- Нет, не то слово сказал, - горячо заговорила Феврония. - Для меня ты не просто работник, ты для меня невенчанный муж. Может, жил в моих девичьих думах, в песнях и в молитвах, да-да, в молитвах. Я просила Пречистую, чтобы она вернула тебя ко мне. Но видно, не дошла моя молитва до богоматери, и вот я сама приехала за тобой. - Феврония схватила за руки Василия и приблизила к нему пылающее лицо. - Я жду твоего слова.
- Пошли в избу, а то бабы уже начинают шушукаться, - кивнул он головой на двух женщин, стоявших с ведрами невдалеке и бросавших любопытные взгляды на Февронию.
Андриан встретил гостью приветливо:
- Проходи в передний угол, чо села у порога? - и шершавой рукой погладил скамейку. - Давненько не была в Косотурье, поди, с самой ярмарки.
Феврония перешла ближе к столу и, откинув шаль на плечи, оглядела избу. Низкий бревенчатый потолок, два покосившихся от времени окна, большие щели на подоконниках, сырые углы с осевшим куржаком в пазах, низенькие полати, - вот что она увидела.
"Не лучше, чем в моей малухе", - подумала женщина и, подавив вздох, спросила старого Обласова:
- Как зимуете?
- А так и зимуем, день прошел - к смерти ближе. В хозяйстве жить - обо всем приходится тужить. А вот чем тебя угостить, Феврония Лукьяновна, ума не приложу, - Андриан перевел взгляд на жену.
- Есть картошка вареная, пареная репа, рыбу можно сварить. Найдем, чем покормить. - Старая взялась за ухват.
- Ничего не надо, сыта. Пришла по делу. - Феврония еще раз оглядела избу. - Может, отпустишь Василия ко мне до пасхи? Платой не обижу. - Феврония выжидательно посмотрела на Андриана.
Старый Обласов был рад предложению Февронии, но вида не подал.
- Не знаю, что тебе и сказать... Василко собирался в город на заработки, да, похоже, не поедет. - Андриан посмотрел на сына, стоявшего у притолоки.
Феврония, конечно, знала, что паспорт Василию не дали, и, опустив глаза, спросила деловито:
- С хлебом-то как у тебя?
- Хвалиться шибко нельзя, - уклончиво ответил Андриан.
- Ты приезжай ко мне в Камаган вместе с Василием. Дам пудов двадцать. А если лошадь возьмет больше, еще добавлю. Шерсти увезешь. У меня, слава богу, овечек не мало. А у тебя, я вижу, пимешки уже износились, - поглядев на подшитые валенки Андриана, сказала Феврония.
Старый Обласов подумал: "Хлеба даст подходяще. На семена теперь хватит. Да и пимы себе и старухе нынче скатаю. Пущай Василко едет. Так болтается без дела. А там хоть заробит", - и сказал: - Ладно, поедем оба.
Когда Василий, провожая гостью, вышел с ней в сенки, Феврония обхватила его голову и стала жарко целовать. Только заслышав за дверью шаги Андриана, отшатнулась от молодого Обласова.
Вышла на крыльцо, глубоко вздохнула в себе свежий морозный воздух.
- Господи, как хорошо. - Перешагнула изгородь и направилась по дороге, ведущей в Камышинскую слободку, к дому отца.
Дня через три Андриан вместе с сыном уехал в Камаган. Дорогой старый Обласов говорил:
- К пасхе обязательно домой приезжай. Станет Феврония уговаривать еще пожить - не соглашайся. Самим сеять надо, а ноги ходить за сабаном у меня плоховаты.
Василий молча прислушивался к словам отца, однотонному скрипу полозьев и, подняв воротник овечьего тулупа, углубился в свои думы. Ехать в Камаган не хотелось. На привязанность Февронии он смотрел вначале, как и все деревенские парни: вдовица - не девица. Другое дело - Глаша. Хоть и мужняя жена, но с Февронией не сравнишь. Жалко Глашу. Хотел ведь жениться на ней. А тут богатый подвернулся. Выдали поневоле. Вместе с тем Василий почувствовал, что "грех" доставался Февронии нелегко, что она все сильнее привязывается к нему, что с ее неуемной страстью он и сам порой теряет голову.
Как бы угадывая мысли сына, Андриан говорил:
- Сказывали мне мужики, что Савелий Сычев попировывать стал. В кабаке его видели не раз. А все из-за старика. Будто Савелий просит раздела, а Лукьян не дает. Ну и пошло. Сноху начал притеснять. Вот она, жисть-та, и через богатство слезы льются.
- А кто ее приневолил? Илья. - Откинув воротник тулупа, Василий повернулся к отцу. - Так и получается: позарились на богатство - и пропадает человек.
- Нужда заставила Илью отдать дочь за Савелия. Поди, думаешь, охота мне тебя в работники отдавать? Да ни за что бы не отдал, было бы чем жить. Ты вот лучше женился бы да жил своей семьей.
- Сказал тоже, - протянул Василий. - Ты ведь хорошо знаешь, что осенью мне в солдаты идти. Какой может быть разговор о женитьбе. Приду с военной службы - поедем вместе невесту искать, - уже с улыбкой сказал он.
- Косотурские девки ждать тебя не будут.
- Не беда. Найдем в другом месте.
- И то правда. Была бы изба, а тараканы набегут. Однако скоро Камаган, - сказал он, заметив постройки, и стал поторапливать коня.
Андриан прожил на заимке Бессоновой день и, насыпав несколько мешков пшеницы, уехал в свое Косотурье.
ГЛАВА 9
В январе начались бураны. Корм для скота находился далеко от заимки, и ездить за ним стало небезопасно. Дорожных вешек зимой в степи не ставили, бесполезно. Ветер наметал на проселки большие суметы и порой скрывал даже заросли тальника, росшего по балкам.
В один из зимних дней, когда установилась погода, Василий вместе с Изосимом и Калтаем выехали на шести подводах за сеном, которое было сметано у Больших донков. Обласов и старик Изосим были одеты в добротные полушубки из овчины, теплые папахи и пимы. На Калтае был старый полушубок, шерсть из которого местами давно вылезла.
Выехали на рассвете. Сразу же за околицей началось бездорожье. Лошади с трудом вытаскивали ноги из глубокого снега и только местами, где ветер относил его в балки, переходили на рысь. За лошадями увязался стригун. Как он вырвался из пригона, никто не заметил. Обнаружили его уже далеко от заимки, когда наступил полный рассвет. Первым увидел стригуна Калтай.
Соскочив с саней, он попытался прогнать жеребенка домой.
- Айда! Айда! - щелкая кнутом, кричал он на него.
Стригун отбежал в сторону с явным намерением не отставать от лошадей.
- Пускай бежит, - крикнул Василий Калтаю и, спрыгнув с саней, пошел рядом с пастухом.
- В степи волки есть. Глупый стригун пугался, сторона бежал, волк его хватал. - Калтай сокрушенно поцокал языком.
- Набегут волки, отгоним, - стал успокаивать пастуха Василий.
- Ай-яй, Василь, ты степь не ходил, я давно ходил. Степь свой закон есть.
- А кто его писал, этот закон.
- Уй, ровно умный человек-та, а не понимал. Степь писал, - заявил он решительно. - Шибко сердитый закон. Бай, джатак - псе слушал закон. Кто не слушал, пропадайт.
- А что это за такой закон, что люди боятся?
- Смотри! - Рука Калтая протянулась по направлению занесенных снегом кустарников. - Корсак мышь ловил, - показал он на мышковавшую лису, - волк корсак хватал.
- А-а, теперь понимаю: кто, значит, сильнее, тот и хозяин.
Василий подумал о своем спутнике: "Вот и возьми ево. Неграмотный, а понимает". Василий с уважением посмотрел на шагавшего рядом с ним пастуха.
Вскоре погода установилась, и корм к заимке успели вывезти до февральских буранов.
В марте дни стали длиннее и наступила оттепель. В один из таких дней на заимку приехал Лукьян.
- Ты опять пригрела Ваську? - заметив Обласова во дворе, недовольно спросил он дочь.
- Помогает Изосиму по хозяйству. Работник он старательный, непьющий, - стала защищать Василия хозяйка.
- Я не об этом, - поморщился Лукьян. - Слава идет о нем не шибко добрая.
- А что?
- Дружба у него завелась большая с Кириллом. А тот, говорят, против царя идет.
- Ну и что из этого?
- А то, что он втемяшил в голову Ваське, засело у него крепко.
- Откуда ты знаешь?
- Поносил Васька не раз состоятельных людей при народе. Угловскому уряднику я уже баял об этом. Сулился приструнить Ваську. - Помедлив, Лукьян спросил: - А здесь за ним ничего такого не видно?
- Нет, вечерами ходит только в малуху с работниками в карты играть.
- Ты хоть раз послушала, о чем они за картами говорят?
- Нет, да и слушать не буду. На Василия я надеюсь.
- Надейся, как на вешний лед. Я тебе скажу, что теперь глядеть в оба надо. Из городов слухи ползут не шибко хорошие, да и небесное знамение, говорят, было. Хвостатая комета будто бы появлялась на небе. Правда, сам-то я не видел, но добрые люди сказывали. Скупщики хлеба не были у тебя?
- Нет.
- Рыскают они по деревням и селам, как волки, чуют добычу. Смотри, как бы тебя не обыграли.
- Не обыграют. Да и нужды нет хлеб продавать. Что в амбаре - то в кармане.
Лукьян погладил бороду. "Мужиком бы тебе родиться, а не бабой, - подумал он про дочь. - Не чета Савке". Помолчав, сказал:
- Савка с разделом пристал. Сношка подзуживает. Жить с нами не хочет. Каждый день тростит - уйду да уйду. А Савка как ошалел: "Давай раздел". Прошлый раз напился и чуть с кулаками на меня не полез. В кабак заглядывать через это стал.
- Возьми да отдели.
- Что ты?! - Лукьян от удивления приподнялся с сиденья. - Хозяйство рушить? Нет, - покачал он отрицательно головой. - Пока я жив, никакого раздела не допущу! - Сычев прихлопнул рукой по столу и зашагал по комнате.
- Но Савелий заералашит и вконец свихнется.
- Ну и пускай, ежели добром не хочет жить. Поменьше бы бабу слушал.
- Может, на это причина есть?
- Какая причина, - Лукьян отвел глаза от дочери, - просто дурь. Вот чо, дело у меня к тебе, - перевел он разговор.
- Говори.
- Приезжал ко мне шадринский купец Лыткин. Овдовел он летось. Заикнулся насчет тебя. Человек состоятельный, лесопильный завод, мельница и все прочее. Я ему ничего не сулил, только сказал, что пускай сама решает. А спросить спрошу.
- Не пойду я взамуж.
- Гм, стало быть, вдоветь весь век хочешь. - Феврония молчала. - При твоем хозяйстве мужская рука нужна.
- Изосим есть.
- Что Изосим, он уже старик.
- Сама буду хозяйничать, как сумею.
- Ну ладно, оставайся с богом, я поеду. - Перекрестив дочь, Сычев вышел.
На второй день после отъезда Лукьяна Феврония распорядилась оседлать лошадь и вместе с Василием выехала в степь.
Приближалась весна. Мартовский наст блестел на солнце, как зеркало. Кони, что были в степи на тебеневке, с трудом добывали корм и худели с каждым днем. Понурив головы, сбившись в кучу, они подолгу стояли в одном месте, боясь переступать израненными ногами по твердому насту.
Запасы кормов на заимке Бессоновой были на исходе, и те были нужны для стельных коров. Оставалось одно - перегнать лошадей от участка, где они паслись, к зародам соломы и остаткам сена от зимней вывозки.
Василий и Феврония заметили косяк лошадей недалеко от угловской дороги. Подъехав к ним, Феврония слезла с седла и подошла к жеребой кобыле. Передние ноги лошади были в кровавых ссадинах. Хозяйка поманила к себе Калтая. Вместе с ним подошел и Василий.
- Ты что наделал, малахайная душа? - показывая на израненные ноги кобылы, спросила она резко Калтая. - Почему не оставил в загоне?
- Загон оставлять нельзя. Кобыла родит - кто будет смотреть? Здесь моя смотрит. Родит - жеребенок попонка даем. Загон родит - человека, нет, жеребенок пропадайт, мороз.
- Я тебя спрашиваю, как ты смел выпустить жеребую кобылу в степь?
- Загон корма нет, человека нет, - вновь начал объяснять хозяйке Калтай.
- Замолчи! - Феврония неожиданно взмахнула плетью и ударила Калтая.
Стоявший рядом с ней Василий вырвал плеть из рук Февронии и отбросил далеко в снег.
- Ты что, сдурела, что ли? Человека бить!
- Мало. Надо ему еще по роже дать, - запальчиво ответила хозяйка.
- Вот как? Ищи-ка теперь другого работника. - Василий круто повернулся от Февронии и зашагал по дороге на Косотурье. Его нагнала Феврония.
- Куда ты?
- Домой, в Косотурье, - не останавливаясь, хмуро ответил Василий.
Феврония забежала вперед, ухватилась за его полушубок: - Вася, ну прости. Погорячилась я. Не уходи. - Феврония опустилась на колени и с мольбой посмотрела на Обласова. - Ну виновата, но зачем уходить? Хочешь, я попрошу прощения у Калтая?
- Нет. - Василий решительно отвел ее руки от себя и зашагал по дороге.
- Вася! Вася!
Не оглядываясь, Обласов прибавил шагу. Казалось, все в нем кипело. "Бить Калтая? А за что? За то, что он не оставил жеребую матку без надзора, и за это Феврония ударила его плетью да еще и обозвала. Галиться над человеком ни за что ни про что. Нет! Я ей больше не работник!"
Тебеневка осталась далеко, версты за три от нее Василия нагнал ехавший на санях знакомый мужик.
- Давай садись ко мне. Должно, в Косотурье направился?
- Ага.
- Ты скажи, что случилось с Бессонихой? Гонит на заимку как бешеная. Чуть меня не стоптала. Жварит иноходца плетью во всю мочь. Только снег из-под копыт летит.
- Не знаю, не спрашивал. Может, не в духе, - ответил Василий и привалился к передку саней.
Вечером рассказал отцу про случай на тебеневке.
- А тебе какая корысть? - спросил Андриан.
- Хозяйка бьет работника, а я, по-твоему, должен в стороне стоять?
- Мм-да, - Андриан почесал затылок, - с характером бабочка, вся в отца. Но шут с ней. Заботит другое: до пасхи ты у ней не дожил и Феврония может потребовать часть взятого у ней хлеба обратно.
- Не потребует, - уверенно заявил Василий.
Отец с сыном помолчали.
- На днях староста приходил. Спрашивал насчет тебя. Чуял я, что у многих мужиков он побывал, у кого сыновья на возрасте. Болтают, что скоро рекрутчину объявят. Твой дружок Прохор тоже в списки попал. Живи пока дома, - закончил разговор старик.
В эту ночь, впервые за последнее время Василия не тревожили тяжелые сновидения и чувство недовольства собой. С Камаганом и его хозяйкой все покончено. Он туда не вернется.
ГЛАВА 10
Наступил апрель. С юга подул тепляк, и косотурцы стали готовиться к пашне. Прибирали сани, налаживали сохи и бороны. А там, где были семена, стучали во дворе веялки.
Готовились к весне и Обласовы. Деревянная стрела у старого сабана треснула еще в прошлом году, винт не держался, и Андриан решил вытесать новую. Василий налаживал зубья к бороне. За этим занятием их и застал Красиков. Поздоровался и присел на верстак.
- Готовитесь? - спросил он Андриана, продолжавшего вытесывать стрелу.
- Пора, - ответил тот и вновь застучал топором.
- Закурим? - предложил Красиков.
Кирилл подал Обласовым свой кисет.
- Вот двоеданы говорят, что курить табак грех, - принимая кисет, промолвил с усмешкой Андриан.
- Грех только в церковь без денег ходить - так учат попы, - отозвался ему в тон Красиков.
- Это оно так, - произнес старый Обласов.
- Эй, Прохор, иди сюда, - увидев на улице своего дружка, крикнул Василий и помахал парню рукой.
- Здорово живете, - поздоровался тот и, пристроившись на край верстака, закурил. - Ты, дядя Кирилл, мастер на прибаутки. Расскажи-ка нам, - попросил его Прохор.
- Что ж, можно. - Спрятав кисет в карман, Красиков начал: - Понес однажды мужик к пасхальной заутрене жареного поросенка освятить - ну вроде кулича. Поп помахал кисточкой из чаши со святой водой, и мужик пошел обратно. Дорогой поскользнулся в луже, поросенок хлоп из рук прямо в грязь и весь испачкался. Подобрал его мужик и говорит: "Хоть святи не святи поросенка, он все равно в грязь лезет".
Среди слушателей раздался смешок.
- А вот вам другая присказка. Шел поп по льду да провалился в воду. Мужик увидел попа в беде, подобрался к кромке полыньи, подал руку и кричит: "Дай!". А поп: "Я, не даю, а только беру", - и пошел ко дну. Так и Лукьян Сычев. Богат, а все копит, сыт, а все есть просит.
- Правильно, - поддакнул Андриан, поднимаясь с верстака. - Однако я схожу к Илье, дратвы попрошу.
- Ну вот что, други, - обратился Красиков к парням - похоже, весной или нынче летом в солдаты вас заберут. Оденут в серые шинели, дадут винтовку со штыком и маршируй - ать, два. - Так за разговорами Красиков помог Василию наладить борону и к приходу Андриана, к его. удивлению, обтесал на славу и просверлил бревно для плужной стрелы.
- Ну и мастак ты, Кирилл, - произнес с восхищением Андриан. - Из печеного яйца живого цыпленка высидишь.
- Нет, пожалуй, не суметь, - улыбнулся Красиков. - Ну пока. Я пошел по своим делам.
Андриан долго смотрел в спину выходившему из ограды Кириллу.
- Хороший человек. Работящий. А вот не дают ему житья наши управители.
- Он, отец, политик, - сказал Василий.
- Слыхал. - И как бы спохватившись, сказал сурово: - В это самое дело меня не вмешивайте. Да и вы подальше держитесь. Узнает урядник, - Андриан оглянулся, - живо в каталажку упрячет.
Прохор произнес задорно:
- Волков бояться - в лес не ходить.
- Оно так-то так, только лес-то бывает большой да темный для нашего брата. Как бы не заблудиться в нем, - наставительно произнес Андриан.
- По звездам путь найдем.
- Слыхал, ищут и по звездам, но где уж мне с вами спорить. Стар. - Андриан подошел к стреле и стал оглаживать ее рубанком.
Прохор наклонился к уху Василия.
- Сегодня наши ребята собираются на игрище к Сорочихе. Сходим?
- Ладно. Вечером зайду за тобой. Возьми гармонь, - согласился Василий.
Жила Сорочиха в просторной избе на краю Косотурья, где шла дорога на Белоногово. Ее муж погиб в Маньчжурии, во время войны с японцами. Оставил жене небольшое хозяйство, но с годами оно стало хиреть. Сама Сорочиха часто прихварывала и работать не могла. Зимой по вечерам у нее собиралась молодежь обеих частей Косотурья. Плату за игрища она не брала, была довольна тем, что девушки приносили ей из дому дров, а порой и пироги. Случалось, что во время драки выбивали у ней окна. Наутро ребята сами вставляли новые.
Обычно девушки приходили с прялками, рассаживались возле стен по лавкам и, работая веретеном, пели, песни. - такие же длинные, как бесконечная нитка пряжи. Сорочиха сидела на голбчике и, подперев щеку, слушала девичьи песни. Может быть, старая женщина в эти минуты вспоминала свою нелегкую молодость и погибшего мужа.
Но вот в избу с шумом вваливалась ватага парней, и начинались игры и пляски под гармонь. Слышался смех, крик, топот, визг и разудалая частушка.
Не успели девушки отдохнуть от дробной пляски, как в избу гурьбой вкатывались другие ребята со своей гармошкой, и в избе Сорочихи "дым коромыслом". Теперь плясали с девушками чистовские и камышинские парни.
Но вот во время пляски чистовец толкнул камышинца. Тот двинул его плечом. Знавшая по опыту, чем все это кончится, Сорочиха подбирала ноги и забивалась в дальний угол голбчика.
Смолкла гармонь. Началась драка. Девушки с визгом лезли кто на полати, кто к Сорочихе на голбчик. Более смелые стали растаскивать дерущихся. На этот раз перевес был на стороне камышинцев, и они начали теснить чистовцев к дверям.
В момент горячей свалки на пороге избы показались Василий с Прохором. Увидев своих в беде, Прохор, сунув гармонь одной из девушек, ринулся на камышинцев. За ним последовал Василий.
Прохор схватился с Нестором Сычевым.