Конура, где всю зиму хранились батареи к маяку и техническое оборудование, построена под мачтами радиоантенн, и свободной от ящиков площади пола там всего-то было не больше двух метров, и мы удивились, что этот уголок застелен оленьей шкурой. Тут же обнаружили огарок свечи, пачку чая, спички и кружку. Больше ничего не было. Но и этого достаточно, чтобы определить - сарайчиком зимой пользовались как избушкой каюры, охотники или просто проезжий люд.
Но нам хотелось, чтобы на нарте было двое - каюр и его молодая спутница. Им радостно в дороге, в солнечном морозном апреле, им счастливо. Но вот к вечеру их настигает пурга. В апреле пурги часты, они влажны и теплы.
Снег отовсюду - мокрый, липкий, собакам трудно идти. Но на пути возникает наш сарай-склад. Каюр решает переждать непогоду здесь. Он привязывает нарту, отпирает конурку, и вот уже шкура на полу, огарок свечи на ящике с батареями, примус гудит, чай кипит, тепло, и рад каюр, и рада его молодая спутница.
После трудной дороги, доброго чая, в тепле и затишье они гасят свечу, у них целая ночь, и они любят друг друга, и говорят нежные слова, говорят тихо-тихо, и им слышно, хотя пурга воет за дверью, шумит, неистовствует, и собаки уже под снегом - спят под снегом, их занесло, и склад наш заносит, но путникам хорошо, хорошо им вдвоем, и мы рады, что в прошлом году сколотили эту времянку - вот ведь как пригодилась людям!
Нас с Игорем устраивает только такая версия, на другую мы не согласны, и мы с надеждой ищем следы женщины - зеркальце, или губную помаду, или бусинку - что-нибудь, хотя прекрасно знаем, что никому из тундровых женщин не нужны помады, зеркальце, пудра или духи.
- Все было именно так! - твердо говорит Игорь, почти приказывая, как начальник, верить мне в это, и я вижу, что он боится, как бы наша легенда не растворилась в суете быта, не разбилась бы вдрызг, опустившись на простую реальную землю.
- Да, да, - отвечаю я, - а как же иначе? Именно так!
И он улыбается. Я тоже рад. Рад счастью тех двоих, рад, что рад Игорь, рад бушующему морю, и рад я пастухам, и рад, что хорошо идут работы, рад, что все здоровы, и рад завтрашнему солнцу, и рад, что мы уйдем в пролив, где вода под солнцем изумрудно-зеленая, и очень я рад, что нигде в Арктике нет такой глубокой зеленой воды.
Утро действительно было солнечным, но ветреным, и шторм утих лишь к полудню, когда в залив вошла наша белоснежная шхуна, и пастухи были ошеломлены такой красотой - белый двухмачтовик на черной воде и снежно-голубые сопки на горизонте.
Мы не стали дожидаться бота с судна, а вышли ему навстречу на "ледянке" - легкой двухвесельной дюралевой лодке. Лодка предназначена к маневрированию во льдах, в тихой воде, к высаживанию гидрографических десантов, когда неуклюжему боту труднее в узких разводьях среди льдин.
Но на большой волне верткая "ледянка" вела себя строптиво, взбрыкивала, металась, приходилось внимательно смотреть за волной, чтобы не перевернуться.
Мы дали ракету, нас заметили и следили до тех пор, пока мы не пристали к судну. Лебедкой с "Полюса" нас подняли на борт вместе с "ледянкой".
Пастухи на берегу разложили большой дымный костер - приглашали в гости, но "Полюс" снялся с якоря, и мы пошли на север, в Берингов пролив, чтобы оттуда идти дальше в Ледовитый океан.
О каждом своем шаге мы докладывали в штаб ледовых операций, расположенный на одном из ледоколов, работающих в Восточно-Сибирском море. Ледокол шел навстречу с запада и застрял в тяжелых льдах.
Мы наконец обогнули Чукотский Нос, вышли в Чукотское море и через сутки были благополучно затерты льдами.
"С чем и поздравляю", - ехидно отстучал штабной радист по приказанию начальства.
Мы слегка дрейфовали вместе с ледяным полем, но через два дня налетел ветер, поле всторошилось, сломалось, показалось много воды, и мы, не мешкая, двинули назад на юг - в Берингов пролив, оттуда к берегам залива Святого Лаврентия отстояться в тихой бухте, походить по райцентру, людей посмотреть - себя показать.
Штаб согласился с таким маневром, но напомнил еще раз, что работы плановые, ответ держать придется перед Центром, хотя там и знают о сложнейшей ледовой обстановке на трассе.
Мы и не сомневались, что в Центре знают, если уж ледокол застрял. Знали через час.
Игорь бросил в папку очередное радио с ледокола.
- Что нового?
- При любых обстоятельствах рекомендуют в первую очередь ввести в строй маяк Дженретлен.
- Они же знают, что сейчас это невозможно…
- В том-то и дело… Ни ледоколу, ни нам до этого маяка не добраться. Хотя так хотелось бы проведать старика и старуху, помнишь, зимой мы у них гостевали?
- Конечно, помню. Как же! Вот они удивились бы. До яранги от маяка совсем немного, дошли бы на боте.
- На всякий случай надо что-нибудь взять из судовой аптечки и специй у кандея. Если старуха нас не помнит, то по обеду из нерпы сразу бы вспомнила.
- Ну, когда это еще будет! Зачем же все-таки штаб дает нам радио, хоть и знает, что все безнадежно? - демонстрировал я Игорю свою наивность.
Игорь засмеялся:
- Вообще-то, во-первых, безнадежных ситуаций почти не бывает… ну, а во-вторых, чтобы мобилизовывать… чтобы держать в напряжении… чтобы не терялся рабочий энтузиазм в дни вынужденного безделья.
- Не думаю, что там сидят психологи, - засомневался я.
- Я тоже этого не утверждаю, - сказал Игорь.
- Идем на берег, - предложил я, - там у меня друзья-приятели, давно не видел.
Мы завернули пару бутылок, предупредив вахтенного, что ночуем на берегу, и бот отвез нас в райцентр.
У крыльца маленького домика-аэровокзала лежали две лодки "Крым" и "Прогресс", нагруженные полевым скарбом, из спальных мешков выглядывали лохматые головы.
- Спим, касатики? - спросил Игорь. - Осваиваем север?!
- Как же! Тут освоишь, - дружелюбно буркнул бородач, очевидно старший.
- А что так?
- Да авиация… садитесь, - радушно пригласил бородач.
Теперь было видно, что он действительно начальник. Кто-то из его подчиненных бросил нам два туго свернутых спальных мешка - чтобы не сидеть на сырой земле.
- Денек-то люкс, хоть купайся, - заметил Игорь.
- Пока своих геологов не вывезем, не надейтесь, говорят нам вертолетчики, ждите, мол, - продолжал начальник.
- Так вы не местные? - спросил я рабочего.
- Магаданские…
- Ничего не поделаешь, - развел руками Игорь, - они правы.
- Тут все правы, - не согласился начальник.
Я понял, что и начальник по-своему прав. Кому охота терять такие прекрасные деньки? Мы простились с ребятами и пошли к вертолетчикам.
После ахов и охов (я встретил знакомого командира экипажа Глеба) начали о деле.
- Есть идея, Глеб.
- Какая?
- Интересная. Ты берешь нас двоих и радиста и сбрасываешь на Дженретлен при попутном рейсе. Надо ввести радиомаяк. Надежда только на вас - с моря все блокировано льдом.
- Видел…
- Тем более. Ну и что ты думаешь?
- Думаю, что ничего у вас не выйдет.
Я оторопел. Нарушены все законы северного товарищества: старый приятель отказывает в просьбе.
- Сейчас вертолет принадлежит здешней геологической экспедиции. Значит, и мной, и вертолетом распоряжаются геологи. У них заявки на все рейсы на всю неделю, - неторопливо объяснял Глеб.
- Что же делать?
- Я сейчас улетаю. Появлюсь к обеду. После еще сделаю рейс, значит, будет представитель геологов. Подходите, чего-нибудь придумаем. Не трусь, - похлопал меня по плечу Глеб и неторопливо удалился.
- Я на судно, - сказал Игорь. - Буду просить нам начальника судовой рации, а им дадим нашего лоцмейстерского радиста. Поменяемся…
- Зачем? - не понял я.
- Наш сердечник… черт знает, сколько будем в тундре. А на пароходе радист молодой.
Я проводил Игоря на берег, сам пошел по поселку навестить магазины и столовую.
Давно тут не был, а в чукотских поселках сразу всегда замечаешь много нового, если давно не был: там дом построили, там дом сломали, там берег осыпался в море, а тут наоборот весь завален пустыми бочками…
А у нашего радиста сердце действительно слабое, и в тундре, конечно, всякое может случиться. Тут уж лучше не рисковать, Игорь прав.
Побродив по поселку, я вышел на берег. Здесь мальчишки собирали плавник, я помог им соорудить костер, они резвились у костра, швыряли камни в море - целились в пустую банку, чайки не боялись, летали низко.
Дальше по берегу рыбаки разматывали сеть, строили вешала, навес и столик. Готовили капитальную палатку, скоро пойдет голец, арктический голец - самый высший класс среди рыб, вот будет веселая работа, только успевай ловить и радоваться. А следом кижуч, кета, народ дома не удержишь, а детям раздолье. Вот будет у меня сын постарше, обязательно сюда привезу, пусть половит рыбу, пусть костер на берегу разожжет.
Я помог рыбакам размотать толь и пошел дальше по берегу, за поселок, к дальнему знаку. Там когда-то был световой маяк. Но потом необходимость в нем отпала, мы построили другой - у самого входа в бухту, подальше от поселка.
Фонарь у маяка был в нескольких местах прострелен, резвились, видать, неудачливые охотнички. Маленькая пристройка оказалась с оторванной дверью, внутри было сыро и грязно.
Вот в тундре никогда не стали бы стрелять в окна пустого дома или в стекло маяка, ломать дверь избушки, а тут до поселка всего два километра - и все испорчено. Обидно, что это взрослые - ведь у детей нет оружия и двери им ломать вовсе ни к чему.
"Это не северяне, это приезжие, - думалось мне. - Наши не могут, им нет никакого смысла".
И тут же вспомнилось, что и на берегу Чаунской губы я видел искалеченный дом, сам жил двое суток там, доски со стен оторваны, печи стенами топили, а на берегу столько плавника! И зола в печи еще оставалась, не вычистили, уходя. И подпорки в леднике изрублены - вот ведь куда дотянулись вездеходные следы браконьеров, почти что в глушь. Дорого нам придется платить за такие издержки цивилизации, за безудержное освоение окраин.
Вот каюр со спутницей не сломали же наш дальний маяк. Наоборот, и кружку оставили, и чай, и все другое нужное. Хоть мелочь, а нужное, в тундре мелочей нет. Люди знали - все пригодится когда-нибудь, не им, так другим. И, наверное, вообще поступки людей должны нести пользу людям еще долго после того, как они совершены.
И до сих пор мне непонятна психология негодяя - коль сделал зло, как можешь спать спокойно?
…Залив синий и спокойный, и не слышно было волны. Маленькие льдины застыли на его глади. Припекало солнце, я сидел у маяка, курил и не замечал, как шло время.
Прибежал запыхавшийся мальчишка, из тех, кому я помогал разжигать костер.
Я сорвался вслед за ним.
В пилотской комнате собралось все "начальство": начальник нашей гидрографической экспедиции Игорь, начальник судовой радиостанции Костя, командир вертолета Глеб.
- Граждане начальники! - начал я, по молодости и по глупости.
- Подожди, Федор, - остановил меня Игорь, - тут дело серьезное, главное, времени в обрез. Давай решать. Повтори ему, Глеб. Гм… пожалуйста.
- Дело простое, - начал он, - вертолет возьмет сейчас партию геологов. Может взять и вас, но только одного. Вернее, из вас только одного. Понимаете? Только одного. Кого? Вам решать… По дороге я оставлю его в Дженретлене, повезу ребят дальше в партию, вернусь в Дженретлен и заберу его. За это время надо все успеть.
- Надо решать с точки зрения полезности, - предложил я, - не желания, а самой большой полезности.
- Я бы смог, но мне нужен помощник. Хотя бы один, понимающий в радиоделе, - сказал Игорь. - Вдвоем с Федором я бы смог.
Я кивнул.
- Нет. Только одного, - твердо сказал Глеб.
- О чем речь? - вздохнул Костя. - Я один справлюсь. Хотя, конечно, вдвоем веселей…
Игорь помолчал.
- О чем ты? - спросил я Игоря.
- Что? - не понял он.
- О чем молчишь?
- А-а, - почесал он переносицу. - Вот какое дело. Надо решать. Дай карту, - попросил он Глеба.
Глеб протянул свою. Наша была в планшетке Игоря. Он развернул карту на столе.
- Смотри, Костя. На обратном пути, может случиться, вертолет тебя не заберет.
- Почему? - Глеб с интересом смотрел на Игоря.
- Непогода. Тут все блокировано льдом. Туман может и через час все накрыть, и через минуту, пока мы тут разговариваем. Так вот, что ты будешь делать, если вертолет не придет за тобой день, и второй, и неделю?
- Понятия не имею, - развел руками Костя.
- То же самое, - сказал Глеб. - Не знаю.
- Сейчас надо экипировать тебя на этот случай, Костя. А вообще смотри - вот если будешь идти от маяка на юг по берегу губы, то километров через пятьдесят-шестьдесят, - Игорь показал на карте, - встретишь наши зимние передвижные балки. Мы тут зимой делали ледовые промеры. Там есть и пища, и огонь, и кров, как говорится.
Глеб присвистнул.
- Ты чего?
- Тут верных шестьдесят километров, - сказал Глеб, оторвав взгляд от полумиллионки.
- Ну как? Согласен? - спросил я Костю.
- Все должно быть сугубо добровольно, - подчеркнул Игорь.
- Расписку давать? - встрепенулся Костя.
- По инструкции положено, - понурил голову Игорь.
- Тебя никто не просит, - сказал я Косте, - просто такая ситуация.
- А я, выходит…
- Ничего не выходит…
- Я, значит, сука.
- Что??
- Вы мне не доверяете?
- Мы бы с тобой не разговаривали… если б…
- А в чем же дело?
- Если что случится… - начал Игорь.
Он был прав.
- Тебе сколько? - спросил я.
- Двадцать девять.
- Хорошая арифметика.
- Что такое? - растерялся Костя.
- Ничего. С возрастом пройдет.
- Пугают, пугают, а ничего страшного… - упрямился Костя. - Мы все в одной упряжке. Чего уж тут…
- Ты - море, мы - экспедиция… Наш парень у вас на рации. А тебе предстоит… черт его знает… больше никто не может в этой ситуации…
- А что, у нас на море было легче?
- Мы не говорили.
- Почему вы обижаете?
- Не о том речь.
- О чем?
- Всякое бывает…
- В морях бывает, что вам не снилось.
Он правильно вел, чтобы нас обидеть. Но он был молод, и он был прав в своей неправоте.
- У меня такой начальник, - сказал я Косте, - нужно письменное подтверждение.
- Что я не сволочь?
- Не кипятись, Костя… пожалуйста…
- Вы… наука… черт вас возьми… в чем дело?..
- Все должно быть сугубо добровольно, - повторил Игорь, и был он суров. Он поверил Косте. И ему не нужна была расписка. Он поверил - и все. А Игорь как начальник всегда прав.
- Я очень даже согласен! - рассмеялся Костя. - Хоть на земле поживу, осточертело мне в море, вот что я вам скажу, братцы.
- Давай собираться, - скомандовал Игорь.
Я ушел в поселок к знакомым ребятам. Вернулся с ружьем, патронами, свечкой, зажигалкой, спичками, галетами, сахаром, консервами. Рюкзак был под завязку.
- Вот, держи…
Глеб нашел где-то роскошный мохеровый шарф и меховые кожаные перчатки:
- Бери, пригодится.
Игорь одну бутылку "Миндальной" из наших запасов тоже положил в рюкзак.
Геологи уже садились в вертолет.
- Давай, до встречи!
- Пока!
Глеб помахал нам из кабины. Костя входил в вертолет последним. Механик задраивал дверцу.
- Всего!
Вертолет ушел, и мы опять остались с Игорем одни. Теперь нам без Кости нет пути назад - ни на корабль, ни в родную бухту Провидения.
Нет ничего хуже неопределенности. Мы пошли на радиостанцию к пилотам. Там все как-то ближе к событиям.
Итак, до маяка лету около часа, оттуда до геологов тоже около часа, возврат к маяку около часа и возврат на базу. Итого четыре-пять часов. Возможно, вертолет прилетит ночью. Ночью даже лучше - солнце светит ярче, и всегда почему-то летом ночью тишина, нет ветра и яркое солнце. Чукотский июнь. Хорошая погода.
Все это время, как только вертолет скрылся за сопками, превратилось во время ожидания его возвращения. Покинув радиостанцию диспетчерской, мы пошли коротать часы к моему приятелю - районному газетчику Юре, старому полярному волку, работавшему здесь давно.
За долгим чаем и свежей обильной дичью мы говорили. Так всегда бывает, когда долго не видятся. Пили чай, вспоминали друзей-приятелей, ругали нынешнюю молодежь, хвалили прежнюю ("вот раньше!"), припоминали веселые приключения и яркие события, грустные случаи и байки. Много за эти годы исколесили, исходили-изъездили, скоро не останется на Чукотке незнакомого, места.
- Можно бы на собаках к Дженретлену, да снега почти нет, - мрачно сказал Юра.
Была у него одна черта странная, к которой, впрочем, все уже давно привыкли. Зимой в любую погоду, даже если есть возможность уйти в тундру на вездеходе или слетать на вертолете, он всегда пробует сначала выяснить - а нельзя ли этот маршрут сделать на собаках. Очевидно, тверда в нем журналистская закваска - медленнее едешь, больше видишь.
- Два дня пути, - возразил я.
- Можно спрямить. Если выйти на Угол Иноземцевой, а оттуда повернуть в глубь полуострова.
- У нас там маяк, мы уже там были, - сказал Игорь.
- Удобное место. А почему оно так названо?
- Очень давно это было, - сказал Юра. - Еще до коллективизации. В общем, она была учительницей. Навела тут шороху! - засмеялся Юра.
Мы слушали его и одновременно прислушивались чутко ко всем шумам на улице - не летит ли наш вертолет.
- Она и учительницей была, и лекарем - лечила, собак своих имела. Сам понимаешь, шаманы ее не шибко-то привечали. Муж у нее был геологом. Погиб тут где-то. Она не уехала, осталась. Язык чукотский знала, ездила по тундре. А Угол вовсе не потому, что полуостров там маленький в виде треугольника. Она любила называть этот край "медвежьим углом". Вот приехала, мол, в "медвежий угол", пора с этим, мол, кончать, пока грамотность не станет всеобщей. Однажды с этим "медвежьим углом" выступила на какой-то конференции. Ее поправили. Нельзя, говорят, так. Нет у нас "медвежьих углов". Так мне рассказывали.
Солнце светило тихо и нежно. Было за полночь. Юра принес спальные мешки, раскладушку. Игорю предложили тахту. Комната была холостяцкой, семья его уехала на лето в отпуск, на материк.
- Вот так и назвали - Угол Иноземцевой. То ли геологи, то ли геодезисты. Слава-то о ней далеко шла. Там яранги стояли и несколько маленьких домиков - "шхун", как их называли. Туда, обычно подкочевывают ненадолго оленеводы. Но сейчас построек нет. За ненадобностью - и самого поселения тоже.
- Мы видели пастухов, - сказал Игорь. - Они уже подкочевали.
- Там есть старики, которые ее знали. Поинтересуйтесь при случае.
- Спать-то уже ни к чему, - сказал Игорь. - Скоро утро.
- Смотрите сами. Располагайтесь. Я-то пойду лягу, а то у меня завтра летучка и, вообще, суматошный день.
Мы с Игорем вышли прогуляться. Да и на радиостанцию в порт заглянуть надо - нет ли новостей.
Мы шли не торопясь, наслаждаясь солнцем, тишиной и теплом предутреннего покоя.
Из подъезда ближайшего дома выскочил человек без пиджака, в майке, с ведром. Он выносил на улицу мусор.