли слухи: пулеметчик Дмитрий Черненко арестован контрразведкой, как большевик, и после зверских пыток умер, не выдав своих товарищей.
Прохор несколько раз проходил мимо нар, где сидел когда-то Черненко, и каждый раз останавливался перед одиноко стоявшей в углу домброй, вспоминая песню на слова великого поэта Тараса Шевченко, над памятью которого надругались националисты, присвоив его имя белогвардейскому полку.
Позднее Черепанов узнал, что Дмитрий Черненко состоял в одной из "пятерок" и во время свидания с подпольщиками города был выдан вместе с ними провокатором. Руководителям "пятерок" со стороны подпольного комитета полка был дан наказ сменить пароль и усилить конспирацию.
ГЛАВА 15
На следующий день после вечера в офицерском клубе Галя Крапивницкая встретилась с Соней Кривой, которая передала ей деньги для нуждающихся семей партизан и красногвардейцев.
- Думаю, на первых порах хватит. Дело в том, что с деньгами у нас плоховато, и это до некоторой степени тормозит нашу работу. Но все это поправимо, - убежденно сказала Соня. - Расскажи, как у вас дела в Павловске?
- Я почти ничего не знаю, - призналась Галя. - Выполняю лишь отдельные поручения.
- Кстати, ты где остановилась?
- В семье Высоцких.
- А-а, знаю. Высоцкий - типичный приспособленец. Дочь, правда, я знаю мало. Но об этом хватит. Вот что, Галя. Перед твоим отъездом мне хотелось бы еще раз встретиться с тобой. Когда уезжаешь?
- Завтра, с ночным поездом.
- Хорошо. Теперь слушай меня внимательно. Завтра часов в десять утра мы увидимся здесь. За час до ухода поезда возле дома Высоцкого тебя будет ждать военный в форме гайдамака, высокого роста, брюнет. Подойдешь к нему, спросишь, как пройти на вокзал, он тебе скажет пароль, который я тебе назвала, проводит тебя до вокзала и поможет сесть в вагон.
- Спасибо, Соня, - Крапивницкая с благодарностью пожала руку Кривой. - Завтра в назначенное время я буду здесь.
Захватив саквояж с деньгами, Галя вышла.
Вернувшись к Высоцким, прошла в отведенную ей комнату и поставила саквояж под кровать. Сусанны дома не было. Выпив наскоро чашку чая, Галя легла в постель и забылась тревожным сном.
Проснулась от какого-то неясного беспокойства. Ночную тишину прервал резкий стук входной двери.
Послышался голос Сусанны:
- Проходите, господа, в гостиную. Я сейчас вернусь.
Вскоре раздался стук в дверь и голос Сусанны:
- Галя, Галя! Это я, открой. Ты оденься и выходи, - заговорила Сусанна, когда Крапивницкая открыла дверь. - У меня гости - поручики Карцев и Халчевский. Папа на целую ночь засел за преферанс в офицерском клубе. Прислугу тревожить не будем. - От Сусанны пахло вином. - Они очень милые, интеллигентные люди, из хороших семей. - Видя нерешительность Гали, начала расхваливать своих приятелей Сусанна.
Галя молча оделась и в сопровождении Высоцкой вышла в гостиную. Из-за стола поднялись два молодых офицера.
- Знакомьтесь, господа, - весело сказала Сусанна, пропуская впереди себя Крапивницкую.
- Поручик Карцев, - пристукнув слегка каблуками, поклонился первый.
- Поручик Халчевский, - легкий наклон головы и вежливо поданный стул. - Садитесь, пожалуйста.
На столе появилось вино и закуска. Затем после оживленного разговора о городских новостях Халчевский поднялся из-за стола и подошел к пианино. Взял несколько аккордов, и Галя закружилась в вальсе с Карцевым.
После танцев вновь сели за стол. Рассказывая Карцеву о Павловске, Галя не заметила, как Сусанна исчезла со своим кавалером из гостиной. Спохватилась, когда Карцев вплотную подвинул к ней свой стул и бесцеремонно взял ее руку. Вспыхнув, девушка поднялась и сказала сухо:
- Извините, но мне пора.
Пошатываясь, Карцев поднялся на ноги.
- Вас проводить?
- Нет, нет, - испуганно заговорила Галя и повернулась к дверям. В тот же миг почувствовала, как руки Карцева обхватили ее стан. - Что вы делаете!? - с возмущением крикнула Галя, пытаясь развести его руки. Но Карцев только сильнее прижал ее к себе. Началась борьба. Крапивницкой с трудом удалось вывернуться из его объятий, и она забежала за стол.
Карцев кинулся за ней.
"Если бежать в свою комнату, этот негодяй может меня нагнать. Что делать?" Взгляд Гали упал на фужер, наполненный шампанским. Не раздумывая, она выплеснула его в лицо Карцеву. Тот остановился и стал вытирать глаза. Воспользовавшись этим, девушка убежала в свою комнату и повернула ключ. Прижалась к дверному косяку и положила руку на сердце. Казалось, оно вот-вот выскочит из груди.
Остаток ночи она провела без сна. Наконец наступил мутный рассвет, предвестник ненастного дня.
У подъезда послышался стук открываемой двери. Галя выглянула в окно. Со ступенек крыльца спускались Карцев и Халчевский. Офицеры постояли у подъезда, поговорили о чем-то и разошлись. Крапивницкая с облегчением вздохнула.
Утром пошел густой снег, затем выглянуло солнце. Не дожидаясь, когда проснутся хозяева, Галя, захватив саквояж с деньгами, ушла на конспиративную квартиру.
Ждать Соню пришлось недолго.
- У тебя такой усталый вид, - здороваясь с Крапивницкой, сказала она озабоченно. - Наверное, плохо спала?
- Да, неважно. - Рассказывать о ночном происшествии не хотелось.
- Вот что, Галя. Есть предложение поручить тебе Красный Крест в Павловске. Правда, эта работа сопряжена с опасностью. Тебе придется много ездить по селам и деревням, помогать деньгами, а где и добрым словом семьям партизан и красноармейцев. Комитет считает, что ты с этой задачей справишься. В больнице, где работаешь, обстановка для тебя благоприятная?
- Да. Главный хирург относится ко мне хорошо. И если нужно, допустим, выехать куда-то, замену всегда найдет.
- Хорошо. - Помолчав, Соня спросила: - Тебе нравится Челябинск? - И, не дожидаясь ответа, мечтательно заговорила:
- Посмотреть бы на него лет через десять-пятнадцать. Представляешь, каким он будет. Это будет город без полиции, без фабрикантов и купцов. Хозяевами станут те, кто трудится, кто будет его строить. И какой же они воздвигнут город! Красивый, свободный. И такие же будут в нем жить люди. Но это все пока мечта. Сколько еще предстоит нам бороться и пережить, чтоб она сбылась! А как хочется дожить до этих дней. - Соня вздохнула. В комнате наступила тишина, только стенные ходики выводили однообразное "тик-так, тик-так". Как бы очнувшись от своих мыслей, Соня поднялась и, взглянув на ходики, сказала: - Мне пора идти. Желаю тебе, Галя, успеха. Без провожатого на вокзал не ходи. До свидания.
...Вечером, попрощавшись с хозяевами, Галя быстро вышла из дома, перешла улицу и, увидев стоявшего на углу высокого военного в гайдамацкой форме, подошла к нему и спросила:
- Как пройти на вокзал?
В ответ услышала пароль. Военный говорил по-русски с легким акцентом. Дорогой он рассказал о себе. По национальности венгр, он попал в плен и был отправлен в далекое Зауралье - в Павловск. Там и женился. В полк Шевченко вошел по заданию подпольного комитета.
- А кто еще у вас в курене есть из павловцев? - поинтересовалась Галя.
- Федор Колчук. Одно время он жил в батраках у хмелевских мужиков.
- Хмелевка - это пригород Павловска, - сказала Галя.
Уштванг - так звали ее спутника - живо повернулся к Гале.
- Как вы знаете?
- Я из Павловска.
- Значит, вы мне землячка, - обрадованно заговорил Уштванг, а я писем от жены давно не получаю. Найдите, пожалуйста, ее и передайте, что я жив и здоров. - Уштванг назвал улицу и дом в Павловске, где жила его жена. - С письмами стало плохо, - пожаловался он, - очевидно, перехватывает военная цензура. Да, чуть не забыл: не так давно во вторую сотню куреня поступил добровольцем Афанасий Курочка из Косотурья. Вы, очевидно, знаете это село. Оно не так далеко от Павловска.
- Из Косотурья? - в удивлении спросила Галя. - Какой он из себя.
Уштванг, как мог, обрисовал наружность Курочки.
- Афанасий Курочка, - протянула в задумчивости Крапивницкая. - "Теперь понятно, почему молчит Прохор". - Передайте, пожалуйста, Курочке мой привет. Я Крапивницкая Галя, дочь лесничего.
- Хорошо, передам.
- Скажите ему, что в следующую поездку в Челябинск я постараюсь увидеть его.
- А когда вы думаете приехать? - поднявшись на ступеньку вагона, спросил Уштванг.
- Не знаю, как позволят обстоятельства, - торопливо сказала Галя, услышав звон вокзального колокола, и, крепко пожав руку Уштванга, вошла в тамбур.
Поезд, набирая скорость, отошел от перрона.
ГЛАВА 16
...В балке было тихо. Обласову не спалось. Рядом мирно похрапывал Калтай. Недалеко в кустах лежал Фарит и зорко следил за дорогой.
"Не то облако, не то пыль? - Фарит стал пристально вглядываться в дорожную даль. - Однако чей-то конный отряд. Надо разбудить своих". Увидев, что Василий лежит с открытыми глазами, сказал ему тихо:
- Дорога отряд едет. Белый, красный - не знаем. Маленько смотрим, потом говорим тебе. Латна?
Василий устало кивнул головой. Проснувшийся Калтай исчез вместе с Фаритом. По дороге на Верхне-Синарку шел конный отряд. Впереди двое: командир и знаменосец. Но знамя зачехлено. Враги или друзья? Конники приближались. Зоркие глаза Фарита заметили две тачанки. На вооружении белых их в то время не было.
- Должно, наши, - сказал он Калтаю. - Что делать?
- Иди к Василь. Я выйду на дорогу. Если белые, у меня бумажка от Курбангалеева. Красные - скажу: наш командир Облас троицкой каталажки бежал, шибко плохой, лошадь сидеть не может.
Калтай вышел на дорогу и стал ждать. Из отряда отделились два всадника и, пришпорив коней, помчались к стоявшему спокойно у обочины Калтаю.
- Кто такой? - осадив круто коня, спросил один из всадников.
- Уфимский горный стрелка. Командир нада.
- Беляк? Обыскать! - Передав повод, второй всадник начал обшаривать Калтая. Обнаружив письмо Курбангалеева, пробежал его глазами и спросил сурово: - Зачем тебе понадобился партизанский командир?
- Айда твой начальник, с ним калякам, - ответил с достоинством Калтай.
- Шагай. - Окружив с двух сторон "уфимского стрелка", кавалеристы доставили его к начальнику, отряда. Выслушав Калтая, тот спросил живо:
- Где твой друг?
- Лежит в кустах. Шибко худой, ай-ай, не знаем, Как ташшить.
- С ним есть кто-нибудь?
- Фарит, уфимский горный стрелка.
- Понятно. Савельев, Воскобойников, следуйте за мной, - распорядился командир и в сопровождении двух красноармейцев, следуя за Калтаем, начал спускаться в балку.
Завидев незнакомых людей с красными бантами на груди и спокойно шагавшего с ними Калтая, Василий выпрямился. Из груди вырвался вздох облегчения: "Наконец-то!"
- Партизан? - приблизившись к Обласову, спросил один из конников.
- Бывший командир Павловского партизанского отряда.
- Как вы оказались здесь?
- Бежал из троицкой тюрьмы.
- Документы?
- Какие вам документы, повторяю: я с помощью вот этих людей, - Обласов кивнул головой в сторону стоявших недалеко от него Калтая и Фарита, - бежал из тюрьмы.
После обстоятельных расспросов командир отряда предложил Обласову занять место в тачанке.
- В седле едва ли вы сможете ехать. Да и путь нелегкий. Возможна стычка с беляками.
- Какие события за последние дни? - спросил Обласов. - За время ареста в Троицке я ничего не знаю, что делается на фронте.
Придерживая своего коня рядом с тачанкой, командир отряда начал не спеша:
- Фронта по сути нет. В оренбургских степях вновь подняли голову дутовцы. В Челябинске и других городах и селах свирепствуют чехи и белогвардейцы. Регулярные части Красной Армии от нас далеко, и сейчас наша задача пробраться в рабочие районы, в Белорецк. По слухам, там стягиваются отряды Николая Томина и Ивана Каширина.
- Николай Дмитриевич Томин - мой земляк, - заметил Обласов. - Он родом из Казак-Кочердыкской станицы, недалеко от Косотурья. С Томиным мы вместе дрались за Троицк.
- А смелые, однако, твои друзья, - помолчав, продолжал командир. - Одеться в форму егерей, заручиться у капитана Курбангалеева нужной бумагой, вывести вас из тюрьмы - тут, брат, требуется, кроме отваги, большая смекалка, - взглянув на Калтая и Фарита, похвалил он их.
- Молодцы, - поддакнул Василий.
Минуя населенные пункты, сторонясь больших дорог, где могли быть заставы белых, отряд до Белорецка дошел благополучно.
На следующий день после прибытия в город Обласов разыскал Николая Дмитриевича Томина и попросился к нему в отряд.
- Сейчас у нас организуется сводный Южно-Уральский партизанский отряд. Его командиром на военном совете выбран Василий Константинович Блюхер. Придется похлопотать за земляка, - улыбнулся Томин. - Схожу в штаб. Но учти, что из Белорецка нам придется идти в арьергарде, прикрывать основные силы сводного отряда. Как у тебя со здоровьем? Может, пока в лазарете побудешь? - Томин внимательно посмотрел на Обласова.
- Нет. - Василий плотно сжал губы. - Я здоров, - после короткого молчания ответил он. - Могу хоть завтра в поход.
- Смотри, парень, не хвались. Путь предстоит тяжелый: через таежные места, горы и реки, а вид у тебя неважный, - покачал он головой. Помедлив, сказал: - Ну что ж, Баймакский отряд можешь принять?
- Могу.
- Об остальном договорюсь с командующим.
...Отход партизан из Белорецка проходил планомерно. Когда авангардные части полностью вышли из города, вслед за ними потянулись на Стерлитамакский тракт обозы. Отряд Обласова, в котором находились Калтай и Фарит, батальон интернационалистов под командой венгра Сокача оставили Белорецк последними.