Расположение кают и палубных помещений я хорошо знал по первому рейсу и, минуя бар, направился в библиотеку. Здесь играла тихая музыка, пассажиры лениво перелистывали старые подшивки газет, в закрытых шкафах под стеклом томились книги, за столиком рядом с неработающим телевизором столпились болельщики - шла игра в шахматы на высадку.
"Вот тут бы не мешало задержаться", - подумал я и занял очередь. Больше всего меня, конечно, привлекала возможность посидеть в одном из мягких кожаных кресел, занятых шахматистами.
Держался я около часа, пока очередной претендент на шахматную корону не вышиб меня из уютного кресла в наказание за авантюрный розыгрыш королевского гамбита.
- Так давно уже не играют, - упрекнул он меня за некорректную жертву и вскоре наказал.
Я вздохнул и, освободив место, снова занял очередь.
Вскоре пришла библиотекарша и объявила, что пора расходиться. Она была вежлива, дождалась, пока шахматисты согласились на ничью, затем выключила свет, вышла первой и стала ждать, пока остальные посетители покинут помещение.
Я прижался к стене между диваном и книжным шкафом, со стороны стеклянной двери библиотеки этот угол не просматривался, да и свет был выключен, но все же старался стоять тихо и не дышать.
Когда вышел последний пассажир, библиотекарь прикрыла стеклянные двери, щелкнула замком, и я остался в полном одиночестве.
Библиотека закрывалась в двадцать два ноль-ноль, - значит, сейчас уже где-то половина одиннадцатого вечера. Можно устраиваться на ночлег, сюда больше никто не придет до утра.
Я снял ботинки, поставил их под шахматный столик вместе с портфелем, вытянулся на кожаном диване и закрыл глаза. Нет, что ни говори, а жизнь прекрасна. Тем более что на сон грядущий можно позволить одну крышечку чая из термоса.
Утром я первым делом задернул занавеси - они были с внутренней стороны и закрывали стеклянные двери. Теперь можно было относительно спокойно разгуливать по библиотеке и обдумывать ситуацию. Библиотека открывалась в двенадцать дня, а если выходной, как выбраться?
Интересно, спасается ли библиотека во время кораблекрушения?
Случись что - уйду на дно вместе с книгами. Не обидно, если с дефицитными. Кстати, надо посмотреть…
Я начал изучать корешки книг. Дефицитной литературы не было. И по геологии тоже ни одной. Ясно, что спасать книги и меня с ними никто сюда по тревоге не кинется. Обидно…
Первый робкий луч солнца скользнул в иллюминатор. И тут меня осенило: иллюминатор. Вот оно, спасение!
На первом иллюминаторе винты не поддавались, на втором удалось отвинтить только один. С третьим повезло - очевидно, тут открывался только один иллюминатор. Он выходил на первую палубу - на нос, по ходу судна. Но, чтобы вылезти, пришлось подставить кресло.
На палубе никого не было. Сначала я аккуратно выставил в иллюминатор портфель. Затем снял штормовку и пиджак. Все это скатал и отправил вслед за портфелем. Потом подумал и туда же отправил свитер.
"Пролезу или нет?"
Так, голова пролезла. Теперь плечо, хотя бы одну руку. Не получается. Меняем комбинацию - сначала руку, затем голову, идет! С трудом протиснувшись, я вывалился из иллюминатора на портфель и одежду. Как я был благодарен тогда начальнику отряда Иванову за то, что он гонял нас, в поле, не давал сидеть без дела, за то, что превратил нас в стройных, изящных скелетов. И что удивительно - не голодали мы в поле, а совсем наоборот, бывали дни на зависть иному гурману. И все-таки удалось за лето растрясти все зимние кабинетные накопления, спасибо начальнику.
С верхней палубы до площадки возле трубы - один трап, вернее, верхняя металлическая лестница наверх. Там я устроился до первых лучей солнца. Термос был еще тяжеловат - половина сохранилась, стакана два. Сахар и чай - и можно дышать свежим воздухом. Хлеба, жаль, нету. Надо было галет с собой прихватить.
Морская свежесть и утренняя прохлада не дали долго задерживаться на верхней палубе, и, когда запасы чая в термосе иссякли, я ринулся вниз.
Ресторан уже открылся. Народ на завтрак не спешил. Я лениво просмотрел меню и протянул официантке термос:
- Мне бы кипятку и немного свежего хлеба. Друг в каюте страдает, не может подняться.
- Кипяток не выдаем, только чай.
"Пять стаканов по три копейки - пятнадцать", - подумал я и протянул ей термос.
Она ушла на кухню и вскоре вернулась, Я положил двадцать копеек, сгреб со стола хлеб и, по возможности достойно, не спеша покинул уютный зал ресторана.
Я устроился у трубы, но ветер сменился, и из вытяжных иллюминаторов кухни повеяло запахами приготовляемого обеда. Съев весь хлеб и выпив чаю с неимоверным количеством сахара, призадумался о перспективах и снова пошел в тепло судовых коридоров, мелочь бренчала в кармане штормовки - это обнадеживало.
Библиотека закрыта, вчерашние шахматисты досматривали утренние сны, а внутрисудовое радио откашливалось и хрипело.
Я ничего не смог разобрать, сел на скамейку в "месте для курения", и тут громко и отчетливо раздалось:
- Товарищи пассажиры! Наш рейс идет в Петропавловск-Камчатский с заходом на Командорские острова. Товарищи пассажиры! Наш рейс в Петропавловск последний в эту навигацию, и мы должны зайти на Командоры. Товарищи пассажиры…
Вот почему сменился ветер, когда я пил чай у трубы. Вместо юга мы пошли на юго-восток. К ночи как раз и доберемся…
Ничего не поделаешь, надо убивать время. Пойти посмотреть, как состоятельные пассажиры развлекаются?
Бар был открыт. Но ни одной бутылки не было на стойке. Все выпито, знать, в рейсе на север. На обратный путь не хватило, и бар превратили в заурядный буфет с теплым кофе и жареной камбалой. На камбалу, конечно, хватит, да мелочь надо беречь. На всякий случай. Буфетчик скучал. А ведь совсем недавно, два с лишним месяца назад, вертелся он за стойкой, не продохнуть ему было! Колдовал он над коктейлями мастерски, жалоб не было, разве что на цены, да и то не вслух, а так - бурчание, про себя в основном.
Буфетчик - добрый малый, сходил для меня за кипятком, принес термос, я всыпал туда чаю - на вечер. А сейчас только культурные развлечения могут отвлечь от гастрономической ностальгии, но ни в коем случае прогулки на свежем воздухе! Пора в библиотеку.
Там все было в порядке. Иллюминатор задраен, кресло отодвинуто. Играла тихая музыка, тихо разворачивались шахматные баталии, кипели молчаливые страсти.
Мне сразу же достался напарник, который выиграл у меня в прошлый раз. Про себя я окрестил его "вышибалой". Но на этот раз мне удалось свести партию вничью, а по законам "блица" и "на высадку" при ничьей проигрывает тот, кто играл белыми. У меня были черные. Вышибала неохотно уступил место следующему, дальше шли любители послабее, я задержался за доской надолго, пока не потерял бдительность и не зевнул в эндшпиле коня. Обидно.
…Сумерки плотнели. Высыпали первые звезды. Море успокоилось. Рассчитывать на ночлег в библиотеке после кресла со следами геологических подошв (и открытого иллюминатора) было нечего. Наверх, на палубу, к трубе, к ужину с чаем и сахаром!
На рейде Никольского бросили якорь в полночь. Зажглись прожектора. Пассажиры не спали. Они высыпали на палубу наблюдать за погрузкой. Подходили катера и баркасы с островитянами. И опять тут был разношерстный люд - экспедиционники (их за версту видно); нагруженные вещами семьи (эти уезжают с острова насовсем); несколько командированных (их легко различить по маленьким чемоданчикам, легким баулам, плоским ящикам "атташе-кейс"); группа корейцев (маленькие бочки с рыбой, а может, икрой и полосатые матрасы, аккуратно скатанные); группа школьников (эти в интернат Петропавловска, десятилетки на острове нет); моряки (это портовый надзор, они вернутся на остров, с нами не поедут), и еще разные люди.
Людей и груз поднимали на пароход в сетках - смех, гвалт, восторг. Дело затянулось до утра. Погрузка закончилась, но, очевидно, ждали какое-то начальство.
Утром пришел маленький катерок, на борт поднялась группа людей и направилась в сопровождении вахтенного в капитанскую каюту. Катерок их ждал. Через час четверо из этой компании опустились в сетке на палубу катерка.
Затих трезвон сигналов, все команды были выполнены быстро, и судно тихо снялось с якоря, взяв курс на юг.
"Ну, что ж, завтра к утру будем дома…" Жаль, чай в термосе кончился. И ночь без сна - на ногах. Надо бы где-нибудь покемарить.
На завтрак все пассажиры дружно ринулись в буфет и ресторан, стремясь обогнать друг друга. Даже очередь возникла. На нижней палубе у кают третьего класса в коридоре стояли два бесхозных кресла, быстро оккупировал их, устроил хорошее мягкое лежбище, накрылся штормовкой и задремал. Есть не хотелось, хотелось спать.
Меня никто не трогал, место занято - таков закон палубной жизни.
Полдня ворочался в мягких креслах - постель оказалась неуютной, постоянно просыпался от шума, от беготни, от скрюченности. Все-таки немного отлежался, пора и честь знать, пора на прогулку. Если кресла займут, - значит, не судьба.
Повторив вчерашний эксперимент с барменом в буфете, я с полным термосом поднялся на верхнюю палубу.
На моем месте возле трубы раскинул матрас пожилой кореец. Он сидел облокотившись на бочонок. На бочонке был хлеб, вяленая рыба и термос, из которого он наливал что-то в крышечку термоса. По цвету это был не чай, скорее настойка из трав. Ел он не спеша, печально посматривая то на горизонт, то на бурлящую струю из-под кормы.
Наверное, в моем взгляде он поймал недоумение старожила этих мест - места у трубы право первого палубника, но закон палубной жизни суров - кто занял, место, тот и живет. Кореец не знал этого, он подвинулся, показал рукой на матрас, пригласил сесть. Я сел. Достал термос, налил чай - протянул. Он кивнул в знак благодарности, взял чай и кусок сахару, мне протянул свою крышечку, показал рукой на бочку, - нехитрая снедь, а ничего сейчас нет дороже, да и вряд ли будет.
В его термосе действительно была настойка из трав. Рыба оказалась вкусной. Он порылся в мешке и выложил две пригоршни каких-то трав - к рыбе. Был и кусок черствого хлеба. Мы все это съели.
Он молчал, я тоже, но говорить нам не надо было, и не в том дело, что не о чем, говорить всегда есть о чем, а просто и так все понятно: оба в дороге, оба кого-то там оставили, за горизонтом, оба к чему-то стремятся, туда, за горизонт, оба в печали, а делиться последним и помогать - это первое правило человека.
Я оставил портфель, термос в знак того, что вернусь, и увидел пристальные глаза корейца, в них не было равнодушия, и я понял, он хочет, чтобы я вернулся.
- …Вот, - вернулся я. - Сегодня не приедем.
- Почему? - встрепенулся он и посмотрел на меня с тревогой и надеждой. - Почему?
Он хорошо говорил по-русски.
- Будем ночь стоять на рейде. Петропавловск не принимает. Не готов причал. Много пароходов. К утру только наш причал освободят. Мы вне плана. Мы заходили на Командоры. Причал пустовать не будет. Много пароходов. Пустой причал - деньги на ветер. Плохо.
Я старался возможно внятно объяснить ситуацию.
- Ночевать будем, только утром в город.
"Черт возьми, - подумал я. - Сколько же ночей прошло, сколько тянется этот рейс? Ночь в библиотеке, ночь на ногах, день в креслах, - ночь сейчас. Четверо суток на чае с сахаром. Да, кстати…"
- Я за чаем, - объяснил корейцу и взял термос.
Еле успел, все уже закрывалось. Когда вернулся, старик кореец выложил на бочку остатки вяленой рыбы, кусочек хлеба. Я поставил термос, достал сахар. И тут только обратил внимание, что матрас был застелен байковым одеялом, застелен на двоих.
Мы поужинали, накрылись одним одеялом и пытались заснуть. Я долго смотрел на ясные тихие звезды, пароход немного покачивало - он стоял на рейде, и вдалеке были видны веселые огоньки большого веселого города.
Утром проснулись от холода. Дул сильный ветер, пароход входил в бухту.
Мы допили чай, но было холодно. Старик достал маленькую бутылочку, разлил в крышечки от термосов, сначала немного, а потом разлил все поровну. Стало теплее. Он разделил остатки настойки на травах, я оставил ему свой магаданский адрес ("Заходите при случае, обязательно"), и мы начали собираться.
К трапу никто не спешил, да и не все ли равно когда сходить на берег, если на берегу все еще спят.
Но корейца встречали, он засуетился. Его тяжелую бочку тащил я, он нес матрас, мешок и мой портфель с термосом и остатками сахара.
Бочку я оставил на причале, он вернул мне портфель, показал на своих встречающих, благодарил, и я благодарно пожал ему руку и пошел в гору.
В кармане бренчала мелочь.
"Надо же, еще осталось".
Я позвонил в квартиру нашего приятеля. Открыл Иванов. Он ничуть не удивился.
- Мы следили за рейсом. Ребят я отправил, а сам жду тебя, Раздевайся, сейчас чай приготовлю.
- Не надо. Чего посущественней бы.
Он пошел на кухню, загремел кастрюлями и сковородками.
- Ну, рассказывай.
Я рассказал все как было.
- Вот и дурак, - резюмировал Иванов. - Не знаешь, что ли, здешних правил. Отдал бы пассажирскому помощнику свои документы, он выдал бы тебе в залог роскошную каюту и взаймы бы дал, а в Петропавловске вернул бы ты ему все. Мы так в прошлом году делали, и семь человек нас было, а ты один. Эх! И на чай бы хватило, и на все другое с видом на открытый океан.
Вот и пишу все это в назидание скромным одиноким путешественникам. Только о корейце жалею, до сих пор не встретились. Да и с чаем у меня нелады - до сих пор на сахар смотреть спокойно не могу. Если и дальше так будет продолжаться, перейду на крепкий кофе без сахара…
Перегон лошадей к устью реки Убиенки
Жизнь там - собачья жизнь. Но работа достойна настоящего человека.
Роберт Пири
Глава первая
Вчера на основную базу полевой партии наконец вернулись все - два отряда поисковиков и два отряда промывальщиков, всего девять человек. Два каюра и завхоз давно ожидали на базе, постарались от души - приготовили баню, брагу, отменный ужин.
Сегодня разомлевшие от обильного обеда и неожиданно появившегося солнышка полевики лежали возле палатки-столовой: предавались неге, вожделенному ничегонеделанию, курили и мечтали вслух об окончании сезона.
Начальник партии появился из-за палатки, ведя за уздечку коня. Конь был белой масти с огромными вздутыми боками: казалось, внутри спрятана бочка.
- Интеллигенты, шаг вперед! - скомандовал начальник.
Все лежали.
- Так вот, - продолжал начальник. В руке он держал выструганную палку, она ему заменяла указку. Палкой он показал на коня. - Этого зверя зовут конь - сиречь, лошадь. По-латыни еквуус, по-нашему Богатырь. Буцефал, одним словом. Это грива, - он показал указкой. - Это хвост. Ест практически все. Таких одров разной мощности у нас шесть. Завтра их надо построить, навьючить и не спеша гнать к устью реки Убиенки. Есть добровольцы?
Все молчали.
- К старшему геологу партии, радисту и начальнику промыва мой вопрос не относится. Один из каюров, Коля - тоже остается, он переводится рабочим на шурфовочную линию, каюрил Коля хорошо и в остатки сезона надо дать ему заработать. Согласны?
Все молча согласились.
- Я понял, - встал Аникей Марков. - Мне, как младшему технику-геологу, сам бог велел. Тем более съемку отряд закончил.
- Правильно, - сказал начальник партии. - В придачу тебе каюр Афанасьич. Со стариком скучно не будет. Устраивает?
- С Афанасьичем не соскучишься… - согласился Марков.
- А тебя, Афанасьич, устраивает новый начальник?
- С Никеем-то я хоть до Магадана, - ответил старик.
- Ну вот, и проблема совместимости решена, - почему-то, вздохнул начальник. - Давайте, ребята, готовьте личные вещи, пишите письма, собирайте материал.
Аникей с начальником ушли в палатку. Там уже были начальник партии, старший геолог и начальник сводного отряда промывальщиков. Начальник партии объяснял:
- Нам осталась вот эта часть планшета. Обработаем на лодках. Лабазы там оборудованы. Лошади практически не нужны. Осень, как видите, в этом году ранняя. Получено плохое метео на конец месяца. К устью Убиенки, Ник, надо торопиться - туда все партии подгонят лошадей и там их будут дожидаться баржи. Долго стоять они не могут - пойдет шуга и река станет. Вот если не дойдешь, тогда вместе с лошадьми будешь зимовать. Понял?
Аникей кивнул.
- На этот случай есть второй вариант - гнать коней по снегу в верховья Южной Озвереевки. Ну и названия, черт возьми! Кто их давал?!
- Наш брат и давал, - усмехнулся Аникей.
- Там перевалбаза совхоза. Договоришься оставить лошадок у них, до весны. Но это нежелательно - совхоз слупит с экспедиции такие денежки, что нас всех лишат премиальных. Понял? Да и сам оттуда выберешься только после Нового года.
Марков кивнул.
- Вот карты на маршрут. Вот чистые бланки доверенностей на расчеты с разными организациями. Денег не жалей, - их и выделяют на то, чтобы тратить, иначе что останется, с нас спишут и на будущий год не дадут.
- Ясно.
- На коней мы взвалим весь лишний груз, весь до иголки. Понимаешь?
- Нет.
- За один раз вертолет нас не вывезет со всеми бебехами. Вот мы тебе лишнее и отдаем, чтобы нас вывезли за один рейс. Так, что еще? Да, даем карабин, ружье не в счет. Пистолет возьмешь у него, - он кивнул в сторону старшего геолога. - Документы есть, картбланши. А вот этот пакет лично начальнику экспедиции, когда вернешься в город. Носи при себе. Даже спи с ним, понял?
- Понял. Никогда еще не спал с пакетом.
- Вот… вроде все… давайте собираться.
Марков был рад, что задание выпало на него. Лето он поработал хорошо, был доволен летом, а перегон лошадей давал ему возможность вернуться раньше всех в город.
Оба поисковых отряда партии обнаружили странный участок аномалии. Надо бы, конечно, документы отправить в экспедицию, не дожидаясь окончания полевого сезона. Но как отправить, если с апреля по сентябрь ни один борт не приземлялся у них на базе специально.
Марков знал, что с получением пакета к ним сразу же отправят вертолет. Но к чему предварять события? Пакет надо еще доставить.
И насчет премии начальник волновался зря. Премию отвалят - и какую! Все учтут - и хорошую съемку, и энтузиазм.