Матери и отчима в избе не оказалось, а братишка с сестренкой азартно спорили о каких-то листах бумаги, вырванных из тетради. Нюшка прислушалась и догадалась, что речь шла об общей толстой тетради в коленкоровом переплете, которую Горелов подарил Клавке перед свадьбой. В нее девочка записывала любимые стихи и песни.
- Бессовестный ты!.. - со слезами на глазах кричала Клава на брата. - Мне бы на целый год ее хватило, а ты зараз вон сколько выдрал!
- Как же тебе не стыдно! - упрекнула Нюша Леньку и взяла у Клавы из рук тетрадь: бумага в ней была толстая, глянцевая, кремового оттенка и разлинована частыми голубыми линейками.
- Да не вырывал я ничего... Лопни мои глаза! - поклялся Ленька.
- Еще скажешь - Нюшка взяла?.. Или мамка? - наступала Клава.
- А может, Горелов... Он вчера в твоих тетрадях копался.
- Ему-то зачем?
- А я почем знаю.
Нюшка задумалась. Странную жизнь вел в их доме Горелов. Домой он возвращался обычно за полночь и навеселе, будил Аграфену и начинал пространно рассуждать о том, что на артельной работе нет ему полного разворота, что по его натуре ему положено жить в районном центре или в городе и занимать какой-нибудь руководящий пост.
- Да спи ты, уймись, - шепотом уговаривала его Аграфена и с опаской косилась на печку, где спали Нюшка, Клава и Ленька. - Завтра поговорим.
"Вот лоботряс свалился на нашу шею, - с обидой думала Нюша. - Я теперь хоть и дома не живи - лишняя стала".
Сейчас, с трудом помирив братишку с сестренкой и наспех перекусив, Нюша пошла собирать девчат на сортировку семян.
В первую очередь она заглянула в избу к Карпухиным.
Зойка сидела за столом у низко спущенной с потолка лампы и штопала старую юбку. На лавке лежала куча белья.
Нюша села на широкий, окованный железом сундук, вытянула натруженные за день ноги, сняла сапоги и, покосившись на подругу, спросила, уж не готовит ли она себе приданое.
- Мамка велела залатать кое-что, - смущенно ответила Зойка.
Нюшка подошла к столу и, подняв жестяной круг над лампой, осветила Зойкино лицо.
- Выкладывай все! Не спрячешься!
Но не успела она ничего сказать, как в избу вошла Феня Осьмухина. Заметив в избе Нюшку, она почему-то тоже смутилась и деревянным голосом спросила Зойку, где тетя Даша.
- Мне у нее опарницу надо взять...
- Ладно уж, - махнула рукой Зойка. - Говори все по правде...
- Я тетю Дашу спросить хотела, - осторожно начала Феня. - Сколько сухарей надо запасать...
- Сухари, белье... - насторожилась Нюша. - Да вы что, девки? Уезжать собрались? Секреты от меня завели?
- Ну и собрались, - призналась наконец Зойка. - А ты будто сама не видишь, что люди из колхоза уходят. Вот и моя мать выписалась. На торфоразработки решила податься. И меня с собой забирает.
Нюшка обернулась к Фене:
- И ты туда же?
- Не могу я больше с отцом и матерью жить, - помолчав, глухо заговорила Феня. - В колхоз они вошли самыми последними... упирались, артачились, всё чего-то ждали. Прожили в артели год - и опять назад. Заладили одно: "Хотим сами хозяиновать, по своему норову... Пусть только нам землицы прирежут побольше". Замучилась я с ними...
- Когда же твои из колхоза выписались? - спросила Нюша.
- Отец вчера заявление подал, - призналась Феня. - Вот я и решила с тетей Дашей в отход податься. Хоть поживу по-людски. Поработаю летом на торфу, а потом к брату в совхоз уеду. Он ведь теперь трактористом заделался!
- Кто? Антошка ваш?
- Ага! Курсы закончил... Живет что надо... И меня к себе приглашает.
В сенях раздался смех, говор, дверь широко распахнулась, и в избу ввалилась ватага девчат. Вслед за ними вошла Зойкина мать - Дарья, еще моложавая, подвижная женщина с пухлыми задорными губами.
- А ну, торфушки, рассаживайся! Сейчас все и обговорим, - бойко заговорила она. - Эге, да здесь уже ждут нас! И зампред пришла... Это и кстати...
- Тетя Даша, да вы что задумали-то?.. - спросила Нюша.
- Задумка верная. Я такую ли бригаду сколочу, ахнут на торфоразработках. В ударницы всех выведу. Пусть знают кольцовских девок...
Дарья Карпухина уже не раз собирала девичьи бригады и водила их на сезонные работы то в совхоз, то на кирпичный завод. Она умела постоять за девчат, они обычно неплохо с ней зарабатывали и возвращались домой довольные и переполненные впечатлениями.
- Нюшка не может с нами, - шепнула матери Зойка. - Она же секретарь комсомольский... вместо Степы Ковшова.
- А что ж, секретарям на торфу и работать нельзя? - удивилась Дарья. - Вот Степке тоже секретарь, а надо было - отпустили. А Нюшка - девка непужливая, настырная, сделаю ее своей первой помощницей...
- А колхоз? - растерянно спросила Нюша. - Нам же завтра семена сортировать... Да и кто вас отпустит?
- Здоро́во живешь, приехали! - усмехнулась Дарья. - Колхоз - дело полюбовное. Желаешь - вошел, желаешь - вышел. Я вот уже отчислилась, заявление подала. Да оно, видать, все к одному идет. Почти год прожили в артели, а ладу да согласия нет и нет. Мужик с мужиком на одном поле что кошка с собакой. Сколько за год ссор да дрязг накопилось! Вот люди и хотят каждый по своему норову жить, по-вольному. Может, так поскорее разбогатеем. Теперь кулаков-захребетников нет. Пусть нам, у кого мозоли на руках да поясница натружена, землицы побольше прирежут да тяглом помогут... Вот и жизнь пойдет справная.
"Все хотят по своему норову жить", "Пусть нам землицы побольше прирежут", - мысленно повторила Нюшка и вздрогнула. А ведь и Феня Осьмухина только что произнесла эти же самые слова.
Нюша в упор посмотрела на Карпухину:
- Тетя Даша! Это же не твои слова насчет колхоза. Ты чужое повторяешь.
- Что ж, я сама и додуматься не могу? - нахмурилась Дарья. - Совсем пустоголовая, по-твоему? Я ведь как лучше хочу... и себе, и Зойке с Петькой. - Она примиряюще посмотрела на Нюшку. - Шла бы ты с девками на торфоразработки... хотя бы до осени. Деньжат бы подзаработала, приоделась.
- Верно, Нюша, пойдем с нами, - умоляюще шепнула Зойка. - Своя бригада у нас, все вместе жить будем. Хорошо, дружно.
- И чего тебе за дом цепляться? - сказала Феня. - У матери новый муж, и ты теперь в семье что пятая спица в колеснице.
- Да вы что, девчата? Рехнулись? - принялась уговаривать подруг Нюшка. - Сами же меня секретарем заголосовали и теперь бежать... А я с кем останусь? Да нет... Никуда вы не уйдете!
- Ну хватит, секретарь! - остановила ее Дарья. - Ты мне девок не расхолаживай. У нас уж дело решенное, все на мази. Сухари сушим, белье готовим... На днях и тронемся. Лето поработаем, булгу переждем, а к осени, может, и вернемся.
- Ах, вот как! - возмутилась Нюшка. - Булгу переждать!.. Отсидеться! И не стыдно вам!
Она в замешательстве кинулась к порогу, потом, вспомнив про сапоги, быстро обулась, пристукнула каблуками и, обернувшись к девчатам, выкрикнула почти с угрозой:
- А вот не отпустим! И все тут. И весь сказ! Назначаю комсомольское собрание. Срочное. Завтра же. Там поговорим! - и выскочила за дверь.
ПОД ДИКТОВКУ
На улице потеплело, валил липкий, влажный снег, застилая застекленевший наст белым руном. Хлопья снега падали на разгоряченное лицо, забирались за воротник, таяли, но Нюша ничего не замечала.
"Секретарь тоже... тюхтя, недотепа. И зачем только выбрали такую?" - мысленно ругала она себя.
И в самом деле, не прошло и недели после ухода Степы, а добрая половина комсомольцев уже бежит из деревни. Да и как бегут - тихо, тайком, и она до сих пор ничего об этом не знала. И даже лучшие ее подруги уходят. Вот так вожак Нюшка! Это тебе не песни запевать на гулянках, не "русского" отплясывать, не парней разыгрывать.
Надо что-то делать. Знает ли о сборах девчат дядя Вася, члены правления? Хорошо бы обо всем посоветоваться с матерью. Была у них такая добрая привычка - после ужина уложить в постель Леньку и Клавку, а самим, привернув свет в лампе, посидеть у железной печки и обо всем по душам поговорить - о колхозных делах, о парнях и девчатах, об обновках ребятам.
Только вот с появлением в доме Горелова эти разговоры у печки как-то прекратились: то матери было недосуг, то в избе торчал отчим, а при нем у Нюшки не было охоты разговаривать.
Сейчас увидеть мать надо во что бы то ни стало. Но домой Нюшка попала не скоро. По дороге ее догнала Феня и сообщила, что тетя Дарья очень торопит девчат со сборами на торфоразработки.
- И кто ее только наскипидарил, эту Дарью? Вот бы вызнать, - вслух подумала Нюша и покосилась на Феню. - Ты ничего не знаешь?
Феня кинула быстрый взгляд в сторону своего дома, зябко поежилась, потом потянула Нюшу за руку:
- Пошли к нам... Может, чего и вызнаешь.
Свернув с дороги на узкую тропинку, девчата подошли к дому Осьмухиных. Встав на завалинку, заглянули в боковое окно и поверх занавески увидели, что в горнице, кроме хозяев дома, находилось еще человек десять колхозниц.
Посреди избы на табуретке сидел Тихон Горелов и, поглаживая колени, что-то неторопливо рассказывал. Время от времени в разговор вмешивались Тимофей Осьмухин и Матрена.
- Что это за сходка такая? - с недоумением спросила Нюша.
- Да так вот... собираются... вроде как на посиделки, - нехотя ответила Феня.
- И дядя Тихон заходит?
- В последние дни частенько. Девчата вошли в избу.
- Здравствуйте, люди добрые, - приветствовала собравшихся Нюшка.
Разговор оборвался. Горелов, поймав подозрительный взгляд падчерицы, поднялся с табуретки и осторожно поставил ее в угол.
Поднялся из-за стола и Тимофей Осьмухин.
- Здравствуй, активница, - ухмыльнулся он. - Все в бегах да хлопотах. Ну, как там в конторе дела-делишки?
- Дела идут... - ответила Нюша. - Завтра на очистку семян выходим. Вот только вас, дядя Тимофей, не хватает. Сортировку крутить некому...
Тимофей закряхтел:
- Поясницу чего-то прихватило... мочи нет.
- А мы вам снадобье готовим... Так ли разотрем - зараз полегчает.
- Задубел я в болезнях, мне уж ничто не впрок. - Тимофей с опаской посмотрел на девушку, потом чуть приметно кивнул колхозницам.
Те потянулись к двери. Вслед за ними вышел и Горелов.
- Что же вы расходитесь так рано? - деланно удивилась Нюша. - А мы вас послушать пришли.
- А чего нас слушать... Сидим болтаем, переливаем из пустого в порожнее, - уклончиво сказала Матрена и с досадой обернулась к дочери: - Ужинать-то будешь?
- Не хочу! - буркнула Феня, стаскивая с плеч полушубок и бросая его на сундук.
- Корми ее, мать, корми, - сказал Тимофей. - Совсем забегалась девка. - И он обратился к Нюшке: - А ты чужаком на меня не смотри. Я человек компанейский: и поговорить люблю и послушать. Вот люди и ходят на огонек.
- А все же... о чем у вас разговор был? - допытывалась Нюшка.
- Да так... о всякой всячине. Тихон Кузьмич о восемнадцатом годе вспомнил, как он землю у помещика отбирал.
- Вы бы лучше рассказали, что тут о колхозе болтаете, - в сердцах вырвалось у Фени. - Развели тоже сходки-посиделки...
- Что ж нам теперь и о себе не подумать? - встрепенулась Матрена. Она опустилась на лавку и принялась сокрушенно жаловаться: - Зашла я вчера на скотный двор, Милку проведать. Стоит, бедненькая, у самых ворот, на сквозняке, ляшки навозом обросли, запаршивела вся, глаза тоскливые, словно ее на убой ведут. Увидела меня да как замычит, а мне так и послышалось: "Домой хочу! До-мой!.." Хотела я ее накормить, а все корма уже расхватали. Каждая хозяйка постаралась своей корове лишний клочок сунуть. Пришлось мне из дома плетюху сена тащить...
- Труба, одним словом! - мрачно выдохнул Тимофей. - А я о чем говорил?.. Не вяжись, Матрена, с артелью, повремени. В такое ли болото залезем - по маковку засосет.
- Ну, да теперь дело решенное, - облегченно вздохнула Матрена. - Выпишемся - и все тут. Получим свою корову, лошадь - и сами себе слуги, сами хозяева.
Нюша растерянно смотрела то на Матрену, то на Тимофея. Что же все-таки делается в деревне?
Вот уже более года, как в Кольцовке родился колхоз "Передовик". Кулаков из деревни давно выселили, мужики свели на общий двор лошадей и коров, засыпали в амбар семена, свезли вместе плуги, бороны, сохи. Казалось, что теперь наступил полный лад и мир, можно спокойно работать, пахать землю, сеять хлеб. А на деле совсем не то. В молодом колхозе все бурлит и кипит, как в котле, полно разных слухов, пересудов, кривотолков.
- Так это правда, что вы из артели уходите? - спросила наконец Нюша.
- Господи боже мой! - всплеснула руками Матрена. - Опять ты своим носом повсюду буравишь! Тебе-то какая забота? Ты уж лучше мамашу свою попытай...
- При чем здесь мать? - насторожилась Нюша.
- При том вот. Она хоть и активница, а тоже от ворот поворот... Не приглянулось ей в артели.
Нюша испуганно замахала руками:
- Да что вы, право... это же курам на смех.
Матрена пожала плечами и отошла к печке:
- Догони вон отчима да спроси. У них с матерью, видать, по всем статьям согласие...
Нюша выскочила из избы и помчалась к дому.
Неужели и впрямь сбываются слова соседок о том, что Горелов расклинит ветлугинскую семью, а Аграфену поведет за собой, как телушку на веревочке. И это ее, Нюшкину мать, которая так отважно воевала с кулаками, раньше других записалась в артель, первая свела свою корову на общий скотный двор! Не может этого быть!
Около правления колхоза Нюша натолкнулась на Василия Силыча и Игната Хорькова.
- Чего это летишь, как на пожар? - удивился председатель. - Зайди-ка на минутку в правление. Дело есть.
- И мне сказать надо, - призналась Нюша, тяжело дыша.
Втроем они вошли в правление. Нюша засветила лампу.
Василий Силыч тяжело опустился на стул и окинул взглядом Хорькова:
- Ну-с, чем порадуешь?
Отведя глаза в сторону, Игнат Хорьков запустил руку в бездонный карман пиджака и извлек оттуда несколько смятых листиков бумаги.
- Вот, Василий Силыч, в том же духе, что и вчера, - заговорил он. - Я уж целый день беглецов уговаривал: не шарахайтесь, одумайтесь. А они знай свое: "Отпишите из колхоза... Хотим сами по себе хозяиновать". Ну что тут скажешь!
Василий Силыч достал из ящика стола еще несколько заявлений и принялся разглаживать их тяжелой негнущейся рукой.
- Та-ак! Уже за дюжину перевалило. И смотри только, какой народ вспять пошел. Осьмухин, Ползиков, Горелов, Карпухина... А это вдова-то с двумя детьми! Еще вдова - Курочкина, Прохор Уклейкин... Ах, старый хрыч! Этому-то чего в артели не сидится? Прямо диво какое-то. Написаны заявления разными почерками, а слова одни и те же. Словно кто диктовал, как учитель школьникам, а другие писали... Да и бумага по виду одинаковая, глянцевая, плотная, в линеечку.
Нюшка вгляделась в листы бумаги, на которых были написаны заявления, и ее осенила догадка - листы были из Клавкиной тетради.
- Дядя Вася, дядя Вася! - испуганно зашептала она. - Я, кажется, смекаю...
- Чего еще?
- Да, да, все понимаю. - И, пригнувшись к столу, Нюшка рассказала про сходки в доме Осьмухиных, про Горелова, про вырванные из тетради листы бумаги.
Игнат Хорьков с любопытством посмотрел на дивчину.
- Пожалуй, так оно и есть, - заметил он. - Не иначе Горелов с Осьмухиным диктанты диктуют.
Председатель ожесточенно поскреб затылок:
- Ну и дела на белом свете. Вот и от Ветлугиной заявление. Погоди, погоди! Это уж не от Аграфены ли? Так и есть... "Прошу отписать меня из колхоза и вернуть мою корову. А. Ветлугина".
Василий Силыч строго посмотрел на Нюшку:
- Вы что ж это? Вместе с мамашей такую цидулю сочиняли или как?
- Что вы, дядя Вася! - оторопев, вскрикнула Нюшка и, подавшись к столу, выхватила из рук председателя заявление матери. Текст заявления был написан твердым, размашистым почерком Горелова, а вместо подписи стояла замысловатая закорючка. - Это не мамина рука, - сказала Нюша, покачав головой. - Не могла она такое подписать.
- Могла не могла, а заявление - вот оно! - с досадой заявил Василий Силыч. - Разберись тут попробуй!
- Дядя Вася, а пойдемте к нам... Все и выясним, - предложила Нюша. - Мать, она по-честному скажет...
Василий Силыч подумал и согласился.
Аграфена с Гореловым садились ужинать, когда Нюша с председателем вошли в избу к Ветлугиным.
Василий Силыч завел разговор о конюшне и, как бы между прочим, дал понять Горелову, что членам правления хорошо известно о сходках в осьмухинской избе.
- О чем речь? Какие сходки? Да это поклеп! - заартачился было Горелов, но быстро осекся.
От порога на него пристально смотрела Нюшка.
- Нечисто работаешь, Тихон Кузьмич: следы оставляешь, - усмехнулся Василий Силыч и достал из кармана заявления женщин о выходе из колхоза. - Смотри вот, все цидули на один лад написаны.
- Да и бумажка знакомая. Из Клавкиной тетради вырвана, - заметила Нюша.
Горелов захлопал глазами.
Василий Силыч показал Аграфене ее заявление:
- Твоя подпись?..
Аграфена, подойдя поближе к лампе, прочла заявление и, схватившись за грудь, пораженная, уставилась на Горелова. Нюшка с надеждой смотрела на мать.
- Это как же так?! Без моего ведома в беглецы меня зачислил, в отступницы! - заговорила Аграфена. - Подпись подделал. - И она опустилась на лавку и беззвучно заплакала.
- Я же как лучше хотел... - забормотал Горелов. - Для семьи старался... Разговоры всякие об артели пошли, смущение в народе.
- И что ты за человек, Тихон? - устало произнесла Аграфена и, порвав заявление на мелкие клочья, бросила их на пол. - Вот так и знай. Уходить собрался - один уходи. А мне бежать некуда.
- Так, мама, так, - облегченно шепнула Нюша.
- Что ж, Тихон Кузьмич, - заговорил председатель, - артель- дело добровольное. Можешь в любой час выписаться. А только вам с Осьмухиным как первым агитаторам за выход из колхоза придется на собрании ответ держать. Уж объясните людям, чем вам артель не мила.
- Нет, зачем же объяснять, - встревожился Горелов. - Раз Аграфена в колхозе остается, я тоже пока задержусь. - И он попросил Василия Силыча вернуть ему заявление о выходе из артели.
Наутро взял обратно свое заявление и Тимофей Осьмухин.
Вечером состоялось колхозное собрание. Василий Силыч положил на стол перед собой пачку заявлений и, нацепив на нос очки, неторопливо заговорил:
- Теперь, значит, такой вопрос: о наших беглецах и отступниках... Всего просятся на выход одиннадцать человек. Двое из них - Горелов и Осьмухин - уже забрали свои заявления обратно. Они, так сказать, образумились и осознали.
- Кто, кто образумился? - переспросил чей-то удивленный голос.
- Могу повторить! - невозмутимо продолжал Василий Силыч. - Осознали свое заблуждение Тихон Кузьмич Горелов и Тимофей Никитич Осьмухин. Люди они, как всем известно, грамотные - вот и образумились. Да они и сами могут подтвердить.
- А кто же остальные беглецы? - спросил дед Анисим.