- Вытряхнули, значит? Вчистую? - пораженная тем, что услышала, Аграфена подалась к Степе, желая по-матерински привлечь его к себе. - Ах ты, сирота-горемыка! И заступиться некому! Что же это Матвей Петрович молчит? Ведь он обещал...
- Ждем вот... на него вся надежда, - ответила Нюшка и, вскочив, виновато всплеснула руками: - Ой, мы и забыли! Нам же к Рукавишниковым надо...
На улице послышались голоса. Аграфена выглянула из ворот. Ко двору приближалась большая группа колхозников. Многие были с топорами и пилами - видно, только что вернулись из рощи.
Впереди всех шагал Егор Рукавишников. Справа от него шел Илья Ефимович, слева - Ваня Селиверстов.
- Ну как, артельщики, живы? - встревоженно спросил Егор, подходя к воротам. - Крепко досталось?
Аграфена только махнула рукой: лучше не спрашивай.
- Им от нас тоже перепало, - буркнула Нюшка и, заметив лукавый взгляд Селиверстова, улыбнулась.
- Знаю, знаю, - кивнул Егор. - Илья Ефимович уже доложил. Осаду, однако, вы держали неплохо...
- Держали, да не выдержали, - вздохнула Аграфена. - Одиннадцати коней как не бывало... Моя вина, Петрович...
- Погоди, не убивайся, - остановил ее Рукавишников. Колхозники зашумели. Раздались голоса, что надо сегодня же собрать общее собрание артели и потребовать, чтобы "самоуправщики" привели лошадей обратно.
- Да что с ними цацкаться, с бузотерами! - сказал Илья Ефимович. - Пойти да забрать коней силой. А такого, как Осьмухин, за бесчинство и в милицию отправить не грех...
- Ну нет, горячку пороть не будем, - хмуро перебил его Рукавишников.
- Дядя Егор, а это правда, что колхозы распущаются? - переглянувшись со Степой, негромко спросила Нюшка.
Рукавишников поморщился, вытащил было кисет, но тут же снова сунул его в карман.
- Слыхали, какие разговорчики пошли! - обратился он к колхозникам. - Враги уже поработали, постарались... За каждую ошибку цепляются. На любую подлость готовы... - Он достал из нагрудного кармана затертый номер газеты и, развернув ее, показал собравшимся: - Смотрите вот. Постановление Центрального Комитета нашей партии. Сегодня людей соберем, читать будем... Горькое постановление, но, как говорится, не в бровь, а в глаз. Зарвались многие низовые работнички, головы у чих закружились от успехов. Про главное забыли, про святое святых - про добровольное вступление в колхозы. Нажимать на людей стали, командовать. За цифрами погнались. Кое-где вместо артелей на коммуны начали перескакивать, принудительно мелкий скот обобществляли, курей, жилые постройки... Ну, и люди, конечно, недовольны. А кулачье и их подголоски раздували все это - любая провокация хороша, только бы честных людей с Советской властью поссорить. Вот партия и призывает нас - перегибы надо исправлять. И заметьте: враги и тут зацепились. Не успело еще постановление до людей дойти, а они уже слушок подбросили: "Колхозы распускаются, можно, мол, из артели лошадей забирать, коров, семена". Вот и в Кольцовке кое-кто клюнул на эту удочку...
- Что ж теперь с самоуправщиками-то делать? - спросил Василий Хомутов.
Не успел Рукавишников ответить, как ко двору подъехала осьмухинская пегая лошадь. Верхом на ней сидели двое мальчишек- впереди Митя Горелов, а сзади, обхватив его за живот руками, - Колька Осьмухин. Мальчишки сползли со спины лошади.
- Берите обратно... она уже здесь привыкла, - деловито сказал большеглазый худенький Колька Осьмухин, протягивая Аграфене поводья.
Аграфена недоверчиво посмотрела на мальчишек:
- Вы что, тоже самовольно лошадь увели? А Тимофей прибежит, скандал поднимет...
- Не прибежит. Его тетка Матрена не пустит больше, - объяснил Митя. - У них дома перепалка идет. Тетя Матрена два горшка от злости расколола. "Веда, кричит, лошадь обратно, хочу в артели жить, надоело тебя слушать, суму переметную!" А дядя Тимофей свое твердит: теперь никаких колхозов на свете не будет. И тоже- бац горшком об пол!.. Пока они там горшки бьют, мы с Колькой на лошадь да сюда... Колхозники засмеялись.
Аграфена вопросительно посмотрела на Рукавишникова: принимать или не принимать осьмухинскую лошадь?
- Пожалуй, примем, - улыбнулся Егор. - Я так думаю, Матрена теперь обломает своего хозяина. - И он обернулся к Нюшке, Степе и другим ребятам, которых уже немало собралось у двора: - Слышали, о чем разговор? И плюньте тому в глаза, кто про колхозы зазорное скажет. Нет, теперь их никакая сила с нашей земли не вырвет!
- Ну вот, как гора с плеч, - облегченно вздохнула Аграфена. - А то ведь, пока в осаде сидела, всякое передумала...
Колхозники начали расходиться. Рукавишников задержался с Аграфеной около лошадей.
Степа подошел к нему и спросил, не вернулся ли из района Матвей Петрович.
- Да, у меня ведь с тобой разговор! - вспомнил, роясь в карманах, Рукавишников. - Матвею пришлось задержаться. Но он тебе написал кое-что. Правда, утешительного пока мало...
Дрогнувшей рукой мальчик взял записку.
"Степа, - прочел он, - твое исключение в роно утвердили. Дело запуталось и осложнилось. Буду драться. В трудовую колонию пока не выезжай, переходи жить к нам. Крепись!
Матвей Петрович".
Поднявшись на цыпочки и заглядывая через плечо Степы, прочла записку и Нюшка. Потом, боясь взглянуть в лицо мальчику, она взяла записку у него из рук и дала прочесть матери.
- Что же это, Петрович? - в сердцах сказала Аграфена. - Так и отдадим парня на съедение? Вытурили ни за что ни про что, а мы и сделать ничего не можем...
- Да, дела на белом свете... - удрученно протянул Егор. - Матвей говорит - стена глухая в этом роно, не пробьешь. А Савину там почему-то полная поддержка... Признаться, Матвею и самому туго приходится...
- Что с ним? - встрепенулась Аграфена.
Егор помялся, искоса поглядел на ребят - стоит ли при них говорить об этом, но потом решился:
- Жалоба в роно поступила. Матвей, дескать, учеников на учителей натравливает, директора оскорбил, порядки нарушает. Ну, вот Матвея и переводят в другую школу... от Кольцовки подальше.
- А кто пожаловался-то, дядя Егор? - спросила Нюшка.
- Ваши же преподаватели. Коллективное заявление... пять подписей.
Степа, не моргая, невидящими глазами смотрел в угол двора.
Вот и еще один удар - прогоняют учителя, к которому он так привязался. Теперь уж не будет ни разговоров по душам, ни волнующих воспоминаний об отце, ни поездок в ночное, ни долгих вечеров у старенького "Фордзона"... А главное, Матвей Петрович верил ему всегда и во всем. А ведь это так дорого, когда тебе верят...
- Степа, что же теперь?.. - еле слышно спросила Нюшка.
- Я, пожалуй, в колонию, - глядя в сторону, глухо произнес мальчик. - Все равно уж где учиться...
- Вот ты как решаешь! - не скрывая обиды, заговорил Егор. - Тут такой ли клубок распутывать надо, а ты подальше куда уходишь. Нажали на тебя - ты и лапки кверху. Ухожу, мол, не мешаюсь, дорогу не загораживаю - творите что хотите. А вот Матвей пишет: он драться будет. Да и твой отец так же бы поступил...
Степа с тоской поднял на Егора глаза.
- Да будет тебе строжить парня-то! - вступилась Аграфена. - Не чужой он нам - роднее родного... И никуда он от нас не уйдет.
ЭКЗАМЕН
На другой день Степа перенес к Рукавишниковым свои вещички.
В маленькую комнату за дощатой перегородкой, где спал Шурка, Егор втиснул еще один топчан, его жена приготовила постель, а Шурка вбил в стену огромный гвоздь для одежды приятеля и освободил для его книг часть своей полки.
- Твоя законная половина. Занимай и властвуй.
- А зачем мне? - удивился Степа. - Я же теперь не учусь. Книги можно и в чемодан убрать.
- Это ты зря! - насупился Шурка. - Пробросаешься ученьем-то!
И он принялся доказывать, что учиться вполне можно и дома. Он, Шурка, будет рассказывать Степе, о чем говорили на уроке учителя, потом они вместе занимаются, потом Шурка гоняет приятеля по всем вопросам и может даже проставлять ему оценки.
В конце концов Степа решил заниматься, как советовал Шурка. Но это было непривычно и странно: сидеть одному в пустой избе, не слышать ровного рабочего гула в классе, не ждать с нетерпением звонка на перемену.
И занятия плохо шли на ум.
К тому же постоянно находились какие-нибудь дела: то надо помочь Шуркиной матери вытащить из печи тяжелый чугун с картошкой, то сбегать на колодец за водой, то наколоть дров.
Потом нельзя же не заглянуть в правление артели- теперь это было самое оживленное и шумное место в Кольцовке.
Здесь постоянно толпились люди, шли споры о семенах для сева, о плугах, боронах, телегах, сбруе...
В просторной горнице бывшего ереминского дома пахло сыромятной кожей, овчинами, дегтем, на подоконниках лежали горки зерна.
Егор Рукавишников, сидя на широкой лавке с резной спинкой, выписывал колхозникам наряды на работу.
Получив наряд, колхозники не спешили уходить. Как куры на нашесте, они присаживались на корточках около стен, дымили самокрутками и с любопытством поглядывали на оставшиеся после Еремина фикусы с толстыми, словно кожаными, листьями, на венские стулья с тонкими ножками, на зевластую трубу граммофона, на высокое, от пола до потолка, зеркальное трюмо.
- Вот жизнь пришла! Смотрись - не хочу! - говорил кто-нибудь из колхозников, прихорашиваясь перед зеркалом.
- Граждане! Красавцы! Может, вам еще граммофон завести? - сердился Рукавишников и прогонял их на работу.
Как-то раз под горячую руку председателя попал и Степа:
- Ты что здесь околачиваешься?
- Дядя Егор, а можно и мне на работу? - попросил Степа.
- Ну что ж... - подумав, согласился председатель. - Раз у тебя такое дело... простой со школой - можно и наряд. - И он послал Степу к амбару, где колхозники сортировали зерно. - Ваню Селиверстова сменишь. Он мне в правлении нужен.
После сортировки семян председатель направил Степу к землеустроителям, которые нарезали колхозу полевые угодья.
Степа таскал на плече тяжелую геодезическую линейку с черными делениями, помогал делать промеры, ставил вешки.
Уже определялись границы просторных земельных угодий артели.
Они вбирали в себя десятки и сотни узких, горбатых полосок, и Степа даже жалел, что ребята не видят вместе с ним, как закладывается общее поле. Вот уж будет где развернуться "Фордзону"! Да что там "Фордзон" - пускай сюда хоть десяток тракторов, всем хватит места.
Дня через три, когда землеустроительные работы закончились и Степа вернулся домой, его встретил Шурка:
- Степану Григорьевичу наше вам! Где пропадаешь?
- Срочная, понимаешь, работа. Колхозу землю нарезали... - с достоинством пояснил Степа.
- Ого! Совсем артельщиком заделался... - Шурка не без зависти оглядел тронутое первым загаром лицо приятеля, его загрубевшие руки, заляпанные грязью сапоги, подвернутые рукава куртки. - Незаменимый, значит... А ученье вроде побоку?
- Да нет... - слегка смутился Степа. - Засяду вот сегодня... наверстаю. И чего это Матвей Петрович вестей не подает?
- Есть вести, - нахмурился Шурка и сообщил, что знал. - Сегодня дядя Матвей прислал отцу записку - дела у него неважные. В восстановлении на старой работе ему отказали, а в новую школу он ехать не согласился. Сейчас дядя Матвей в область отправился... стенку пробивать, - сказал Шурка. - До Москвы, пишет, дойду, а своего добьюсь.
Вечером Егор Рукавишников спросил ребят, работает ли у них тракторный кружок.
- С теорией покончили, теперь практическое вождение началось. Только без Матвея Петровича страшновато за руль садиться, - признался Шурка.
- А вы все-таки поторапливайтесь, - попросил Егор. - Время не терпит, скоро ведь весна, сев... На худой конец, Георгия Ильича раскачайте.
Степа и Шурка задумались. По теории Георгий Ильич объяснит что угодно, а вот водить трактор он не умеет.
- А знаешь что? - предложил Степа. - Давай самостоятельно заниматься. Тихо будем ездить, осторожно... Все-таки практика.
Шурка согласился.
На другой день после занятий члены кружка собрались у школьного сарая. Залили мотор водой, заправили керосином и принялись крутить заводную ручку.
Трактор молчал.
В сарай заглянули любопытные интернатцы.
Наконец мотор, словно сердясь, что ему не дают покоя, зафыркал, дал серию холостых выстрелов и, окутав всех черным, вонючим дымом, затрясся как припадочный.
- Спасайся кто может! - дурашливо закричали интернатцы. - Сейчас взорвется!
Степа сделал вид, что ничего не слышит.
- Начинаем! Чья очередь водить трактор? - обратился он к кружковцам и, заглянув в тетрадь, вызвал Нюшку.
Девочка подошла к "Фордзону".
Шурка кинул на приятеля выразительный взгляд.
- Опять наколбасит, - шепнул он. - Пусть первым хоть Афоня едет.
Степа покраснел и, не глядя на Нюшку, скомандовал:
- Ветлугина, за руль!
Нюшка ловко вскарабкалась на железное сиденье трактора. Степа и Шурка в роли инструкторов примостились за ее спиной, на крыльях.
Подавшись вперед и вцепившись в баранку, так что побелели пальцы на сгибах, Нюшка вывела трактор из сарая, развернулась и направила его к школьному огороду.
Наклонившись, Степа крикнул, чтобы Нюшка не горбилась, но девочка ничего не слышала и с отчаянным лицом кружила по огороду.
Все шло довольно благополучно, если не считать того, что Нюшка слегка зацепила забор перед флигелем директора школы и раздавила старую бочку, которой вообще было не место в огороде. Но все это были сущие пустяки по сравнению с тем, что выделывала Нюшка на первых занятиях по практическому вождению трактора.
Степа не без торжества покосился на Шурку и разрешил Нюшке проехать еще полтора круга сверх положенных пяти. Потом по очереди водили "Фордзон" остальные кружковцы. Они останавливали трактор, трогали вновь, переключали скорости, делали развороты направо и налево, старались провести машину как можно прямее, чтобы весной в поле "борозда пролегла, как по шнуру".
Степа сел за руль самым последним.
- Эх, плужок бы прицепить да в поле! - вслух подумал он, поглядывая на вытаявшие черные пригорки.
- Теперь уж скоро! - мечтательно отозвался Шурка, сбив на затылок шапку и глубоко вдыхая теплый воздух, что волнами накатывался с поля.
Степа, сделав два круга по размешанному серому снегу, повел трактор вдоль изгороди, да так близко от нее, что Шурка даже оторопел: не иначе приятель решил поозоровать и позлить директора. Но нет, трактор не зацепил ни одного столба, ни одной тычинины. Потом Степа обогнул на тракторе школу, ловко лавируя между старыми, толстыми деревьями, пересек парк и выбрался в липовую аллею.
- Ты куда? - спросил Шурка.
- По деревне разок проедем... Пусть люди на трактор посмотрят.
Шурка хотел было предупредить, что мотор у трактора с норовом, может забарахлить, а они в технике не так еще сильны, но искушение показать трактор в деревне было столь велико, что он лишь махнул рукой:
- А ну, давай! Газуй!
Степа переключил мотор на третью скорость.
Кружковцы, догадавшись, куда направились ребята, побежали следом за трактором. Нюшка сорвала с головы красную косынку, привязала ее к палке и, догнав "Фордзон", бросила флажок Шурке.
Разные звуки слышала деревенская улица. По утрам неистово перекликались петухи, вечерами наяривала шальная гармошка и горланили задорные песни девчата; ранней весной, с первыми теплыми днями, трубно мычали во дворах коровы и заливисто ржали лошади, в летние дни жестко стучали о затвердевшую землю колеса телег, звенели отбиваемые косы; зимой в мороз визжали железные подрезы саней, в праздники над улицей плыл тягучий колокольный звон, а во время пожаров всех пугал тревожный набат.
Но сегодня до слуха людей дошел новый, непривычный звук. Деревня впервые услышала железный голос мотора.
И все, кто был в избах, стар и мал, высыпали на улицу.
Так вот он, железный коняга, о котором так много было разговоров в деревне! Вот он без заминки идет вперед - крепкогрудый, горячий, попыхивает синим дымком, глубоко вдавливается в зимнюю дорогу шипами своих широких колес. Попробуй-ка останови его!
Значит, все это не пустые слова, не болтовня ребятишек - доказали-таки свое школьники!
Колхозники, еле поспевая, шагали за трактором, махали Степе и Шурке руками. Малыши забега́ли вперед и с восторженными криками кидали вверх шапки.
Василий Хомутов бросил под колеса трактора горбыль и, пропустив машину мимо себя, долго рассматривал, во что он превратился.
Какая-то старуха, повстречавшись с трактором, испуганно и часто закрестилась, а потом побежала вслед за толпой.
Степа и Шурка встретились глазами и не могли скрыть улыбок - вот это агитация! Покрепче любого слова.
- Маши флагом, маши! - приказал Степа приятелю. Проехав под окнами правления, он лихо развернулся и выписал трактором замысловатую восьмерку.
Но тут случилось то, чего больше всего боялся Шурка.
Мотор, гудевший до сих пор ровно и басовито, вдруг захлебнулся, неприятно затарахтел и вскоре заглох.
Степа и Шурка спрыгнули с сиденья и принялись с ожесточением крутить заводную ручку. На помощь им бросились кружковцы. Но мотор, словно решив, что на сегодня он и без того изрядно поработал, упрямо молчал.
Подняв капот, Степа и Шурка с сосредоточенным видом склонились над мотором.
Их бросило в жар: вот и всегда так с этим "Фордзоном"! То бегает, как молодой, то встанет ни с того ни с сего, а они ломай голову, в чем тут загвоздка. Похуже любой каверзной задачи по алгебре.
Вот и сегодня задача оказалась нелегкой. К тому же ее надо решать в присутствии доброй сотни людей, которые со всех сторон уже обступили трактор.
- Ребята, быстрее! Не срамитесь! - шепнула им Нюшка, озираясь на толпу.
Мальчишки проверили свечи, зажигание, продули топливопровод, еще раз покрутили ручку, но мотор по-прежнему не заводился.
- С придурью машина-то! - послышались возгласы.
- Лошадь - ту хоть кнутом да криком поднять можно. А эту железяку чем?
- А в борозде трактор встанет?.. Так и кукуй до вечера, грейся на солнышке.
- Эх вы, мастаки-механики! Кататься умеете, а чинить да править - чужого дядю кликать надо.
- Может, знахаря позвать... он поколдует.
Обливаясь потом, Степа с Шуркой ползали вокруг машины, забирались под мотор, суетливо хватались за разные инструменты, мешали друг другу и под конец начали злиться и препираться.
- Граждане! - упрашивал толпу Егор. Рукавишников. - Ну, застопорило машину, заело. Что за беда! Дайте же одуматься хлопцам. Расходись по домам! - И, пробравшись к мальчишкам, он просительно зашептал: - Да ну же, сынки! Выдыбайте, поднатужьтесь!
Мальчишки готовы были провалиться сквозь землю.
Проехать с форсом по деревне, собрать столько людей, а теперь сидеть посреди улицы и слушать, как зубоскалят колхозники- это ли не срам! А Матвей Петрович еще гордился ими, как лучшими кружковцами.
- Может, за Георгием Ильичом сбегать? - шепнула Нюшка.
- Беги! - выдохнул Шурка.
Но Степа удержал ее. Что ж, так они и будут при всякой неполадке бегать к учителям да старшим? Грош цена, в таком случае, молодым трактористам.