Августовское солнце высоко поднялось над уральской тайгой, ярко освещая узкую полоску дороги, по которой двигался сводный отряд партизан. Жара. Покрытые яркими цветами белоголовика и нежно-голубыми колокольчиками, склоны гор, казалось, молча прислушивались к стуку телег, тачанок, ржанию коней, говору обозников и резкому металлическому звуку колесных лафетов. Впереди, опустив свободно поводья, шла конница Ивана Каширина, за ней устало шагали партизаны Уральского отряда. Замыкали томинцы, в хвосте которых шли интернационалисты и рота Обласова. Жара не спадала. Ноги от долгой ходьбы ныли, хотелось пить.
Из ущелий несло прохладой, запахом багульника, прелыми травами. Порой было слышно, как там, внизу, шумел на камнях быстротечный ручей.
- Дойдем до распадка и станем на отдых, - говорил Василий, глядя на изнуренные походом лица своих бойцов.
Белые упорно наседали на арьергард Николая Томина, стараясь отсечь его от главных сил и уничтожить.
В середине августа после одной из стычек с белогвардейцами Обласов потерял своего ординарца Фарита. Случилось это так. Сводный отряд проходил мимо одной из башкирских деревень. Как и всегда, Фарит находился возле своего командира. Когда исчезла из вида деревня, Обласову нужно было послать Фарита с донесением к Томину. Василий поискал взглядом ординарца. Вблизи его не было. Спросил конников, те сказали, что его не видели.
"Куда он мог запропаститься? - с тревогой подумал Обласов. Сбежать из отряда Фарит не мог - в этом Василий был убежден. - Возможно, задержался в деревне?" Обласов послал к Томину другого человека.
Наступил вечер. Сводный отряд Блюхера, выбрав неширокую долину, выставил заставы и, расположив секреты, остановился на отдых. От ближних к лагерю гор легли сумрачные тени, потянуло прохладным ветерком. Ночь скрыла угрюмые шиханы, ущелья и долину, где горели костры. Высыпали звезды.
Завернувшись в шинель, Обласов пытался уснуть, но сон не шел. Мысли о Фарите перекинулись на недавние события в отряде. Как-то раз, проверяя вместе с командирами частей порядок движения партизан, Василий Константинович Блюхер обратил внимание на баймакцев, в состав которых входила рота Обласова. Шли они нестройно, сложив винтовки и подсумки с патронами на подводы. На ногах болтались обмотки, некоторые из отрядников, связав ботинки, перекинули их через плечо. Блюхер перевел глаза на Обласова.
- Ваша часть?
- Так точно, - ответил по-солдатски Василий.
- Сразу видать ее боевую готовность, - усмехнулся Блюхер и неожиданно подал команду: - В ружье!
Толкая друг друга, баймакцы кинулись к телегам и начали разбирать оружие.
- Николай Дмитриевич, - обращаясь к сопровождавшему его Томину, заговорил командующий, - у вас в отряде политическая работа среди бойцов поставлена, как я знаю, неплохо, но чем объяснить подобное явление? - Блюхер кивнул на продолжавшихся толкаться возле телег баймакцев.
- Эта часть пришла в Белорецк накануне выхода из города. Боевой выучки не имела. Конечно, я не одобряю их командира, - Томин взглянул на Обласова. - Но в бою эти ребята - молодцы.
Это воспоминание беспокоило, мешало уснуть. Василий поднялся и подошел к обочине дороги, у которой ярко горел костер. Возле него сидела группа незнакомых партизан, среди которых он увидел своих из Павловска.
- Что, товарищ командир, не спится? - тепло спросил один из них и подбросил хвороста в огонь.
- Да-а, - неопределенно протянул Василий и, сложив ноги по-казахски, стал бездумно смотреть на костер.
Вспыхнувшее пламя осветило по-разному одетых людей: в крестьянской одежде, в шинелях, иные были в английской форме цвета хаки - перебежчики из белой армии.
- Есть вопрос к вам, товарищ командир. Ребята, которые перебежали к нам от белых, слышали, будто наш главком Василий Константинович Блюхер - немец из какой-то Пруссии? - спросил знакомый Обласову партизан из соседней с Косотурьем деревни.
- А ты как думаешь? - пытливо посмотрел Василий на своего земляка.
- Я так думаю: кто бы он ни был, а ежели стоит за революцию, за советскую власть - значит, наш человек.
- Правильно. Только Василий Константинович Блюхер - русский, из рабочего класса.
- А почему тогда носит немецкую фамилию?
- Его прадед был крепостным крестьянином у помещика из Ярославской губернии. Мужик был со смекалкой, как говорят, умом и статью не обижен. Помещик дал ему прозвище Блюхер в честь прусского фельдмаршала времен Наполеона. Прозвище перешло к отцу Василия Константиновича и закрепилось по паспорту как фамилия.
- Белые пишут и говорят, что большевики предали Россию немцам и будто бы поэтому послали командовать Красной Армией Блюхера.
- Давно знакомая трепотня, - усмехнулся Обласов. - Что же так сидеть, споем, что ли? - И, поджав рукой щеку, Василий начал медленно:
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии блистали.
Сидевшие у костра негромко подхватили:
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали...
Вблизи послышался конский топот. Круто осадив коня, всадник слез с седла и подошел ближе. В отблесках костра показалась фигура Томина. Не выпуская повод из рук, Николай Дмитриевич, опустился возле Обласова и сказал:
- Давайте, давайте!
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой...
Василий продолжал, затем в хор партизан влился голос Томина:
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой.
Неумирающая песня о Ермаке захватила всех.
Шагая вместе с Обласовым к штабу, Николай Дмитриевич, посмотрев на своего спутника, заметил:
- Не обиделся?
- Нет, - отозвался Василий. - Справедливо поругали меня за расхлябанность баймакцев.
ГЛАВА 20
Как рысь, спрятавшаяся в густых ветвях дерева, следит зорко за добычей, так и генерал Тимонов не спускал глаз с большой карты движения партизан Блюхера. Передвигал ежедневно флажки по направлению Сим, Инзер, Зилим - горных рек, впадающих в многоводную Белую.
"Местность для полного обхвата партизан вполне благоприятна. С севера река Сим. Дальше - болота, мелкие речушки, с востока - горные хребты. Давайте, господа лапотники, подходите ближе, - думал со злорадством Тимонов. - Не беда, что вышли из Уральских гор. Тут я вам преподнесу гостинец. - Генерал самодовольно потер руки. - Теперь задача обеспечить обхват красных и зажать их в долине Трехречья - Ирныкши. Возможно, Блюхер начнет переправу через Сим в районе Бердиной поляны, значит, надо усилить этот плацдарм артиллерией; с тыла ударит наша конница и пехотные части. Красные окажутся в окружении. Гм, - генерал вновь уставился на карту. - Удар, пожалуй, лучше нанести со стороны Ирныкши. Прижимаем противника к берегу - и Блюхера со своими партизанами прихлопнем. Чудесно. - Тимонов быстрыми шагами прошелся по кабинету. Попросил у дежурного адъютанта десятиверстку и углубился в нее. - Да, это, пожалуй, лучший вариант. Хотя не надо забывать участок Иглино, где партизаны могут пересечь железную дорогу. Но им поражения не избежать. Для завершения успеха не лишне послать в район Бердиной поляны полк Курбангалеева и отряд "Святой чаши".
Сформированный накануне нового года из семинаристов и кулацких сыновей отряд "Святой чаши" был верной опорой генерала Тимонова. Командовал отрядом "отец" Иеремий, мужчина огромного роста, с увесистыми кулаками, которые в пьяном виде нередко пускал в ход. В отряде было немало фанатиков, люто ненавидевших красных. Они только ждали момента, чтоб поставить и свою "чашу" на весы истории. И наконец свершилось: приказом генерала Тимонова "Святая чаша" была отправлена на фронт.
...Белогвардейцы открыли огонь в районе Бердиной поляны, где партизаны Блюхера наводили мост через бурливый Сим. Отряды Томина успешно отражали натиск противника в распадке рек Белой и Зилим. Навести мост долго не удавалось. Артиллерийский обстрел усиливался. Снаряды падали почти вплотную, окатывая строителей водой. Порой летели в воздух остатки бревен и досок. С тыла наседали отборные части каппелевцев и конница Курбангалеева.
В разгар боя под Блюхером была убита лошадь. Падая, командующий успел освободить ноги от стремени.
В местах ожесточенных схваток черной молнией мелькал на своем вороном коне Томин.
Отряд "Святой чаши", ощетинив штыки, шел на позиции партизан сомкнутым строем. "Отец" Иеремий вел своих людей в психическую атаку.
Рота Обласова залегла в наспех вырытых окопах. Неприятель приближался. Бойцы Обласова начали беспокойно поглядывать друг на друга. Прошло несколько минут. Держа в руках парабеллум, Иеремий, как бы бравируя опасностью, шел с высоко поднятой головой.
Спаси, господи, люди твоя
И благослови достояние твое:
- Огонь! - властно подал команду Василий и первым выскочил из окопа.
- Ура-а-а! - Партизаны пошли в контратаку. Началась свалка. Здоровенные семинаристы начали теснить башкир из роты Обласова. Василий с помощью томинцев пробирался к Иеремию, который, разрядив пистолет, бил рукояткой наседавших партизан.
- Положим животы за други своя!.. - выкрикнул Иеремий, продолжая отбиваться.
На помощь ему пришли семинаристы. Слышалась отчаянная ругань, стук прикладов, выстрелы. В распадок, где проходил бой, неожиданно ворвалась конница Курбангалеева. Со страшным визгом и криком "алла!" она кинулась на партизан.
Положение было критическим. Казалось, вот-вот партизаны дрогнут и попятятся к реке, где артиллерия белых усилила огонь. От удара прикладом в плечо бессильно повисла левая рука Василия.
- Коммунисты вперед! - с зажатым в правой руке клинком Обласов врезался в самую гущу свалки. Дотянулся до Иеремия. Взмахнул клинком. Ловким движением Иеремий отвел удар и обхватил Обласова руками. Началась борьба. Но что это? Почему за спиной у Иеремия образовалась пустота и семинаристы, бросая на ходу оружие, бегут к невысоким холмам, поросшим лесом? Почему конница Курбангалеева, несмотря на ругань своего командира, устремилась обратно к исходной позиции? Чем объяснить, что Иеремий, бросив Обласова, понесся что есть духу следом за своими отрядниками?
Поднявшись с земли с помощью партизан, Василий увидел, как по дороге от села к месту боя мчались во весь аллюр кавалерийские эскадроны верхнеуральских партизан. С небольшими интервалами спешил на конях интернациональный батальон.
Высланная Блюхером сотня всадников под командой Вандышева в это время форсировала с ходу реку Сим и обрушилась на батарею белых. Орудия замолчали. От неожиданного налета партизан с тыла артиллерийская прислуга разбежалась. Переправа через Сим пошла уже более спокойно. Через некоторое время сводный партизанский отряд Блюхера, казалось, вышел из окружения. Партизанам осталось только преодолеть последний водный рубеж - реку Уфу.
Здесь белые снова навязали им бой. Отвлекая отборные части корпуса Каппеля от Красного Яра, где уже шло ожесточенное сражение за переправу, Блюхер принял на себя основной удар белых. Обозленный неудачей в Трехречье, противник сосредоточил у Красного Яра большое количество артиллерии, пехоты, там же был и основательно потрепанный полк мусульман и отряд "Святой чаши".
Здесь судьба вновь столкнула Василия Обласова с неистовым попом Иеремием. На этот раз командир "Святой чаши", расположившись на небольшой высоте, вел интенсивный огонь по "богохульникам".
В бой включились и обозники из сводного отряда партизан. Центр сражения переместился на правый фланг, поближе к реке. Кавалерийский полк под командованием Галунова и Вандышева повторил обходной маневр у реки Сим и, переправившись вплавь через Уфу, ударил с тыла по артиллерии белых. Батальон интернационалистов и рота Обласова сдерживали натиск пехотных частей полковника Каппеля.
Патроны у партизан были на исходе. К довершению беды замолк выдвинутый вперед пулемет; возле него на открытой площадке лежали два трупа и несколько коробок с пулеметными лентами. Ни та, ни другая сторона не могла подойти к пулемету, оказавшемуся на "ничейной" территории. Неожиданно внимание партизан привлек ползущий к пулемету человек. Держа в зубах кривой кинжал, он энергично работал локтями, порой припадал к земле и вновь полз к своей цели. Казалось, он играл со смертью. До пулемета оставалось несколько шагов. Вдруг незнакомец дернулся всем туловищем и затих.
- Пропал парень, - вздохнул кто-то с огорчением.
- Нет, живой. Опять ползет. Да ведь это Фарит, - услышал Василий недалеко от себя радостный голос партизана. - Откуда он взялся?
Обласов пригляделся. Сомнений нет: к пулемету ползет Фарит. Надо отвлечь от него противника. Василий подал по цепи команду "огонь!". К винтовочным выстрелам присоединился оживший пулемет. Пряча время от времени голову за щиток, Фарит яростно поливал пулеметным огнем белогвардейцев.
Обласов поднял цепи: "В атаку! Ура!". Партизаны бросились к возвышенности, где засели беляки. И снова рукопашный бой. И снова, завидев Василия, Иеремий с рыком набросился на него.
- Христопродавец!
- Врешь, не убьешь!
Со звоном скрестились клинки. Обласов отлично владел холодным оружием еще со времен империалистической войны, и отец Иеремий, как бы образуя вокруг себя сверкающий полукруг, лишь яростно отражал удары Василия. Короткий поединок закончился неожиданно. Фарит всадил свой кинжал в командира "Святой чаши". Падая, тот посмотрел помутневшими глазами на небо.
- Господи, прими мой дух на лоно свое!
В тот день от отряда "Святой чаши" остались одни "черепки".
Трагически закончилось сражение у Красного Яра и для Аруна Курбангалеева. Видя, как отдельные части его полка, несмотря на угрозы, стали с оружием в руках переходить на сторону красных партизан, Курбангалеев застрелился на глазах у своих солдат.
В тот день фортуна изменила и Алексею Крапивницкому. После безуспешных атак на отряд Каширина Крапивницкий бежал с жалкими остатками своего эскадрона в горы Южного Урала.
После боя у Красного Яра во время отдыха в избу, где находился Обласов, зашел Фарит. Остановился у дверей и, опустив голову, заявил своему командиру:
- Василь, сади меня каталажка.
- За что?
- Тархан резал.
Обласов поднялся с лавки.
- Ты расскажи толком, что случилось?
- Тархан наша деревня Мадина давно сватал. Большой калым сулил. Мадина не шел, Мадина говорил: "За Фарита пойду, за тебя не пойду, шибко старый". Тархан силой ташшил в свой дом Мадина. Тапир Мадина бабой стал. Когда я узнавал, шибко болел. - Фарит прижал руку к сердцу и с мольбой посмотрел на Обласова. - Что делать? Мадина жалко, себя жалко. Кинжал брал, роту бросал. От тебя свой деревня бежал, ночью тархан резал. Мадина не резал, Мадина шибко ревел, на коленях ползал, сапог мой целовал. Ай-яй, - покачал он сокрушенно головой, - что тапирь делать, не знам. Драчка белым был, глядел, пулемет ни тут ни там. Думал, псе равна пропадайт. Надо Василь помогайт, маленько локтем работал, потом пулемет стрелял, пуля меня не брал. Потом шибко думал, сказал: пойду к Василь, пускай каталажка садит.
- Успокойся. Какая тебе каталажка в походе, - выслушав Фарита, мягко заговорил Василий. - Вот что, посиди пока здесь, а я схожу к товарищу Томину, посоветуюсь насчет тебя.
- Латна, - вздохнув, Фарит опустился на лавку.
Обласов вышел из избы. Рассказал Томину о Фарите. Николай Дмитриевич поднял глаза на Обласова.
- Ты как бы поступил в этом случае?
- Жаль, конечно, парня, в бою он показывает пример остальным, с дисциплиной у него до этого случая все было в порядке. Но то, что он рассказал, - это уголовное преступление. Придется отдать под суд военного трибунала, - закончил Василий.
- Да, - кивнул головой Томин. - Очевидно, мы скоро выйдем на соединение с Красной Армией и тогда окончательно решим судьбу твоего связного. А пока отошли в обоз. - Помолчав, Николай Дмитриевич спросил полушутя:
- Ну а ты по своей "Мадине" не скучаешь?
- Как не скучаю, все мы люди, все человеки.
- Правильно, товарищ комрот, - хлопнув Обласова по плечу, сказал уже с оттенком грусти Томин. - Я свою Анну Ивановну частенько вспоминаю. Ну ничего, придет время - вернемся и мы под родные крыши. А теперь давай поговорим о порядке движения на Кунгур.
Командиры углубились в изучение карты. Обсудив с Томиным предстоящий поход, Обласов вернулся на свою квартиру. Фарит все еще сидел в избе, дожидаясь решения своей судьбы.
- Товарищ Томин разрешил тебе остаться в отряде ездовым в обозе.
- Спасибо, Василь. - Парень долго тряс руку Обласова. - Когда кончайт война, Мадина к себе берем, тебя в гости зовем. Кумыс пьем.
Но мечте Фарита не удалось сбыться. Во время похода тяжелый снаряд противника попал в обоз, где был Фарит. На земле остались разбитые телеги, трупы лошадей, отброшенные взрывной волной тела обозников. Среди них был и Фарит.
В средних числах сентября 1918 года сводный Южно-Уральский отряд партизан под командованием Блюхера, проделав полуторамесячный переход от Белорецка до Кунгура через таежную глухомань, горные кручи Урала, топкие болота возле деревни Тюйно-Озерская, был переформирован в 30-ю дивизию. Василий Обласов получил назначение в 269-й Богоявленский полк.
ГЛАВА 21
У начальника разведывательного отдела штаба Западной армии полковника Строчинского осведомитель номер один был на особом счету. Он принимал его только у себя в квартире.
- Если у входных дверей будут звонить с короткими перерывами три раза, открывай в любое время дня и ночи, - сказал он Глаше.
Человек, который должен так звонить, появлялся редко, но все же Глаша хорошо запомнила его. Это был выше среднего роста, слегка сутулый старик, одетый, как и все рабочие, в изрядно поношенную одежду. У него были тонкие, бескровные губы, острый подбородок, заросший густой щетиной. Взгляд серых колючих глаз из-под нависших бровей был угрюм и недоверчив.
Не снимая головного убора, на котором отчетливо были видны пятна от мазута, он проходил в кабинет хозяина, но долго там не задерживался. И каждый раз при выходе из дома бросал ястребиный взгляд по сторонам улицы, торопливо пересекал ее и исчезал в безлюдном переулке.
Попросив у хозяйки разрешения якобы повидаться с родственницей, недавно приехавшей из деревни, Глаша поспешно направилась в Заречье к сапожнику.
Выслушав ее, Иван Васильевич пожал плечами:
- Кто же это может быть? В железнодорожных мастерских вроде такого нет. Может быть, он с плужного завода? Кепка, говоришь, у него в мазуте?
- Ага, и ватник поношенный.
- Вот что, Глаша. Ты посиди пока у нас, я к ребятам сбегаю, посоветуюсь насчет старика. Похоже, он большая птица, ежели сам Строчинский ведет с ним беседы, да еще у себя дома.
Шмаков вскоре вернулся. Из подпольщиков никто не знал таинственного посетителя шефа разведки.
- Ты, Глаша, не перепутала что-нибудь, рассказывая о старике? - спросил ее Шмаков.
- Нет. Какой есть, таким и описала.
- А других примет у него нет?
Женщина задумалась.
- Вспомнила, - заговорила она оживленно. - Правый глаз у него полузакрыт, но когда старик откидывает голову, то смотрит, как и все. Только поглядка у него недобрая, - закончила она.