Черт знает, какие просторы раскрывались в захватывающих беседах юного представителя самой молодой науки в мире. Было ясно, что пришло время, когда кибернетические исполнители начнут заменять руки, глаза, голос, слух человека. То, что казалось фантастикой, было воплощено в металле, стекле, фарфоре. "Дрессированными богами в футлярах" называл их Володя.
- Только не думайте, что это новинки, - разъяснял он. - Первый автоматический регулятор на паровом котле установил наш великий Ползунов. В прошлом веке создавали автоматы, следящие за работой паровых котлов, дуговых ламп, машин, гидротурбин. Профессор Вышнеградский основал теорию систем регулирования "при малых возмущениях". Но не было приемников сигналов, тех сигналов, что возникают, когда происходят эти "возмущения" - изменения в ритме, силе, скорости работы машин. Нужно было надежное реле, нужен был триггер, ионная лампа. Гений Попова открыл эру электроники... Вот у вас на шахте машинист ползком пробирается за "Сколом", глазами определяет толщину пласта, сам регулирует ход машины. Это может проделывать "щуп" - он будет датчиком приказаний автомату.
На фанерном щите Володя вычерчивал пласты разной толщины, схему расположения щупов.
- Четыре электрода нашей установки будут прижиматься к пласту. К ним подведем ток от лампового генератора. Мы знаем - чем толще пласт, тем больше электрическое напряжение его. Толстый пласт будут прощупывать все четыре электрода. Они дадут мотору сигнал - работай на полную мощность. А если пласт станет тоньше - к нему прикоснутся только три электрода. Напряжение уменьшится. Мотор получит сигнал снизить нагрузку. Разность напряжений в пласте будет измерять лампа. Вот эта самая обычная лампа из радиоприемника...
После объяснений он не успевал отвечать на вопросы.
- А ход комбайна по заданному уклону как будет регулироваться?..
- Если пласт оборвется - начнется порода, остановится ли комбайн?..
Володя извлекал из небольшого футляра пузырек с какой-то жидкостью, похожий на тот, что вделывают в уровни. В пузырек были впаяны электроды. Он подключал эти электроды к проводам моторов, привезенных на перемотку, потом соединял с трансформаторами, амперметрами, включал ток. Стоило наклонить уровень в одну или другую сторону - останавливался один или другой мотор.
- Значит, как только уклон, - один из моторов выключается. Вот это машинка! - восклицал Шаруда. - Эта не ошибется, не собьется с пути...
Звенигора почти ежедневно расспрашивал Володю Таранова, чего не хватает для монтажа автоводителя комбайна, что нужно приобрести:
- Ты не стесняйся, у нас деньги есть. Не достанем в области, пошлем в Москву, Ленинград. Датчики, триггера - все достанем.
Он прямо смаковал новые для него термины кибернетики. В каждом для него был заложен глубокий смысл: это не сухие технические служебные слова, а символы полного избавления людей от тяжелого физического труда. Звенигора чувствовал себя именинником: на шахте "Глубокая", впервые в истории угольной промышленности, осваивали автоматическое вождение комбайна.
Алексей не мог остаться в стороне от конструирования и монтажа автоводителя. Для него это был своеобразный курс кибернетики - он вместе с Володей часами решал сложные уравнения.
Чудесная пора техники! Машины становились помощниками вычислителей.
4
Упорно молчала Варя. Алексей написал ей несколько писем. Ни на одно не получил ответа. Вначале он думал, что неточен адрес, отослал письмо с уведомлением. Пришло сообщение - вручено адресату. Ему хотелось повидать Варю, но сдерживало ее упорное молчание. Он все же не вытерпел, взял у Звенигоры машину для поездки в Святые горы.
С "Глубокой" выехали поздно. Усталого Алексея быстро убаюкало. Он проснулся, когда подъезжал к Красному Лиману. Дорога пролегала по чистому сосновому лесу, вдоль озер, густо поросших камышом. Алексей открыл окошко - машину залил густой, сыроватый настой хвои и мяты.
- Как мостик перескочим, так и Сакмара, - пояснил шофер, увидев, что Алексей проснулся. - Я здесь все места знаю. С отрядом Карнаухова в войну были прописаны в этой зеленой хате.
Впереди показались хатки Сакмары. Над Донцом холмами хлопка лежал туман.
- День сегодня будет нарисованный, - любовался рассветом шофер, вылезая из машины. - Всегда, когда утром туман, днем много солнца.
Алексей постучал в рассохшийся ставень крайнего домика сначала осторожно, потом громче. Никто не отзывался.
- Кто там? - раздался, наконец, сонный старушечий голос.
- Где живет врач Крестова?
- Варвара Андреевна? У меня, у меня... Варечка, к вам кто-то, родненькая.
С шумом распахнулся ставень, зазвенело стекло окошка.
- Алеша! - радостно вскрикнула Варя.
Она стояла, набросив на себя халат, протягивая руку через окно, будто собиралась втянуть его в комнату. В полумгле рассвета глаза ее казались темно-синими. Тяжелые косы спадали на грудь.
- Да ты проходи в комнату!
Он вошел, обнял ее и поцеловал. Она подняла на него глаза, внимательно рассматривая.
- Похудел. Работаешь много?.. Я сейчас покажу шоферу, куда поставить машину, потом устрою тебя, - и выбежала во двор.
Потом Варя хлопотала у печи, ловко орудуя ухватом, горшками. Как она была хороша в фартуке, в косынке, в плетенных из ивняка комнатных туфельках! Лицо раскраснелось от огня, покрылось тычинками пота. После нескольких общих фраз о Белополье, Татьяне, знакомых Варя стала расспрашивать его об испытаниях "Скола".
- Ну, об этом после. Тоже нашла неотложную тему.
- Не после, а сейчас... Я должна обо всем знать - об удачах и неудачах,- настаивала она.
Алексей рассказывал сухо, коротко, но Варя тормошила его вопросами.
- Ты случайно кружок водителей "Скола" не посещала? - рассмеялся Алексей. - Может быть, в помощники Миколе Петровичу думаешь определиться?
- Курсов не кончала, а кое-что прочитала.
Алексей увидел на столе вырезки из газет со статьями об испытании "Скола", учебник горного дела.
- Горнячка! - похвалил Алексей.
- Да, горнячка,- серьезно сказала Варя. - Если бы я была мужчиной, обязательно бы в тяжелой промышленности работала. Варила бы сталь, строила станки, добывала уголь... Но я на свою специальность не обижаюсь. Самое лучшее для женщины - быть учителем или врачом-педиатром. Ты не представляешь, какое это яркое счастье... Принесут иногда в ясли заморыша, а мы его делаем богатырем - через два-три месяца весь прямо пышет здоровьем...
Запахло тушеным мясом. Варя, смеясь, ловко выхватила ухватом горшок...
Никогда еще так вкусно не завтракал Алексей. Он не сводил взгляда с Вари: "Чудесно быть с ней. Это счастье. Настоящее счастье..."
Потянулись безмятежные, ласковые дни. Уютной была хатка под развесистой вербой, с живописным огородом, выходившим к реке. Там, под зонтами укропа, полыхали кисточки гвоздики, лениво раскрывали мохнатые пасти львиные зевы, а синие вертлявые косарики что-то неутомимо нашептывали скучной картофельной ботве.
Алексей и шофер обжили клуню, набитую до половины луговым сеном. Ночью сквозь прохудившуюся соломенную крышу видны были звезды - веселый световой телеграф вселенной. Лежа на душистой травяной горе, Алексей долго не мог заснуть под высоким пологом ночи.
Варя рано уходила в ясли, возвращалась к завтраку, а потом они вдвоем целый день валялись на берегу Донца, обжигаясь под неистовым солнцем на желтом, как дыня, песке.
Жара размаривала, и порою лень было говорить. Неслышно плескался Донец. Сверкали облепленные соснами меловые скалы. Среди зелени леса белели корпуса домов отдыха.
- Ты не ругаешь меня, что я приехал? - спросил однажды Алексей.
- Как тебе не стыдно!..
- Почему же ты упорно молчала?
- Разве ты не понимаешь, почему? Мы с тобой уже говорили об этом...
- Ты знаешь, как я отношусь к тебе?
- Знаю.
- А тебя я не могу понять, Варя... Ты всегда разная. Но всегда замкнутая.
- Все мы бываем разными... - грустно произнесла она.
- Варя! Нам нужно быть вместе, всегда.
- Это не так просто - нам быть вместе, Алеша. Кроме чувств, у нас есть обязанности. О них нельзя забывать. Растет дочь... - она ласково посмотрела на него, взяла за руку. - Ты еще не был отцом. Тебе трудно понять меня. Я старше тебя... Это тоже много значит. - Она оборвала фразу и закусила губу. - Я боюсь, что, увлекаясь, мы невольно обманываем друг друга.
- Обманываем? - он удивленно взглянул на нее. - Я не понимаю. И потом - откуда ты взяла, что я моложе тебя?
- Алеша, женщина всегда старше своего ровесника мужчины, - убежденно продолжала Варя. - Я знаю семейную жизнь. Все становится иным после женитьбы. Другие отношения, другие обязанности...
И уже подчиняясь давней потребности рассказать обо всем пережитом, передуманном, Варя посвятила Алексея в историю своего безрадостного замужества. Она раскрывала перед Алексеем душу с той беспощадностью к себе, на какую способны только натуры прямые и мужественные.
5
- По срочному вызову, - весело произнес Черкасов, входя в кабинет начальника угольного комбината области, - не ехал, а летел, - и тотчас, взглянув на хмурого хозяина кабинета Матвея Даниловича, осекся.
- Лучше вовремя ехать, чем с опозданием лететь, - недовольно сказал Матвей Данилович. Он сидел, окруженный панелями радиоселекторных установок, на которых теплели изумруды, рубины, опалы сигнальных ламп. Из этой рубки расходились незримые линии связи с шахтами. В любую минуту начальник комбината мог потребовать от начальников даже самых дальних шахт отчет о добыче, транспортировке угля, проходческих работах. И вся эта аппаратура навела Черкасова на мысль, что просто по делам добычи Матвей Данилыч не вызвал бы его.
- Что же ты мне поросят подкладываешь? - сказал, поднимаясь из-за стола, Матвей Данилович. Широкоплечий, широкоскулый, широкоглазый, он был грубо срублен, но из крепкого материала. - Садись! Рассказывай, что ты там со "Сколом" вертишь. Тянешь...
- Ничего не верчу, - уверенно сказал Черкасов и удобно уселся на диване, занимавшем почти всю глухую стену. - Ведем испытания... Наблюдаем. В этих делах не спешат.
- Ты не финти, не финти! - прикрикнул Матвей Данилович. - Зарываться стал... Машина работает, людей из лавы вывели, а директор треста не спешит... Наблюдает. Тоже мне наблюдатель из ООН... ЦК запрашивает. Ручьев на каждом бюро наседает, из Польши пишут - просят прислать описания работы "Скола". А трест в стороне от испытаний.
Матвей Данилович сел опять за стол и, подняв пресс, резко переложил его на другой край стола...
- Это гордость для нашей области, что первую машину для разработки крутых пластов у нас внедряют, - продолжал он. - Нужно с изобретателем общий язык найти. Понял?.. Больше я тебе разъяснять не буду. Все толкать в спину надо!
Черкасов слушал молча. Он выжидал, когда начальник комбината закончит. Знал, что Матвей Данилович был, несмотря на свою грубоватость, человеком беззлобным, быстро отходил после вспышки.
Наступила пауза. Матвей Данилович снял со стенки длинную тетрадку в кожаном переплете и стал сосредоточенно листать ее.
"Показатели просматривает, - украдкой поглядывая на начальника комбината, думал Черкасов, - сейчас они его успокоят. Там по какой графе ни пройдись - все в ажуре. Меньше ста двух процентов нет".
- Ну что же, по добыче у тебя неплохо, - закрывая кожаную тетрадку, сказал примирительно Матвей Данилович. - Давай всерьез "Сколом" заниматься... Что ты против него ополчился?
- Я прямо скажу, Матвей Данилыч, по-шахтерски, - поднимаясь с дивана и пересаживаясь на стул у письменного стола, с подкупающей простотой произнес Черкасов, - пусть куда угодно меня вызовут, везде то же скажу: на "Глубокой" эта машина работает. Кровля, как из бетона, почва - асфальт. А на других шахтах со "Сколом" горя не оберутся... Что ж, если другим непонятно, пусть Черкасов отвечает...
- Меня не уговаривай... Я больше писем и запросов получать не хочу. Помогай доводить дело до конца, - снова резко оборвал Черкасова Матвей Данилович. - Я сам за каждую машину болею... Только у меня не сто глаз, за всем не уследить. Я прямо сказал и в обкоме и в ЦК: проморгал. А у тебя мозги, Яков, набекрень.
- А вообще тут дело не в "Сколе", - с неподдельной: обидой сказал Черкасов. - Это все Коренев кашу варит. У него прямая линия - любыми способами подорвать авторитет руководителей треста, горкома.
- Чем подрывать? Что вы там не поделите? Из-за премий, наверное, все воюете? - сердито спросил Матвей Данилович.
- Серьезнее, чем премии. Коренев недавно на бюро заявил: у нас, мол, о завтрашнем дне забыли, штурмовщину поощряют, цикличность игнорируют. Он все новинки какие-то предлагает, "узкий захват"*
- Что это за "узкий захват"?
- Говорит, надо нарезать лавы по сто пятьдесят - двести метров, чтоб уголь быстрее снимать с поверхности, не захватывать глубоко.
- Та-а-к, - протянул начальник комбината и подумал: "А лавы в самом деле коротки, особенно для машинной добычи. Стометровки - на них не разгуляешься".
Лицо Матвея Даниловича было озабоченным, перед ним на столе лежало письмо министра, в котором еще раз категорически предлагалось "покончить со штурмовщиной и добиться ритмичной работы по графику".
- Дела!.. Штурмовщина?! - откладывая бумагу в сторону, неопределенно сказал начальник комбината, поднялся из-за стола и, позевывая, потянулся. -Трудно мне судить, что у вас там происходит, - подойдя к окну, сказал Матвей Данилович. - Горком должен во все вникнуть, разобраться...
Черкасов, слушая начальника комбината, озлоблялся:
"Дипломат ты, Матвей Данилович. Все, что тебе не нужно, мимо ушей пропустил, как будто тебя не касается... Ну ладно, я и без твоей помощи обойдусь... Трест мой не на последнем счету... А Серегин Кореневу и так не спустит..."
Звучно захлопал микрофон селектора. Начальник комбината снял телефонную трубку и молча протянул руку Черкасову.
6
"Подкуют!.. Обязательно подкуют, идолы", - раздумывал Черкасов, возвращаясь из областного города. Он побывал во всех отделах комбината, осторожно прозондировал, что думают о "Сколе". Не было особенно горячих защитников новой машины, но не было и противников. В техническом отделе старый знакомый Черкасова посоветовал "налечь на испытания: Ручьев на каждом совещании вспоминает о механизации угледобычи на крутых пластах".
"Здесь что-то нужно предпринять, - напряженно соображал Черкасов, - нужно, чтоб новое руководство пришло на "Глубокую". С Звенигорой просто распрощаться - в обкоме просят рекомендовать хорошего хозяйственника на руководящую работу в тресте. Вот я его и порекомендую. Пусть едет... А с Кореневым?.. На хорошем счету в области... И надоел же! Сейчас вцепился в штурмовщину, в нарушение цикличности. По сути он ведь на горком наступает. - И, радуясь этой догадке, Черкасов подумал: - А что с ним церемониться? Демагог. Нужно, чтоб бюро этим занялось. Выходит, что только он один в районе мудрый и честный, а все остальные карьеристы и чиновники..."
Несмотря на поздний час, Черкасов заехал в горком. Серегин с заведующим промышленным отделом пересчитывали показатели шахт. Секретарь был в отличном настроении - все предприятия района выполнили план за декаду, в книжке показателей красовались столбики трехзначных цифр. Для него это было самым важным.
- Был сегодня у начальства, - усаживаясь на диване, сказал Черкасов.
- Ну? Не ругают? - нетерпеливо спросил Серегин.
- Все в порядке. Лучше нас никто не работает! Даем уголек... - И Черкасов по-своему изложил разговор с начальником комбината, умолчав о "Сколе": "Это поправлю и без горкома".
- "Что вы с ним возитесь, с Кореневым? - спрашивает меня Матвей Данилович. - Парторг должен помогать вам за уголь бороться, а не спицы в колеса вставлять... Вытащите его на бюро. Сделайте горячую промывку, чтоб руководство не компрометировал..." Резонно! Как по-твоему?
Он ожил: увлеченно импровизировал речь начальника комбината, привставая с дивана.
- Ну, как по-твоему? Должен горком этим заняться или нет? - наступал он на Серегина.
Серегин ничего не отвечал, задумчиво листал книгу показателей, точно в ней где-то был спрятан ответ. Его постное, с тусклыми зеленоватыми глазами лицо ничего не выражало. Черкасов и заведующий промышленным отделом знали, что скорого ответа от Серегина не получить - осторожен человек, всегда десять раз отмерит - один отрежет. Знали и другое: мерил он не всегда правильно...
- Видишь, Яков Иванович, резонно оно, конечно, резонно, слов нет, - после продолжительного раздумья сказал Серегин. - Да ведь Коренева мы хорошо знаем. Упрямый черт! Помнишь историю с присуждением переходящего Красного знамени? До ВЦСПС ведь дошел, а доказал, что обком угольщиков ошибся. Этот такую свадьбу сыграет, не рад будешь, что свататься начал... И так пройдет, стоит ли обращать внимание. Мало ли кто что говорит.
- Так нельзя, - горячо убеждал Черкасов. - Промолчим - выйдет, что Коренев прав, а горком не прав, трест тоже! Тогда нужно свои ошибки признавать - мол, наша линия неправильна. Штурмуем! Нарушаем цикличность! Гоните нас взашей! И так на шахтах разговоров полно. Послушай, что говорят в "нарядных". Мол, тресту и горкому только план нужен, а мы без выходных работаем...
Умел Яков Иванович убеждать, знал, когда с какой силой на какую пружину нажать в человеке.
Исчезло благодушное настроение Серегина, чувство неприязни к Кореневу возросло - не любил он людей, подобных парторгу: "Все умней других хотят быть, вперед высунуться, себя показать. А посадить его на мое место - сразу плавать начнет. Главное - это план, а рассуждать о том, что нужно да что можно, - легко, когда другие руководят. Выдумает то односменку, то "узкий захват"... Эх, черт, упустил момент... Просился ведь Коренев весной на учебу в Академию общественных наук. Нужно было отпустить. Меньше возни было бы".
- Слушай, Тихон Ильич, - Серегин подал заведующему промышленным отделом тетрадь с показателями, - ты займись сам. Я кое-что увяжу с Яковом Ивановичем.
Лишь в третьем часу ночи расстался секретарь горкома с Черкасовым.