Он обтер разгоряченное лицо снегом и вновь полез под капот. Главное, как учил Матвей Петрович, не суетиться, осмотреть все, начать с самого простого...
- Стоп, Шурка! - закричал Степа. - Вот же она, заковыка! Никакой поломки нет. Смотри, провод отошел... Ах, дубье мы стоеросовое!
Почем зря ругая себя, кружковцы наконец завели мотор, и "Фордзон" тронулся в обратный путь.
У школы их встретили Георгий Ильич и Савин.
- Что у вас там случилось? - с тревогой спросил Шумов. - Почему меня не позвали?
- Справились, Георгий Ильич, - улыбнулся Шурка. - Вы же не всегда нас за ручку водить будете.
- Молодцы, молодцы! - похвалил Савин, кинув взгляд на возбужденные лица кружковцев. - Первый выезд прошел неплохо... Колхозники очень довольны школой. - И он обратился к Шумову: - А вам я думаю благодарность объявить. Хорошему вы делу ребят обучили...
- Не привык, чтобы меня за других хвалили, - сухо ответил Георгий Ильич. - Вы бы лучше Матвея Петровича вспомнили. Его же затея.
- Да-да, может, вы и правы, - поспешил согласиться Савин. - К сожалению, не сработался с нами товарищ Рукавишников. Неуживчивый, знаете, характер... - Он заметил около "Фордзона" Степу: - Ковшов?! Ты почему у трактора? Почему в колонию не уехал?
Стиснув зубы, Степа рывком открыл капот трактора к склонился над мотором, хотя в этом сейчас не было никакой надобности.
- Напрасно задерживаешься, Ковшов, напрасно, - продолжал Савин. - Можешь потерять место в колонии. Советую поторопиться.
Степа продолжал молчать. Казалось, скажи он хоть слово, и ему уже не сдержать себя - так люто ненавидел он сейчас директора школы.
- Странная, между прочим, манера отмалчиваться... - Савин вздохнул и, взяв под руку Георгия Ильича, отошел с ним в сторону.
- Видали Лису Патрикеевну! - шепнула ребятам Нюшка. - Съел учителя да еще облизывается! Теперь Степку догладывает...
Зло проглотив слюну, она скатала крепкий, как камень, снежок и, размахнувшись, врезала им в ворота сарая, метрах в двух от Савина.
- Что это такое? - Директор подозрительно покосился на девочку и направился к школе.
- Так бы вот и запустила! - буркнула ему вслед Нюшка. - Фис треклятый!
Митя Горелов вдруг поманил ребят к себе и вполголоса сказал, что неплохо бы объявить Фису это самое... Он долго стучал себе по лбу, забыв нужное слово.
- Бойкот? - подсказал Афоня.
- Это что? - не поняла Нюшка. - В глаза ему наплевать?
- А видали, как Степка сейчас... - пояснил Митя. - Не отвечает Савину, и все тут. Будто и не видит его. Вот давайте и мы так. Не разговаривать с Фисом, не здороваться...
- Он того стоит. Я - "за"! - решительно поддержал Шурка, обведя всех глазами. - И пусть каждый еще пять человек подговорит.
- Можно и уроки Фису не отвечать! - обрадованно добавила Нюшка. - Я вот учить буду, а отвечать - ни за какие коврижки! Скажу, что зубы болят.
ГУДИ, НАБАТ!
Загнав трактор в сарай, ребята пошли по домам.
Над далекой волнистой грядой леса навис багровый закат.
Ему уже пора было угасать, но солнце, опустившееся за горизонт, так причудливо окрашивало облака, что они казались раскаленными, огненными, обжигающими. Вскоре запылала почти половина неба.
Недобрый, красноватый отблеск заката падал на снег, на избы, на стволы деревьев, и все кругом казалось необычным и тревожным.
Ребята с опаской поглядывали на закат и прибавляли шагу - почему-то хотелось поскорее попасть домой.
- Словно пожар в небе, - вполголоса сказала Нюшка, переводя взгляд с неба на Степу и почти не узнавая его - такой он был медно-красный, непривычный.
- Должно, ветер будет... - ответил Степа. - И похолодает.
- А мне страшно чего-то! - помолчав, призналась Нюшка и, заметив удивленный взгляд приятеля, торопливо заговорила: - Ты не видел, как давеча Фис на тебя посмотрел? Ух! Такому ночью лучше и не попадайся... Ой, Степа, сделает он что-нибудь с тобой!
- Он уже сделал, - усмехнулся Степа. - Большего не придумаешь.
Они замолчали, шагая плечом к плечу по красноватому снегу.
Нюшка заметила, что все ребята разошлись и они со Степой остались на улице вдвоем.
Вот показался и дом Рукавишниковых, но Степа к нему не свернул, а шел все дальше и дальше. Ему совсем не хотелось расставаться с Нюшкой. Что греха таить, он любил возвращаться из школы вдвоем с девочкой, когда можно поговорить по душам, рассказать о своих планах, спросить совета...
В другой раз Нюшка, наверно, забеспокоилась бы, побежала домой одна, но сейчас ей, как никогда, тоже хотелось подольше побыть со своим другом. Наверно, Степа все же скоро уйдет из Кольцовки, раз Матвей Петрович не шлет никаких добрых вестей.
"Ну и пусть смотрят, пусть! Хоть последний разок пройдусь..." - с вызовом подумала девочка, косясь на окна изб, и даже выше вскинула голову.
Закат отгорел, облака померкли, стали пепельными, тусклыми, на улице потемнело.
Степа и Нюшка подошли к избе Ветлугиных, остановились у крыльца.
- Степа, - осторожно заговорила девочка, - а если Матвей Петрович не отстоит тебя?.. И сам не вернется?.. Ты ведь уйдешь отсюда, правда?
Степа вздрогнул:
- Да что ты меня отпеваешь!
- Надо же тебе доучиться где-нибудь! - пояснила девочка и совсем уже робко спросила: - Ну, а потом, позже... когда выучишься... ты приедешь опять в Кольцовку? А? Степа? Тогда уж здесь совсем по-другому будет... Колхоз на ноги встанет. Ворона разоблачат, выгонят... И с Фисом, наверно, что-нибудь сделают... Вернешься, Степа?
- Вот как!.. На готовенькое, значит. Приезжай, мол, Степочка, у нас все тихо, ладно, мир-гладь, божья благодать! - Голос у Степы стал злым, полез вверх. - Эх ты, человек... Да я с тобой... - Он с презрением махнул рукой и бросился прочь от крыльца.
Из сеней выглянула Аграфена:
- Опять не поладили? Чем ты его допекла?
- Ой, мамка! И озлился же он... - каким-то необычным голосом сказала Нюшка.
Аграфена подошла к дочери и заглянула ей в лицо. Нюшка смотрела вдоль улицы, в темноту, куда исчез Степа, и счастливо улыбалась.
Когда Степа вернулся с улицы, у Рукавишниковых уже поужинали и ложились спать.
Шурки дома не было. После поджога избы Хомутовых комсомольцы установили ночное дежурство в деревне. Они присматривали за правлением колхоза, за конюшнями, амбарами, сельсоветом и школой. Сегодня как раз подошла очередь дежурить Шурке.
Степа поел картошки, запил молоком и только было собрался лечь спать, как за окном гукнули филином - сигнал тревоги.
Степа поспешно вышел.
У крыльца стоял Митя Горелов.
Озираясь по сторонам, он шепотом сообщил, что в деревне появился Фома-Ерема.
- Померещилось тебе, - не поверил Степа.
- Своими глазами видел. Иду сейчас мимо правления колхоза, а у палисадника трое стоят... Закуривают. Двоих-то я сразу узнал - Филька Ковшов да Уклейкин. А третий... вроде Фомы-Еремы.
- Вроде Володи, а зовут Акулькой, - усмехнулся Степа. - Что же ты как следует не разглядел?
- Не успел, - виновато признался Митя. - Только хотел послушать, о чем они говорят, а Филька с Семкой как схватят меня, повалили и давай лицо снегом натирать. "Это, говорят, мы тебя умываем - чтобы румяный был да красивый". Чуешь, и сейчас щеки горят... А когда я вырвался, Фомы-Еремы у палисадника уже не было...
Степа сокрушенно покачал головой. С тех пор как его помял жеребец Красавчик, Митя Горелов вбил себе в голову, что Степу надо всячески охранять. Он то и дело предупреждал Степу, что ему хотят устроить "темную", поднимал на ноги ребят и каждый раз попадал впросак. И все же он не успокоился, хотя ему за это и доставалось. Филька с Семкой всячески потешались над ним: наминали ему бока, "загибали салазки", "ставили банки" и "жали из него масло". А сегодня прибавился еще и новый номер - растирание снегом.
- Эх ты, Дубленая кожа! - с жалостью сказал Степа. - Опять досталось...
- А Фома-Ерема не зря приехал, - вновь заговорил Митя. - Написал же он тебе: "Живи да оглядывайся". Смотри вот - устроит "темную".
- Опять за свое! - отмахнулся Степа. - Ты же сам говоришь, это не Фома, а вроде... Да и откуда ему быть? Он же в бегах с братом.
- Нет, это Фома... Я видел, - упрямо твердил Митя.
- Знаешь что? - Степа начал сердиться. - Иди-ка ты спать. Завтра видно будет...
Буркнув что-то под нос, разобиженный Митя ушел, а Степа вернулся в избу. Быстро разделся и лег в постель, И сразу, словно на крыльях, его куда-то понесло, закачало. Промелькнули улица, толпа колхозников у трактора, красный флажок в руках у Шурки. Потом все ушло вдаль, завесилось туманом...
Проснулся Степа от грохота. Оказывается, из школы вернулся Шурка и опрокинул в темноте табуретку.
- Уже утро? Отдежурил? - подняв голову, спросил Степа.
- Да нет... еще только первый час, - смущенно признался Шурка. - Мы там малость всхрапнули на дежурстве. А Савин нас разбудил и говорит: "Если уж спать, так лучше дома".
- Вы и обрадовались?
- Так теперь все спокойно... Да и сторож там поглядывает... Ох, и спать я хочу! - Шурка сладко зевнул и юркнул под одеяло. - А знаешь, что ребята говорят: будто они Фому-Ерему на улице видели.,.
- Фому?!
- Ага, - сонным голосом ответил Шурка. - Завтра пошукаем его...
Опершись на локоть, Степа приподнялся на кровати. Значит, Митьке не померещилось, Фома-Ерема действительно в Кольцовке. И что ему здесь надо? Может, он не один заявился, а с целой компанией?.. Фома-Ерема ходит по деревне, выглядывает все, как разведчик, а остальные раскулаченные прячутся где-нибудь в овинах или за ометами соломы и ждут сигнала.
- Шурка! - позвал он.
Приятель, посапывая и чмокая губами, уже спал. Степа невольно покосился на окно.
А вдруг стекла порозовеют от зарева пожара и на улице ударят в набат?.. Но окна были черны, как деготь, и кругом стояла тишина.
Степа усмехнулся и опустил голову на подушку. Право же, он стал мнительным, как Митька.
Но сон все-таки не шел. Опять полезли в голову всякие мысли. Степа наконец поднялся. Шурку он, пожалуй, будить не станет, а на улицу выглянуть все же не мешает. Осторожно оделся и вышел на крыльцо.
Дул пронзительный, холодный ветер, посвистывая в застрехе; тоскливо скрипела в переулке старая, дуплистая липа, над головой яростно метались ветви берез, словно хлестали темное небо.
Степа наугад побрел к дому Ковшовых. В окнах темно, ворота во двор закрыты, в переулке никого. Степа постоял за крыльцом, прислушался. Тихо, нигде ни звука, только во дворе, за стеной, шумно вздыхают лошади.
Степа пошел к правлению колхоза. И здесь ничего подозрительного.
Куда же идти дальше? Может, к школе?
Вот и ШКМ. Здесь тоже все спокойно. И даже сторожа не видно на ступеньках крыльца, где он обычно сидит, закутавшись в тулуп, похожий на большой, туго набитый мешок с сеном. Наверно, сторож забрался на кухню и дрыхнет около теплой плиты.
Как видно, напрасны твои подозрения, молодой Ковшов! Ночь есть ночь, и люди сейчас спят, набираются сил к завтрашнему дню. Пора и тебе вернуться домой и досмотреть последние сны.
Так Степа, пожалуй, и поступит.
Он завернул за угол школы, сделал несколько шагов и вдруг услышал впереди себя легкое пофыркивание и позвякивание уздечки. Степа вгляделся. В узком проезде, отделяющем школу от огорода, смутно проступали лошадиная морда, дуга, оглобли... Лошадь запряжена в сани. Степа одним прыжком очутился около саней, вытянул руки. Сверху жесткий, залубеневший от сырости брезент, под ним - мешки. Тугие, полные мешки с зерном!
У мальчика перехватило дыхание.
За первой подводой вторая, третья, четвертая... И в каждых санях мешки. И откуда столько хлеба? Может быть, это тот самый хлеб, который Степа так давно разыскивает? Но что с ним делают - прячут или увозят? Впереди мелькнул тусклый свет фонаря. Кто это может быть?
Прижимаясь к стене, Степа продвигается дальше... Еще минута - и ему все станет ясно.
Будто из-под земли поднимаются одна за другой фигуры людей, скрюченные под тяжестью мешков. Они сбрасывают мешки в сани. Так вот откуда хлеб! Из школьного, забытого всеми подвала. А ведь на нем всегда висел ржавый замок, и дверь наполовину была завалена мусором.
До Степы доносится приглушенный голос:
- Живей, живей! Не задерживайтесь!
Мальчик подается назад, сердце у него проваливается куда-то вниз - он узнает голос Савина. Да-да, Савина, директора школы, и никого больше!
- Много еще? - нетерпеливо и отрывисто спрашивает тот же голос, и теперь Степе кажется, что он звучит у него над самым ухом.
- Зачищаем... Можно ехать, - деловито отвечает другой голос.
Это говорит Ворон, но Степу уже ничего не удивляет.
"Теперь бежать, бежать!" - мелькает у него в мозгу.
Но сразу бежать нельзя. Пригнувшись, Степа крадется обратно к углу школы.
Только бы проскользнуть мимо подвод, завернуть за угол, а там его ничто не остановит.
И вот уже спасительный угол совсем близко, как вдруг на Степу набросился кто-то гибкий, сильный, свалил с ног и прижал к земле.
- Попался, ищейка!.. Теперь не уйдешь!
"Это же Фома-Ерема!" - догадывается Степа. Вот и встретились на узкой дорожке. Хорошо, что Фома-Ерема один.
Степа делает вид, что и не думает сопротивляться, и, когда Фома-Ерема немного расслабляет руки, он резко вывертывается и оказывается наверху.
Но уже поздно. Подбежали Илья Ефимович и сторож дядя Петя. Они схватывают Степу за плечи и, встряхнув, ставят на ноги.
- Пустите! - кричит Степа, - пытаясь вырваться из железных рук Ворона. - Караул! Хлеб увозят! Кара-у...
- Замолчи! Ты! - свистящим шепотом приказывает Илья Ефимович и, сорвав со своей головы шапку, затыкает Степе рот.
Из темноты выступает рослый парень и заглядывает мальчику в лицо. Степа узнает в нем старшего брата Фомы-Еремы - Оську.
- А-а, колонист! - ухмыляется тот. - Выследил все-таки... И Степа слышит, как Оська спрашивает Илью Ковшова, что же теперь делать с его племянником.
Тяжело дыша, Ворон некоторое время молчит.
- Слушай, Степка! - наконец хрипло заговорил он. - Какая ни на есть, а родня ты мне... По-хорошему прошу... Молчи, что видел... Забудь!.. Тебе же лучше... Ну, долго не думай, говори. - Илья Ефимович отнял шапку и наклонился, чтобы лучше услышать, что ответит племянник.
Тот молчал.
- Ерунда, глупости! - брезгливо сказал Савин, подходя к Илье Ефимовичу. - Все равно эта дрянь всех нас выдаст. - Он отвел в сторону Оську и властно сжал ему локоть. - Поздно с ним церемониться. Свяжи его и забирай с собой. В дороге сообразишь.
- Да говори же!.. Я кого спрашиваю!.. Будешь молчать или нет?.. - Дядя яростно встряхнул Степу за плечо.
Степа усмехнулся. Молчать о том, что он видел? Молчать, когда узел так удачно распутался и все стало ясным? Да за кого Ворон его принимает?
Сейчас Степу терзала только одна мысль - как бы вырваться из рук дяди и добежать до деревни. Выходят же люди из всяких трудных положений, а неужели он ничего не способен придумать?
Может, ударить Ворона головой в живот? Или выскользнуть из пиджака? Ребята в колонии применяли этот прием, когда надо было от кого-нибудь удрать.
Верхняя пуговица на пиджаке была уже расстегнута. Степа осторожно расстегнул еще две нижние.
- Ефимыч! - раздался из темноты голос Оськи. - Давай сюда колониста.
"Чего они там задумали?" - похолодел Степа. Он вдруг резко распахнул полы пиджака, рванулся вперед, словно прыгнул с кручи, и, оставив пиджак в руках Ильи Ефимовича, бросился бежать.
Пожалуй, никогда в жизни Степа не бегал с такой быстротой, как сейчас. Без пиджака, подгоняемый в спину холодным ветром, он легко перескакивал через канавы и рытвины, скользил по обледеневшей за ночь дороге, спотыкался, падал, вновь вскакивал и мчался дальше...
Несколько пар ног с тяжелым топотом гнались за мальчиком следом. Но преследователи быстро выдохлись. Остался один лишь Оська. Но и ему, в тяжелых сапогах и полушубке, не так легко было соперничать со Степой. На бегу Оська пошарил за пазухой и выругался: обреза не было - он оставил его в санях, под мешками.
А мальчишку надо задержать во что бы то ни стало! Оська напряг все свои силы.
Степа между тем влетел в деревню.
Скорей, скорей к Рукавишниковым! Но до них еще далеко. Он бросился к первой избе, забарабанил кулаками в окно.
Никто не отозвался. Степа побежал дальше. Все слышнее сзади тяжелый топот.
- Кара-ул! Хлеб увозят! Караул! - истошно завопил он.
А деревня все еще спит, в окнах ни одного огонька, даже собаки молчат в подворотнях.
Что же делать? Кто услышит тебя, Степа Ковшов?
Посредине улицы у самой дороги темнеет приземистый пожарный сарай. А около него - Степа это хорошо знает - столб с чугунной доской, к веревке привязан железный шкворень.