- Я не закончил с вами разговор, - мрачно сказал Левшин. - Запомните: больше с такими вопросами ко мне не приходите. У меня пятьдесят трестов. Второе: через две недели доложите, какие мероприятия вы намечаете для улучшения работы треста.
- Хорошо.
- И еще запомните: в плаванье никогда не пускаются на дырявом корабле, в пути латать некогда.
- Не понимаю.
- Поймете. Все! - Он стукнул ручкой по стеклу.
В самом радушном настроении я поехал на площадку к Шурову.
Он стоял у подвала, следил, как двое рабочих заполняли раствором швы между плитами перекрытия.
Увидев меня, Шуров деланно испугался, даже отступил назад, потом как бы пришел в себя и заботливо спросил:
- Что-нибудь случилось?
Я улыбнулся:
- Да.
- Может быть, вы придумали, как монтировать дом без крана?
- Нет. Я приехал проверить, свободна ли трасса коммуникаций. - Я коротко сообщил ему решение главка и приказал завтра к десяти убрать железобетонные детали.
Шурова, очевидно, беспокоил ход разговора, он сделал последнюю попытку повернуть беседу в привычное русло:
- А может быть, вы дадите это указание через Беленького? Что вам якшаться с простыми прорабами?
- В следующий раз, Шуров.
Он проводил меня до ворот, почтительно поддерживая за локоть, когда нужно было переступить через бугорок.
У ворот он остановился.
- У меня к вам просьба, Шуров.
- Слушаю…
- Пожалуйста, распланируйте лучше площадку, а то кочки мешают мне ходить.
Шуров молчал.
- До свидания, Шуров, - ласково сказал я. В этот момент мне показалось, что я взял реванш.
В тресте меня ждали посетители и целая гора почты, накопившаяся за несколько дней.
Но прежде всего я позвонил Моргунову.
- Я слушаю, - сразу ответил он.
- Это Виктор Константинович говорит…
В трубке послышались короткие гудки.
Я снова набрал номер.
- Нас прервали, - сказал я Моргунову.
- Нет, это я прервал разговор, - резко ответил Моргунов. - Я не желаю с вами разговаривать!
Впервые в жизни мне так сказали, в голову оглушающе ударила кровь, казалось, я освободился от всех запретов - сейчас все дозволено. Сказать этому человеку, кто он…
- Поняли? И не звоните мне, - повторил Моргунов.
"Продержись только несколько секунд, - молил я себя, - и ты сможешь с ним говорить. Ну подожди, только не срывайся, подожди!.."
- Я… был у Левшина. Он… дал указание за три… дня выполнить… коммуникации… - Мне не хватало воздуха. Моргунов молчал. - Вам необходимо завтра в восемь быть… на своей площадке… и проверить трассу. - Я прервал разговор, потом, овладев собой, медленно продолжал: - Должен сказать, что и для меня не очень большое удовольствие продолжать этот разговор, но дело есть дело. Вы когда-то много мне говорили о дисциплине, о том, что каждый должен заниматься своими обязанностями…
- Я дам указание прорабу, - перебил меня Моргунов.
- Я прошу вас проверить лично.
- А если я не поеду, вы что, выговор мне объявите? - спросил он насмешливо.
- Нет.
- Что же вы будете делать?
- Завтра утром сам поеду на вашу стройку.
Моргунов ничего не ответил.
- Вот что, - сказал я, - связывайтесь с прорабом, чтобы его не упустить, а через полчаса позвоните мне и подтвердите, что приняли мое указание к исполнению. - Я положил трубку.
Вошла секретарша. Как это требовалось по последней моде, на ее груди висела большая медная бляха. Она принесла еще кипу бумаг и вопросительно посмотрела на меня.
- Завтра… Неолина.
- Неонелина, - поправила она меня.
Несколько, раз звонил телефон. Я с надеждой подымал трубку, но это был не Моргунов.
Истекал третий день моей работы в тресте. Я подошел к окну. На широком карнизе сидел голубь, он с надеждой посмотрел на меня, но я развел руками, - ничего нет съестного. Внизу, по Москве-реке, задыхаясь, толкал неправдоподобно широкую баржу с песком маленький буксир. Река в этот момент казалась просто небольшим искусственным каналом, прорытым, чтобы транспортировать такие баржи.
Что ты сделал за три дня? - спросил я себя. Неудачная оперативка в тресте, вот сейчас - тяжелый разговор с Моргуновым…
Моргунов не позвонит. Что же сейчас? Еще раз позвонить ему?.. Ни в коем случае!.. Но ведь завтра, когда приедет Самородок на приемку трассы, она может оказаться несвободной, тогда все сорвется. И все-таки звонить больше нельзя.
Ну, а три дня - срок не такой уж большой, утешал я себя… Наверное, самый главный результат этих дней - твердое решение не отступать…
Баржа прошла, и снова Москва-река стала похожа на реку. Голубь переступил лапками, еще раз посмотрел на меня и, видно решив, что тут ничего путного не дождешься, тяжело взлетел.
Моргунов не звонил.
Этой весной я получил в свое личное пользование весьма удобный транспорт. Станция метро подошла почти к самому моему дому. Когда я выхожу, меня уже ожидают шесть вагонов, готовые за короткое время подвезти на любую стройку. Я великодушно разрешаю садиться в свои вагоны еще многим людям, и они, очевидно в благодарность, никогда меня не толкают, а если иногда и выпьют, то идут к трамваю. (Почему-то трамвай особенно привлекает подвыпивших людей. Может быть, в трамвае можно пофилософствовать?)
В метро все молчат. Я готов утверждать, что метро - самое тихое место в Москве. Вот сейчас по переходу рядом со мной мчатся еще много людей, и все молчат, только плитка пола от стука каблуков звенит и охает. Когда-нибудь очередная мода заставит женскую часть населения Москвы сменить каблуки на гладкую резиновую подошву. О, тогда, наверное, врачи будут назначать нервным больным пребывание в метро.
Я выбираю себе по вкусу один из шести моих вагонов, и люди, деликатно поддерживая меня под локотки, как это делал вчера Шуров, вносят меня в средину.
Думаю о вчерашнем разговоре с Моргуновым. И чего это я вчера себя пилил? Ничего страшного, ну, не позвонил: мало ли что могло случиться!
На стройку к прорабу Кочергину я попал только в девять часов, до приезда Самородка остался один час.
Кочергин встретил меня радостно:
- Поздравляю вас, Виктор Константинович, с выдвижением! Несет вас, словно на дрожжах.
Я подозрительно посмотрел на него, но у Кочергина было такое простецкое выражение лица, что придраться трудно.
- Как трасса? Вам звонил вчера Моргунов?
- Э, Виктор Константинович, беспокойный вы человек! Конечно, трасса свободна.
- Проверим. Давайте чертеж, теодолит!
Он что-то пробурчал себе под нос.
До приезда Самородка осталось полчаса, когда мы установили, что на трассе водопровода стоит пирамида с четырьмя панелями, на линии водостока и канализации - два штабеля плит.
- На площадке есть кран? Быстро…
Кочергин растерянно развел руками.
- А, черт! - Я прошел в прорабскую. Главного механика на месте не оказалось. Остальные отделы о механизмах ничего не знали. В тресте механизации ответили, что все краны на линии.
Я посмотрел на часы - было десять.
У ворот остановилась рыжая "Волга", известная всем строителям. Из нее, низко согнувшись, вышли Ивлев и Самородок. Они направились к Кочергину, который стоял у штабеля плит.
Я тоже поплелся туда. Увидев меня, Ивлев еще издали закричал:
- Молодец, Виктор! Были на площадке у Беленького, все в порядке, трасса свободна.
Когда я подошел, он хлопнул меня по плечу:
- Молодец! - Потом повернулся к Самородку: - Ну, вот видишь, Александр Семенович, таким людям не жалко и добро сделать. И тут тоже, Кочергин говорит…
Я посмотрел на Кочергина. Он подтвердил:
- Конечно… Трасса свободна.
Самородок подозрительно скосил на меня круглые черные глаза, но промолчал.
- Да, да, вот смотрите. - Кочергин стоял шагах в десяти от трассы. - Свободна!
Самородок снова посмотрел на меня.
- Что ты такой мрачный, а? Как все-таки, трасса свободна?
- Конечно… - быстро начал Кочергин.
- Ты подожди! - Самородок шагнул ко мне. - Ну!
- Нет, на трассе лежат плиты… - неожиданно для себя сказал я.
Самородок, выпятив крепенький животик, обтянутый красной трикотажной рубашкой, закричал. Он клял управляющего Ивлева, "этого трусишку", который юлит перед главком, потом меня, за то, что я втравил их в эту авантюру, потом "старого лгуна" Кочергина…
- Пойдем, - тащил он меня в прорабскую, - пойдем, миленький, славненький мальчик! Пойдем позвоним в главк и доложим, что ты наделал в штанишки. "Три дня…" Месяц, чтобы все закончить. - Он выпучил круглые черные глаза и снова радостно закричал: - Месяц! Не меньше.
…Заместитель начальника главка Левшин был краток.
- Делайте что хотите, - сказал он Самородку.
Уже потом, около машины, Самородок покровительственно заметил:
- Чудак ты, Виктор. Эх, брат, - он хлопнул меня рукой по плечу, - врать не научишься, быстро вылетишь из треста. Умно врать - это наука. Ну, бувай…
Самородок протиснулся на переднее сиденье, положил руки на руль.
- Ну, Владимир Васильевич! - повернулся он к Ивлеву. Тот забился в угол. - Сейчас поговорим…
У ворот стояли Моргунов и Кочергин.
- Ну зачем вы, Виктор Константинович! - укоризненно начал Кочергин.
- Ты молчал бы! - перебил его Моргунов. - Ты же сказал вчера, что трасса свободна, а я тебе поверил. - Он искоса вопросительно посмотрел на меня, словно подчеркивая, что он, Моргунов, виноват, но не так уж очень - подвели подчиненные…
Я тоже посмотрел на него. Сейчас я могу сполна рассчитаться с ним, он все выслушает и примет как должное. И это будет началом наших новых отношений… Снова, как вчера, во время телефонного разговора, я чувствую странную легкость. Но мне был противен, понимаете, противен Моргунов, его упрямство, косность…
Я повернулся и не прощаясь пошел от них. Я знал, что этим навсегда делаю Моргунова своим врагом. Ну и пусть. Сейчас мне все равно.
В тресте я написал фиктивную справку о том, что коммуникации выполнены, и нарочным послал ее Моргунову.
Смеялись.
Смеялся, выпячивая свой крепенький животик, Александр Семенович Кузькин, единственный в главке главный инженер треста, не имеющий инженерного образования, прозванный "Самородком". Его хотели заставить выполнить срочную работу, которая не выгодна тресту. Пошли обходным путем. Вызвали управляющего, трусливого старичка Ивлева. И что же?.. И-ги-ги, этот мальчишка Виктор, без году неделя в главных инженерах, как опростоволосился! Все они такие, с дипломами, - деловой хватки нет. И в главке поняли, что без него, Самородка, дела решать нельзя… и-ги-ги.
Смеялся Владимир Васильевич Ивлев, стареющий управляющий трестом. Он, Ивлев, хоть его и считают простачком, обштопал всех: в главке согласился - ублажил Левшина, показал широту своей натуры перед новым главным инженером Виктором, а работу не выполнил… Ха-ха-ха!!
Смеялся начальник СУ Дмитрий Федорович Беленький, показывая длинные стальные зубы. "Эх, чудак этот Виктор, дал бы сразу липовые справки, и делу конец".
Смеялся бывший главный инженер Костромин, маленькой красной гребенкой аккуратно приглаживая седеющие, густые волосы… Есть еще у него порох в пороховнице. Правильно он, Костромин, всегда действовал… Не лезь на рожон, так тебе, миленький мальчик, и нужно!
Смеялся прораб Кочергин, хитро поблескивая узкими глазами: "Какой правдолюб нашелся! Соврал бы - и порядок".
- А-ха-ха, Виктор Константинович, - смеялась Неонелина, правда, уже не из-за липовой справки, но все равно смеялась.
Смеялись все. Я помрачнел и сжался.
Только один человек - управляющий Леонид Леонидович - был, как прежде, приветлив и предупредителен. В понедельник он вызвал меня к себе. Когда я зашел, он о чем-то тихо разговаривал с Костроминым.
- А, Виктор Константинович, здравствуйте, - сказал он. - Присаживайтесь, пожалуйста. Тут Владислав Ипполитович хочет сделать заявление. - Управляющий посмотрел на меня и улыбнулся, как бы приглашая оценить шутку. - Ну-ка давайте, Владислав Ипполитович. - Управляющий взял со стола журнал.
- До заявления у меня к тебе вопрос, Виктор, - доверительно начал Костромин. - Вспомни, какого цвета халат у твоей жены? А? - Костромин улыбнулся.
- Я не женат, - угрюмо ответил я. (Хватит с меня улыбочек, я сыт ими!)
- Счастливый человек! Понимаешь, Виктор, я тридцать лет не замечал, какой халат у жены, а пошел на пенсию, уже на третий день увидел - порыжевшего сиреневого цвета! - Костромин чуть наклонился и положил руку мне на локоть. - Ужасно! Я решил вернуться, Виктор. - Он откинулся на спинку кресла и испытующе посмотрел на меня.
Управляющий продолжал листать журнал.
- Что я должен сделать? - резко спросил я, прерывая затянувшуюся паузу.
Управляющий вдруг сказал:
- Интересная статья тут об экономике. - Он нагнулся над журналом.
Я понял, чего они хотят от меня. Наверное, до этой тяжелой истории я пошел бы им навстречу. Но сейчас не мог. Я должен, если хочу хоть немного себя уважать, остаться и довести дело до конца.
- У вас ко мне больше ничего, Леонид Леонидович? - Я поднялся.
Управляющий встрепенулся, отложил журнал.
- Нам дали должность заместителя главного инженера, - он выжидающе глядел на меня.
Я молчал.
Они переглянулись, и управляющий сказал:
- А вы не будете возражать, если Владислав Ипполитович займет ее?
- Нет… Все?
- Я хотел к вам обратиться с просьбой, Виктор Константинович, - впервые обратился ко мне на "вы" Костромин. Он тоже встал.
- Пожалуйста.
- Понимаете… Я очень привык к своему кабинету, пятнадцать лет пользуюсь им. Тут есть свободная комната, правда, поменьше, некрасиво, конечно, вас просить, но…
Я хотел ему ответить: раз он сам понимает, что об этом некрасиво просить… но мне вдруг стало жалко его.
- Хорошо.
- Спасибо большое, - он прижал руку к груди и наклонил голову.
- Теперь уже все? - спросил я управляющего.
- Теперь все, - мягко ответил он.
Я дал себе слово, что поеду к Николаю Николаевичу, только когда все будет хорошо, но этот разговор добил меня.
Природа не поспевает за человеком. Человек за несколько дней может прожить месяцы, а природа медленно и размеренно шагает: четырнадцать градусов, четырнадцать и две десятых, четыре десятых…
Словом, когда я вышел на улицу, была все та же весна.
Там, где не было асфальта, в скверах, парках, садах, тревожно пахла черная, вскопанная земля и звала куда-то в далекие, обетованные края детства, где не было "МАЗов", башенных кранов, прямых каменных дорог, тонких алюминиевых витражей, трехглазых светофоров, а была только Земля - спокойная, большая, всепрощающая. Там, где не было слишком высоких зданий, солнце затевало свои маленькие представления: золотое зарево на куполах, вспышки в стеклах окон, отблески-зайчики. Где не слишком шумели машины, собирались в кучки воробьи, громко спорили и коллективно клевали одну корку хлеба.
Все эти милые атрибуты весны сейчас вызывали досаду. Глупо, конечно: ведь солнце, и запах земли, и воробьи не могли приноравливаться к настроению каждого из миллионов москвичей.
В больнице Николая Николаевича не было.
Дежурный врач, немолодая женщина в очках, поблескивая строгими желтыми глазами, сказала мне, что Николая Николаевича отправили в санаторий.
- Успокойтесь, молодой человек, - добавила она, - ему не хуже.
Я хотел спросить про Лидию Владимировну, но она сама насмешливо сказала:
- Наверное, вы хотите повидать Лидочку? Почему это все посетители-мужчины обязательно хотят поговорить лично с ней? А?..
Мне осталось сказать, что я вполне удовлетворен ее ответом и беспокоить Лидию Владимировну не нужно.
- Ах, вот как! Какое приятное исключение. - Она захлопнула справочную книгу. - Впрочем… Она уехала в отпуск с врачом Сперанским.
Нет, мне не с кем было советоваться. И помощи мне ждать неоткуда. Я должен рассчитывать только на себя.
Нужно было спешить, в шестнадцать часов начиналась оперативка - вторая после моего назначения.
В кабинет управляющего я вошел без пяти минут четыре. Все уже собрались. За столом управляющего важно сидел Костромин.
Он смутился, когда увидел меня.
- Виктор Константинович, управляющий задерживается в главке. Вас не было… он просил меня провести совещание. - Костромин все так же прочно сидел в кресле.
Я ловлю насмешливые взгляды присутствующих: "Интересная ситуация, что же ты будешь делать?"
- Вот и чудесно, - бодро говорю я. - Мне как раз нужно подготовить доклад. Работайте!
Я смотрю на присутствующих: "Нет, друзья, спектакля не будет". Потом выхожу и закрываю за собой дверь.
Я подхожу к своему кабинету, но он заперт.
- Костромин забрал ключ, - хмуро говорит секретарь.
Я разыскиваю свою новую комнату. Она забита разным бумажным хламом. Завхоз обещает, что завтра тут будет убрано.
Хожу по коридору, потом еду на стройку. "Нужно же и вечером бывать на стройках", - говорю я себе.
…Трудный вечер, трудная ночь, потом приходит тоскливое утро.
Глава третья
Письма в мае
Из Крыма.
От Николая Николаевича Скиридова.
Здравствуй, Виктор, не удивляйся, - я в Крыму, в санатории. Говорят, что я очень болен, а я по-прежнему чувствую себя хорошо.
Тут море, горы, кипарисы - словом, все прелести юга.
А воздух, Виктор, так свеж и густ, что кажется, его можно резать ножом и брать вилкой.
Думаю, что придет время, когда люди научатся консервировать воздух, упаковывать его в специальную тару и доставлять в Москву. Будем тогда добавлять в московский воздух эти воздушные консервы, ведь вливают же сейчас донскую воду в Москву-реку.
А, Виктор, как ты считаешь, - дельное предложение? Проведи его как рационализаторское. Костромин утвердит, если ты ему скажешь, что оно мое. Он никогда не противоречит начальству.
Ну, как у тебя, Виктор?
Опекает меня тут один семидесяти летний профессор. Заставит меня сделать несколько глубоких вздохов, послушает и скажет тонким голосом, что у всех строителей никудышное здоровье.
- А вылечите? - спрашиваю я, чтобы его подзадорить.
Он вытаскивает белейший платок, смотрит перед собой и молчит.
Врач поменьше рангом было запретил мне писать, читать, ходить, получать письма и, кажется, даже дышать. Профессор все отменил.
- Делайте что хотите, - сказал он. - Отправил бы вас на стройку, чтобы вы жили в привычном ритме, но боюсь, сочтут меня сумасшедшим.
Другие больные на режиме, без конца получают процедуры, а я целый день брожу, сижу у моря, свободный, как заказчик на строительстве.
Ну, как у тебя, Виктор? Семен Абрамович (мой профессор) разрешил мне волноваться за тебя. Видишь ли, его внук работает на строительстве и посылает дедушке самую свежую информацию.
У меня небольшая палата на втором этаже, с балконом. Утром просыпаюсь, и первое, что вижу, - море.