Но это оказалось только так, разминкой. А потом взял да и изобрел собственное блюдо, ни больше и ни меньше!
В обеденном меню шли шампиньоны. Вячеслав Иванович нарезал их, радуясь прохладной упругости, и удачно вспомнил, как у Лескова описана архиерейская уха на курином бульоне. А что, если и шампиньоны заливать не водой, а бульоном?! И пошло: тушить вместе с кабачками, потому что гораздо нежнее картошки, и дают воздух, простор, - Вячеслав Иванович не знал, как еще обозначить это явление, когда концентрированный вкус грибов как бы разбавляется, не искажаясь. Нужно было немедленно попробовать! Но кабачков тридцать первого декабря с базы, естественно, не завозили. Они могли быть только на рынке. И покупать их нужно было обязательно сегодня, потому что завтра рынок закрыт, а если получится хорошо и если завтра придет Алла, нужно обязательно угостить ее! И Вячеслав Иванович огляделся вокруг, решил, что практикант Гоша, меланхолически отбивавший мясо, зря только в кухне потолок коптит (отбивать нужно по сотне за четверть часа, он едва десяток сделает в таком темпе!), дал ему денег и послал на рынок. До Кузнечного пешком десять минут, а Гоша ходил час. Когда Вячеславу Ивановичу вот так загоралось чего-нибудь, он не выносил ожидания и потому проклинал Гошу и желал ему всех несчастий! Но Гоша наконец явился с кабачками - и Вячеслав Иванович все ему простил. И началось! Лук он жарил отдельно, чтобы тушить с кабачками уже прожаренный, а кабачки и грибы смешал сырыми; крепкий бульон был готов, пока ходил Гоша, - теперь залил и предал огню, как любил когда-то выражаться Григорий Никитич, мастер в училище. И всем воображением он был там, представлял, как бульон пропитывает грибы, как те дают свой сок, старался почувствовать момент, когда нужно будет класть жареный лук, - и совершенно не обратил внимания на сказанную мимоходом цыганистой Стешей фразу:
- Поберегись, Славик, какая-то гадость готовится.
Сказала не останавливаясь, почти что не повернув головы. Не обратил внимания, во-первых, потому, что был весь поглощен своим изобретением, а во-вторых, как можно верить Стеше: ведь сколько раз она его разыгрывала! Тем более день такой.
И наконец снял, сбросил крышку - аромат пошел! Зачерпнул ложкой, стал дуть в нетерпении: потому что, пока горячо, вкуса не разобрать. И вот попробовал!.. Да, стоило гонять Гошу на рынок. Полностью выявился вкус грибов, вот что главное. Ужасно глупо будет со стороны Аллы, если она не придет завтра!
Вячеслав Иванович отложил шампиньонов в тарелку и побежал к Емельянычу. Тот пыхтел над какой-то ведомостью, бедняга. Вячеслав Иванович, не спрашивая, сунул ему ложку ко рту:
- Ну-ка, определи компоненты!
- Обожди ты! Закапаешь тут мне!
- И пусть! Капну соусом, так начальство твое хоть запах настоящий почует. Давай, определи-ка!
Емельяныч осторожно отделил губами четверть ложки, по-дегустаторски покатал кусочки во рту.
- Ну, шампиньоны…
- Слава богу!
- Но что-то ты нахимичил, не пойму… Тыква?
- Кабак.
- Ну да, точно. Но навар густой. Лук, конечно… Что-то еще. Нет, не знаю. Ну что?
- Так и сказал! Секрет! Только что изобрел!
- Смотри ты! Эдисон от плиты. Как назовешь? Шампиньоны по-суворовски? Так ведь подумают, что генералиссимус едал в походе. Фамилия у тебя проигрышная для названий.
Да, был бы он официально по паспорту Сальников, в меню вписалось бы лучше.
- Ну давай, Котлетыч, дерзай! Ко встрече подашь? Можем объявить по микрофону, что наш товарищ в честь Нового года изобрел! Выйдешь кланяться, как артист.
- Ага. А кабачки на двести порций прикуплю с рынка. Очень нужно.
- Ну, как хочешь.
Вячеслав Иванович поставил тарелку прямо на какую-то бумагу.
- Доедай, Емельяныч, в другой раз не скоро придется.
- Не мог на чистое место!
Емельяныч поспешно вытащил бумагу из-под тарелки. Бедняга, ему бумажка дороже такой еды!
Чем ближе к ночи, тем больше расходилось по "Пальмире" обычное праздничное ошаление. Вячеслав Иванович напевал под нос хор снежинок из "Щелкунчика" - в этой мелодии воплощалось для него новогоднее настроение, - но все вокруг неслось в гораздо более резвом темпе. Да к тому же некоторые уже праздновали, для чего скрывались по двое, по трое в раздевалке и вскоре выходили бодрые и включались с ходу в общий ритм. Как они решались, особенно халдеи? Но ничего, не рушились пока подносы, не опрокидывались графины и бутылки.
В одиннадцать Сергей Ираклиевич встречал гостей у входа в своем обычном дирижерском фраке, а в половине двенадцатого переоделся не то Дроссельмейером, не то графом Калиостро: белые панталоны, синий бархатный кафтан с золотыми пуговицами, обсыпанный мукой парик с косицей. Вся кухня бегала выглядывать в зал, смотреть, как он скользит между столиков вкрадчивой походкой волшебника. А в полночь с боем курантов и в кухне пошла по кругу бутылка шампанского. И ни когда раньше Вячеславу Ивановичу не казалось, что вокруг столько хороших людей.
В час, как и обещали, горячий цех закрылся. Перед тем как идти переодеваться, Вячеслав Иванович позвонил Алле. У них же большая квартира, но подошла именно она - будто чувствовала, что он должен звонить.
- Это ты? Ну, поздравляю. - Он говорил тем же горловым голосом, что и тогда в прихожей, в первый день знакомства. - Ну и желаю. Сама понимаешь, чего тебе желать.
В трубке послышался ее хрипловатый смех курильщицы:
- Понимаю. И постараюсь. Есть там около тебя деревяшка, дядя Слава? Постучи.
Он старательно постучал.
- Заходи завтра, довстретим с тобой.
- Это можно. Ну, позвоню еще, как у меня смотря… Ты-то как встретил на работе?
- Нормально. У нас тут дружно.
- Это здорово. Ну, я спать. Позвоню.
Напевая по-прежнему вальс снежинок, Вячеслав Иванович только что не вприпрыжку поспешил в раздевалку. Правда, подарка хорошего он еще не успел раздобыть для племянницы, только мелочи: тени, мундштук наборный - пороть ее некому за то, что курит, но раз уж такая беда, пусть хоть хороший мундштук с фильтром. Ну ничего, что нет пока настоящего подарка: будет повод довстретить еще раз - вот хоть старый Новый год.
У служебного выхода ему навстречу двинулась целая делегация. Вячеслав Иванович подумал было, не поздравить ли его хотят персонально. Вперед выдвинулся швейцар Яхнин - Вячеслав Иванович его знал мало, только удивился, почему тот не на своем посту.
- Подождите, задержитесь на минуту, Суворов. Группа народного контроля. Можно вашу сумку?
Надо было бы с ходу возмутиться! Да и есть ли у них право? Но Вячеслав Иванович все еще пребывал в счастливо-беззаботном настроении. Да и нет у него ничего такого в сумке!
- Пожалуйста!
- Ага. Та-ак!
Яхнин произнес это уличающее "та-ак", еще и не успев заглянуть внутрь. Заглянул и повторил:
- Та-ак!.. Пройдемте-ка лучше в помещение. И пошел первым, неся сумку Вячеслава Ивановича в вытянутой руке, как несут за шиворот нагадившего щенка.
Вошел он в кабинетик завпроизводством. Емельяныч еще не ушел домой, сидел там, только выглядел еще краснее обычного.
- Вот, Николай Емельяныч, задержали при попытке пронести.
Счастливо-беззаботное настроение наконец улетучилось.
- Какая попытка? Что "пронести"?!
- Сейчас разберемся, Суворов, - сказал Емельяныч без обычной жизнерадостности, - Что такое, Яхнин?
- Да вот: продукты выносил. Есть грызуны, и есть несуны. Смотрите сюда, товарищи.
Придвинулись остальные из группы: официант Митько, Желдин из хладоцеха - все люди Вячеславу Ивановичу далекие, с которыми разве что здоровался.
- Вот!
Первым был извлечен самый крупный предмет - кабачок!
- Вот, - повторил Яхнин. - Кабачок. Ценный овощ, особенно зимой.
- Это точно, - подтвердил Вячеслав Иванович. - По три рубля за кило, кажется.
К нему слишком быстро возвратилось беззаботное настроение.
- Кабачки к нам не завозили, Яхнин, - брезгливо сказал Емельяныч.
Но Яхнин не смутился:
- Ишь ты, какой ловкий: на базе и то нет, а для него имеется.
Дальше на свет был извлечен полиэтиленовый мешок с огрызками для Эрика.
- Вот это вынес, можешь записать, Яхнин. Крупными буквами. Пронес, украл! - торжествовал Вячеслав Иванович.
Яхнин с досадой отбросил мешок. Но следом из сумки явился пакет с шампиньонами. Всего-то в нем меньше килограмма.
- Грибы шампиньоны. Вот их и запишем. Кто будет на протоколе? Давай ты, Желдин.
Желдин с готовностью приткнулся сбоку к столу Емельяныча.
- А я их в магазине купил, - сказал Вячеслав Иванович. Пусть попробуют доказать! Все грибы одинаковые, штампа на них нет. - Выходил в обед и купил на завтра, потому что завтра овощной закрыт.
После того как эти недоноски оконфузились с кабачком, глупо было бы хоть в чем-то признаваться. Желдин туда же: контролер! А сам - подручный Борбосыча.
- Расскажи другим: "купил", - проворчал Яхнин, но не очень уверенно. - Пиши, Желдин: "грибы шампиньоны"! Та-ак, и дальше пиши: "миндаль". Кило, не меньше. Ну сейчас пойдем, перевешаем. "Изюм". Записал? Миндаль тоже из магазина?
- С рынка. Оттуда же, откуда кабачок,
- Давай-давай, рассказывай, а мы послушаем! Записал? Творог дальше идет. Полкило, не больше, ну все равно пиши. Ну, пакетики пошли - граммов по сто. Порошки какие-то. Пахнут.
"Пахнут"! Невежда! Корицу узнать не может! Кардамон!
- Пахнут сильно. В суп, наверное. Ну пиши: "приправы".
Объяснить бы ему такой факт, что Талейран пил кофе с корицей и гвоздикой. Сам называл: "Кофе по-дьявольски"!
- Вот так, Суворов. Есть грызуны, а есть несуны. Сейчас все в точности перевешаем для протокола.
- Ничего я не подпишу. Все купил в магазине или на рынке.
- Не подписывай. Свидетелей достаточно. А еще другой протокол, по буфету. Ты думал, в новогоднюю ночь всем не до того? А вот сняли остатки: шестнадцать лишних бутылок коньяка. И буфетчик Арсений Кутергин показал под расписку, что все твои.
- Вот сволочь! Он же не в продажу просил, а для себя. И всего три бутылки!
Вырвалось невольно, Вячеслав Иванович и подумать не успел, а язык уже сработал. А кто поверит, что Арс и вправду попросил для подарка какому-то нужному человеку? Уж лучше бы отрицать напрочь, и все, - на бутылках-то не написано.
И точно: куда там поверить! Все захохотали, а Желдин громче всех.
- Значит, за три подпишешься? - переспросил Яхнин.
Бывает же такая дурость! И кто потянул за язык?!
- Не подпишусь. Я не для того ему… Сказано же он попросил для себя.
- Ну фантаст! Жюль Берн! А то ему не достать,
- Говорил, такого не достать. Ведь "Двин". Теперь-то понимаю… Вот, значит, как он. Провокатор поганый. Ну, такой факт часто бывал в истории.
- Ну дает! Историю вспомнил! Древнего Рима, что ли? Тебя только на собраниях выпускать. Только вот поступаешь некрасиво. Вот еще взвесим.
- Чего взвешивать, когда мои собственные продукты,
- Вот и взвесим. - Яхнин куражился. - Как бы контрольная покупка. А то вдруг тебя обвесили в магазине?
Мясная разделочная совсем недавно была заперта, и свет потушен, а когда подошли - открыто и лампы горят. Подготовили. Яхнин подошел к весам.
- Правильные, да? Сам на них работаешь? Вячеслав Иванович только пожал плечами.
- Ну, с грибов давай. Сколько брал в магазине?
- Семьсот пятьдесят.
- Та-ак. Проверим работников прилавка… Ну, так они проторгуются: восемьсот тридцать тебе отвалили!.. Ты и это в протокол не забудь, Желдин: показал, что купил семьсот пятьдесят, а на взвешивании оказалось столько-то. По всем графам. Миндаля сколько брал?
- Кило.
- Та-ак. А дали девятьсот двадцать. Нехорошо покупателей обманывать! А ты-то куда смотрел?
Вячеслав Иванович только сейчас заметил, что Емельяныч на взвешивание не пошел. И про кабачок он сказал, что с базы не завозили. Противно, должно быть, Емельянычу в этой подлости участвовать!.. Вот когда вспомнилось предупреждение Стеши. Дурак! Но и она: могла бы сказать повнятней! А то буркнула на бегу.
- Ну вот, Суворов… Так подпишешь?
- Нет.
- Зря. И ежу ясно. Ни один вес не сошелся. При свидетелях. И еще вопрос: вернешь или домой потянешь?
- Чего ж возвращать, если все сам купил. Кроме объедков этих для пса. Объедки могу вернуть.
- Как хочешь. Вернешь, можно так повернуть, что сам добровольно возвратил. В протокол записать. Оно учтется. А так получится, что довел кражу до конца.
- Ты осторожней про кражу!
Слово-то какое! Вора из него сделать?! Не выйдет!
- Разберутся. Так возвращаешь?
- Чего ж возвращать, если свое?
Дешево хотел купить! Если возвратить, это то же самое, что подписаться под протоколом. Пусть докажут, что не купил!
- Давай, двигай. Все свидетели, как выносишь.
Вячеслав Иванович постарался идти гордо и независимо.
Вот так… И натравили каких-то шавок, которые никто и звать никак… Арс-то какой подонок: его прихватили, так нужно других топить! Правильно он назвал сам себя: жопа и есть, а не мужик!.. Но откуда Стеша узнала заранее? Как она сказала? "Подлость готовится". Значит, специально против него? А кто готовил? Эти трое - шавки, спустили их на него. А вот кто спустил? Ведь минут на десять раньше уходил практикант Гоша. Этот меланхолик понял жизнь: меньше двух кило филе не несет. Его же не тронули. Ждали конкретно Вячеслава Ивановича! И Арс не зря пристал со своим враньем про подарок для нужного человека! Ух, провокатор проклятый! Подстроили, ясно, что подстроили! Только вот кто? И зачем? Расспросить Стешу? Но не зря же она шепнула на бегу: выходит, боится кого-то. А если боится, вряд ли скажет… Но где справедливость? Первого надо хватать Борбосыча, вот у кого тысячные дела - и никто не видит, никто не знает…
И еще противно было вспоминать, как врал и выкручивался перед этим дубиной Яхниным. Вместо того чтобы послать его - да и точка. Выхода не было, потому что люди и сгорают вот на таких глупых мелочах, на копеечных протоколах. Выхода не было - но противно! Ну почему он не обратил внимания на слова Стеши?! Как бы хорошо: встречает вся эта подлая троица, а у него в сумке только кабачок и мешок объедков! Если бы можно было переиграть…
Но даже неудачный конец новогодней ночи не смог совсем уничтожить предшествовавшее радостное настроение. Приглушил - но не уничтожил совершенно. Мелочи все это, неприятные, но мелочи - как-нибудь утрясутся. Остается же с ним главное: ожидание новой жизни, начавшейся в тот день, когда он узнал, что больше он не Иван, родства не помнящий! Завтра позвонит Алла, они довстретят Новый год и наперекор Яхнину и остальным шавкам он накормит ее изобретенным блюдом! У него есть племянница; у него голова, которая варит; у него руки, такие чувствительные, что он ощущает ими вкус блюд, - чего еще нужно для счастья?! Все остальное - чепуха…
Первого января Вячеслав Иванович выбежал не в пять утра, а в восемь - единственная поблажка которую он себе разрешил. Но и в восемь утра нового года на улице и в саду была такая же пустыня, как в пять обычного дня. Или не такая: потому что еще держалась в воздухе особенная новогодняя свежесть, еще звучал вальс снежинок - а снег и правда падал, редкий сухой снег первого дня года, он не слеживался, а покрывал пухом и дорожки, и газоны, и каждую отдельную веточку, - лежал пухом, когда каждая снежинка готова снова взлететь. А на дорожках Михайловского сада следы только двух невиданных зверей: Вячеслава Ивановича и Эрика. Даже садовая собака Альма где-то отсыпалась. Казалось, ветки серебряные - и звенят…
Телефон зазвонил в начале первого. Неужели уже Алла?!
- Суворов? Не разбудил? - Вот черт: Борбосыч! - Слушай, я только что узнал про вчерашнюю гадость!
Просто не могу, все кипит! К кому привязались! Да если начнут к лучшим людям? Ну ты молоток: ничего не подписывать, железный закон! Пусть докажут, пусть повертятся. А мой-то Желдин… Ну я ему! Считай, он ничего не видел и не слышал. Да и остальные… Что я, не знаю, как этот подонок Яхнин водку выносит по червонцу?..
В общем, ладно, короче - не унывай. Не подписал - и все железно, все будет о'кей! Ну не буду первого отвлекать, короче, плюй на все! Надо с друзьями держаться вместе - и тогда все о'кей. Еще поговорим. Привет твоему красавцу, настоящее изваяние, а не пес! А на суку для него я разослал запросы. Скоро выпишем откуда-нибудь с Чукотки. Я чего обещаю - зря не бывает. Ну давай, с праздником еще раз…
И повесил трубку, не интересуясь, что ответит слегка ошеломленный Вячеслав Иванович. И с каких пор Борбосыч - друг?
11
Но и Алла тоже позвонила. Уже в седьмом часу, так что Вячеслав Иванович извелся ожиданием и сомнениями: придет или не придет? Ставить грибы или не ставить? Интересная есть поговорка у французов - нужно будет при удобном случае сообщить Алле: "Нет ничего хуже обеда остывшего, если не считать обеда разогретого!" Вячеслав Иванович вообще уважал французов за их кухню.
- Ну наконец! Придешь?!
- Знаешь, дядя Слава, придется тебе. У меня, знаешь, началось, кажется. Такой праздник выходит.
Точно, она же говорила, что в начале января! Выходит, прямо самого первого?! А хорошо родиться первого января! Успела бы до двенадцати!
- Ну ты молодец! Так "скорую", наверное, нужно?
- Нет, время есть. Нас же всему научили. Не надо "скорую". Пешком, потихоньку. Придешь, дядя Слава? Проводишь? Одна не хочу!
- Ну конечно! Сейчас! Выбегаю!
И он бросил трубку.
Эрик хотел было увязаться, но Вячеслав Иванович объяснил, завязывая шнурки:
- Сейчас нельзя. Потерпишь. Будешь скоро маленького катать в санках.
Такси свободных, конечно, не было: вечер первого, все празднуют по второму разу. Вячеслав Иванович добежал до остановки, вскочил в подвернувшийся автобус, доехал до Литейного, а там повезло: сразу подошел пятнадцатый! Троллейбус был полупустой, но Вячеслав Иванович не мог усидеть, слонялся по задней площадке, проклиная медлительную езду. Да к тому же провез аж за панорамное кино, пришлось бежать назад по Потемкинской.
Ну наконец-то!
Сама Алла ему и открыла.
- Ты чего разгуливаешь? Еще и не в пальто!
- А что? Думал, я лежу и стону? Мы сейчас и пойдем пешком потихоньку. Сейчас. Заходи пока.
Старуха Зинаида Осиповна сидела в том же кресле. И плед на коленях тот же самый. Может быть, она тут и спит?
- Ну вот, племянничек, сразу тебе и заботы. Больше родни - больше забот. Хорошо, женщина нашлась ходить за мной: хоть я не на тебе.
Во нахальная старуха! Как он ее назвал про себя? Зисиповна! Неужели думала хоть минуту, что он станет выносить из-под нее?!
- Я бы так и так не смог: у меня работа.
- Работа-работа, а помогать друг другу нужно.
- То друг другу. А то Алла вам помогает, а от вас ей что?
Не то что он специально хотел хоть в этом упрекнуть шоколадницу - вырвалось само собой.
- От меня уж теперь какая помощь.
- Вот я и говорю, что не друг другу. Есть такие: умеют так, что всю жизнь их жалеют, им помогают!
Вошла переодетая Алла.
- Ну, готова я. Бабуля, будь умницей.
- Подожди, давайте сядем по обычаю. Вот так. Ну, с богом.