Бетон - сложный материал, он боится солнца, не любит мороза, но он спорит со Временем, перед которым все бессильны, - с годами он делается крепче. И вот, чтобы изучить бетон, созданы специальные научно-исследовательские институты. Сталь крепка, но капризна - веками ученые исследуют способы ее защиты. Есть институты, изучающие поведение машин, уличное движение, рак картофеля и сотни, тысячи других материалов, продуктов, явлений.
Но я не знаю ни одного научного учреждения, которое занималось бы отношениями людей на производстве, проблемами управления людьми, если хотите, их психологией, - словом, тем, что неизмеримо сложнее всех материалов и машин вместе взятых.
И вот приходит молодой инженер на стройку, ему дают под команду рабочих. Он обучен тысячам вещей, кроме главного - он понятия не имеет, как управлять этими людьми.
…Подошел старший прораб Морозов. Он предупредительно быстро выполнил мое указание, привел монтажников в помощь главному механику, но почему-то виновато отводил в сторону глаза.
Бетон от новой установки непрерывно поступал по шлангу, заполняя опалубку стен. Вся бригада бетонщиков бросила тачки и с интересом следила за двумя рабочими, которые с трудом удерживали шланг-бетонопровод.
Гнат, который снова обрел земную уверенность, грубовато сказал:
- Что вы кадриль танцуете? Ну-ка, дайте мне.
Широко расставив ноги, он ухватил наконечник. Покоренный шланг притих.
- Ну что? - самодовольно спросил Гнат.
- Здорово, я же говорил, что ты молодец. - Галямов на всякий случай отошел.
- То-то.-.. Инженер! - закричал Гнат, хотя я стоял рядом. Он всегда, видя меня, кричал. - Инженер! Тачки, черт бы их побрал, сбрасываю вниз. Молодец, Кио! Этак мы за вторую смену весь этаж кончим. А?
Да, это было бы здорово. Завтра мы бы начали монтаж. Но ведь покуда бетон укладывали только небольшими порциями, в опытном порядке, в присутствии изобретателя. А без него на одной стройке, я знал, бетон расслоился…
Я вопросительно посмотрел на изобретателя.
- К сожалению, я в двадцать ноль-ноль улетаю на Кубань. Элеваторы там пробуют, - доброжелательно сказал он.
- Может быть, дождаться вас? Вы надолго?
- На две недели.
"Нет, две недели мы не можем ждать. Как же быть? Нужно рискнуть, все равно мы не освоим установку, пока сами не поработаем хотя бы смену", - уговаривал я себя.
- Сейчас нам уже ясно, как регулировать установку. Давайте бетонировать, Виктор Константинович, - сказал прораб Аничкин. И улыбнулся, показывая белую полоску зубов.
- Где Морозов? - спросил я. Но его нигде не было.
…Уходя домой, я заглянул в свой кабинет. На столе лежал рапорт Морозова. Он заявлял, что снимает с себя ответственность за качество бетона.
Выпал первый снег. Снег лег на тысячи железобетонных плит, колонн, балок, сложенных высокими штабелями, на выкрашенные красным суриком металлические конструкции, на кучи керамзита, на стеллажи со стальными трубами для водопровода, отопления и других инженерных устройств; он ласково укрыл натруженные строительные дороги - площадка преобразилась и для постороннего глаза стала даже красивой.
Ранним утром первыми на большой скорости, не останавливаясь у диспетчерской, на площадку влетают самосвалы с раствором - серой кашицей, налитой вровень с бортами; вслед за ними спешат машины с бетоном, длинные прицепы с пакетами красного кирпича, бортовые грузовики со строительной всякой всячиной; и, наконец, грозно завывая для устрашения всего живого, пуская струи ядовитого газа, появляются "МАЗы".
К восьми утра снег, легкий и нежный, уже превратился на дорогах в черные лужи. Придет время - люди научатся управлять погодой. Тогда, наверное, первый снег будет отпускаться только по заявкам - на поля, леса, стадионы. На стройки его не дадут.
Все гуще становится поток автомашин. Кажется, нет силы, способной обуздать это скопище транспорта. Но вот над дорогами, над башенными кранами, которые сегодня, цепляясь за каркас здания, переползают вверх, над людьми, над всей строительной площадкой, усиленный громкоговорителем, гремит грозный голос диспетчера Семы:
- Крап номер два! Агашкин!.. Безобразие, долго будут стоять машины?.. Кран номер три, давайте скорее!.. Ну!
Еще десять - двадцать минут, и разгруженные машины одна за другой пробками вылетают с площадки.
…В восемь тридцать я позвонил Морозову:
- Как дела?
- Вчера закончили бетонирование двадцатого этажа Начался монтаж каркаса, - коротко ответил он.
В девять ноль-ноль заместитель начальника главка Левшин открыл совещание. Собралось много народу - представители разных управлений, служб и заводов, но рангом ниже, чем в прошлый раз. Вместо начальников и директоров - заместители и главные инженеры.
Левшин вел совещание холодно, мрачно. От этого было неуютно и тоскливо. (Откуда на наши заседания пришел этот "гробовой" стиль, который считается верхом деловитости?)
Совещание катилось гладко, каждый поднимался, докладывал, как выполнено решение предыдущего совещания, получал свою порцию вежливых зуботычин. Так пришла моя очередь. Левшин отложил протокол и посмотрел на меня.
- Ну, а теперь доложите вы.
Мне хотелось многое рассказать.
- На стройке с помощью изобретателя Степана Петровича Мурышкина удалось пустить новую установку…
- Пожалуйста, покороче, - оборвал меня председатель. - Без лирики. Две недели прошло, выполнили вы указание, начали монтаж?
Если бы его взгляд можно определить по градусной шкале, то он смотрел на меня с температурой примерно минус 273 градуса - самой низкой, достигнутой на земле.
Наверное, не меньше минуты я молчал - никак не мог собраться с мыслями. Взгляды присутствующих с любопытством скрестились на мне.
В это время в комнату вошли старший прораб Морозов, Гнат и Галямов - оба в спецовках. Морозов склонился к Моргунову, что-то зашептал ему на ухо. Гнат бесцеремонно оглядел всех, не спеша выбрал себе стул и плотно уселся. Галямов остался стоять.
Левшин неодобрительно покосился на них, стукнул карандашом по стеклу, лежащему на столе:
- Подождите, Моргунов, не мешайте своему главному инженеру.
Я наконец пришел в себя.
- Да, указание выполнено. Бетонирование закончено; монтаж начался.
Взгляд председателя потеплел градусов на двести.
- Вот видите, - назидательно сказал он, - оказывается, о выполнении указания можно докладывать коротко… Вы что-то хотите сказать, Моргунов?
Моргунов провел рукой по коротко остриженным, очень черным волосам, поднялся и внушительно сказал:
- Только что старший прораб Морозов сообщил мне: после распалубки оказалось, что бетон имеет глубокие прослойки песка. Главный конструктор предписал, - Моргунов поднял вверх листок бумаги, - остановить монтаж до исправления бетона; главный конструктор запретил пользование установкой…
От неожиданности я вскочил.
- Этого не может быть! Почему же Морозов мне ничего не сказал?
- Какое это имеет значение, - перебил меня Моргунов. - Сказал - не сказал. Важен факт… Я предупреждал, - он холодно и строго оглядел всех. - Его, - Моргунов показал на меня толстым волосатым пальцем, - нужно отсюда убрать, а фитюльку - бетонную эту установку - вывезти в утиль. Все.
Несколько минут все молчали, плавный ход совещания сбился. Левшин поднялся и прошелся по комнате.
- Как же ты допустил? - укоризненно и участливо спросил он Морозова.
Тот встал, но за него ответил Моргунов:
- Морозов заранее подал рапорт главному инженеру. Он отказался работать на этой установке.
- Так? - обратился ко мне Левшин.
- Да.
- Инженер тут ни при чем, - вдруг сказал Гнат. - Я бетонировал, меня и ругайте. - Гнат откинулся на спинку стула и насмешливо оглядел присутствующих.
- До сих пор я считал, - сказал Левшин, - что могу обойтись без вашего мнения.
Гнат очень одобрительно принял это замечание, широко улыбнулся и начал:
- Вот вы все тут умные, инженеры с дипломами…
Но его перебил Галямов:
- Постой, Гнат. Я бригадир монтажников, фамилия Галямов. Разрешите, товарищ начальник, несколько слов. - Он сказал это, как обычно, вежливо, но настойчиво.
Левшин снова прошелся по комнате.
- Тоже будешь защищать?
- Да, товарищ начальник.
Левшин покачал головой.
- Скажите, - обратился он ко мне, - вы были уверены, что бетон получится хорошим? Только честно.
- Нет, я не был уверен.
- Вот видите, Галямов, он не был уверен. То, что вы выручаете главного инженера, делает вам честь. Я рад, что у нас такие бригадиры. Но на этот раз нам придется послушать Моргунова.
Левшин вернулся к столу, постоял минуту, о чем-то думая, потом строго сказал:
- Все, товарищи.
Утром следующего дня секретарша тихо постучалась в мою дверь. Она протянула мне приказ главка о снятии меня с работы.
Я долго и безучастно смотрел на приказ. "Ну что ж, - мелькнула в голове сонная мысль, - сейчас я совершенно точно могу ответить на вопрос, как стать главным инженером: нужно плыть по течению и не ссориться с начальством…"
- Вас просит Моргунов, - снова приоткрыла дверь секретарша.
Я помедлил и нехотя поднялся. Сейчас куражиться, наверное, будет: "Вот видишь, предупреждал тебя".
- Читал приказ главка? - добродушно спросил Моргунов, поглаживая голову.
- Да.
- Вот видишь, браток! Я тебе сколько раз говорил, что занимаешься не своим делом. Есть разные НИИ, есть механизаторы, которые должны разрабатывать новую технику, и куда ты суешься? Я приказал Морозову прекратить работу на этой установке.
Я молчал.
- Чего молчишь?
- Это меня уже не касается.
- А все же? - он хитро улыбнулся.
Я поднялся:
- У вас ко мне все?
- Нет, не все. Садись… садись, я сказал. Слушай, ты слыхал, что сказало начальство. Но приказ можно и переиграть. Все зависит от меня. - Моргунов со своего кресла переместился на стул рядом со мной. - Второй раз предлагаю: брось фитюльки и останешься главным инженером.
- Послушайте, - не выдержал я. - Ведь вы сами видели, что новая установка при правильной регулировке дает хороший бетон. Нужна еще неделя, и бетон пойдет… Э, да что говорить, правильно - не правильно, вы все равно будете стоять на своем. - Я поднялся. - А на дело, на дело вам наплевать.
Моргунов молчал. Это было так странно, что выходя я оглянулся.
Моргунов думал.
Я ушел с работы и несколько часов бродил по Москве: по тротуарам, через подземные переходы, где люди шли так густо, что казалось, это движется какая-то организованная колонна; постоял даже в какой-то длинной очереди, но, так и не выяснив, за чем она, пошел дальше.
Больше всего я досадовал на себя, что не мог на совещании отстоять бетонную установку. Эх, повторить бы совещание! Как убедительно я бы сейчас выступил! "Товарищ Левшин, - решительно сказал бы я. - Был ли риск? Был. Но эту установку можно по-настоящему проверить, если поработать не меньше смены"… Нет, не так. Лучше просто сказать о праве инженера на риск…
Улица вовлекла меня в свою жизнь. Вот останавливает меня какой-то человек в пальто с меховым воротником, без шапки. У него потное растерянное лицо. Он хочет знать, как побыстрее пройти на Красную площадь. Очевидно, он уже об этом спрашивал у других, потому что тут же затевает со мной спор.
…Улыбается девушка, мне или своим мыслям?
Я пришел в конце концов к очень простому выводу: ничего страшного, собственно говоря, не случилось. Чего это я трагедии развожу? Не тут, так на другой стройке, но установку "дожму".
С этими мыслями к концу рабочего дня я снова попал на стройку.
- Виктор Константинович, Моргунов вас уже три раза спрашивал, - встретила меня секретарша.
Я зашел к Моргунову.
- Где ты ходишь в рабочее время? - недовольно спросил он. - Да садись, ей-богу, эта твоя вежливость на нервы мне действует.
Я сел.
- Я в тресте еще не сдал дела новому заместителю управляющего. Дня три тут покомандуй за меня, - Моргунов пристально посмотрел мне в глаза.
- Но позвольте, а приказ главка?
- Задержим на несколько дней.
Я стараюсь сообразить, что это значит, в чем тут подвох. Но Моргунов спешит.
- Действуй, - коротко говорит он на прощание.
Никогда я не думал, что освоение нового механизма - такая сложная и тягостная задача. Эх, сюда бы всех тех, кто легкомысленно сюсюкает о внедрении новой техники, выступает, пишет, не представляя себе всего этого мучительного процесса, во сто крат более трудного, чем само строительство…
Три дня, отпущенные мне Моргуновым, прошли. Начались морозы, - новая установка все так же упорно отказывалась работать.
Гнат выходил из себя.
- Инженер! - кричал он на всю площадку. - Где этот фокусник Кио, сто чертей ему в бок? Подкинул насос, а сам улетел на юг греться. Все! Больше с этим подкидышем мучиться не буду.
Отныне с легкой Гнатовой руки новую установку начали звать не иначе, как "подкидыш". Гнат снова поднял на двадцать первый этаж все тачки.
С "подкидышем" продолжали возиться главный механик, Галямов и я. Через каждые час-полтора сверху спускался Гнат и, очевидно, чтобы подогреть наш энтузиазм, на чем свет ругал изобретателя, а также инженеров, которые ходят с дипломами.
К концу дня неожиданно явился изобретатель. Несмотря на мороз, он был в том же самом сером плаще.
Изобретатель, улыбаясь, поздоровался.
- Как дела, Гнат Александрович? - спросил он.
Гнат, открывший было рот, чтобы излить на изобретателя весь свой гнев, остановился.
Этим воспользовался изобретатель, он снял плащ и, оставшись в засаленной меховой безрукавке, принялся регулировать воздух.
Но на этот раз насос не послушался.
- Зимой насос еще не работал, - наконец озабоченно сказал изобретатель. - Надо его приспосабливать, как, - пока не знаю.
Мы с главным механиком молчали. Гнат не сдержался, выругался. Только Галямов спокойно сказал:
- Ну что ж, Степан Петрович, будем приспосабливать.
…В конторе меня ждал Моргунов.
- Ну, - строго сказал он, - три дня прошло, работает чихалка?
Я отрицательно покачал головой. Признаться, мне даже хотелось, чтобы он закричал на меня и вообще сказал, что приказ об увольнении вступил в силу, тогда можно было б бросить этот проклятый "подкидыш". Я просто от всего этого очень устал.
Но Моргунов только с досадой спросил:
- Сколько дней еще нужно?
- Не знаю, - ответил я и вдруг, неожиданно для самого себя, добавил: - Установка, может, и вовсе работать не будет.
К моему удивлению, Моргунов и тут не стал кричать.
- Эти разговорчики оставь, - только строго сказал он. - Взялся - дожимай. Что у вас, молодых, как трудности, так кишка тонка? Даю тебе еще три дня.
Установка заработала только к концу второй недели. Один раз во время проб я увидел Моргунова: он стоял неподалеку и пристально смотрел, как мы возились с "подкидышем". Другой раз, в сильный мороз, он пришел и коротко приказал "бросить возню" и идти греться.
Все же наши ряды понесли некоторый урон. Галямов и я отморозили себе носы, главный механик получил обострение радикулита и в меховых унтах и в ватном костюме стал похож на хоккейного вратаря, Гнат от непрерывного крика сорвал голос. Один только изобретатель оставался по-прежнему спокоен, мороз на него не действовал, хотя он ничем не заменил свой плащ.
Когда Гнат перестал на меня кричать, а изобретателя стал звать по имени и отчеству, я понял, что установка освоена.
Я отправился к Моргунову. Наклонив голову, он что-то быстро писал. Я поздоровался.
- Чего тебе, только поскорее? - сердито сказал он.
- Установка заработала.
- Знаю, ну и что же?
- Теперь можно пустить в ход приказ о моем увольнении, - сказал я.
Моргунов отложил ручку, усмехнулся.
- Не хочется уходить, скажи?
- Знаете, Николай Митрофанович, с одной стороны… Моргунов досадливо поморщился.
- А если прямо, без дипломатии?
- Если прямо, то не хочется.
- То-то же, - назидательно протянул он. - Садись, чего стоишь?
Я сел.
Он пристально посмотрел на меня.
- Ну что ж, оставайся. Приказ отменим.
- Спасибо.
Моргунов несколько раз провел рукой по волосам и строго сказал:
- Но смотри! Признаю, эта твоя установка для подачи бетона неплохая штука. И, если хочешь, мне даже понравилась твоя настойчивость. Но… - Он взял ручку и стукнул концом ее по столу. - Это не наше дело. Пусть каждый делает то, что ему положено, нам нужно строить, дома сдавать… Понял?
- Николай Митрофанович, но ведь мы в первую очередь от этого выиграли…
- Я не меньше тебя понимаю роль новой техники, - перебил он меня. - Я тебе уже говорил - пусть институты осваивают новые механизмы и передают их нам. Рано или поздно сорвешься ты на этих штуках… Понял? И еще запомни: то, что я сказал, - это тебе закон.
Тяжелая уверенность, - с которой он произносил эти слова, подавляла меня. Я молчал.
- А теперь иди, - властно сказал он. - Подумай. Завтра вечером дашь мне ответ.
Когда в конторах машинистки, улыбаясь ласковому солнцу, начинают печатать строгие приказы о наступлении талых вод, обвалах и прочих бедах, ожидающих строителей; когда монтажники, забывая о прогрессивке, с головокружительной высоты мечтательно разглядывают улицу; когда на площадке из-под снега вдруг к удивлению прорабов появляются утерянные железобетонные детали, - это значит, пришла весна.
Сегодня первый весенний день. На открытых створках моего окна стайка воробьев устроила какое-то совещание. Они громко кричали, перебивая друг друга, точь-в-точь как на наших оперативках. Наблюдая их, я думал над своим ответом Моргунову.
Что же, я могу ему сказать: "Да, я отказываюсь от всего, что мы за последний год ввели на наших стройках". Я буду бегать по объектам, кричать: "Давай-давай, вкалывайте!" Но ведь это значит в угоду Моргунову поступиться интересами коллектива.
Не согласиться с ним… Тогда Моргунов подпишет приказ о моем увольнении. Но я не могу уйти. Я люблю свою стройку… А может, схитрить, согласиться, а дальше гнуть свою линию? Нет, это тоже невозможно, его не проведешь.
- Извините, пожалуйста…
В комнате стоял молодой, очень элегантно одетый человек с огромным желтым портфелем.
- Как вы здесь оказались? Невидимка вы, что ли? - удивился я.
Молодой человек мягко улыбнулся.
- Извините, вы о чем-то задумались. Я не посмел прервать ваши мысли, - учтиво сказал он.
Я был очарован поведением посетителя. Впервые за мою деловую жизнь ко мне обращались так почтительно.
Молодой человек поставил портфель на стул прямо передо мной. Портфель представлял собой весьма сложное сооружение - помесь сундука и гармони. Два ремня с мощными пряжками опоясывали его. На стуле портфель развалил свое брюхо, удовлетворенно вздохнул и строго уставился замками-глазницами.
Своей несуразностью он притягивал к себе, у меня появилось странное ощущение, будто в комнате был не один, а два посетителя.
Посетитель - Сергей Петрович Светиков, старший сотрудник НИИ, - оказался деловым парнем.